Аргентинский архив №1

© Тимов М.Д., 2021

© Издательство «Aegitas», 2021

Вступление

16 апреля 1945 года

Генуэзский залив, 7 миль к югу от порта Генуя.

20:36 по местному времени.

Джованни Ренци очередной раз помянул Господа в суе и воздел перепачканные смазкой ладони к сочащемуся унылым обложным дождём низкому ночному небу.

– Пепо, мерзавец! – рявкнул он, стараясь переорать грохот косых струй по крыше невысокой надстройки шхуны. – Ты где, мать твою?

Сын, двадцатилетний оболтус, вызвавшийся идти с ним в это плавание, откликнулся их недр невеликого моторного отсека:

– Да, отец?

– Какого дьявола ты там возишься? Если мы не запустим этот проклятый движок в ближайшие полчаса, то надвигающийся шторм выбросит эту лохань на камни южнее Генуэзской бухты!

– Но, отец…

Из-за какофонии дождя голос Пепо звучал глухо, как из бочки. Старик Ренци только рукой махнул, воздев намокшую бороду к небу, словно бы призывая всех святых в свидетели того, сколь непутёвого наследника они ему послали.

Ему не хотелось выходить в море, но голод, непременный спутник всех последних лет, заставил отойти от швартовой стенки и попытать счастье в этот ненастный апрельский день.

С утра погода была ещё относительно нормальной, они пару раз забрасывали сети, и уже кое-какая мелочь плескалась в трюме, когда старенький «маркони» забулькал, словно наглотался с дури морской воды, пару раз чихнул и заглох.

Все попытки вдохнуть хоть какое-то подобие жизни в двигатель, не привели ни к какому результату, шхуна болталась лагом к волне, принимая крутой скулой удары пенных барашков. Оба они – отец и сын – вымокли до нитки, а тут ещё откуда-то со стороны Атлантики внезапно налетевший ветер пригнал громадную дождевую тучу, и начался настоящий ад.

Вода сверху, вода, плещущаяся на дне машинного отделения, вода, куда не брось взгляд… И никакой перспективы добраться до порта хотя бы к утру.

Старик, конечно, и сам понимал, что несправедлив к сыну: в такой ситуации никто бы не смог оживить эту водоплавающую рухлядь. Вероятно, забились воздушные фильтры, но что-то разобрать в этой кромешной темноте и при такой качке было практически невозможно.

Ладно ещё, что тучи делают невозможной работу авиации этих проклятых янки, а то вполне можно было бы ожидать, что какой-нибудь заскучавший в рутинном патрулировании пилот «мустанга» или «брюстера» решит погоняться за беззащитной шхуной «потенциального противника», заподозрив её в перевозке оружия или ещё какой-нибудь контрабанды. Да и мало ли что ещё может прийти в голову опьянённым близкой победой янки, чьи полки стоят уже на подходах к Генуе! В общем, если всё это суммировать, то ситуация могла бы показаться вполне себе сносной. Авария? Так мало ли их бывало за его жизнь в море! Выкрутимся как-нибудь, не впервой.

Пепо, долговязый малый, в раскорячку выбрался из ямы моторного отсека, потянулся до скрипа в суставах и вдруг замер, глядя куда-то в сторону.

Старый рыбак всмотрелся в том же направлении и вздрогнул: серая пелена дождя в каком-то полукабельтове от борта шхуны стала вдруг уплотняться, мутнеть, становиться заметно осязаемой…

Проклятый дождь глушил все посторонние звуки, и оттого казалось, что нечто огромное надвигается на маленькое судёнышко с неотвратимостью рока… Корабль?

Старик уже потянулся было к потемневшей от времени рынде, чтобы подать предупредительный сигнал, но что-то заставило его в последний момент одёрнуть руку от судового колокола.

Подобно призраку из детских сказок мимо борта скользило длинное тело подводной лодки, идущей в надводном положении. Шума дизелей не было слышно, видимо, корабль двигался на электрической тяге.

Лодка перемещалась очень медленно и в какой-то момент замерла неподалёку от рыбацкой шхуны. Старик Джованни шагнул из рубки к сыну и зажал ему широкой ладонью рот, уже готовый разразиться удивлённым восклицанием. Ренци понимал, что немецкая субмарина не может просто так появиться у ставших вдруг в одночасье враждебными берегов Италии. В том, что она принадлежит к ведомству Дёница, старик не сомневался. Он достаточно насмотрелся на эти силуэты за время последней войны. Но вот что она делает здесь вместо того, чтобы искать вражеские конвои на просторах Атлантики?

Послышался скрип проворачиваемой кремальеры, где-то наверху, видимо, на рубке, откинулся люк, послышалась гортанная немецкая речь. Ренци прислушался: говорили двое… По-немецки. Старик притих, стараясь разобрать каждое слово.

Обер-лейтенант цур зее[1] Отто Вермут, командир подводной лодки U-530, выбрался на кольцевой мостик рубки и сразу же накинул на голову капюшон прорезиненной накидки. Однако, это не спасло его от пронырливых косых струй ледяного апрельского дождя. Он зябко поёжился и отступил на шаг в сторону, давая проход своему первому помощнику, Рудольфу Лямке.

Лейтенант цур зее Лямке служил ещё с первым командиром U-530 Куртом Ланге, которого в январе ввиду преклонного для подводника возраста – а Ланге тогда исполнилось уже сорок два – списали на берег. Лямке знал на борту всех и с первых дней стал прекрасным первым помощником для молодого и амбициозного Вермута.

Сам Отто был направлен на лодку всего лишь на должность вахтенного офицера, но заместитель адмирала Дёница, адмирал Ганс-Георг фон Фридебург отчего-то счёл возможным назначить молодого двадцатичетырёхлетнего обер-лейтенанта командиром субмарины.

Нет, опыт, хоть и не командный, у Вермута был, он уже успел совершить четыре боевых похода общей продолжительностью в двести пятьдесят дней на U-103 и вообще на флоте служил уже более двух лет, но вот так стать командиром боевого корабля… Об этом он, конечно, не смел и мечтать.

– Ну, и где они? – недовольно буркнул Лямке, озираясь по сторонам. Рассмотреть что-то в этой серой мгле было практически невозможно, включать прожектор вблизи враждебного берега было бы полным безумием. Отто пожал плечами.

– Мы в точке рандеву, остальное уже не наша забота…

– А тебе не противно, что когда весь Рейх в едином порыве готов положить голову на алтарь победы, нас вынуждают выступать в роли каких-то извозчиков? – буркнул первый помощник, поднимая повыше воротник дождевика и смахивая с носа ледяную каплю.

– А у нас есть выбор? – приподнял брови обер-лейтенант. – Это был приказ самого «большого Льва[2]». На войне как на войне, брат…

– Это точно, – лейтенант Лямке хотел было достать из-под плаща сигарету, но, поморщившись от дождевых струй, бросил эту затею. И в этот момент откуда-то со стороны послышался осторожный перестук движка небольшого катера.

– Сигнальщик! – рявкнул обер-лейтенант, махнув перчаткой невидимому матросу. Сверху рубки, от уходящего в темноту ночи штыря антенны, сорвался и мазанул по водной поверхности, испещрённой барашками злых волн, ослепительно белый прожекторный луч. В его пятне, в кабельтове от узкого тела субмарины, появился катер из тех, на которых генуэзские контрабандисты бегали на Корсику и Сардинию. С правого крыла его рубки стремительно замигал ратьер, отправляя в ночь серии точек и тире азбуки Морзе.

– Палубная команда, подготовиться к швартовке, – перегнувшись через кольцевое ограждение площадки, крикнул куда-то вниз первый помощник, по палубе прокатился дробный перестук каблуков матросских ботинок.

Старый Ренци боялся вздохнуть, хотя прекрасно понимал умом, что за таким шумом, который создаёт дождь и плеск волн, его дыхание вряд ли кто услышит. Он завороженно смотрел, как катер подошёл к крутому борту субмарины, откуда на его палубу тут же перекинули деревянные сходни с леерами.

В свете прожектора с борта катера на лодку переместились несколько фигур, бесформенных в своих резиновых накидках. Но в одной из них старому рыбаку почудился женский силуэт.

Сходни были сноровисто убраны, катер ещё старательнее затарахтел движком и, отвалив от борта лодки, растворился в темноте. Прожектор тут же погас, лодка двинулась с места и, набирая ход, растворилась в кисее дождевых струй. Рыбак истово перекрестился и, произнеся хвалу Деве Марии, подтолкнул всё ещё не очухавшегося от увиденного сына в сторону люка моторного отсека.

Едва катер отчалил, как обер-лейтенант спустился на палубу, чтобы лично проводить гостей в их каюты, которые были им подготовлены заранее. Увидев перед собой несколько закутанных в дождевики фигур, он вытянулся и вскинул руку в приветствии:

– Хайль…

И тут неверный свет плафона на ограждении рубки упал на лицо стоящего перед ним визитёра, невысокого человека с выправкой штатского, несмотря на угадывающийся под дождевиком мундир. Отто Вермут молча отступил на шаг и придержал рукой рубочный люк:

– Прошу на борт, господа…

Его голос сейчас не смогла бы узнать и родная мать. Потому, что именно в этот момент обер-лейтенант цур зее Отто Вермут понял: это его последний в жизни рейд.

…10 июля 1945 года в аргентинский порт Мар-дель-Плата прибыла германская субмарина U-530. Когда на её борт поднялись аргентинские военные и пограничники, то они не обнаружили на лодке никаких следов вооружения: торпеды отсутствовали, зенитные пулемёты были демонтированы и исчезли бесследно.

На борту, кроме пятидесяти четырёх членов экипажа, не было никого. Все судовые документы и личные документы подводников были уничтожены. Отсутствие у подводников документов командир лодки не смог внятно объяснить. Как и то, куда пропал один из спасательных ботов.

Пограничники выразили было предположение, что, незадолго до сдачи властям, экипаж с помощью этого бота высадил неподалёку от побережья Аргентины каких-то пассажиров, хотя моряки этот факт категорически отрицали все, как один.

Поиски на побережье и в прибрежных водах результата не дали, и история была похоронена в архивах на долгие годы.

Интерлюдия

14 марта 1950 года, вторник, 22:27. Ближняя дача И. В. Сталина

Лаврентий Берия сидел, погрузившись в кожу громадного дивана Большой гостиной, и размышлял. Нет, цель, с который его вызвал сегодня в загородную резиденцию всесильный Хозяин, ему была, в принципе, известна. Не сказать, что его не волновало теперешнее положение – как-никак, должность почти всесильного заместителя Председателя Совета министров, курировавшего Министерство государственной безопасности СССР, Министерство внутренних дел и Министерство государственного контроля, давала вполне определённую плавучесть, и потопить его сейчас, особенно после успешного завершения советской ядерной «программы сдерживания», как её цепко охарактеризовали ушлые газетчики, было ох как непросто.

Но каким-то неведомым даже ему самому нюхом бывший глава НКВД ощущал, что над ним сгущаются тучи, и опасность исходит от самого Кобы. Тот стал слишком подозрительным в последнее время, его мнительность превратилась в какую-то манию преследования, и этого стали опасаться даже самые близкие к нему люди. Те, кому не особо повезло, уже исчезли с политического небосклона, а некоторые из них так и вообще затерялись в дебрях многочисленных «лагов». Остальные притихли, особенно после смерти Жданова и последовавшего за ним «дела врачей-отравителей».

Берия уткнул нос в неизменный тёмный шарф-кашне, пальто он не сбросил, демонстрируя этим Вождю, что прибыл сюда исключительно под влиянием обстоятельств и стремится опять как можно скорее заняться своими непосредственными обязанностями. Шляпа лежала тут же, на коже дивана, капельки влаги на ней, оставшиеся на месте снежинок, нанесённых бушевавшим уже второй день бураном, не спешили исчезать даже в тепле уютной, несмотря на свои размеры, гостиной.

Почти неслышно щёлкнул замок, высокая дверь в спальню приоткрылась, и в гостиную вошёл неслышным шагом Сталин. Он умел ходить вот так, подобно кошке, научился, видимо, на скалистых тропах в окрестностях родного Гори. Юфтевые сапоги почти бесшумно ступали по ковру, френч без погон и знаков различия, мягкие бриджи… Ничего от образа Генералиссимуса, тиражируемого кинохроникой и многочисленными парадными фото.

Войдя, Сталин прошёл к длинному столу, на котором предварительно услужливый помощник разложил какие-то документы, кивнул Берии, словно только недавно с ним виделся.

– Здравствуй, Лаврентий… Спасибо, что так быстро приехал.

Берия усмехнулся:

– А когда было по-другому, Коба?

Сталин шевельнул усами, словно собираясь что-то произнести, но потом махнул рукой, сгрёб со стола какой-то листок и небрежно толкнул его по зелёной столешнице в сторону Берии. Тот грузно поднялся с жалобно всхлипнувшего дивана, шагнул к столу, взял лист, оказавшийся расшифровкой донесения одного из агентов-нелегалов. В свою бытность генеральным комиссаром государственной безопасности он достаточно насмотрелся подобных документов, и теперь узнавал их с первого взгляда. Но на всякий случай приподнял глаза на Сталина, словно испрашивая разрешения.

Тот усмехнулся, хитро прищурившись:

– С каких пор ты стал таким робким, Лаврентий? Читай, мы хотим слышать твоё мнение по этому вопросу… Интересные вещи товарищ докладывает…

Берия перехватил листок поудобнее, вытащил из кармана футляр со знаменитыми очками, извлёк из него бархотку и, тщательно перетерев отливающие синевой стёкла, нацепил круглые линзы на нос. Усевшись на стул с высокой спинкой из тех, что стояли вдоль длинного стола совещаний, углубился в чтение.

Сталин тем временем отошёл к окну в дальнем конце залы и принялся рассматривать буйство снежных вихрей за высокими окнами: буран не отпускал Москву и Подмосковье из своих объятий. Высокие сосны, окружавшие дачу, были покрыты мохнатыми шапками снега, и ничто не говорило о том, что за окнами не вьюжный январь, а вполне себе весенний март. Не зря же старики говаривали: «Марток – наденешь двое порток!».

Пока Берия читал донесение руководителя американской резидентуры, Коба задумчиво крутил в пальцах потемневшую от времени трубку. Курил он в последнее время редко, и даже любимая когда-то «Герцеговина-Флор» уже не приносила былой радости, вкус табака словно бы растворялся в лёгких и уже не кружил, как прежде, голову.

Лёгкое шелестение бумаги за столом сообщило Сталину, что его старый друг и помощник закончил чтение. Отец Народов медленно повернулся к нему, ткнул в его сторону чубуком трубки:

– Скажи, Лаврентий, почему, когда ты был на посту комиссара госбезопасности, такие, с позволения сказать, новости были более-менее предсказуемы, а сегодня обрушиваются, как снег на голову?

Он покосился на буран за окном, получилось символично.

Берия откинулся на спинку стула, пожевал губами, внимательно подбирая слова для ответа. Когда-то Коба буквально «слизывал» ответы с языка собеседника, но когда это было…

Когда пауза превысила критические пределы, зампредседателя Совета Министров, тщательно взвешивая каждое слово, произнёс:

– Я впервые слышу об этом проекте американцев, товарищ Сталин…

Словосочетание «Товарищ Сталин» давно стало условным знаком между ними, словами, определяющими отношения сторон в данный конкретный момент времени. Сейчас они стали предельно официальными. А иначе и быть не могло…

В своём донесении руководитель резидентуры в США сообщал, что американцы, поняв, что ядерную гонку они, как минимум, не выиграли, а, возможно, и проиграют в недалёком будущем, бросили громадные средства на разработку бактериологического оружия. Опыт Советской Армии, во время беспримерного рейда через пески Гоби и Хинган разгромившей аналогичные японские лаборатории, не мог остаться без внимания соответствующих специальных служб потенциального противника. Тогда большой научный потенциал в этой области попал в руки советских специалистов в качестве трофея, и теперь Советский Союз имел некоторое преимущество в аналогичных разработках. К тому же Курчатов, не остановившийся на успехе семипалатинского испытания, активно работал над проектом водородного оружия.

И всё же американцы занялись бактериями. Словно бы и забыв про «ядерную гонку». Было в этом что-то неправильное…

Наконец Сталин разлепил губы и тихо произнёс:

– Мы полагаем, что это просто отвлекающий манёвр бывших «союзников». Виктор Семёнович[3], конечно, не последний в своём деле, но его орлы явно маху дали… Факты говорят о том, Лаврентий, что главные силы американцы и их союзники бросят на создание ещё более мощного ядерного заряда, типа того, что удумал Курчатов.

Берия пожевал губами, на мгновение задумался.

– Нет, – ответил он спустя пару секунд. – Не хватит у них научного потенциала. Мы сейчас по всем вопросам ноздря в ноздрю идём. Эйнштейн отказался сотрудничать с ними, а больше свежих идей им взять неоткуда.

Сталин хмыкнул, и в его усмешке Лаврентию Павловичу послышался сарказм.

– А про немцев ты, случаем, не позабыл, генацвале? Про тех, что с Гейзенбергом работали? Они ведь были в шаге от создания бомбы ещё в 1945 году, и, если бы не норвежские диверсанты, уничтожившие завод по производству тяжёлой воды в Норвегии, неизвестно, куда бы зашла война, в конечном итоге.

Берия тяжело кивнул:

– Да, уже тогда доктор… Дебнер, по-моему, работал над проектом водородной бомбы, правда, так и не добился успеха…

Сталин покачал головой:

– Времени мы ему не дали, Лаврентий, просто цейтнот какой-то у них случился… Зато сейчас и денег, и времени у них полно…

Берия усмехнулся.

– Ну, и что? Про их Лос-Аламос мы знаем практически всё, весь манхэттенский проект был у нас как на ладони…

Сталин резко обернулся к нему.

– А кто тут говорит про американцев, Лаврентий? Или ты думаешь, что нам неизвестно, что они подчистую вывезли все немецкие ядерные кадры и оборудование тогда из Австрии?

Берия развёл руками:

– Тогда я не понимаю сути проблемы…

– В том-то и дело, что никто не понимает её сути. Постараемся объяснить… Скажи мне, Лаврентий, как ты считаешь, «Одесса[4]» просто оказывает адвокатские услуги бывшим нацистам или является чем-то более существенным?

Берия молчал. Он хорошо знал Сталина: Коба не нуждался в такие моменты в оппонентах для поддержания разговора. Он что-то узнал и просто тренируется в риторике перед бывшем главой разведки и контрразведки страны.

Выдержав почти что МХАТовскую паузу, Иосиф Виссарионович торжественно произнёс:

– По сведениям нашей разведки, многие из немецких физиков-ядерщиков при помощи посредников из стана наших бывших «союзничков» по Коалиции смогли скрыться в Латинской Америке. Предположительно, в Аргентине. Или в Бразилии. Уходили они по весне сорок пятого «крысиными тропами[5]» при непосредственном посредничестве Ватикана и хорватских экстремистов. В Генуе их подбирали германские подлодки и тайно переправляли в тёплые края. Как тебе такая схема?

– Схема как схема, – сварливо откликнулся Берия. – Не лучше и не хуже другой. Вполне жизнеспособная идея. Я помню, в сорок пятом было выужено у берегов Аргентины несколько подозрительных немецких субмарин. Правда, пассажиров на них не оказалось…

Сталин поднёс к усам ненабитую трубку, задумчиво пососал мундштук. Покачал головой.

– Из Аргентины наш агент сообщает, что местные спецслужбы гоняются там за каким-то человеком, они его называют «Архив № 1». А почему бы ему не оказаться одним из тех самых ядерных физиков, а, Лаврентий?

И Сталин расхохотался своему риторическому вопросу, как удачной шутке. Берия вежливо улыбнулся, поддержав Хозяина. У него были свои мысли относительно умственных способностей главы контрразведки, но в его намерения не входило ставить палки в колёса Абакумову. Тот был мужиком мстительным и мог нагадить по-крупному.

Сталин неожиданно оборвал смех, его глаза мгновенно стали колючими, взгляд пронизывал собеседника насквозь.

– Вот что, Лаврентий Павлович, делай что хочешь, но отыщи нам этот «архив», он нам позарез как нужен… Не хватало ещё, чтобы американцы опередили наших учёных орлов, тогда дело совсем уже гнилым будет… Сколько у них носителей ядерного оружия, а, товарищ Берия? А у нас? Это пока наши головастые умники свою ракету запустят… Всё весит на волоске, весь этот мнимый… как бишь его, а?

– Паритет, – осторожно подсказал Берия, Сталин энергично закивал, став на секунду похожим на китайского болванчика… Но только на секунду.

– Мы не верим Абакумову, – резко бросил он, – нас не устраивает, как при нём дела пошли, столько агентов погубили не за понюх табаку, а, Лаврентий? То ли дело было, пока ты рулил…

Берия нервно дёрнул щекой. Вождь играл в какую-то свою игру, это было ясно. И чем же его так Главный Разведчик допёк, вот интересно? Но вслух Берия сказал только:

– Мне после Победы недосуг было разведкой заниматься, Коба, у меня был Лос-Аламос[6].

– Но ты же курируешь МГБ, верно?

Возникла неловкая пауза.

– Так точно, я понял задачу… Мои полномочия?

– Самые широкие, – развёл руками Сталин, словно бы наглядно показывая размеры этих самых полномочий. – Люди, техника, деньги… Всё твоё.

– Я понял, – Берия поднялся, одёрнул полы длинного чёрного пальто, взял с дивана шляпу. – Всё как обычно: хватай мешки – вокзал отходит…

Сталин спрятал улыбку в усы:

– Никогда в этой стране не было по-другому, Лаврентий. Да уже, наверное, и не будет. Разве что, после нас…

Он неторопливо обошёл стол, протянул широкую ладонь, Берия пожал её. Он понимал, что ступает на очень скользкую дорожку, идя в противоход с Абакумовым. Тот был мужиком недалёким, но мстительным, а очередной внутриведомственной войны Лаврентию Павловичу сейчас ох, как не хотелось…

Из комнаты охраны Берия набрал знакомый номер. Покосившись на замершего в почтительном ступоре дежурного подполковника, негромко бросил в трубку:

– Павел Анатольевич, дорогой, не спишь ещё? Вот и прекрасно… Дело есть, отлагательств не терпит. Я подъеду через минут этак сорок на Неглинку, выскочи на наше место, подберу. Поговорить надо. Добро…

Он бросил трубку и, толкнув дверь, шагнул в объятия разыгравшегося бурана.

«Хорьх» зампредседателя Совета министров остановился на углу Неглинной и Петровского бульвара только на какое-то мгновение, но этого хватило, чтобы в распахнувшуюся на пару секунд заднюю дверцу скользнула крупная фигура в лётной куртке на меху, армейских галифе, заправленных в унты и спортивной шапочке, в каких любили играть хоккеисты.

Павел Судоплатов, легенда советской и иностранных разведок, мастер спецопераций и на настоящее время – руководитель отдела ДР (диверсионная работа) МГБ СССР, занимавшегося проведением диверсий на американских военных базах и на базах их соратников по НАТО по всему свету, устроился поудобнее на мягких сиденьях автомобиля и пожал протянутую Берией руку.

– Здравия желаю, Лаврентий Павлович, – не по-уставному поздоровался он. Берия же только кивнул. Потом бросил водителю: «Вперёд…».

И машина покатилась по охваченным мартовской метелью улицам ночной Москвы. Берия сверкнул очками в сторону ночного визитёра:

– Что, Паша, засиделся, поди, на кабинетной работе? Кони твои тоже застоялись?

Судоплатов усмехнулся одними уголками губ. Он прекрасно знал субординацию, и запанибратское обращение к нему одного из первых лиц государства его нисколько не обмануло. Они работали с Берией бок о бок с 1941 года, много воды утекло с тех пор, но отношения оставались дружелюбными, конструктивными, но никогда не вёл себя Судоплатов со всемогущим некогда наркомом как равный с равным. Слишком был умён для этого.

– Никак нет, товарищ зампред, работы навалом. Натовцы активно лезут на Восток, мы стараемся им спуску не давать.

Берия покачал головой, разглядывая завихрения снега за окном.

– Это – весна, Паша, – неожиданно бросил он через плечо. Судоплатов деликатно ждал разъяснений. – Такая вот весна, Боец… Как всё у нас: через одно место…

Он глянул остро на именитого диверсанта. На открытом лице Судоплатова пытливый взгляд Берии не смог прочитать ничего, тот сидел с лёгкой улыбочкой и терпеливо ждал, когда начальство перестанет рефлексировать и приступит к главному действу.

Кивнув каким-то своим мыслям, Берия негромко сказал:

– Есть мнение, Павел Анатольевич, что вам придётся заняться своим любимым делом на широкую ногу.

– Каким именно, не соизволите разъяснить? – простовато ответствовал Судоплатов, искоса поглядывая на начальство. – А то я в последнее время, можно сказать, многостаночник… Кого только готовить не приходится, вы не поверите…

Берия покивал, он знал, что к его любимцу за консультациями обращались представители самых разных ведомств, слишком большой был опыт работы у этого человека, да и талант… нет, талантище, которым наградил его, наверное, сам Дьявол, просто пёр из него. На опыте его операций учил своих спецов даже Аллен Даллес, глава не так давно созданного американцами Центрального разведывательного управления. Популярен был Паша в определённых кругах, этого у него не отнять.