Антиподиум. Мои идеальные ляпы
Этот орущий комочек назвали пафосным именем Ярослав (у нас в семье не дают банальных имён).
Для меня это было спорное приобретение – комочек орал по ночам и не давал спать, да и дневное внимание мамы забирал полностью…
Правда, когда подруга, которая завидовала мне, срочно завела в ответ собаку, я подумала: а может быть, в этом орущем создании действительно была какая-то ценность? То, что она завидовала, я знала со слов родителей – в таких вещах в том возрасте я ещё не разбиралась, но родителям верила!
Я была не мелкая. Врач из детской консультации принял меня, согнувшуюся над детской кроваткой, за молодую мамашу. Я в один день перешла из детей в разряд взрослых.
Мой дядя – он был мегаумный – до рождения Ярослава звал меня «главный человек», а с того 1 января имя сменилось на «бывшего главного человека». Это сейчас я понимаю – мегаумным дядя был в чём угодно, только не в вопросах воспитания. Потому что нельзя ребёнка, а тем более девочку-подростка, так называть.
С продуктами тогда была напряжёнка. Да и вообще тема питания у нас в семье была не в приоритете. Но иногда по случаю обламывался, например, килограмм бананов. Или апельсинов. И знаете, как распределялся этот килограмм между членами семьи? 100% брату. Ну а всё, что останется, – другим! В общем, вы поняли…
Я, кстати, никогда не обижалась. Ведь это была не его инициатива – съесть весь тот килограмм! Был тогда советский лозунг: всё лучшее – детям! Что делать – я уже не попадала в эту категорию…
Знакомство с дедом
Мой дед был еврей. Я познакомилась с ним в день своего 18-летия. По странному стечению обстоятельств дни нашего с ним рождения совпадали. Хотя у меня не было никакого желания делиться своим днём рождения с человеком, который не особенно интересовался моим существованием до 18 лет… Этот день приходился на 28 декабря – самый канун Нового года.
Как бы то ни было – в тот день ему было 70, мне – 18, и я приехала из Тулы в ресторан «Арбат» на его юбилей. Долго перед этим готовилась, завивала волосы, неумело красилась, смывала и снова красилась… Самым лучшим моим платьем было выпускное – в нём и поехала на этот торжественный приём!
Вечерняя предновогодняя Москва меня как-то смяла и сбила с ног! Я была в ней до этого несколько раз, но никогда она не была такой нагло-нарядной!
Дед и бабушка в молодости
Земной шарик сиял и крутился над входом в заведение, Арбатское пятикнижие сверкало в темноте как правильные ледяные глыбы, повсюду были гирлянды, ёлки… До Нового года оставалось три дня – Москва гудела в ожидании боя курантов…
А в ресторане бокалы звенели уже в этот вечер… Это была пафосная тусовка – правда, тогда я этого ещё не понимала! Дед оказался невысокого роста – он был чем-то похож на актёра Михаила Глузского с волосами как каракуль – тугой завиток с сильной проседью… Мама представила нас, мы сели за стол, начались тосты и речи.
Все говорили красивые слова – каким выдающимся учёным был мой дед, сколько сделал он для науки… Там были министры, академики, иностранцы – для меня это был тогда пустой звук…
Когда я пошла в туалет, перед зеркалом стояли удивительно красивые женщины – ярко накрашенные, в модных платьях, с необычными причёсками, покрытыми непробиваемой коркой блестящего лака… Розовые полоски румян, густо накрашенные ресницы – всё это было так ново и волнующе для меня…
Они смотрели оценивающе на моё выпускное платье и еле заметно усмехались. Почему они так врезались в память и раскрасили неоновыми красками впечатление этого и без того яркого дня?
О существовании такой профессии – ночная бабочка – я тогда ещё не слышала…
Ирина Николаевна
Дед с бабушкой расстались в войну. Накануне родилась моя мама – за две недели до печально известного 22 июня, и у бабули был выбор – ехать с семьёй сестры в эвакуацию на Урал или оставаться с мужем в ожидавшей оккупантов Москве. Она выбрала эвакуацию – там было кому помочь с ребёнком. Понимаю её выбор: маленький ребёнок для меня – неподъёмный комок проблем! Легче на Урале эвакуированный завод своими руками развернуть!
А дед в Москве загулял. И до бабушки это долетело. Она, как приехала из эвакуации, – сразу рванула подавать на развод. Он пытался её уговорить, просил прощения, но с ней это было бесполезно – она если упрётся, то с концами… Я как-то задумалась – хорошо, что жизнь не набралась наглости протащить меня через такие испытания! Хотя результат эксперимента был бы предсказуемо таким же!
Дед тогда женился на своей пассии. Её звали Ира (для меня Ирина Николаевна). Она была из подмосковной Балашихи, лет на 12 моложе него и поразительно походила на артистку Людмилу Целиковскую – молодые фото было просто не отличить!
В вечер знакомства с дедом отношение к нему и к идее впустить этого человека в свою жизнь у меня было скептическое. К предателям я отношусь однозначно – он в эту категорию явно вписывался… Но его жена взяла меня в оборот – стремительно и бесповоротно! Констатировала факт, что эти зимние каникулы я провожу у них. Не подчиниться было невозможно!
Она встретила меня у электрички и привезла домой. Это была квартира на Академической – минутах в пяти ходьбы от метро. Почти каждый вечер был распланирован – концерты, спектакли, показы мод… Днём были выставки и, конечно, магазины – даже в них она меня поначалу не отпускала одну!
Вечерами, после спектаклей, когда мы возвращались в квартиру, дед уже спал. Ложился он рано – потому что вставал в шесть часов утра, гулял с собакой и потом ехал в свой институт в Мытищи.
Мы с Ириной Николаевной до глубокой ночи сидели на кухне и разговаривали – про моих родителей, про деда, про их и нашу жизнь все эти годы… Она была, в отличие от моей бабушки, очень весёлая и какая-то лёгкая, хотя, наверное, немного поверхностная… Ни дня в жизни не работала, но хозяйство держала идеально! Я тогда ещё подумала: мне с ней интереснее и проще, чем с бабулей… И ещё подумала: наверное, такие мысли – это предательство… Но эта женщина была такая классная – а в молодости ещё и красивая! Я бы на месте деда тоже выбрала её! С тех пор смотрю на брошенных женщин и нередко понимаю ушедших от них мужчин…
Три года – три первых курса – я тусовалась у них на зимних каникулах. Как всегда, на каждый день моего визита у нее был «туз в рукаве» – добытый не без трудов заветный билет!
На четвёртом курсе я вышла замуж.
Дед не дожил несколько месяцев до 80-летнего юбилея и до последнего дня работал. Однажды утром он пошёл, как всегда, гулять с собакой, и его сбила машина – и умчалась в неизвестном направлении…
Потом я часто заезжала к ней – останавливалась, когда ночевала в Москве. Мы тоже подолгу разговаривали… Она вся была в прошлом – мыслями, словами…
Прожила она без него недолго – два года – очень тосковала…
Закат деловой женщины
Я не первая такая «деловая» в нашем роду по женской линии. Бабушка Лида, мамина мама, точно дала бы мне фору! Она была единственной женщиной – начальником цеха в Туле – верховодила не одним десятком здоровых мужиков в рабочих комбинезонах с руками по локоть в смазке. И это при хрупком сложении и росте 1,56!
Я пару раз заходила к ней в цех. Руки сами тянулись заткнуть уши – всё безумно гремело, свистело и молотило. Для меня это был маленький ад, для неё – родная стихия!
В 61 она ушла на пенсию – или сама устала, или начальство попросило… В семье тогда об этом говорили как об избавлении.
Два дня бабушка просидела дома, а на третий деятельная натура затребовала новых подвигов!
В те годы царил дефицит, но кое-где кое-что «выбрасывали». Она была бы не она, если бы моментально не сориентировалась – где и что! Договаривалась с подругами, писалась в очередях, часами ждала на морозе – когда подвезут, когда разгрузят, когда дойдёт заветная очередь… Ей, по сути, было всё равно – что брать, тем более в категорию дефицита тогда попадало всё подряд.
Так в нашем серванте оказался чешский столовый сервиз. Он был настолько неподъёмным и многопредметным, что из магазина его тащили трое – бабушка, папа и мама. Так появилась «Мадонна» – сервиз чайный, тяжеленные коробки мельхиоровых столовых приборов, какое-то золотое кольцо и серёжки, может быть что-то ещё…
Сейчас я понимаю: это был инвестиционный проект! Она, влекомая великой миссией – обеспечить семью и вложить заработанные деньги – горела этой идеей почти год!
В те месяцы бабу Лиду переполнял драйв. Она буквально вертелась на одной ноге, а вечером яростно спорила с собственным зятем о политике – доказывала, аргументировала, разбивала в пух и прах! А потом что-то кончилось – то ли её деньги, то ли полки в серванте, то ли сервизы в магазинах – дефицит шёл по нарастающей…
С этого момента начался настоящий кошмар – и продолжался четверть века. Появились жалобы на здоровье, чего раньше никогда не случалось. За этим последовали десятилетия исследований и больниц, но никто так и не выяснил природу этого загадочного недуга. Помню, рефреном звучало «отнимается левая часть головы», «что-то постоянно звенит». Может быть это был фантом родного гремящего цеха, может быть реальная болезнь или, как сейчас говорят, психосоматика, но не исключаю версию – что просто способ привлечь наше внимание.
С тех пор жизнь семьи крутилась вокруг бабушки. Мы не ездили отдыхать – на кого её оставишь? Мама ни дня не могла спокойно пойти на работу – каждое утро бабушка вздыхала: «Не знаю, стоит ли тебе идти – чувствую, что сегодня умру»…
В один из таких дней «неблагодарная дочь» понуро брела в свой НИИ. Той же дорогой ходил подтянутый пожилой мужчина. Он давно хотел подойти к ней, но стеснялся. В тот день на её лице была такая вселенская скорбь, что он, наконец, решился. Подошёл и спросил: «Что Вы такая невесёлая?», и она рассказала свою историю…
Мужчина оказался известным врачом. Уже через день он осматривал бабушку.
– Ну что? – с замиранием сердца спросила мама.
– Заботьтесь получше о своём здоровье – чтобы она вас всех не пережила, – таков был его вердикт.
Это легко сказать – четверть века! Посчитайте – сколько в этих годах месяцев, дней, часов! Когда бабушка ушла на пенсию, я ходила в детский сад, когда она умерла – я уже рулила компанией. Ей было тогда 86. Она вдруг решила, что хватит торчать на этом свете – сначала перестала есть, потом пить, и недели через три угасла… Нам всем казалось – если бы не этот добровольный отказ, прожила бы ещё четверть века.
После похорон мама с горечью процедила: «Когда помру – сожгите меня! Не хочу лежать в одной земле со своей матерью – она меня уже на этом свете задолбала!»
Через 7 лет мне тоже 61. Примеряю на себя бабушкину историю и понимаю: посадить её, полную сил, с богатейшим опытом – доживать жизнь, проживать пенсию – было жестоко к ней и расточительно для других. Сколько гор она ещё могла бы свернуть? Теперь никто не узнает…
И главное, в чём я уверена: если бы она продолжала сворачивать горы, не было бы ни той странной болезни, ни вязкой атмосферы безысходности, висевшей над семьёй два с половиной десятилетия…
В любой ситуации, в любом возрасте – нами движет смысл! Делайте с нами что угодно, но не забирайте у нас его!
Таинственная субстанция
Я всегда уважала и побаивалась эту странную субстанцию – деньги! Даже не так – я была у неё на крючке!
Сколько себя помню – с самого раннего детства, – наша семья решала квест: как потратить на себя минимум и при этом выглядеть достойно – особенно в чужих глазах! Такая оптимизационно-минимизационная задачка с парой десятков неизвестных и совершенно неопределёнными входными условиями.
У вас наверняка вопрос: что же было на выходе? Удивлю вас, но – денежная масса, которая не сильно отличалась от входящего потока. То есть: имеем на входе зарплаты членов семьи, тратим на жизнь, в итоге остаётся немногим меньше, чем было на входе! Мне иногда казалось, что оставалось даже больше, но, скорее всего, это была иллюзия – по закону сохранения в этом случае что-то не сходилось…
Хотя, когда лет 10—12 назад (тогда родители были ещё живы) они вручили нам с братом по конверту, у меня глаза вылезли из орбит! При их небольших зарплатах и пенсиях, чтобы собрать столько, нужно было не есть и не пить! Мы пожурили их, конечно, но отвертеться от денег не получилось…
Иначе говоря, наша семья экономила – всегда и на всём. Но в своей экономии ещё и жёстко расставляла приоритеты.
Первым «под нож» попадало питание. Это была самая неуважаемая статья расходов. Она расценивалась как смыв денег в унитаз, чем по факту и являлась – если строго мыслить.
В советских магазинах с провизией и так было негусто, но даже некоторые из свободно стоявших на полупустых полках совсем не дефицитных продуктов попадали у нас в категорию роскоши. Например, пельмени «хлеб с хлебом» мы позволяли себе далеко не каждый день!
В этом были свои преимущества. Прежде всего – экономия времени. Мы не тратили его в дурацких очередях за едой, не ездили в Москву на «колбасной электричке» – спокойно питались себе суповыми наборами, макаронами и картошкой.
И потом – наша семья заранее объявила своё неучастие на ярмарке тщеславия под названием «пригласить гостей и накрыть достойный стол». Потому что вот это был в те годы реальный квест! Надо было умудриться достать море продуктов – часто с незнакомыми названиями. Мало того что достать каждый из них было отдельным подвигом – нужно было умудриться сделать так, чтобы все эти подвиги волшебным образом сошлись в один момент! Вероятность чего по теории вероятности стремилась к нулю.
Но у мамы на сей счёт было своё алиби. Весь этот в подвигах добытый арсенал всё равно пропал бы даром: так паршиво, как она, из известных мне людей не готовил никто! Причём всё семейство, включая меня, считало это семейной доблестью – плохо готовить! Учитывая то, что мама была исключительно талантлива буквально во всём – а это уже не шутка, – я понимала: захотела она школу с медалью и институт с красным дипломом – будет медаль и диплом! Захотела обшивать всю семью по последней моде практически из ничего – нет проблем! Поставила себе цель плохо готовить – кормёжка будет исключительной по своей отстойности! У нас даже присказка такая была: «Хуже приготовишь – меньше съешь – стройнее будешь!» Ну вы понимаете – с лишним весом проблем у нас особо не было, потому что не с чего…
Кстати, этот «кулинарный талант» в полной мере передался мне по наследству.
А вот ко всему тому, в чём был элемент дизайна, мы относились гораздо серьёзнее! Сюда входила одежда и интерьер. Дело облегчалось собственноручным пошивом и ремонтом – родители отличались исключительным трудолюбием и делали всё профессионально!
Так что эстетические и духовные ценности били хлеб насущный с разгромным счётом!
В целом хочу сказать, что это замечательная вещь! Ты сразу уводишь себя из этой плоскости сравнения по доходам – и становишься как бы выше этого! К тому же информация тогда почти ничего не стоила: книжки можно было взять в библиотеке или прочесть в читальном зале, что я частенько и делала. Учёба была бесплатная и зависела от моих талантов. О них я имела совершенно не скромное, но часто обоснованное представление.
Оглядываюсь назад и думаю: как мне всё это видится сегодня?
То достаточно жёсткое время генерило особую породу людей – с железной волей, минимальными запросами и дефицитной психологией. Ограничить и сэкономить для них было гораздо большей доблестью, чем потратить и получить удовольствие.
Потом начались 90-е, и все те сэкономленные деньги сгорели – в сбербанке или где-то ещё… И только сейчас я понимаю: экономить – это был менталитет! Это было легче, чем позволять себе что-то и наслаждаться жизнью, потому что наслаждаться – категория совсем не советская!
Мой дядя как-то сказал: «Зарабатывать деньги можно научиться за год, тратить – надо учиться поколениями».
Жалею ли я о том, что воспитывалась в таких стандартах?
Ничуть! Могу легко прожить на три копейки и ни на минуту не почувствую себя обделённой!
Свободна ли я сама от дефицитного мышления?
Конечно нет! Вы многого от меня хотите…
Потреблять я так и не научилась – разве что ту же одежду… Но худо-бедно наладила отношение с этой странной субстанцией «деньги» и отвела им в своей жизни две роли.
Первая и главная – роль оценки в школе. Сравниваю себя сегодняшнюю с собой вчерашней по вполне измеримому показателю – финансовому. Такое соцсоревнование внутри себя самой отлично стимулирует!
И вторая – деньги, конечно, – это степень свободы – говорить что думаешь и делать что нравится. А также – что едва ли не важнее – не водиться, с кем не хочешь, и не прогибаться под этот изменчивый мир, как в песне поётся, – а попробовать самой прогнуть его в особо важных для меня местах.
Иногда получается!
Мой дядя
Обычно в детстве есть ещё кто-то, кроме родителей, кто влияет на нашу жизнь.
У меня это был дядя. Его звали Валера, как и большинство мужчин тех лет. Или мне так казалось – потому что так звали моего отца и двух дядей из трёх. Все они родились во времена подвига Чкалова, и, конечно, на это имя был аншлаг!
Его отец, муж бабушкиной сестры, был видным конструктором автоматического оружия из плеяды тульских конструкторов-самородков Стечкина, Березина, Макарова (пистолет последнего у всех на слуху). В 30-х к нему приезжал Тухачевский, позже он водил дружбу с маршалом обороны Устиновым. Оборонным спецам в те годы государство предоставляло «режим наибольшего благоприятствования» – дефицитные продукты, отдых на юге, полнометражная сталинка-трёшка в центре для семьи из трёх человек. Во времена коммуналок это была невиданная роскошь!
Сам мой дядя тоже пошёл по стезе отца, но оружия не создавал – преподавал в институте. Зато в искусстве Vivre la vita превзошёл своего родителя многократно! Модные костюмы, элитные хобби (филателия, нумизматика), машина – опять же отцовская… И нереальный вкус к жизни! Типичный представитель «золотой молодёжи» 60-х – 70-х!
Флешбэки из детства
Дядя показывает мне свою коллекцию монет. Рассказывает о каждой – я слушаю, раскрыв рот.
Мы с ним открываем кляссер – мне особенно нравились марки с конями. Он знает всё о породах, как образуются лошадиные имена… На конезавод под Тулой он тоже меня возил и рассказывал – безумно интересно!
Он первым из нашей большой семьи купил магнитофон. Записал мне поздравление с днём рождения и запустил на быстрой скорости – сказал, что приезжал Буратино, меня не застал, но поздравление оставил.
Дядя умел видеть меня через стенку – я стояла в одной комнате, он в другой. И он угадывал – когда я опустила руку, а когда подняла ногу. Скорее всего, они там мухлевали с моей мамой, но никто теперь не узнает – я единственный живой свидетель этой истории…
А один раз он сказал: «Я умею становиться человеком невидимкой! Хочешь стану?» Он ещё спрашивал – кто же откажется! Правда, он тогда долго водил меня за нос – то самочувствие у него не очень, то луна не в той фазе… В общем, всё моё детство прошло в ожидании человека-невидимки, о чём, если честно, совсем не жалею!
Эстетика самоубийства
Есть темы, которые считаются сложными. На мой взгляд, они не сложнее других, просто по ним человечество ещё не выработало генеральной линии.
Одна из таких – тема самоубийств. Она, с одной стороны, связана со смертью – а смерть в нашем обществе явление табуированное, её как бы нет. Раньше не было секса, теперь смерти… А ещё религия здесь сказала своё веское слово. При том что историю культуры и религии у нас все знают слабо, но все почему-то в курсе, что именно самоубийство религия не рекомендует! Мне, честно говоря, кажется, что многие из всей религии только и знают, что надо креститься и не надо убивать себя!
Меня в этом смысле жизнь с разных сторон пробует на прочность: а вот так посмотри, а вот ещё с этого ракурса… Начиная с кейсов из классической литературы и теорий и заканчивая историей семьи – с дальних родственников и до самого что ни на есть ближнего.
Началось всё с Островского и его «Грозы». Там несчастная Катерина терпела конкретный абьюз! Не могу понять, насколько полезно знание подобной литературной классики современным девчонкам (хотя, надеюсь, что «Грозы» давно уже нет в школьной программе)! Девушку, конечно, жаль, и её добровольный уход в финале был для меня концовкой столь красивой, столь же и единственно возможной. Потому что менеджерский подход – разворошить и возглавить это осиное гнездо, как сделала бы я, – вряд ли был бы ей органичен! И моя любимая формула семейной жизни «любовь к тёще измеряется километрами», где вместо тёщи подставляем свекровь, ей бы тоже вряд ли подошла. Хотя зря, по себе знаю, – это работает!
Ещё тем своим школьным умом я оценила её поступок и присвоила ему ранг геройства и смелости. А также свободы, независимости, красоты… короче, весь список возможных достоинств! Произошла романтизация самоубийства, которая нередко находила подпитку – в той же литературной классике.
А потом мне попалась книжка. Она называлась «Эстетика самоубийства». На обложке был нарисован человек, цвет лица которого был в любимой мной сине-зелёной гамме – в общем, неживой. А в самой книге – с разбивкой по главам – было подробно описано, какой способ покончить с жизнью выбирают люди и почему. Главный лейтмотив – что понятно из названия: люди предпочитают те способы, которые минимально повреждают их лицо и тело. Иначе говоря, из вариантов выброситься с балкона, выстрелить себе в висок или напиться таблеток последний – явно предпочтителен.
Наверное, это похоже на некое извращенство, но я со вполне живым интересом, причём чисто умозрительно, гоняла эти мысли. Вплоть до осени 2001-го, когда столкнулась с этим уже не в теории.
Ружьё должно выстрелить
В доме конструктора по оружию должно быть ружьё. А если в вооружении работали двое – отец и сын, то ружьё может быть не одно. И по законам сценарного жанра – ну вы меня понимаете…
Мой дядя родился в семье конструктора по оружию, и этому же сам учил студентов, и да – в доме было два ружья.
Дядя знал всё обо всём, а не только о вооружении, – в том числе и о здоровье. Я всегда считала – здоровье такая штука: меньше знаешь – лучше спишь! Но это был точно не его случай. Он 24 часа в сутки прислушивался – как бьётся сердце, мерил давление, считал пульс. Его разум, способный охватить многое – почти бесконечность, – в те годы уже был обращён внутрь него самого – анализировал, рефлексировал, гонял мысли и переживания.
Ему тогда сделали операцию и временно вставили катетер. Эта физиологическая приставка буквально добила его! Он, всегда мачо, супермужчина, вдруг ощутил какую-то свою неполноценность и неактуальность. А потом, когда его привезли из больницы домой, он начал перечитывать свои лекции и вдруг понял, что многое забыл. Может быть, сказалась анестезия при операции, а может быть, просто не надо было так торопить себя – всё бы вспомнилось и восстановилось, если бы он дал себе время…
Всё чаще и чаще он стал задумываться и рассуждать о смысле жизни. Депрессивные настроения накрывали его. В такие моменты прошлое казалось ему незначительным, а часто – вообще бессмысленным.
Мои родители – они были с ним ровесниками – часто говорили с ним. Отец называл это «душеспасительными беседами». Я постоянно возвращаюсь к этой мысли: если человек на грани – можно ли правильными словами, сказанными в нужный момент, что-то изменить, повернуть вспять его нежелание жить?
В тот день я была на работе. Позвонил муж и сказал, что мой дядя выстрелил себе в голову. Естественно – попал.
Последние дни с ним всё время сидела жена. А тут она, как назло, на час отскочила на работу – надо было отнести какие-то документы. Не могла предположить, что пуля была наготове, как и желание распрощаться с жизнью.
Я вспоминаю эти дни как в тумане. Помню, как вошла в его сталинку с лепниной и высоченными потолками – эталон элитности и успешности с самого моего детства. Помню обескураженную вдову, сына, который не понял его поступка и не считал необходимым это скрывать. Помню всю молчаливую подоплёку этих траурных приготовлений, которая резанула меня. Потому что, когда человек умер от болезни или естественной смертью, – вокруг всегда светлая атмосфера жалости и сочувствия. А когда вот так – то контекст двойственный. К жалости примешивалось осуждение и брезгливо-презрительные нотки – это было прямо разлито в воздухе. На стене были капли крови – их потом кто-то стёр. А выщерблины от выстрела так и остались.
Я сидела в зале закрытого гроба и вспоминала. Всё моё детство было пронизано этим человеком и этой квартирой, в которой его уже не было. В памяти всплывали поздравление Буратино, как он обещал стать человеком-невидимкой, как на его свадьбе я разбила фарфоровую статуэтку – решила проверить, бьётся она или нет, – в этой самой комнате. Тогда мне было лет пять… Потом как он не принял ни первого, ни второго моего мужа – ревновал меня, как отец…