Орден равновесия

Конечно же орать или ходить колесом по плацу она не стала. Всего лишь распахнула окно своей маленькой комнаты и сладко потянулась. После чего, хихикнув, задвинула плотные шторы, скинула ночную рубашку и принялась выполнять традиционные утренние упражнения. Когда гибкое сильное тело девушки заблестело от пота, а кровь быстрее побежала по жилам, Ника закончила последнее упражнение, приняла стойку завершения и поклонилась невидимому партнеру. Так учил ее отец, так она делала с первого дня занятий. Накинув легкий халат, выглянула в коридор. Никого. Быстро пробежала в душевую в конце коридора. Тихонько пискнула, когда плечи обожгла ледяная вода. Только что поднявшееся солнце еще не успело нагреть стоявшие на крыше бочки, куда каждый вечер заливали воду. Постояла под ледяными струями, смывая пот, растерлась грубым полотенцем и снова побежала в комнату.

Кожаные штаны, широкий пояс. Невысокие мягкие сапоги. Вылинявшая до белизны льняная рубашка. Ника вздохнула, наверняка отец снова неодобрительно рявкнет насчет того, что она совсем стыд потеряла и нечего напоказ сиськи выставлять. Ну что она виновата, что рубашка эта – чуть ли не единственная память о маме? И еще вполне ей впору? Ну а что под ней грудь так, хм…, обрисовывается, так она не виновата. Что боги подарили, то и есть.

Девушка накинула кожаную безрукавку, за спину повесила ножны с двумя короткими слегка изогнутыми саблями. Ремни их перевязи перекрещивались, еще больше подчеркивая грудь. Ника снова вздохнула, – Ну, будем надеяться, что отец хотя бы сегодня, в день ее восемнадцатилетия, не станет бурчать.

Напоследок глянула в небольшое зеркало. Высокие скулы, небольшой, чуть вздернутый нос, серо-зеленые глаза. Попробовала пригладить коротко стриженые черные волосы, безуспешно. Показала отражению язык, завязала вылинявший шейный платок и помчалась вниз, в кухню.

Отец уже сидел в кресле, возле окна, выходящего на плац. Сержант Курт, ветеран, ровесник отца и едва ли не единственный оставшийся в живых друг, как раз заканчивал доклад:

… приказал чистить свинарник, раз он такой идиот. Разрешите идти, господин сотник?

Отец повернул голову на звук шагов и немедля рявкнул:

– Ника, я сколько раз говорил, нечего парней отвлекать! Что за манера сиськами трясти! Переоденься немедля!

Ника упрямо опустила голову:

– Не пойду. Это мамина рубашка.

Отец закатил глаза:

– Курт, старина! Скажи, за что мне это? Я командую сотней и меня слушают. Так почему меня ни в грош не ставит эта негодная девчонка?!

Сержант стоял, тихонько хихикая,

– Вортис, командир, может хоть сегодня ты не будешь изводить девочку? Может дело в том, что ей уже девятнадцать и она красавица?

Курт смотрел на Нику с искренней любовью. Самому ему боги детей не дали и все свои нерастраченные отцовские чувства старый вояка отдавал дочке командира.

– И вообще, – откашлялся сержант, – у нее сегодня день рождения, ты б ее хоть поздравил.

Сотник Вортис вздохнул и можно было бы поклясться, что в уголке его левого глаза блеснула слеза. Впрочем он смахнул ее так, чтобы никто не заметил и поднялся из кресла. Раскинул руки, – Или сюда, девочка моя, – и Ника тоже обхватила отца рукам, уткнулась в его пахнущую дымом и смазкой для клинков куртку.

Отец гладил Нику по жестким черным волосам и изумлялся, когда же маленькая девочка успела превратиться в красивую своенравную девушку?

Наконец он разжал объятья.

О, боги, когда же ты успела так вымахать?

Ника смущенно улыбнулась. Ее отец был одним из самых высоких мужчин на заставе, а в свою сотню он старался отбирать рослых крепких бойцов. Исключением был взвод сержанта Курта, но на то они и разведчики. Сейчас Курт, улыбаясь, стол и смотрел на отца с дочерью. Ника была ниже отца меньше, чем на полголовы.

Усевшись за стол девушка принялась с удовольствием уплетать свежий хлеб с козьим сыром, запивая молоком из огромной глиняной кружки.

Отец встрепал Нике волосы и отошел к двери, поманив Курта с собой. Они о чем-то пошептались и сержант, попрощавшись, пошел к казармам.

Отец скрылся в небольшой комнате, которую называл своим кабинетом, и Ника заканчивала завтрак в одиночестве. Доев потянулась и вскочила из за стола. Ополоснула кружку, плеснув в нее воды из ковша, поставила на полку с прочей нехитрой утварью, и пошла к выходу.

Дочка, подожди, – голос Вортиса был непривычно мягок. Ника повернулась к отцу.

Я хотела потренироваться с ребятами Курта а потом проведать Звезду, если ты не против.

Погоди, погоди, дочка. – Отец словно не знал что сказать и Ника почувствовала беспокойство.

– Что случилось, папа?

– Ника, дочка, я никогда не умел говорить красивые слова. Понимаешь, я вот только сегодня посмотрел на тебя и вдруг понял. Тебе же восемнадцать. И ты стала прекрасной девушкой. Боги и демоны! Да на тебя засматриваются все – от салаг до ветеранов!