Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Роман. Том 3

Глава 19

На середину маленького отсека с низким потолком вылетает пленный эсесовец, запинаясь и едва не падая от грубого толчка в спину…

– Пшел, пес! – гремит эхом младший лейтенант Никифоров сзади, – Добегался, сволочь нацистская! Сейчас говорить будем… Серьезно! Ферштейн?

– Он что по-русски понимает? – спрашивает старший лейтенант Бармет, – Что-то по нему не заметно. Больно надменен и надут как индюк! Сразу видно идейно подкован. Один из лучших. Для таких учить язык славянских варваров и вообще касаться культуры «низших народов» просто западло… Это у него на лбу написано!

– Это верно подмечено. Экземпляр очень редкий, то, что надо! Чистый арийский бриллиант! Хоть на выставку! Но лучше в зоопарк, для бесноватых… Таким там и место. Скоро всех переловим и определим, где «Jedem das Seine» – «каждому свое»… Начнем с этого фрукта баварского! Я могу и на немецком с ним погутарить, но эта мразь в общих чертах шпрехает по-нашему! – хмуро усмехается Никифоров, снимая с себя лишнюю амуницию, – Для допроса достаточно. Но суть не даже не в этом. Мне нужно другое.

– А в чем? – интересуется комиссар Парахин, стоящий рядом, – Зачем он нам нужен, кроме как для получения информации?

Кроме командиров, в отсеке, чуть поодаль по периметру, стоят несколько бойцов в форме НКВД, с автоматами в руках, внимательно следя за происходящим.

– Я хочу, чтоб эта гадюка берлинская все прочувствовала на своей змеиной коже! – грозное гулкое эхо сотрясает слова Никифорова, витая под сводами, – Весь ужас нашего подземелья! Все страдания, мытарства и лишения. Всю тяжесть этого горького Камня… Всю глубину этого Кошмара! Весь Хаос, безумный, темный, рвущий изнутри на куски! Поэтому быстро он не умрет. А прочувствует каждый аккорд на нашем пианино каменоломен. Я постараюсь!

– Что фам надо? – вертит головой связанный обер-штурмфюрер «СС», – Я требую нормального содержания, согласно международный конвенция! Так нельзя обходиться военнопленный! Я – офицер…

– Ни хуя себе! – горячо выпаливает Никифоров, – О конвенциях вспомнил! А когда, сука, боевым газом детишек травил, ты о каких-то законах думал? Когда бомбами породу рвал и заживо людей хоронил? Это по правилам? Когда колодцы трупами заваливал? И входы замуровывал? Все согласно правилам, армейскому кодексу чести?

– Я не убивать дети. Это части саперов! Я контролировать, охранять объект. Выявлять, ловить партизан. Все! Я – военный, исполнять долг, присяга! Мы есть все на войне! Я не преступник.

– Ну, если о преступлении заговорил, значит понимает, о чем речь! – замечает Парахин, – Я всегда поражаюсь, когда они теряют оружие и преимущество, как сразу начинают лепетать, что я простой солдат и здесь не при чем! Какое быстрое перевоплощение…

– Жить хотят… Больше всего на свете! Изворачиваются, как слизни в канаве, – презрительно усмехается Бармет, – они смелые, когда их много, против женщин и детей! А когда в рыло увесистым кулаком отхватят, так начинают петь жалобные песни о гуманизме. Падаль!

– Я не понимать! О чем вы говорить… Есть война, спрашивайте о ней. Больше я не знать. Не участвовать…

– Был бы ты полевой офицер, с тебя и спрос другой. Но у тебя, скотина конченная, нашивки «СС» и это приговор! – мрачно улыбается Никифоров, – И я тебе еще раз повторяю, что беседа у нас будет о-оочень долгая, так с чего начнем?

– Я мало знать… Я здесь есть недавно! Меня секреты не посвящать. Только охрана и сопровождение. Безопасность войск и штаба. Установление порядок!

– Эту лабуду оставь для колхозного партизанского отряда, а я – офицер госбезопасности, смекаешь? Я тебя наизнанку выверну… Ты мне все выложишь, и тайны берлинского двора, и планы ваших палачей генералов и даже, падла, все подробности интимной жизни своей тети Гретхен в Мюнхене… И дяди Йозефа. И скрытые намерения всей вашей шоблы поганой иноземной… Все расскажешь, соловьем баварским запоешь!

– У меня нет тетя Гретхен… Это ошибка! Я не жить Мюнхен. Я родиться и учиться Ганновер. Что вы такое говорить?

– Ты дурачком то не прикидывайся! – подключается Бармет, – Есть, нет. Дело не в этом. А в том, что ты сейчас нам будешь подробно говорить о своей никчемной фашистской жизни. Как попал в армию, еще и в войска «СС» и как ты гаденыш докатился до такого низменного скотства. И что вы еще против нас замышляете… Сечешь?

– Я почти ничего не знать! Моя роль маленький. Я есть посыльный штаба. Только доставлять пакет. Встречать начальство. Печатать приказы… для населения! Следить порядок в поселке, оповещать людей…

Тяжелый профессионально боксерский удар в лицо опрокидывает пленного лейтенанта на камни. Пока тот медленно поднимается, Никифоров довольно потирает костяшки пальцев. И словно о чем-то задумывается…

– Хорошо летает! Ему бы в авиацию, а он в каратели подался… Вот незадача! Но каков красавец! Белокурая бестия! Загляденье… – гневно улыбается командир НКВД, – Аж портить такое создание природы не хочется… А ведь придется! Потому как суть его черная, чернее нашего подземного мрака!

– Зачем так? – сплевывает кровь эсесовец, – Есть нормальный допрос. Должно быть гуманно. Бить связанный. Это смело? Что вы творить?

– Это он нам о чести толкует! – качает головой Никифоров, – Когда они пленных на куски рвут… Я видел солдат одной грузинской части, здесь, на нашем фронте, которые попали в лапы вот к таким смазливым юношам Германии… У них были отрезаны гениталии и выколоты глаза! Вырезана звезды на груди и спине, вырван язык… Возвышенная арийская живопись!

– Это они умеют! – кивает Бармет, – Жизнь уродовать, и преимущественно невинную… Их если не остановить они весь мир в настоящий кошмар превратят, что черти в аду ужаснутся!

– Остановим! Это и есть наша судьбоносная миссия. Эту холеру на земле изничтожить. Что ему, спутанные руки не нравятся? Действительно, какое унизительное и жестокое обращение с таким герром из Великой Германии! Как возмутительно и непростительно, – возбужденно зло смеется Никифоров, – Развяжите его… Идиот! Еще хуже будет, если дернется!

– Может, приступим уже к делу? – строго вступает Парахин, недовольно переминаясь, – А не будем здесь спектакли устраивать? И разбираться, кто сильнее и лучше? Нам сведения нужны… А не демонстрация силы! С этим и так все ясно, без слов…

– Как угодно, товарищ комиссар! – отмахивается Никифоров, – Отдаю тебе этого змееныша, спрашивай у него о чем хочешь, хоть о жителях Марса, только он тебе ничего не скажет… Как не старайся!

– Это почему? – изумляется Парахин, – Что со мной не так?

– Психология. Он уже просек кто тут мягче, кто жестче, с кем можно юлить, а с кем это не пройдет! Так что крути его, сколько душе угодно! Он тебе наплетет сейчас сказки братьев Гримм, только успевай слушать… Весь немецкий фольклор соберет, в современной обработке!

– А может, нет? Он и так загнан в угол… И прекрасно осознает свое положение, – не соглашается комиссар, – и все преподнесет, как официант в лучшем немецком ресторане? А, обер, кто ты там, мать твою фюрер?

Пленный пронзительно сверкает глазами, будто что-то обдумывает…

– Ну-ну, я посмотрю… Отойду в сторонку пока, перекурю! – почесывает жесткую небритую щеку Никифоров, – Пожалуйте, попробуйте с этой сволочью по-хорошему, что из этого выйдет! Только смотри, аккуратней, гадюка может еще, и кинуться в самый неподходящий момент. Они цепные псы «СС» такие, кусаются…

– Может действительно, сначала Михаилу его дать? – предлагает Бармет, – так сказать для профилактики и понимания серьезности намерений! А потом все как по маслу и пойдет? Что-то я тоже сомневаюсь в искренности этого расфуфыренного гиммлеровского франта. Уж больно напыщенный, только прикидывается сломленным и покорным. А внутри настоящий волчара сидит! Это же сразу видно.

– Хватит причитать! – строго обрывает Парахин, – Разберемся… Так ты! Встать как положено! Отвечать на вопросы быстро, четко и ясно. Иначе сам понимаешь…

– Что вы хотите знать? – насуплено произносит оберштурмфюрер, – Я говорить, что немного известно… Я второстепенный роль, чин, по-вашему, только старший лейтенант, получать недавно. Служить мало.

– Ну вот, опять свою пластинку завел! – басит из темноты Никифоров, сверкая огоньком папиросы, – Сейчас он будет это талдычить до скончания века! Прикидываясь невинной овечкой. Кстати у него наверняка есть практика допросов и он знает всю подноготную… Так что будь готов, Иван Павлович!

– Как звать?

– Герберт Шетелих…

– Звание?

– А так не видно? – зло усмехается немец, – обер-штурмфюрер!

– Номер части?

– Оперативная группа «Д», «айнзацкоманда 10 б».

– Кто твой непосредственный командир?

– Гауптштурмфюрер Пауль Книппе. Он проводит всю тактическую работу команды.

– Над ним?

Немец мычит что-то невразумительное из смеси русского и немецкого, разобрать что-либо почти невозможно.

– Ну? Я тебе сейчас…

– Алоиз Перштерер, он главный на Керченском направлении.

– Ваши задачи в осаде нашего гарнизона? Что планирует командование?

– Меня не посвящать в такой секрет… Я относить документ. Все запечатанный. Ездить в штаб и назад. В военный действий участия не принимать!

– Я задал тебе конкретный вопрос! Отвечай… Или будет хуже. Церемониться здесь, с тобой никто не будет! В лучшем случае поставим к стенке. Здесь же!

– Господин товарищ комиссар! Я этого не знать… Клянусь своя семья! Я выполнять скромные обязанности. Сходить туда, сходить сюда. Дали что, отнести. Вернуться, ждать новый приказ! Так я служить…

– Ты видел наших пленных из подземного гарнизона? Был на допросах?

– Так точно, видеть! Очень оборванные, грязные… страшные! Их много. Не мог забыть! На человека не похож…

– Что они говорили? Называли имена, местонахождение объектов? Они шли на сотрудничество? Показывали скрытые входы?

– Я не слышать. На следствии не быть! Это секретный информация. Знать только мой шеф. Больше никто.

– Какие еще методы борьбы с нами планируются? Есть пополнение техникой и новыми частями?

– Это занимается штаб. Я в поселке ничего не видеть. Только старые части. Никакой изменений не происходить.

– Ты из себя наивного придурка не строй! Не тот формат для «СС»! – теряет терпение Парахин, – Не знаю, не видел, как будто первый день в армию попал! Даже полевой солдат знает больше, чем ты тут плетешь… Не увиливай, отвечай! А то ведь здесь и останешься. Я тебя сам и застрелю! Или сомневаешься?

– Нет! Господин комиссар… Я Вам очень верить. Вы разумный человек. Не как тот бешенный НКВД! Я Вам предлагать. Вы давать гарантий жизнь? Обмен военнопленный? Я тогда сидеть думать, вспоминать, и приносить польза… Все получать, что хотят!

– Сейчас он как на рынке еще торговаться начнет! И такую высокую цену предложит, что ты обалдеешь! – в темном углу Никифоров тихо смеется… – Иван Павлович, еще не надоело? Эта карусель будет скрипеть невообразимо долго. И бесполезно…

– Пожалуй, ты прав, Михаил! Мне эта околесица тоже не нравится! – тяжело вздыхает Парахин, – Я еще на сделки с нацистами не ходил! Этого не хватало… Бери и выбей из него весь его поганый фашистский дух! Хватит с ним цацкаться, только без театральных речей.

– Найн! Господин хороший комиссар! Я все говорить, только сохранять мне жизнь… Мы можем договариваться, всем выгодно! Зачем крайности? Мы все разумный люди!

– Ага! Сейчас… Хуй тебе, а не жизнь, – тихо, почти про себя выдыхает Никифоров, туша папиросу и поднимаясь с опрокинутого валуна, – Ты падла за все у меня расплатишься! За всех наших павших и замученных товарищей, за каждую каплю советской крови…

– Необходимо вытащить из него все! – гремит в полутьме Парахин, – Что-то мне подсказывает, что этот упыренок знает чрезвычайно много, больше чем мы ожидаем. И он для нас настоящая находка. Только его надо правильно открыть. Подобрать ключ, как ты это умеешь, Михаил Никифорович! Вот и пора раскручивать этого…

Внезапно эсесовец, поймав момент, когда комиссар оглядывается на товарищей, незаметно быстро и коротко бьет его в печень… Потом резко проводит захват и оказывается у него за спиной, проворно стараясь добраться до пистолета на поясе. Парахин сопротивляется, пытаясь сбросить пленного оберштурмфюрера, но тот вцепляется, как паук в жертву… Они упорно возятся в темноте, не уступая друг другу.

– Все назад! – истошно вопит немец, – Или я убивать ваш комиссар! Бросать оружие…

Исход схватки непонятен, стрелять нельзя, так как можно попасть в своего. К тому же борющиеся все глубже уходят в тень. А немец умело отходит к стене, прикрываясь телом схваченного комиссара.

– Твою мать! – вертит в руках автомат Бармет, подкрадываясь ближе, – Я ни хрена не вижу! Что там у них?

Звуки отчаянной борьбы продолжаются, разлетаясь в тесном отсеке глухими выкриками и тяжелым сопением. Кажется, еще немного и раздастся роковой выстрел…

Но неожиданно все стихает. Повисает гнетущая пауза, от которой перехватывает дыхание. Мрак как обычно не дает увидеть, что же произошло. И вот, спустя какие-то минуты, на свет выходит, отряхиваясь Парахин, за ним как тень вырастает Никифоров, потирая руки.

– Однако прыткий юноша! Надо отдать должное, некоторые кадры в Германии готовят неплохо… Я же тебе говорил, комиссар, немецкие овчарки сильно и больно кусаются! Я бы сказал, с остервенением… Нельзя их близко к себе подпускать!

– Спасибо, Михаил! Выручил… Я бы сам возможно справился. Только бы время ушло. Как ты успел? Так промелькнуть незаметно?

– Если бы я такое не мог, я бы не служил в НКВД! У нас рохлей и хлюпиков не держат. И учат как надо. Для любых ситуаций.

– Хвала Аиду! И всем подземным духам! – подбегает Бармет, – Жив, Иван Павлович! Я уже думал все… Пальнет немец! Кстати, где этот гаденыш? Что с ним?

– Вон у стены валяется! – сплевывает Никифоров, – Оглушил дерзкого юнца малость! Рано ему умирать, так скоро… У меня на него особые виды! Мы еще с ним нашу увлекательную беседу не закончили! В романтически-нордическом духе…

– Что ты от него хочешь добиться? – одевает упавшую фуражку Парахин, – Тебя явно секреты Рейха не интересуют…

– Я уже говорил. Воздать по делам его! Исполнить «волю божью» товарищ комиссар! Восстановить баланс справедливости в мире! Поэтому теперь мой выход, Иван Павлович! Постой в сторонке, посмотри, а мне дай отвести душу… За всю нашу боль! За всех наших товарищей… Провести жертвоприношение местным подземным богам, если угодно! За милость к нам!

– Ладно, валяй! Только не переусердствуй… Нам сведения нужны! Это главное… А отомстить мы всегда успеем! Понимаешь меня?

– Отлично понимаю, Иван Павлович! Будет у тебя и свежая информация о немецких планах и дислокации войск, и труп поверженного врага у ног… – в каком-то мрачном упоении произносит Никифоров, – Я все сделаю, в лучшем виде! Полный набор подарочный! Только не мешайте мне.

– А кто мешать собирается? – воодушевленно загорается Бармет, – Мы и подсобить могем! Только свистни… Тоже кое-чего умеем! Чай не первый день на фронте.

– Не надо, я сам! Тут дело тонкое, можно сказать искусство… Излишней суеты и ошибок не терпит. Так что просто будьте рядом.

Подчиненные Никифорова, выносят из темноты, постепенно приходящего в себя нацистского оберштурмфюрера. Он трясет головой, пытаясь сообразить, что происходит.

– Очухался герр, херр моржовый? – расплывается в широкой, почти в шутовской улыбке Никифоров, – Вот и славно! Значит продолжим… Это хорошо, что ты такой резвый. Теперь все стало понятно, что ты из себя на самом деле представляешь! И что с тобой дальше делать…

– Не надейся, что я тебя что-то сказать! – дико, очумело вращает глазами пленный, – Я есть офицер немецкий армия! Я гордо сражаться, умирать за свой Родина! Вы – славянские собаки! Все казнить! Убрать грязь…

– Во как запел! Какая перемена… – восклицает Бармет, поднимая ствол автомата, – А только минуты назад сопли пускал! И молил о снисхождении, какая мимикрия поразительная! Умеют гады, маскироваться и с толку сбивать…

– Ничего, сейчас все на места встанет! – твердо чеканит Парахин, – У него уже шансов нет… Отсюда ему точно не выйти! Пока мы здесь… Все враги будут утопать во мраке! Как в бурном море…

– Ну тогда пора завершить процесс! – деловито хлопочет начальник особого отдела, – Смотри сюда, бесенок! С виду вы все хороши, но ваша ошибка в чрезмерной пафосности и отсутствия должной стойкости. Вы способны воевать и функционировать только в определенных условиях, а мы – везде! Где угодно… И как угодно!

– Вы не можете называться человек! – шипит оберштурмфюрер «СС», – Вы есть животные! Вы портите этот мир… Нарушаете порядок и гармонию! Вы есть инфекция, болезнь… Восточная зараза! Вас не должно быть… И мы вас всех уничтожим! Построим новую прекрасную цивилизацию! Которой еще никогда не бывать…

– Какие благие мечты! – отворачивается, глядя куда-то в темноту, Бармет, – Истребить большую часть народов земли, а остальных превратить в рабов… Замечательный мир, ничего не скажешь!

– Они не первые и не последние, кто заражен этим мракобесием, – замечает Парахин, – нам еще придется потрудиться, чтобы изгнать эту чуму из мира! Тьма хитра и принимает совершенно неожиданные формы…

– Орден «СС» – наследники «великих предков»! – с сарказмом произносит Никифоров, – Цвет нации! Великие идеи, грандиозный дух! Завоевывать нас пришел? Тевтонский благородный рыцарь! Как и раньше… А сейчас пес поганый ордена Гиммлера, другой расклад случился. Все повторяется… И причем с поразительной судьбоносной точностью! А помнишь, где твои надменные предки лежат? Правильно на дне… Глубокого озера. И в заросшем бурьяне! И ты там же будешь! Голубоглазый красавчик! Поди еще из знатного аристократического рода! Истинный ариец, прошел всю дотошную процедуру проверки, родословная, рост, цвет волос и глаз. Все идеально. Наш будущий господин! А мы его ничтожные рабы на плантации! Но что то пошло не так… В безупречном плане избранной расы! И грязные рабы поймали своего хозяина. И он сидит в огромной могильной яме… Ожидая приговора! А знаешь кто ты на самом деле? Удобрение… для нашей многострадальной русской земли! Ты сдохнешь здесь, как паршивая собака, и из тебя, из твоей холеной благородной кожи, вырастет обычная полевая сорная трава… Которую деревенский скот с упоением жрать будет на обед… Какой интересный финал для избранника великой Судьбы, не правда ли? Для всего вашего поганого Рейха!

– Варвары! Наши вожди правы! – хрипит обер-штурмфюрер, – Вы не есть способны, на какую либо культуру и вообще достойная жизнь! Вы – опасная эпидемия! Вы несете разрушение всего, что есть Красота и Величие… Вы – паразиты, азиатская орда саранчи!

– Вот спасибо просветил! Теперь я буду знать, что я потомок Чингиз-хана! – смеется Бармет, – И сын большой разноплеменной семьи той части земли, где восходит Солнце!

– Они безумны! Извращенная форма современного сумасшествия! – спокойно констатирует Парахин, – Случай клинический и к сожалению массовый и опасный… Ну да ничего! Все лечится… А красный огонь – лучшее лекарство для хищных химер мрака!

– Это вы есть темнота и пропасть! И сидеть здесь, для вас есть правило и судьба! Так и должно быть… Все есть правильно! Вы умирать здесь все… Так будет!

– Ты нас уже хоронишь, сопляк? Бледная белокурая моль? – нависает над пленным Никифоров, – Так вы с мая нас все нас извести хотите, да что-то никак не выходит! Чего только не придумывали, да все бесполезно… Обломали зубки об наши камни!

– Мы еще не доиграли эта партия! – уверенно, и даже с воодушевленным огнем в глазах декламирует немец, – Вы есть обреченные! Глупцы… Вам отсюда никогда не выходить! Вы не знать правда!

– Какую правду? – напрягается Бармет, – Ну-ка, удиви нас, порождение ехидны…

– Вы не нужны ваше начальство на Тамань. Ваша жизнь уже кончаться! Вы есть уже мертвецы. Вас никто не ждать. Они вас бросать здесь. Вы есть данные списаны в боевая потери. У нас есть данный разведки. Документы, доказательство. Я же говорить вы варвары, кидать, оставлять на расправу своих солдат. У нас такого нет…

– Что он мелет? – вскидывается Парахин, – Что еще за ахинея? Такое разве возможно?

– Дешевая пропаганда! Наглая ложь, – распаляется Никифоров, – Пытается выпустить жало напоследок! Выкормыш, скорпион гиммлеровский! Типичная уловка, не обращайте внимания! Если захочет он скажет, что и товарищ Мехлис предатель. Обычный ход, чтобы внести сумятицу, устроить раскол. Только мы на это не купимся! Эти приемы все известны. Тем более что мы их и создали. Мы с вами, нацистскими уродами «СС», как ни странно конторы схожие. За генерацию и сохранность великих идей отвечаем. Только мы за свет, а вы за тьму… А вы щенки у нас учились. Всему от слежки до допросов. Мы люди мирные, но если нас зацепить, сам понимаешь, мало не покажется! Начнем с простого. Для продуктивного начала посидишь на корточках, над доской с гвоздями. Все гениальное просто. Потом «Ласточка», а там еще что-нибудь сообразим для такой благородной особы. Мы умеем доставать Правду и наказывать зло… По заслугам! Мы лишь храним человечество.

– Что еще за «Ласточка»? —крутит головой Бармет, – Где ее Михаил собрался запускать? Что за цирк НКВД? Вечно что-то придумывает… Фокусник! В артисты тебе надо идти, товарищ начальник особого отдела!

– Непобедимая гвардия товарища Берии знает свое дело! Трюки они умеют показывать! Еще какие… Ни чета признанным магистрам сценической магии, – объясняет Парахин, – пиз..ец нашему бравому германскому паладину! Крестовый поход его в брошенном подземелье закончится! Совершенно бесславно…

– Я вам ничего, собакам, не говорить! Вы ничего не добиваться… торопливо бормочет немец, – Хотите жить, лучше меня отпускать! Получать снисхождение и прощение… Иначе вам приходить Смерть, уже скоро!

– Шутник однако! – улыбается Никифоров, – На что-то еще надеется… Все пытается выторговать свою жизнь. Хорохорится, но понимает, что ему полный «Дас Энде» настает. Слушай сюда, говнюк арийский! Все будет не так, как ты думаешь! Не допросы и выбивание показаний. Тебя ждет совершенно другое. А справедливая, заслуженная – Казнь! Осознай это… И начинай мучиться и дрожать от страха! Ты уже, сученок, трясешься! И это только начало…