Черный жемчуг

– Будьте добры, попросите своих людей оставить оружие во дворе, – спокойно произнес Ральф.

– Что? Что такое? – угрожающе вскинулся Макторп. – Разоружить моих людей? Что это вы затеяли, хозяин?

– В дом Морлэндов никто не входил и не войдет с оружием, если только не врывается силой, – тем же спокойным тоном ответил Ральф. Макторп минуту разозленно смотрел на него, а затем подал своим людям знак выйти.

– Они могут подождать у дверей, – раздраженно заявил он. Они с Ральфом стояли лицом к лицу, представляя собой достойных противников. Макторп был крупным, рыжим мужчиной, которого можно было бы назвать толстым, если бы не выступающие на теле сильные мускулы. На его голове была круглая лысина, кожа на которой потемнела от загара и приобрела отвратительный бурый оттенок. Он носил обычную черно-коричневую одежду пуритан, его белые льняные воротник и манжеты были запачканы и измяты. Под ногтями набилась грязь, он распространял вокруг сальную вонь немытого тела.

– Итак, хозяин, я приехал поговорить с вами, – объявил Макторп, испытующе глядя на своего собеседника.

– Говорите.

– Я буду говорить с вами наедине. Мои слова предназначены только для ваших ушей, – ответил Макторп, обводя зал многозначительным взглядом. – Пойдемте куда-нибудь.

Ральф быстро взглянул на Эдуарда.

– У меня нет секретов от Эдуарда, – произнес он, придвигаясь к нему. Макторп рассмеялся.

– Есть у тебя секреты или нет – мне на это наплевать. Я буду говорить только с тобой, хозяин, там, где нас не услышат, или уеду.

Эта неожиданная фамильярность, не имеющая ничего общего с дружеским обращением, и грубость Макторпа имели целью показать его силу и безразличие к тому, что подумает о нем Ральф. В таких обстоятельствах это звучало оскорблением, но Ральф, отлично сознавая свое слабое положение, остался спокоен и, молча кивнув Эдуарду, провел Макторпа в прилегающую к залу комнату. Как только они остались одни, Макторп заговорил.

– Значит, хозяин, вы задели моих парней сегодня утром, как я слышал? – он стоял, расставив ноги и положив руки на бедра, громадный и неповоротливый, и такая дерзость в чужом доме рассердила Ральфа.

– Ваши люди запрещали крестьянину делать то, что установлено правами общины. Харвуд-Вин всегда был и является...

– Харвуд-Вин мой, – резко оборвал объяснения Ральфа Макторп.

– Но нельзя же нарушать права общины. Это одно из основных прав людей, закрепленное еще в...

– Я могу делать все, что пожелаю, – вновь перебил Макторп, – Хорошенько запомните, Морлэнд, – для вас будет лучше, если вы поймете это раз и навсегда. Я – мировой судья и могу делать все, что мне заблагорассудится. У меня есть влиятельные друзья в Парламенте, а у вас никого. Вы объявлены вне закона, вы преступник-роялист, выплачивающий пени, Ральф Морлэнд из дома Морлэндов. Чем скорее вы забудете свою гордость и поймете, кто здесь главный, тем будет лучше для вас. Я не люблю, когда мне перечат – тем более, когда это делает кто-нибудь из Морлэндов. Не смейте мешать моим людям, нарушать мои приказы или вторгаться на мои земли, понятно?

– Я должен защищать своих людей, – невозмутимо заметил Ральф.

Лицо Макторпа побагровело от внезапно нахлынувшей ярости, и он взревел:

– Ваших людей? Ваших?! Да вы говорите, как тот проклятый король!.. – Его ярость угасла так же внезапно, как и появилась, и он продолжал уже спокойнее: – Конечно, чего еще я мог ожидать от Морлэнда? Нет, хозяин, ваше время кончилось: я уже владею землями Морлэндов и хочу иметь их целиком. Попробуйте только помещать, и вам не поздоровится. – Он прошел к окну и неожиданно сменил тему разговора: – У вас в доме живет некто Ламберт, наставник ваших детей?

– Да, И я не делаю из этого тайны.

Макторп повернулся со стремительностью, неожиданной для такого грузного мужчины, и прищурился.

– Конечно, и ни для кого не секрет, что этот человек – католический священник. Не пытайтесь отрицать это, Ральф Морлэнд, – все уже знают его историю. Более того, не секрет, что ваша жена католичка.

Ральф побледнел, но взял себя в руки и решительно заявил:

– Быть католиком – не преступление.

– Понимаю, что вы хотите сказать. Приверженность к католицизму – не преступление, но проведение католических служб нарушает закон. Преступен любой священник, проводящий эти службы, и каждые мужчина или женщина, присутствующие на этих службах, – преступники.

Ральф был искренне удивлен.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. С тех пор как умер Эдмунд, в доме Морлэндов не проводились церковные службы.

– Не прикидывайтесь невинным, – перебил Макторп. – Об этом знают все. Не все ваши слуги снисходительны к католицизму. Многие ненавидят его не меньше, чем я. А теперь я уезжаю, но если вы посмеете доставить мне неприятности, я сделаю так, что у вас неприятностей будет еще больше. Вам известно, какое наказание ждет того, кто нарушает законы, так ведь? Подумайте об этом.

С этими словами он повернулся на каблуках и вышел, оставив Ральфа ошеломленным и потрясенным. Неужели Макторп сказал правду? Неужели Мэри и Ламберт тайком служат католические обедни? Так вот почему она упросила оставить Ламберта в доме! Ральф сразу же отбросил эту мысль: Мэри не смогла бы так обманывать его, подвергая опасности всех родных. Он вышел в зал и молча проследил, как уезжают Макторп и его люди.

– Чего ему понадобилось? – не выдержав, спросил Эдуард. Ральф быстро взглянул на него, собрался было что-то сказать, но передумал.

– Он пытался запугать меня.

Эдуард улыбнулся, но это была безрадостная улыбка.

– И ты испугался? Ральф промолчал.

Этой ночью, когда они с Мэри остались наедине, Ральф наблюдал за ней с удвоенным вниманием. Он давно уже привык ложиться в постель первым, и, облокотившись на подушки, выпивать последний за день стакан вина, разбавленного водой, глядя, как жена ходит по комнате, расчесывает волосы, что-то напевая вполголоса, раздеваясь и складывая одежду. Волосы Мэри были длинными и темными; распущенные, они окутывали ее до колен. Однажды, когда она была беременна и чувствовала постоянный жар, Мэри попробовала заплести волосы в длинную косу и уложить ее короной вокруг головы. Эта странная, старомодная и нехитрая прическа очень шла ей и очень нравилась Ральфу, поэтому Мэри стала постоянно носить ее. Ральф любил смотреть, как блестящая, витая коса спадает с головы, распускается и превращается в обильный поток волос.

Но сегодня, хотя глаза Ральфа по привычке наблюдали за женой, на его лице застыло отстраненное выражение, а в голове царил полный хаос. Ральфа потрясло открытие, что он слишком мало знает собственную жену, но еще более ошеломительны были порывы ревности, овладевшие им. Он любил Мэри и, следовательно, должен был доверять ей, однако ему не удалось сразу же отбросить, как нелепость, мысль о том, что Мэри действительно служит вместе с Ламбертом католические обедни, таким образом подвергая страшной опасности и своего мужа, и всю семью. Его мозг продолжал лихорадочную работу: если Мэри обманывает его в одном, может быть, она обманывает его еще в чем-то? Ральф хотел избавиться от ужасающих мыслей, но не знал, как это сделать.

Наконец Мэри, искоса взглянув на него, заметила странное выражение на лице мужа, но не поняла, что оно может означать, и спросила:

– Что случилось? Вы хотите о чем-то поговорить?

– Да, Мэри.

– О чем же?

– Мэри, мне надо... – Ральф остановился, а Мэри терпеливо ждала, не сводя с него глаз.

Она выглядела такой юной, похожей на ребенка в своей белой, обшитой кружевом ночной рубашке, с распущенными волосами, плащом укрывающими ее. Заведя руку под массу волос, Мэри перекинула ее через плечо бессознательным жестом, от которого сердце Ральфа переполнилось любовью. Она была его женой, ее живот уже начинал округляться, в нем росло будущее дитя. Ральф любил ее. Внезапно он решил, что неприятности касаются только его одного, и не следует перекладывать их на жену. Такая молчаливая, смуглая и замкнутая, Мэри была чужой в доме Морлэндов. Она походила на пленницу и безропотно переносила тяготы плена, поэтому Ральф не мог заставить ее нести еще и ношу победителя.

– Нет, ничего. Ложись в постель, дорогая.

Она еще минуту смотрела на Ральфа, а затем послушалась его, тут же забыв о странном эпизоде. Обняв жену в темноте, Ральф думал: «Даже если это правда, я не хочу ничего знать, а если ложь – не желаю стыдиться. Во всяком случае, я не могу сказать ей об этом. Она заслуживает снисходительности».

На следующее утро он надолго закрылся в кабинете с Эдуардом.

Четыре дня спустя портной принес, новые костюмы для детей. Морлэнды устроили нечто вроде семейного праздника, созвав своих друзей на ужин, после которого предполагались танцы. Двое старших мальчиков были торжественно освобождены от старой одежды, причем желающих сделать это вызвалось так много, что они скорее мешали, нежели помогали. Мальчики облачились в мужскую одежду. Портной потрудился на совесть, не забыв ничего, от широкополых шляп до меховых муфточек. Затем Ральф преподнес детям свой особый сюрприз – две заранее заказанные шпаги, довольно короткие и тщательно уравновешенные; опоясав мальчиков перевязями, Ральф приказал им пройтись вокруг зала, чтобы все могли полюбоваться их великолепием.

– Они кажутся такими высокими, – проговорила Мэри, и голос ее заметно дрожал, ибо сейчас мальчики уже не были похожи на ее детей.

– И гораздо более симпатичными, чем в своих платьицах, – добавил Ральф. – Думаю, надо сжечь эту безобразную старую одежду – как считаете, мальчики?

– Да, да, сожжем ее! – закричали дети. Этот крик стал сигналом ко всеобщему ликованию, и вскоре дети уже маршировали под предводительством Ральфа, несущего отвергнутые платьица на кончике шпаги и потряхивающего ими, как знаменами побежденных врагов. Дети шагали за ним, Нед и Эдмунд горделиво задирали подбородки и не спускали ручонок с эфесов своих шпаг, подобно маленьким полководцам, а остальные пристроились на ними, исполняя на своих детских дудочках импровизированный марш. Даже серьезный малыш Мартин топал позади, отбивая такт тамбурином.

Гости и слуги тоже присоединились к нм, и вся процессия направилась на двор, где уже стояла жаровня, в которой сожгли платьица под аккомпанемент насмешливой речи Ральфа. Последовал ужин – особый ужин, первый, на котором удостоились чести присутствовать Нед и Эдмунд. Они сидели очень прямо и тихо, порозовев от гордости, рядом со своим отцом, и были слишком возбуждены торжественностью события, чтобы дотронуться до еды. Сабина надулась, так как ей не позволили ужинать за общим столом, и в детской, оставшись вместе с Ральфом и Мартином, она так бурно выражала свое недовольство, что Лии пришлось наказать девочку, не дав ей засахаренные сливы, которые Лия спрятала в карман в столовой, чтобы утешить детей.

После ужина все перешли в длинный зал, где остаток вечера предполагалось провести за пением, танцами и весельем. Начались танцы, и Ральф удивленно и несколько раздосадованно наблюдал, как все юноши собрались вокруг Аннунсиаты, добиваясь ее благосклонности и пренебрегая остальными девушками. «Нехорошо это выглядит», – думал Ральф, пробираясь между ними к Аннунсиате. С одной стороны, подобное пренебрежение было обидно для кузин Кэти и Элизабет, а с другой стороны, Кит-младший, уныло стоящий неподалеку, наблюдал эту сцену глазами смертельно раненного пса. Аннунсиата же явно наслаждалась своей властью, расточая улыбки налево и направо, и Ральф с трудом скрыл усмешку, пробившись через свиту поклонников к Аннунсиате и подавая ей руку.

– Джентльмены, боюсь, мне придется разочаровать вас, пригласив мисс Аннунсиату Морлэнд. Первый танец она обещала мне, и кто осмелится оспаривать право хозяина дома Морлэндов?

Ральф вывел девушку в центр зала, а ее поклонники со смехом разошлись в поисках партнерш; даже Кит, радуясь, что Аннунсиата будет танцевать с человеком, которого ни в коем случае нельзя было считать соперником, охотно отправился приглашать Кэти. Аннунсиата гордо прошлась в первой паре, счастливо сияя оттого, что удостоилась чести танцевать с самим Ральфом. Повернувшись лицом к своему партнеру, девушка улыбнулась, и сердце Ральфа моментально растаяло от этой улыбки. «Боже, как она прекрасна! – думал Ральф. – Эти темно-карие, почти черные глубокие глаза, таинственные и сияющие, опушенные длинными темными ресницами; тонко очерченное личико с высокими скулами, прямым, гордым носиком и маленьким подбородком... А ее губы – полные, изящной формы, слегка изогнутые в улыбке и такие чувственные! Да одних ее губ и глаз достаточно, чтобы любой мужчина в мире мгновенно влюбился в нее! А Аннунсиате еще нет и пятнадцати лет!»

Ральф усмехнулся в ответ на обращенный к нему взгляд Аннунсиаты.

– Благодарю вас за приглашение, – произнесла она.

– Мне было необходимо предотвратить драку, – насмешливо заметил Ральф. – Как вам не совестно уводить всех мужчин из-под носа своих кузин? Бедняжкам Кэти и Элизабет было не с кем танцевать.

– А, кузины! – беспечно отозвалась Аннунсиата. – У них нашлись бы партнеры – после того, как я выбрала бы, с кем буду танцевать.

Ральф рассмеялся.

– Вы злая маленькая озорница! Как спокойно вы говорите об этом! Но если вам не жаль кузин, пожалели бы несчастного Кита. Он страдает, видя, как вы кокетничаете напропалую со всеми мужчинами в зале. Почему бы вам не стать полюбезнее с ним?

– О, с ним так скучно! – нахмурившись, ответила Аннунсиата.

– Что за глупости! Он благовоспитанный и умный молодой человек.

– Он думает только о своих книгах.

– Неправда, он любит охотиться, танцевать, и... – да ему нравится все то же, что и вам. Он не только умен, но и привлекателен – так чего же еще вам желать? По правде говоря, Кит слишком хорош для вас.

– Еще чего! – Аннунсиата вспыхнула, поняв, что ее возглас вызвал у Ральфа усмешку.

– Во всяком случае, не стоит кокетничать с другими, если вы должны выйти замуж за Кита.

– Мы не обручены, – быстро заметила Аннунсиата.

– Конечно, нет, но каждому известно, что с самого рождения вы были предназначены в жены Киту. Он ждет этого, и все ждут вашей свадьбы.

Аннунсиата пренебрежительно пожала плечами.

– Возможно. Но он не... – о, не знаю, как сказать, Ральф. Он скучный, не такой, как Эдуард.

– Эдуард? – переспросил Ральф, взглянув туда, где его дядя танцевал с хорошенькой молодой дамой, дочерью соседа Морлэндов, разрумянившейся от удовольствия. – Эдуард – совсем другое дело, – он бросил быстрый взгляд на лицо Аннунсиаты, успев заметить задумчивое выражение, промелькнувшее на нем при упоминании имени его дяди. – Вы не можете выйти замуж за Эдуарда, даже если он захочет жениться на вас.

– Знаю, – ответила Аннунсиата, вновь резко и беспокойно пожав плечами. – Если только... – она внезапно замолчала. Ральф взглянул на девушку с неожиданным сочувствием.

– Если только достоинства Эдуарда не соединятся с положением Кита? – Девушка удивленно и беспокойно взглянула на него. – В жизни так не бывает, кузина. Так что если вы хотите избежать разочарования, танцуйте с Китом и будьте полюбезнее с ним, а не гоняйтесь за Эдуардом. Удовлетворитесь Китом.

– Кит не любит меня, – произнесла Аннунсиата так естественно и просто, что Ральф застыл, изумленно глядя на нее. Кит не любит ее? Но ведь его влюбленность очевидна. Однако Аннунсиата, несомненно, хорошо разбирается в людях ~ неужели она понимает его лучше, чем остальные? Или сегодняшняя обида Кита была вызвана всего лишь уязвленной гордостью?

– Ну, тогда удовлетворитесь моим сердцем и рукой Кита, – продолжил Ральф, желая свести разговор к шутке. – Вы потанцуете с ним следующий танец?

– Я хочу еще раз потанцевать с вами, – ответила девушка.

– Я польщен, шалунья, и вы это знаете, но я не буду больше танцевать. Так вы потанцуете с Китом?

– Хорошо, если вы настаиваете, – ответила Аннунсиата. После танца Ральф подвел ее к Киту и, заметив удовольствие на лице молодого человека, решил, что Аннунсиата заблуждается – Кит, несомненно, влюблен в нее. Будучи великодушной, Аннунсиата охотно танцевала с Китом, была с ним обходительна и мила, улыбалась ему и смеялась его шуткам, так что на лице Кита появилось блаженное выражение человека, пребывающего в раю. Однако девушка проделывала все это машинально, в то время как ее глаза под скромно полуопущенными ресницами внимательно оглядывали зал. Она высматривала Эдуарда, чтобы выяснить, с кем он танцует на этот раз, но Эдуарда не было среди танцующих. Наконец, Аннунсиате удалось разглядеть, как Эдуард с Ральфом потихоньку вышли через южную дверь зала.

Закончив танец, девушка присела перед Китом в реверансе и быстро ускользнула, направившись к слуге, который стоял у буфета, помогая подавать прохладительные напитки.

– Вы не знаете, где хозяин и мастер Эдуард? – невзначай поинтересовалась она.

– Хозяин сказал, что идет посмотреть лошадь – сегодня вечером она беспокойно вела себя.

Аннунсиата кивнула и отошла. Дождавшись, пока гости засуетятся, выбирая партнеров для следующего танца, она выскользнула в южную дверь. Большая лестница была хорошо освещена свечами в больших серебряных подсвечниках. Опасаясь, что кто-нибудь из слуг подойдет узнать, не нужно ли ей чего, Аннунсиата беззвучно пробежала по коврам через гардеробную в спальню, а оттуда – в небольшую галерею, ведущую к старой винтовой лестнице, выходящей к домовой церкви. На этой лестнице было довольно темно, но Аннунсиате приходилось тысячи раз подниматься и спускаться по ней, так что она двигалась довольно уверенно. Спустя минуту она оказалась в нижнем зале и через заднюю дверь попала на залитый лунным светом двор.

Она торопливо шла к конюшне, когда услышала стук копыт, и инстинктивно прижалась к стене дома. Из конюшни вывели большого жеребца, копыта которого звонко цокали по булыжнику двора. За ним следовала еще одна лошадь, они остановились во дворе, пока двое мужчин, ведущих их, садились в седла. Аннунсиата молча наблюдала, как они проезжают под аркой ворот и их силуэты вырисовываются на фоне слегка освещенного неба. Осторожность, с которой двигались эти двое, не оставляла сомнений в том, что этот неожиданный выезд связан с какой-то тайной целью, как не вызывало сомнений то, что высокая, широкоплечая фигура могла принадлежать только Ральфу.

Недолго думая, Аннунсиата подобрала юбки и побежала в сторону конюшни, туда, где находился ее пони.