Черный жемчуг

Глава 5

Быстро мелькали длинные, жаркие летние недели, и вот уже подоспела пора собирать урожай – зерно, фрукты, косить сено. Работа была и трудной, и приятной. Занят оказался каждый человек. Мужчины дома Морлэндов снимали камзолы и работали наравне со своими слугами; школы закрывались, потому что детям тоже приходилось помогать в поле – во время сбора урожая ни одни руки не оставались праздными. Всем приходилось объединиться, чтобы вовремя собрать щедрые дары земли и надежно спрятать их, пока не переменилась погода. Во время сбора урожая даже юные леди могли на время забыть о своем утонченном достоинстве и выполнять какую-нибудь несложную работу, находя в этом для себя своеобразное развлечение.

Ральф очень любил такое время – ой мог каждый день проводить на свежем воздухе, занимаясь тяжелым физическим трудом. Часто он сбрасывал рубашку, оставаясь, подобно своим слугам, обнаженным до пояса, так что его кожа вскоре приобрела оттенок чистого меда, а волосы выгорели на солнце, став совершенно белыми. Эдуард предпочитал наблюдать, как складывали сено в стога – ему нравился такой созидательный труд и некий род творчества, когда из ветвей сплетали круглую основу, на нее укладывали охапки сена так, чтобы дождь не промачивал стог, и чтобы из стога можно было брать сено, не рискуя развалить все сооружение. Немало удовольствия доставляло и созерцание миловидных селянок, работающих рядом с мужчинами или приносящих им обед, состоящий из хлеба, мяса, пива или пахтанья. Как говорил Эдуард Ральфу, «сенокос оказывает невероятное влияние на девичью скромность – она никогда не подводит».

Урожай собирали сообща, и на время его сбора забывались даже самые давние распри. Крестьяне Морлэндов помогали Макторпу, и наоборот, и бок о бок работали на полях других землевладельцев. Голод был общим врагом, а неубранный урожай грозил голодом на всю долгую, суровую зиму.

Кэти и Элизабет, подоткнув юбки, с радостью помогали селянкам на току, сгребая золотистое зерно в корзины, а затем высыпая его в сусеки. Конечно, от такой работы портились руки, но сознание общего дела заставляло забыть об этом. В обеденное время они усаживались рядом с остальными, поглощая хлеб с сыром, огромные ломти яблочного пирога и запивая все пахтаньем, которое оставалось холодным, так как кувшины опускали в глубокий колодец. Было так приятно рассматривать деревенских девушек вместо вечно хмурых слуг, ибо даже самые хорошенькие из этих веселых, веснушчатых селянок считали Кэти и Элизабет воплощением элегантности и изящества. Деревенские парни были не менее забавны – боязливые, неловкие, спешащие избавиться от беседы за работой. Они без устали махали своими тяжелыми цепами, а мышцы играли под их кожей. В первый день они слишком стеснялись, чтобы снять рубашки, но к концу недели стали раздеваться до пояса и обращаться с барышнями почти так же свободно, как со всеми этими Долли, Бетти и Молли.

Дети предпочитали работать на полях, подбирая колосья и помогая старшим что-нибудь приносить или уносить. Мэри, у которой вскоре должны были начаться роды, появлялась только ближе к полудню, когда приносила обед мужчинам. Ральф настаивал на этом из-за своего непоколебимого убеждения в благотворном влиянии солнца и свежего воздуха. Когда Мэри приходила, он откладывал в сторону вилы или грабли, находил для жены удобное место, чтобы присесть, расстилал там свой камзол и устраивался у ног Мэри, жадно поглощая еду и беседуя о делах. Во время обеда замок Морлэндов стоял опустевший и молчаливый под ярким солнцем, подобно огромному брошенному кораблю. Даже кошки и собаки прятались в тень где-нибудь под замковой стеной; голуби и павлины скрывались в тени деревьев, только лебеди грациозно скользили по зеркальной поверхности пруда, и рябь на воде разбивала их белоснежные отражения.

Аннунсиата не считала нужным помогать на уборке урожая в Шоузе, и в этом нежелании Эллин была ее верной союзницей, поскольку гордилась Аннунсиатой не меньше, чем она сама гордилась собой. Однако когда все ушли на поля Морлэндов и рабочих рук стало не хватать, отсиживаться в тени с книгой оказалось невозможно. Аннунсиата отказалась присоединиться к Кэти и Элизабет в работе на току, не желая потратить потом два месяца на залечивание рук. Кроме того, девушка отлично знала, что Кэти и Элизабет не нравится ее общество, да и она не слишком стремилась к ним, когда рядом не было мужчин, которых предстояло очаровать.

Больше всего Аннунсиате хотелось бы помогать Эдуарду сметывать стога, однако это было невозможно, и она предложила свои услуги в качестве погонщика лошадей. В сущности, ее задача заключалась в том, чтобы сдерживать лошадь, пока в поле на повозку грузили сено, а потом вести ее туда, где сметывали стог. Большую часть времени Аннунсиате ничего не приходилось делать, ибо хотя Ральф и Эдуард настаивали на том, чтобы за лошадями присматривали, лошади хорошо знали свою дело и смирно стояли даже тогда, когда никто не придерживал их. Такая работа полностью удовлетворяла Аннунсиату, ибо ей приходилось ездить с поля, где работал Ральф, на гумно, где был Эдуард, и в обоих местах она могла посидеть где-нибудь в холодке, наслаждаясь восхищением и вниманием мужчин. Аннунсиата носила простую широкополую соломенную шляпу, подаренную одной из деревенских девушек, чтобы защитить лицо от солнца. Шляпа не долго оставалась простой: Кит подарил девушке несколько лент, а мужчины, работающие в полях, часто приносили цветы. Между ними завязалось своеобразное состязание в том, кто сможет найти самые красивые цветы, и Аннунсиата каждый день подолгу украшала шляпу маргаритками, цветами душистого горошка, маками и мелкими подсолнухами.

Наконец, наступил день, когда последнее сено было уложено в стога, верхушки которых покрыли тростником, и к обеду все окружили стога, любуясь собственной работой.

– Вот и закончили, – произнес Ральф, убирая волосы со лба загорелой рукой. – Неплохое сено в этом году. Завтра надо будет позвать Ламберта освятить стога, да, Нед? Что тебе, Варнава? – слуга дотронулся до его локтя, и, обернувшись, Ральф увидел Мэри, идущую к нему.

– Наша кормилица идет, – проговорил Эдуард, бросая на Ральфа укоризненный взгляд, так как неразумно было упоминать о Ламберте и его сане священника в присутствии стольких людей. Ральф ничего не понял, его внимание всецело привлекала приближающаяся жена.

– Клянусь святыми, она еще немного пополнела! – сказал он, глядя, как медленно идет Мэри в сопровождении своей горничной с корзиной в руках.

– Ты видел когда-нибудь такое восхитительное зрелище, Нед?

– Никогда, – с безучастной вежливостью отозвался Эдуард, и такой недостаток энтузиазма заставил Ральфа рассмеяться.

– Подожди, вот женишься сам, тогда научишься радоваться при виде круглого живота жены!

– Такое удовольствие понятно только женатым людям, – заметил Эдуард. – А сейчас меня больше привлекает вот это, – Ральф проследил за его взглядом и увидел Аннунсиату, спрыгивающую со своей повозки. – Она тщеславна, как кошка, но, видит Бог, она прелестна!

Ральф подозрительно взглянул на Эдуарда, удивленный его пылом. Ральф всегда считал, что Эдуарда забавляет привязанность девушки к нему, несмотря на то, что она уже стала взрослой барышней. Неужели Эдуард начал воспринимать ее всерьез? Тут подошла Мэри, разгоряченная и недовольная. Врач сказал, что она родит не раньше, чем через месяц, хотя живот Мэри стал настолько большим, что Ральф ожидал рождения близнецов. В их роду иногда рождались близнецы, и такое событие всегда считалось чудом.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил Ральф, за руку отводя Мэри в тень повозки. – Ты выглядишь не слишком хорошо.

– Со мной все в порядке, – ответила Мэри. Она была так же спокойна, как всегда, но в ее голосе слышалось раздражение и усталость. – Сегодня слишком жарко.

– Разве прогулка не освежила тебя? – беспокойно поинтересовался Ральф.

Мэри взглянула на него и отвернулась. Ей было слишком тяжело ходить, и она чувствовала себя особенно плохо последние несколько дней, так как ребенок в животе уже опустился. Однако она не могла сказать обо всем этом в присутствии других людей, и ее разозлил неуместный вопрос Ральфа.

– Я бы охотнее осталась дома, – только и ответила она. С помощью Ральфа Мэри опустилась на траву и с облегчением прислонилась спиной к колесу повозки.

Ральф сел перед ней на колени, заслоняя ее от остальных, и в таком ненадежном уединении спросил:

– Тебя что-нибудь беспокоит, дорогая?

– Спина болит, – призналась Мэри. – Внизу, так, как будто ноет зуб.

– Давно уже?

– Весь день, с самого утра.

– А это не может быть...

– Роды? Нет, боль совсем другая.

– А что говорит Лия?

– Лия уехала в Шоуз, помочь Эллин и Руфь в кладовых, – внезапно участливое внимание Ральфа рассердило Мэри. – Да нет, со мной все хорошо. Оставь меня. Ты ведь не вспоминал меня весь день и прекрасно без этого обходился.

– Но, дорогая, сейчас идет уборка урожая...

– Знаю, знаю – урожай прежде всего. Говорю тебе, оставь меня в покое.

Ральф отвернулся, зная, что беременные женщины часто бывают раздражительными, и стал наблюдать, как обедают остальные. Эдуард устроился рядом с Аннунсиатой, достаточно близко, чтобы нашептывать ей что-то на ухо, остальные мужчины собрались неподалеку. Служанка разложила еду, а потом удалилась на поле к другим косарям.

– Что нам принесли попить? – спросил Эдуард, заглядывая в кувшин. – Опять пахтанье! Я бы охотнее выпил сидра – всегда терпеть не мог пахтанье. Позвольте помочь вам, кузина.

На обед принесли пирог с голубями и холодное мясо с хлебом; еще был очень вкусный, рассыпчатый творог, который Мэри делала сама по рецепту из Уэнслидейла, и свежий сыр, привезенный из западных земель, который можно было нарезать тонкими плотными ломтиками; овсяные лепешки, испеченные Лией, не доверяющей этот сложный процесс даже повару Джейку; пирог с начинкой из некрупных, темнокожих абрикосов из сада Морлэндов, а также большие лиловые сливы и светло-золотистые груши. Скоро придется делать сидр, подумал Ральф, выбирая лучшие куски для Мэри. В замке Морлэндов никогда не делали грушевый сидр – груши подавали только как десерт. Прежде груши на сидр привозили из Уотермил-хауса, пока шотландское войско не уничтожило его и не сожгло сад. Теперь для приготовления сидра груши приходилось покупать в Сомерсете. В Шоузе был небольшой сад, но все фрукты из него шли на десерт.

Мэри вначале отказывалась от еды, но в конце концов решила съесть немного творога и несколько слив с овсяной лепешкой. Она вяло жевала, чувствуя себя слишком разбитой, чтобы есть с аппетитом. Мэри взглянула туда, где сидели Аннунсиата и Эдуард, так жадно поглощающие еду, как будто они тяжело проработали весь день. Эти двое так похожи, подумала Мэри, – они всегда ухитряются выходить сухими из воды, причем не делая ни малейших усилий. Ральф сидел рядом, обхватив колени руками. Кожа на его руках потемнела от загара, а волосы совершенно выгорели, став серебристо-белыми, почти прозрачными, так что через них просвечивало темя. Профиль Ральфа был выразительным и твердым на фоне голубого неба; веки наполовину прикрывали сонные, золотисто-серые глаза. Мэри изучала лицо мужа, его длинный, прямой нос, полные губы, и внезапно вздрогнула от предчувствия. Ральф повернулся, уловив ее движение.

– Что случилось? Ты ничего не ешь, – мягко проговорил он и тут же тревожно оглядел жену, так как Мэри издала сдавленный крик – скорее крик недовольства, а не боли. Ее тело напряглось, глаза неподвижно смотрели в одну точку, словно Мэри прислушивалась к чему-то. – Мэри, что случилось? Тебе больно? Что-нибудь с ребенком? Мэри!

Она перевела на него перепуганный взгляд, а затем начала подниматься, но передумала. Губы Мэри зашевелились, как будто она не была уверена в том, что хочет сказать, и наконец у нее вырвались отчаянные слова:

– Воды вышли. О Боже, Ральф!

Мужчины, сидящие неподалеку, смущенно отвернулись, а Ральф обнял жену, как бы желая защитить ее, но спустя мгновение понял, что следует делать. Если отошли воды, значит, вскоре должен родиться ребенок. Мэри необходимо доставить домой. Но в доме не осталось женщин – все ушли на дальние поля. Кому-то надо позвать врача и повитуху – если роды начались преждевременно, Мэри понадобится помощь. Слава Богу, что по крайней мере Аннунсиата здесь – Ральф помнил, что она не теряет присутствия духа в самых трудных ситуациях.

Ральф вскочил и начал раздавать приказы:

– Сэм, беги к женщинам и прикажи им вернуться домой как можно скорее – у хозяйки начались роды. Бен, поезжай в Шоуз и отвези туда Лию. А ты, Варнава, беги в замок, оседлай моего жеребца и поезжай за повивальной бабкой – не теряй времени! Мэри, ты можешь встать? Мы должны положить тебя в повозку.

– Что случилось? Роды? – к ним подошел Эдуард, прервав свою беседу с Аннунсиатой при внезапном отъезде троих слуг.

– Мы должны отвезти ее домой, – сказал Ральф, помогая Мэри подняться. – Помоги мне положить ее в повозку. Аннунсиата, постелите туда мой камзол, устройте там все помягче. Возьми ее под руку, Эдуард. Как только мужчинам удалось поднять Мэри на повозку, Ральф воскликнул:

– Нед, ты повезешь ее. Быстрее, как только сможешь.

Аннунсиата с явной неохотой села рядом с Мэри – присутствие при родах вовсе не привлекало ее. Однако как только Эдуард устроился на козлах, Мэри закричала и вырвала руку из ладони Ральфа.

– Нет! Не надо мужчин! Уходи, Ральф, и скажи, чтобы Эдуард ушел!

– Что? Но кто повезет тебя? Мэри!

– Пусть он уйдет! – истерически закричала она. Мэри чувствовала, как движется ребенок, и ужасалась, что он может появиться в любую секунду. Она не могла допустить, чтобы роды видел кто-нибудь из мужчин. – Она отвезет меня, – Мэри махнула рукой в сторону Аннунсиаты, и вновь отчаянно закричала: – Скорее, уже начинается!

Ральф застыл, пораженный и встревоженный, но Эдуард понял, что случилось. Он спрыгнул с козел и передал вожжи Аннунсиате.

– Все в порядке, Ральф. Поезжайте, Нэнси, быстрее, как только сможете! Мы побежим за вами.

Аннунсиата беспомощно взглянула на Эдуарда, принимая вожжи, но он не понял ее взгляд. Эдуард ударил лошадь, заставляя ее тронуться с места, а поскольку Ральф застыл, как вкопанный, еще и подтолкнул сзади повозку. Аннунсиата крикнула и хлестнула лошадь вожжами, пуская ее быстрым галопом, направляясь прямо по убранному полю к воротам в ограде из жердей, окружающей поле. Мэри вцепилась в борта повозки, стараясь удержаться на месте и отчаянно пытаясь сдержать неумолимое движение ребенка. Эдуард и Ральф пустились бегом за повозкой, но отстали, когда лошадь прибавила скорость.

Аннунсиате не пришлось раздумывать о случившемся – все ее силы были направлены на то, чтобы подгонять лошадь. Ей и раньше приходилось править повозкой, но никогда еще от тяжелого воза и смирной рабочей лошади не требовалось быстрой езды. Повозка подскакивала на неровной земле, и Аннунсиате приходилось хвататься за оглобли, чтобы удержаться на козлах. Она не переставала покрикивать на лошадь, не привыкшую к быстрой скачке и постепенно замедляющую свой бег. Перед ними появились ворота в ограде, окружающей поле. Надо ли останавливать лошадь и медленно проводить ее через ворота? Но ведь тогда она опять пойдет шагом. Ворота достаточно широки для повозки. Холодная рука страха сжала сердце Аннунсиаты, когда край повозки задел за плетень. Яростно дернув узду, Аннунсиата выправила повозку и благополучно проехала в ворота. Она слышала, как Мэри что-то кричит, но не поняла, что именно. На ее лбу выступил пот, неприятно холодный при такой жаркой погоде. Слава Богу, впереди уже показался замок Морлэндов – серый и мирный, как гигантская птица среди полей, окруженный голубым небом и пышными кудрями облаков.

Лошадь вновь замедлила ход, и Аннунсиата не стала торопить ее, спускаясь к подвесному мосту и время от времени нажимая тормоз, чтобы тяжелая повозка не ударила задние нога лошади.

– Вы можете идти? – спросила она Мэри, перекрывая ее стоны и рыдания. – Повозка не пройдет в ворота. Я помогу вам.

Аннунсиата спрыгнула на землю, бросив поводья, так как лошадь стояла смирно, понурив голову и тяжело поводя боками, и не двигалась с места. Подбежав к задку повозки, она помогла Мэри перебраться через борт, но как только Мэри оказалась на земле, силы оставили ее.

– Не могу! – простонала она.

– Тогда я пойду за помощью, – облегченно предложила Аннунсиата. Единственное, чего ей хотелось в этот момент – оказаться где-нибудь подальше.

– Нет! Не покидай меня! – закричала Мэри. Аннунсиата возвысила голос:

– Если вы останетесь здесь, вам придется здесь и рожать. Пойдемте, я помогу вам.

Она протянула руки и обхватила Мэри. Мэри осторожно пошла вперед, поминутно останавливаясь. Она оказалась слишком тяжелой для Аннунсиаты, к тому же могла передвигаться, почти полностью навалившись на девушку. Мэри снова закричала, скорее от тревоги, чем от боли, и Аннунсиата с трудом сдержала собственный крик, так как Мэри грузно осела на ее еще не совсем здоровое плечо. Изо всех сил поддерживая Мэри, Аннунсиата дошла до конца подвесного моста и через ворота вошла во двор. Она громко и чуть не плача звала на помощь – должен же кто-то быть в доме.

– Эй, кто-нибудь! Есть здесь кто-нибудь?

– Помоги мне дойти до спальни, – простонала Мэри. – Скорее!

– Да где же все? – сердито воскликнула Аннунсиата. Она не хотела оставаться одна рядом с мучающейся женщиной. – Эй, кто-нибудь!

Мэри почти согнулась пополам и уже не сдерживала себя, забыв о скромности. Они подошли к лестнице и начали карабкаться по ней, когда наконец появились двое слуг – старик и старуха, и молча застыли у подножия лестницы. Аннунсиата чуть не расплакалась от облегчения.

– У хозяйки начались роды, вы должны помочь, – проговорила она. Старики непонимающе смотрели на нее. – Да не стойте, как столбы, делайте же что-нибудь! – Аннунсиата пришла в ярость. – Позовите кого-нибудь или сами помогите мне!

Старики продолжали молча смотреть – белесыми, испуганными глазами на морщинистых, древних лицах, покорные и тупые, как волы. Мэри застонала, и Аннунсиата поняла, что не дождется помощи. Она взяла себя в руки и принялась отдавать приказания, которые могли бы понять эти двое:

– Принесите горячей воды и чистых простынь, – почти прокричала она. – Принесите их в большую спальню, – больше она ничего не могла вспомнить.

Наконец они с Мэри поднялись на верхнюю ступеньку лестницы – никогда еще ступени на ней не казались столь многочисленными. Вдоль коридора они добрели до большой спальни. Аннунсиата отпустила Мэри, чтобы отдернуть занавеси у постели – они были так тяжелы, что девушка чуть не вывернула себе запястья. Затем она помогла Мэри взобраться на кровать и, не зная, что предпринять дальше, начала стаскивать с нее туфли и чулки.

– Слишком рано, – пробормотала Мэри, заставив Аннунсиату застыть в изумлении, прежде чем она поняла, о чем идет речь. – Должно быть только через месяц... Только бы он не умер! Я не хочу, чтобы он умер!

Аннунсиата промолчала. Бросив чулки на пол, она взялась за пуговицы. Она чувствовала себя совершенно беспомощной, при стонах Мэри ее бросало в дрожь. Наконец, Аннунсиата услышала звук, которого ждала уже давно – шаги на лестнице, торопливые, быстрые шаги; она повернулась к двери и почти закричала от облегчения, увидев, как входит ее мать.

Бросив на дочь взгляд, в котором перемешались изумление и ободрение, она поспешила к постели.

– Лия уже едет сюда, Эллин тоже. Я подумала, что лучше опередить их, – говорила Руфь, положив руку на живот Мэри. – Я села на первую попавшуюся лошадь и пустилась галопом – что это была за скачка!

– Воды отошли еще на поле, – прошептала Мэри. – Я пыталась сдержать схватки.

– Правильно, – ответила Руфь и повернулась к дочери: – Здесь есть еще кто-нибудь?

– Только двое стариков – они бесполезны. Я приказала им принести горячей воды и простыней.

– Иди и поторопи их, заодно захвати острый нож – самый острый, какой найдешь. И немного гусиного жира. Только побыстрее!

Аннунсиата убежала, радуясь, что может хоть что-нибудь сделать. Когда она вернулась, в ее руках было несколько простыней и горшок с гусиным жиром. Ее мать застелила кровать простынями и подняла платье Мэри. Рукава Руфь были засучены до локтей, она выглядела обеспокоенной.

– Они сейчас придут, – выдохнула Аннунсиата, – и принесут воду и нож. С ней все в порядке?

– Молодец, – отсутствующим тоном заметила Руфь. – Это жир? Давай его сюда.

– Зачем? – спросила Аннунсиата, переводя взгляд с матери на Мэри.

– Чтобы вынуть ребенка. Когда отходят воды, внутри становится слишком сухо. Ты должна помочь мне, – Аннунсиата непроизвольно отшатнулась, и Руфь сердито взглянула на нее: – Не дури, – прикрикнула она. – Держи горшок! – около двери послышались шаркающие шаги, и Руфь встала так, чтобы заслонить Мэри от двери. – Поставьте тазы с водой на пол, а нож положите на столик. Теперь уходите и не пускайте сюда никого, кроме Лии или Эллин, – приказала она.

Как только дверь закрылась, Руфь погрузила руки в гусиный жир и сунула их под нижнюю юбку Мэри. Аннунсиата, стоящая достаточно близко, чтобы все видеть, судорожно сглотнула, когда из тела Мэри показалась головка ребенка. Аннунсиате еще никогда не приходилось видеть роды, и ей это совсем не понравилось, но она завороженно следила, как пальцы Руфь скользят, смазывая сухую кожу Мэри и довольно большую головку.

– Все в порядке, Мэри? – спросила Руфь неожиданно ласковым голосом. Аннунсиате иногда случалось слышать, как таким же голосом мать обращалась к больному коню или рожающей кобыле. – Когда все будет готово, тужься. Он уже почти вышел.

Мэри пошевелилась и тут же издала протяжный, болезненный крик, заставляя себя потужиться. Пальцы Руфь вновь пробежали вокруг головки ребенка, Мэри резко вскрикнула, и головка вышла полностью вместе с целым потоком крови. Ребенок лежал лицом вниз, и Руфь быстро раскрыла ему ротик, чтобы он не захлебнулся.

– Вытри ему лицо, – резко приказала она Аннунсиате, которая наблюдала эту сцену со смесью ужаса и любопытства. Она поспешила выполнить приказ, и как только она осторожно прикоснулась к личику ребенка, тот открыл глаза и, как показалось девушке, попытался отвернуться. Аннунсиата пришла в восторг. Ребенок был жив! Чудо рождения захватило ее – новое, живое существо возникло там, где только что ничего не было!

– Это мальчик или девочка? – спросила она у матери.

Руфь бросила на нее рассерженный взгляд.

– Откуда я могу знать, глупышка? Как ты, Мэри?

– Ничего, – пробормотала Мэри, – только ужасно хочется пить.

– Потом мы дадим тебе воды, а сейчас надо закончить с этим. Ты можешь тужиться? – Мэри кивнула. Руфь обратилась к Аннунсиате: – Поддержи головку, пока ребенок будет выходить.

Аннунсиата неохотно подложила ладонь под головку – она оказалась мокрой и скользкой от крови, а Аннунсиата не любила пачкать руки. Руфь высвобождала шейку ребенка, а затем, когда Мэри потужилась еще раз, помогла пройти плечикам. Еще одно усилие, и ребенок выскользнул наружу вместе с очередным потоком крови.

– Девочка, – произнесла Руфь. – Прекрасная крупная девочка, Мэри.