Миры Джеймса
Несколько минут ушло на то, чтобы осознать, где я нахожусь. Что же, все актеры начинали с игры во второсортных ресторанчиках и провинциальных клубах, мне нечего стыдиться. И я уже зашел на территорию одного из них, нашего с тобой на этот вечер. Не занавес, но стеклянные двери, раскрытые официантом, да маленький столик в углу. Началось, тишина, тише, вы меня не знаете, я уже кто-то другой.
Я почти не помнил, как ты выглядишь, лишь раз видел до этого. Ресторан, в котором мы договорились встретиться, располагался на первом этаже небольшого отеля. Словно по команде сбежались постояльцы вниз, как от пожара, обожженные вечерними огнями улиц, что увидели в свои окна. Столпотворение, почти паника. Разговор на множестве языков. Волнующий танец под жгучую музыку, задуманный неизвестным режиссером. Я не двигаюсь. Зрители, наверное, пытаются угадать, кто из них ты? Я боюсь, что мало чем в этом способен им помочь. Музыка стихает. Туристы сбежали прочь и снова почти полупустой холл. И опять тишина. И тебя все еще нет.
Я не помню, как ты выглядишь, и ты можешь легко воспользоваться этим, ты можешь стать кем угодно, выбрать любую роль. Ты можешь оказаться скромной застенчивой девушкой, любящей смотреть на звезды и опьяненной своей собственной смелостью, тем, что отважилась появиться здесь, прийти ко мне. И это будет легкая мелодраматичная любовная история с разочарованием и взрослением, может быть, со слезами. Можешь быть распутной женщиной, использовавшей меня для того, чтобы отдохнуть от своей обыденной жизни, и это будет грязная история, и если в конце ее появится твой муж, все станет совсем уж примитивно и невыносимо. Я даже не знаю, зачем придумывают такие истории, которые потом пересказываются между друзьями со всеми подробностями и частностями, ибо в общих словах звучат слишком уж обидно и грубо для их участников. Ты можешь стать прекрасной принцессой, спустившейся в своем великолепии на мгновение со своей высоты, чтобы прикоснуться к такой неведомой тебе обычной жизни. Она кажется настоящим чудом тебе, почти таким же, как твое драгоценное свечение для меня, это могло бы быть подлинным искусством, я бы подарил тебе ощущение настоящей жизни, а ты бы мне так не хватающее чувство полета. Ты могла бы быть совсем молодым, только что распустившимся цветком, с прекрасными, беззащитными лепестками. И я бы ломал себе голову, как мне сохранить их, как сберечь их и от ветра, и от холода, и от горя, и от одинокой глухой ночи, и в то же время от своих собственных тяжелых прикосновений, что могут смять, раздавить твою хрупкую красоту.
Ты опаздывала, и я грел в своих руках бокал с вином, а оно согревало в свою очередь меня. Самодостаточная система. Я был бы не против, если бы ты вообще не пришла, такой спокойный вечерний спектакль об одиночестве, об истинных ценностях, о вечернем счастье, об ожидании. О том, как две судьбы, лишь чуть-чуть соприкоснувшись, разминулись навсегда. О том, что надо искать дальше, надо искать дальше, не сдаваясь. И нельзя себя обманывать, надо быть честным перед собой. И все эти глупые сцены, пошлые и банальные ничего не стоят. Все это ненастоящее и чужое. В конце концов, наше драгоценное Одиночество в тысячи раз дороже, чем все эти бесполезные встречи. И ради чего, зачем его разменивать на эту мелочь? И зрители бы после спектакля плелись по улочкам домой, вспоминая эти заключительные слова моего героя, неся мой драгоценный хрупкий подарок, что может разбиться от каждого неверного шага, от каждого громкого слова: чувство успокоения, чувство жизни, прекрасное ощущение жизни.
Шепот, ворох аплодисментов от твоего выхода.
Что же, ты идешь прямо ко мне? Это ты. Невозможно было ни с кем спутать. И в то же время ничего общего с тем тусклым воспоминанием, что таилось во мне. Потрясающее перевоплощение. Угрожающе прекрасна. Зал притаился в тишине.
Официант проводил тебя ко мне и помог сесть, пододвинув изящный стул.
– Рада, что Ты уже здесь.
– Я тоже рад, что Я сейчас здесь.
Эта пауза, этот затаившийся судьбоносный вздох. Я вспоминаю заученные, заготовленные слова, десятки раз произносимые мною с другими, и боюсь их повторить – абсолютно не уместны, не отсюда, не подходят.
Настоящее ли это вино? Настоящее ли в этих спектаклях вино? Или бутафория? Ты держишь бокал, пьешь. Медленно. Огромная пауза затянулась и рискует оборваться негодованием зала, все больше напряжение и все дальше от сценария. Пора возвращаться. Уже пора.
Я смотрю в твои глаза – что-то не так. Я смотрю в твои глаза – пора, дальше, по плану: взять твою руку и сказать какую-нибудь банальную фразу: «Ты так красива сегодня» или что-то еще похожее. Я потянулся к тебе – прикосновение, словно током, словно холодом. Ты отдернула руку и промолчала. Что-то не так. Зал зашептал. Ты же должна подыгрывать мне, лукаво улыбаться каждой глупой шутке, прописанной автором?
Я смотрю на твой идеальный грим, на твою белую кожу, на твою благородную осанку, на твое лицо и понимаю, что я спутал спектакль, я не знаю роль. Словно суфлер, пытаясь помочь мне, отчаянно стучит сердце, холодная дрожь. Кто же я? Я вижу тебя, но кто же здесь я? И кто ты? Подскажи хоть жестом, хоть намеком, спаси.
Ты, снисходительно улыбаясь самым кончиком губ, ждешь меня, даешь мне время.
И пауза тянется все дольше. Полчаса, час – и я пытаюсь заполнить ее глупыми фразами и никчемными расспросами. Я смотрю на тебя и пытаюсь прочитать по губам, но ничего – лишь немая лукавая улыбка. Что-то кричит мне сердце, но я не понимаю ни слова.
Я шут? Я твой любовник? Слуга? Властитель? Помощник? Убийца? Кто я в твоих глазах? И что будет дальше? Я пытаюсь разглядеть. Я не знаю. Я забыл свою роль. Я не знаю, кто ты, не знаю кто я.
Ты неожиданно рассмеялась и сказала затейливым тоном:
– Меня, наверное, уже ищут. Я никому ничего не сказала. Получается, ты похитил меня?
– Еще можешь вернуть, пока не поздно. Если боишься, – продолжала ты, неуверенная, что мне хватило первой подсказки, но уже лишнее. Надо бежать. И незачем быть здесь нам, моя принцесса. Нельзя больше оставаться ни минуты. Выкрасть. Такой брильянт, как ты. Спрятать в безопасности, в темноте моего убежища, как ослепительно ты будешь сверкать там.
* * *Бутафорская жизнь: и вино не пьянит, и любовь не может согреть, и счастье не смеется беззаботно, а тяжело и устало вздыхает. Я разыграю похищение. Ты разыграешь удивление. Ты подаришь мне чуть-чуть своей неприступности, опасности, а я тебе – немного счастья, страсти. Насколько мы сможем это сыграть.
Давай сыграем эту ложь, как ее все называют. Конечно, никто не будет нас искать, и нельзя выкрасть то, что ничье. Ты одна в этом городе, и стрелки часов для тебя не несут никаких обязательств, лишь грусть, скуку. И ты сама этого хочешь больше меня, и именно оттого что никто не ждет. Но можно я тебя выкраду из этого пошлого смысла, из этой жизни? Будь принцессой, будь той, кем тебе хочется быть, тем, к чему ты так стремилась, я помогу тебе. Пусть ложь. Но ты дрожишь от ее прикосновения. И сотни раз сыграв ее, все же веришь ей. Пусть – похищение. Пусть. Смотри, звездное небо притаилось. Зрители ждут. Как страшно нырнуть в холодный омут этой ночи. В снежную полуночную бурю. Ты чувствуешь, как тьма окружает тебя, как тысячи глаз смотрят на тебя? Что они ждут? И как ты поступишь? Пойдешь со мной?
Тишина застыла омутом. Кругами разошелся в нем и канул в небытие звон мелких монет, брошенных официанту на чай. Глубина его неизмерима. Но мы бросились в него и побежали к выходу через весь зал, и даже шквал, рев аплодисментов не смог догнать нас – словно вороны, вспугнутые нашим поступком, взметнулись к самому потолку зала и долго еще боялись опуститься на свои места. Мы побежали, на ходу надевая верхнюю одежду, распахнув двери плечом, держась за руки, в ледяной ночной холод. Прыгнув в черную глубину притормозившей у входа машины, вжавшись в ее тьму и не глядя по сторонам, умчались прочь. Тише. Молчи. Никто не догонит нас. Я держал тебя уверенно и с силой, и ты в безысходности расслабилась и успокоилась. Никуда тебе не деться. Похищение. Из обыденной жизни, из обыденного вечера.
* * *Обычное рядовое представление. Впрочем, совсем уж дешевые романы обычно заканчиваются чуть раньше и не заходят так далеко – но и нам дальше некуда идти. Пустота утреннего неба и грусть. И, кажется, сейчас самое время опускать занавес. Самое время. Не этого ли мы безмолвно и неподвижно ждем с тобой? Чувство пустоты. Я понял смысл этого спектакля. Я понял, что именно мы играли.
– Пустота.
– Да брось ты, позвони, если хочешь, все было хорошо.
– Подожди.
– Я спешу.
– Ты даже не позавтракала. Ты голодна, хоть эту пустоту ты чувствуешь?
Пустой холодильник. Зерна кофе. Звезда вчерашнего представления, принцесса – теперь ест черный хлеб в закулисье моей жизни и довольна этим. И мы опять обычные люди и совсем не знаем друг друга такими. Словно только здесь и увиделись впервые, неожиданно столкнувшись этим утром на моей холодной кухне.
* * *Но ты – и, правда, звезда на этом пустынном небе. Путеводная. Ты даже и не догадываешься, что кто-то может сверять свой путь по тебе, ты лишь слегка рдеешь в смущении, но твой свет, твое тепло – я чувствую их. Как это возможно?
* * *И вот опять очередной вечер, тьма, и я огибаю чернеющий айсберг высотного дома, и жалобно воет ветер. Но я чувствую вдали – твой свет, твою звезду, и она ведет меня через эти зимние дворы, ведет через весь этот город. Ведет через тьму к нашей новой встрече.
И был еще один вечер. Еще один спектакль. И было легко повторить. Опять тишина и напряжение зала. И теплое вино. И ты ждала моих слов и уже не подсказывала мне. И я сам уверенно говорил тебе:
– Я тебе украду ото всех. Никто нас не догонит, не найдет в этой ночи.
И мы хватались за руки и вновь бежали, что есть сил, быстрее, радостные, прочь, и, казалось, шквал аплодисментов накрывал нас. И черная машина ждала у подъезда, и мы прыгали в ее тьму. И еще один вечер, и неделя, две, месяц – неизменный успех. Мы были безумно счастливы и опьянены этим успехом.
Та, что пришла тебе на смену, совсем по-другому выговаривала слова. Она меньше подходила на эту роль. Но спектакль продолжался, такова жизнь. И я играл эту ночь вновь и вновь, эти звезды, и распахивалась тьма машины, и я забывал, кто я настоящий, и сердце билось тысячью аплодисментов.
Но ведь и ты продолжала играть в эту жизнь, и кто-то подыгрывал твоему таланту вместо меня, кто-то пришел на смену и мне. Я не знаю, кто. Возможно, он был лучше меня и никогда не забывал своего текста. Я надеюсь, я уверен, что тебе всегда сопутствовал успех, и было много новых ролей, главных, блистательных, ты разбогатела и обрела подлинную славу. Ты достойна этого. Ты лучше всех играла эту роль.
Глава 3
Миры. Первые ощущения их существования, подозрения, приходят к нам с первыми потерями. Когда из нашей, казалось бы, полной и неделимой жизни, вдруг мерцающими звездами выпадают прекрасные и завершенные сюжеты. Ты обнаруживаешь их в своей памяти, случайно, и тебя восхищает их законченность и красота. Ты играешь с ними, словно с прекрасными бриллиантами, переливающимися под светом воспоминаний. Ты удивляешься их красоте, тому, что они были твоими, что были созданы тобой, но ледяным холодом тебя остужает, вызывает страх осознание их недоступности, их чуждости. Ты вдруг понимаешь, что потерял их давным-давно, навсегда, что не можешь их вернуть. Украсть? Но это невозможно. Эти миры, бриллианты, потеряны навсегда. Подарены ли кому-то, близкому или далекому, отданы ли за бесценок – вернуть их невозможно.
Мы терзаем и виним себя за то, что потеряли их и, зная лишь единственную дорогу к ним, снова и снова продираемся через наши воспоминания.
Но почему нам просто не принять это открытие как великий праздник, и само существование этих миров как признак того, что мы больше не бесплодны, что мы можем создать что-то завершенное, что-то прекрасное. Разве то, что наше создание настолько совершенно, что больше не нуждается в нас, может омрачить этот праздник?
Но это так сложно и вряд ли по силам настолько молодому человеку, каким я был тогда, до смерти напуганному осознанием того, что все, что у него есть, было дано взамен, и он, не подумав, просто так, обменял драгоценности своего детства, прекрасные, сказочные, яркие миры на новый, незаполненный ничем, пустой мир этой съемной одинокой комнаты, даже не подозревая, что лишается их навсегда. И обмен не провести вспять, не найти того, кто забрал себе все эти сокровища. И я думал, что был обманут, бесчестно обманут, и винил себя в этом, осознавая, что за все, что мне дадут впредь, также придется платить, и был уже вполне готов обменять доставшиеся мне развалины, недостроенный мир, практически на что угодно, но понимал, что никто много не даст мне за него и вряд ли получится, не достроив, не доделав, обменять его на другой, лучший мир, разве что обманув кого-то, но этого мне совсем не хотелось.
* * *Как надоело мне все это, столько проблем, вопросов, моя сущность рассеяна на тысячи частей. Все, что есть в этом городе, цепляется, путается с моей судьбой, что-то требует от меня. Надоело.
– Побыстрее на посадке, – попросил уставший голос. Закрылись двери, и вечерний троллейбус плавно заскользил по зимним улицам. Каждый новый день он, неуступчивый оппонент в споре, уверенно отвозит сомневающегося меня куда-то, куда мне совсем не хочется, но не переспорить его, не найти аргументов, ведь простого «не хочу» недостаточно, так нас учили.
Все эти пьяные пассажиры, ругающиеся с кондукторами. С ненавистью кричащие друг на друга среднего возраста пары, с презрением и вслух припоминающие друг другу все недостатки и недочеты текущего дня. Потом они замолкают и едут дальше, вместе, в свой безрадостный дом, что с опаской ждет их в темноте и нищете, видимо «не люблю» тоже не достаточно в этом мире. Надеюсь, что окажется достаточным: «люблю», «мечтаю», «хочу». Как бы я хотел проверить. Но что я хочу? О чем мечтаю? Что я люблю? Так я и ехал, мысли бессвязно сменялись одна за другой. В промороженном окне быстро мелькали улицы, огни автомобилей, магазины, я почти засыпал, мне мерещились странные очертания каких-то далеких желаний, мечтаний, страхов. И все это оседало снежным настом в моем сознании, заносило меня с головою, так что было даже не пошевелиться, я постепенно согревался, но ехать было еще очень долго, казалось, что бесконечно.
Все это я, это и есть я, странный сгусток воли, проблеск сознания, объединяющий в некий клубок бессмысленный хаос этого мира. Небольшой ураган, налетевший на этот несчастный город и поднявший в небо, на метр восемьдесят от земли безжизненный мусор и все, что только попалось ему на пути.
Все это я, это и есть я, как бы ни было противно, только из этого сора и состою, из работы, скандалов, обязанностей, встреч с друзьями, случайных знакомств, страха опоздать, попыток найти ее.
Каждое подобное путешествие и каждый из моих дней казались мне бесконечными, или я просто не замечал, как они, завершившись, сменялись новыми, в точности такими же. Мой скучающий дом с надеждой и нетерпением ждал меня до позднего вечера, все еще помня нашу с ним былую тихую счастливую жизнь. Он еще не совсем осознал те перемены, что происходили со мной, я и сам не до конца все это понимал, но мне уже было не до него. Этот город поглощал меня, врастал в меня каждой улицей, каждым зданием, каждым днем. Запутывал, связывал меня, и казалось, что уже не вырваться: духовные связи, деловые связи, порочные связи, родственные связи, дружеские связи, связи обязательств.
Я удивился, как легко и неожиданно в один из дней отсекла их все задраившаяся дверь самолета. Так просто и бесцеремонно она остановила целую толпу моих обязательств, мыслей и проблем, до последнего преследовавших и провожавших меня, советующих что-то. «Провожающих не пускаем», – и все мое прошлое, тысячи вариантов придуманного будущего, все, что мучило меня и не давало покоя в этом городе – исчезло. Весь этот шум затих, и я остался наедине с самим собой, лишь легкая дорожная сумка в руках, в которой и так много всего лишнего. Больше ничего у меня нет.
– Приветствуем вас на борту комфортабельного авиалайнера. Наше путешествие по маршруту «холодный, старый безжизненный город» – «сказочный и волшебный южный остров» будет проходить на высоте 10000 метров над уровнем кристально чистого голубого моря.
Свобода – казалось, что я в первый раз увидел ее. Прекрасная незнакомка, она сама нашла меня, немного испуганного и расстроенного, обняла своими нежными руками, шептала мне о прекрасном будущем, о чудесных островах, я влюбился в нее. Сразу. Впервые. Я дышал ею. Мне казалось, что она состоит из того же прохладного пара, воздуха, что и проплывающие облака в иллюминаторе. «Я всегда буду свободен», – повторялось у меня в голове. «Не обещай мне этого, это не в твоих силах быть всегда со мной…», «Я всегда буду свободен!», «Всегда буду чувствовать твою нежность, любить тебя, жить ради тебя!» «Я сделаю тебя несчастным. Я не должна. Забудь обо мне». Она поцеловала меня. И я, счастливый, заснул в ее объятьях. Она положила свою голову мне на плечо и прошептала: «Я люблю тебя».
Меня разбудило мягкое прикосновение. Симпатичная стюардесса дотронулась до моего плеча и вежливо улыбнулась, попросив пристегнуться: воздушные ямы. Никого не было рядом, я совсем один. Не сезон. Самолеты летают полупустые. Лишь какая-то пожилая пара через два ряда от меня, уже пристегнувшись, смотрела в иллюминатор, и еще через кресло сидел средних лет человек. Больше никого нет. Все приснилось?
* * *Как нас легко смутить, как мы просто сдаемся и отказываемся от самых очевидных воспоминаний, от мечтаний, от своего счастья, как много нам надо доказательств и как мало в нас веры, что никакие доказательства не помогут. Может, именно из-за этого мы прозябаем в духовной нищете, когда величайшие богатства встречаются нам на пути, но у нас не хватает смелости сделать их своими, просто поверить в них. Но это же настоящая жизнь, единственная и настоящая, как можно не верить в нее? Я ощущаю презрение к себе, когда понимаю, что опять усомнился. «Я всегда буду помнить тебя, верить в тебя, жить ради тебя!».
Мужчина с соседнего кресла в белом пиджаке, бледный, словно уже десять лет не видел солнца, с расстегнутыми верхними пуговицами на рубашке и пепельными короткими волосами позвал стюардессу.
– Виски.
Он выглядел странно, его глаза неестественно блестели. Он нервничал. Грел в руках принесенный симпатичной молоденькой стюардессой стакан, лишь прикасаясь к нему губами, даже не наклоняя его, вдыхая его запах и смотря в одну точку перед собой.
– Что-нибудь вам принести? – неожиданно обратилась та же молоденькая стюардесса ко мне, в очередной раз проходя мимо наших мест.
– Горячий чай?
– Кончено, одну минуточку.
Я поставил чай на подставку в подлокотнике, пить его почему-то совсем не хотелось. Я думал о свободе, я искал в своей предыдущей жизни хоть какие-то ее следы, признаки существования. Я пытался вспомнить эти ощущения от ее слов и прикосновений. Неужели ее не было? Неужели ее нет? Все приснилось? Я чувствовал, словно теряю какие-то несметные сокровища, с каждой неправильной мыслью удаляюсь от них, теряю всё большие деньги, словно проигрываю в казино.
Чтобы хоть как-то отвлечься, не разориться до конца, уже лишившийся выигрыша, но еще не всех своих сбережений, я решил покинуть игру и подумать о чем-то другом, мой взгляд после долгого скитания по ничем не примечательным пассажирам опять привлек обладатель этого странного белого пиджака, так методично рассматривающий уже третий подряд стакан с виски. Он казался преступником, мне представлялось его опасное прошлое, бегство от властей, самолет, дарящий ему новую жизнь, забрав все, что было до этого – хорошего и плохого. Может, для кого-то кажущийся нечестным обмен, но для него – самый лучший вариант: бросил прошлую жизнь, оставшись не только без вещей, но даже без имени, без всего. Оставил только свою сущность, все отдал в обмен на свободу. И лишь контрабандой, тайком, перевозящий с собой самые прекрасные воспоминания, именно в них он сейчас погружен. Опасность, побег – все эти мысли захватили меня. И мне опять везло, и я выигрывал снова и снова: «Я буду всегда с тобой, свободен». Хотя, может, он был простым клерком, убегающим на неделю от надоевшей монотонной однообразной работы и законной, но нежеланной жены, и в этом лишь весь его конфликт с законом, и как бы он ни боялся, вряд ли ему грозит хоть сколько-нибудь серьезное наказание. И даже не одиночная камера – самое страшное, что ему предстоит, в случае если его поймают, но одинокая комната в съемной квартире, впрочем, с правом на нечастых вечерних или ночных посетителей. Мне хотелось виски, и сердце радовалось и замирало, когда самолет крылом зачерпывал облака, но каждый раз он умудрялся не утонуть, не пойти ко дну, всплывал, и сердце опять билось, ожидая нового погружения. Через три часа полета он, наконец, нырнул в очередной беспросветный белый омут. Капитан объявил о посадке и попросил всех пристегнуться.
Еще через двадцать минут самолет мягко коснулся асфальтовой посадочной полосы и долго ехал по ней, пока не остановился. Молоденькая стюардесса с грустью вышла попрощаться с пассажирами, будет опять ждать, может, кто-нибудь ее спасет от этих бесконечных перелетов. Задраенная дверь самолета медленно, со скрежетом открылась, впустив горячий южный вечер неизвестного мне нового мира и мое новое будущее, ждавшее меня у самого трапа. Я же чувствовал себя незнакомым дальним родственником, напросившимся на визит, и очень скромно, не зная, что ожидать, шагнул к нему навстречу. Люди, что прилетели со мной, словно играя в прятки, исчезли в холлах аэропорта. За колоннами ли, в его коридорах – от своего будущего ли или от прошлого прячутся?
В любом случае они знают, что нужно делать, гораздо лучше меня и знают, куда идти и, может быть, и мне нужно было поверить в их опыт, и я так и рассчитывал сделать – после выхода из самолета пристроиться за кем-нибудь, знающим, чтобы он меня вывел прочь из незнакомого аэропорта, но образчика уже не найти, и вместо этого приходится на ощупь искать выход. Не прятаться, а, наоборот, притягивать к себе лишнее внимание своим вопросительным неправильным английскими и многочисленными, многократно повторяющимися передвижениями.
Но вот какой-то сжалившийся сотрудник аэропорта все-таки показал мне выход. И я, вырвавшийся из плена холодного северного города и перелетевший через океан, память о чем, несмотря на многочисленные блуждания по местному аэропорту, все-таки сохранилась, спокойно ждал, пока угрюмый таможенник рассмотрит мои документы и откроет передо мной стеклянную дверь в этот незнакомый мне мир. Новое будущее было рядом, оно дергало меня за руку, торопилось, ему не терпелось показать мне город, отель, рассказать все, выпить вина, познакомить со всеми, оно было совсем не такое скромное, как я.
– Давай быстрее, господи, нас столько всего ждет там! – кричало оно мне.
– Смотри, интересно, она в наш автобус? – одобрительно отзывалось оно об очередной прилетевшей на отдых красавице.
* * *Туристическое путешествие на южный остров. Всего 7 дней, эконом класс, в турфирме говорили, что будет мало времени, ничего не успеешь посмотреть, предлагали скидки. Я тоже так думал, боялся, завидовал, жалел. Семь южных дней оказались целой жизнью – огромный, бесконечный и божественный мир, созданный мною. Он и сейчас существует, словно какая-то часть моего сознания просрочила визы, нарушила все законы, спряталась, бросила все и осталась навсегда в нем.
Здесь все постоянно, и завтрашний день похож на вчерашний, но яркие южные звезды никогда не перестают удивлять и восхищать, это один из бесконечных и безмерных источников вдохновения, как море, как твоя единственная женщина, которую безумно сложно найти. Бриллианты звезд самыми сокровенными желаниями, спелыми яблоками падают нам под ноги, и мы лишь любуемся ими, не подходя слишком близко, у нас здесь и так все есть, мы все нашли, а что-то новое может потребовать от нас отказаться от чего-то уже имеющегося. Мы видим свое отражение в утреннем море, и впервые за многие годы оно нам нравится, нам не за что упрекать себя, не о чем жаловаться и нечего жалеть.
Они слишком хороши для нас, эти миры, признаю, и нам приходится быть идеальнее, лучше, чем мы на самом деле есть, и это отражение – не совсем мы, и прекрасные истории, происходящие здесь, тоже не совсем наши. Но если мы можем быть лучше, чище, свободнее, чем бываем обычно, может быть, мы на самом деле такие и есть? И случайный проблеск на пыльной дороге – настоящая золотая монета, и яркий секундный просвет в облачном небе – настоящее солнце?
Божественные, идеальные миры, полные бриллиантовых звезд и счастья.
* * *Они ожидают волну, затаившись, медленно подплывают к ней, и когда вода со всей силы подбрасывает их, вздымаясь вверх, уже ничего не остается, кроме как вскочить и нестись со всей скоростью, прочь, пытаясь удержаться, устоять на своей доске для серфинга. Волна словно огромное морское чудовище, лениво сбрасывающее в очередной раз забравшихся на его хребет назойливых людей. Отогнало прочь и успокоилось на время. Самое популярное увлечение на здешних пляжах, не считая, конечно, мирного возлежания в объятиях раскаленного солнца на деревянных шезлонгах и бесполезного созерцания, чем я и был занят уже второй час подряд.