Мой уникальный партнер

Рыдания женщины сзади сделались еще громче и безутешней. Макс тряхнул головой и попытался сосредоточиться на дороге. Вдруг ни с того ни с сего его охватило жуткое, всеобъемлющее отчаяние – такое, что захотелось завыть вместе с сиреной. К нему примешивались тоска и дикое чувство вины. Хотелось в буквальном смысле выйти из машины на полном ходу и броситься под колеса. Макс представил это настолько живо, что содрогнулся, и тут же понял – это не его чувства. Он ощущает боль матери, которая вот-вот лишится сына. И выскочить на проезжую часть – тоже ее желание. Макс снова взглянул в зеркало, хотя и без того знал, что там происходит.

Парень уходил, очень быстро и неумолимо. Не помогала ни легочная реанимация, ни непрямой массаж сердца. Он таял на глазах, цвет лица был уже совсем синий, а дыхание напоминало слабую нить, готовую вот-вот прерваться. Санитары выбились из сил и почти сдались, Макс остро ощущал исходящую от них безнадегу, сопровождающуюся тихой злостью (Саня) и бешеным желанием закурить (Вадик).

Ну, как же так, подумал Макс и изо всех сил вдавил газ в пол. Совсем немного оставалось до больницы, всего каких-то два километра, и дороги уже были почти пустые, но он отчетливо понимал – не довезут.

Вдруг к всеобщей тоске и отчаянию примешалось еще какое-то незнакомое ранее чувство. Макс сначала не поверил ему и еще раз посмотрел в зеркало. Парень лежал в той же позе, и на первый взгляд ничего не изменилось. Только почему-то запахло полынью и ромашками.

Не может быть, откуда здесь взяться ромашкам, да еще и в феврале? Макс помотал головой, решив, что у него к концу смены едет крыша. Однако запах ромашек не только не исчез, но еще и дополнился свежескошенной травой и сеном. Где-то неподалеку зажурчала речушка и зазвучала звонким голосом какая-то девчачья песенка.

Это лето в деревне, понял Макс. Видимо, прошлое паренька. Но почему он это ощущает?!

Сам до конца не осознавая, что делает, Макс отодвинул невидимую границу, разделяющую их с парнем, и еще глубже провалился в его ощущения.

Щеку сразу обожгло теплом. Очевидно, это был июль или конец июня, сезон покоса был в самом разгаре. Он сидел на свежескатанном стоге сена, слушал деревенскую песню и ощущал абсолютное, ничем не омраченное счастье.

Песня стала громче, видимо, девчонка подошла чуть ближе. Макс не видел ее, только чувствовал. Он ощутил внутри приятный трепет и понял, что парень был в нее влюблен. Запах сладко дурманит голову, на которую девушка со смехом надевает венок из ромашек. Первая подростковая любовь, такая чистая и нежная…

Бамс. Песенка оборвалась на середине, исчезли ромашки, трава, стоги сена и солнце на щеке. Мир схлопнулся до размеров маленькой комнатенки, в которую из-за закрытой двери пробивались истеричные крики матери:

– Мне еще проблем из-за тебя не хватало! Все, забудь, больше туда не поедешь! Не дорос еще по сеновалам прыгать…

… И мир сделался однотонным и пустым, как будто из него разом выкачали весь воздух. Стало резко нечем дышать, и в нос ударил тошнотворный запах клея. Макс сам не заметил, как окончательно отделился от своего тела и оказался внутри паренька. Там было темно и тихо, но все еще теплилась жизнь. К удивлению Макса, парень был в сознании и отлично понимал происходящее. Ему было страшно, он не хотел умирать, но при этом почему-то не возвращался.

– Что ты делаешь? – спросил его Макс. – Пойдем назад.

– Я не пойду, – отчетливо ответил тот. – Не хочу так жить! Ей меня не заставить.

О, Боже, подумал Макс. Только этого не хватало. Разрушенная любовь и подростковый протест, доводящий до суицида. И что теперь с этим делать? А главное, куда, черт возьми, смотрела мамаша?..

– Дурак ты, парень, – в сердцах сказал Макс, не найдя других аргументов. – Что творишь-то? Думаешь, этим что-то докажешь?

– Докажу, – огрызнулся он. – Теперь она проиграет.

– Проиграет? – Макс усмехнулся. – А ты выиграешь? Да посмотри на нее. Она уже все поняла. Не дури, давай, пошли обратно.

– Не пойду… – из вредности повторил парень, но уже менее уверенно. Макс вдруг почувствовал, что он боится. Боится и не хочет умирать. А время при этом безжалостно отсчитывает секунды.

– Слушай, – Макс внезапно разозлился. – У тебя есть полминуты, чтобы вернуться обратно. Потом – все, никто не сможет тебе помочь, и ничего уже будет не исправить. Так что решай. Или идешь со мной сейчас, или остаешься здесь навсегда. Так ты точно хочешь сегодня умереть?..

… Макс вздрогнул всем телом и открыл глаза. Они стояли около больницы, но когда и как он до нее доехал, Макс не помнил. Сирена уже была выключена, Саня сосредоточенно связывался с кем-то по рации, санитары открывали двери и затаскивали носилки.

В салоне стоял протяжный удушливый кашель – недавно умирающий парень с остервенением пытался выплюнуть из легких остатки клея. Зрелище было еще то, но все равно лучше, чем десять минут назад, когда он валялся синюшный и бездыханный. Мать по-прежнему рыдала в голос и держала его за руки, но теперь это были слезы облегчения. Самое страшное миновало. Парень выжил.

Через пять минут они с Вадиком стояли около машины. Вадик жадно курил и тихонько матерился, Макс задумчиво ковырял носком землю.

– Вот зараза, ведь непонятно, как вообще откачали, еще полминуты, и сдох бы, падла… – бормотал Вадик, с остервенением втягивая в себя сигарету. – Ненавижу этих подростков психованных, через одного все какие-то суицидники, мы такими не были…

Макс молчал. Он вообще не любил много болтать и был довольно косноязычен, за что тоже нередко становился объектом добродушных насмешек. Поэтому в основном предпочитал слушать и воспринимать эмоциональное состояние собеседника. Сейчас Вадик был до крайности возбужден и в то же время горд собой – он явно считал недавнюю успешную реанимацию своей заслугой. Неожиданно Макс почувствовал резкую головную боль. У него самого голова практически никогда не болела, поэтому он настороженно взглянул на коллегу.

Вадик выбросил бычок в урну, поморщился, но тут же закурил новую сигарету. За последние пять минут это была уже третья подряд. Безостановочное курение плюс постоянный стресс – бедные сосуды, неудивительно, что болит голова.

– Ты б поменьше курил, что ли… – ненавязчиво посоветовал Макс.

Вадик взглянул на него сверху вниз, щурясь от дыма, сделал демонстративную затяжку и снисходительно ответил:

– Тебе бы работу, как у меня, шкет, ты бы и дня без сигарет бы не протянул, глядишь, еще и бухать бы начал.

Макс только пожал плечами. Спорить и что-либо доказывать он тоже не любил. В конце концов, это действительно не его дело, и что он ко всем лезет? Пусть живут, как хотят. А ему пора домой, у него закончилась смена. Сейчас он отойдет от Вадика на пятнадцать шагов, перестанет его чувствовать, и путь сам мучается со своими сосудами и головной болью…

Подумав таким образом, Макс уже собрался было попрощаться и идти в сторону трамвайной остановки, но… Вадик снова болезненно сморщился, и Макс не удержался.

Он снова настроился на его ощущения, стер разделяющую их невидимую грань и мягко проник в его пространство. Там было душно и накурено, как в тамбуре, но Макса интересовало не это. Где-то внутри вздувшейся синей веной пульсировало какое-то неприятное чувство. Макс придвинулся еще чуть ближе, чтобы рассмотреть его получше – и обомлел. Оказалось, что это страх. Острый, тягучий и липкий, как жвачка. Страх чужой смерти, так хорошо знакомый каждому начинающему врачу, но говорят, что у матерых он атрофируется – а у Вадика, надо же, остался. Живой, пульсирующий, тщательно скрываемый, закуриваемый десятками пачек сигарет и заглушаемый отборным матом. Страх не успеть, не помочь, не спасти, приправленный грузом непосильной ответственности, когда кажется, что от тебя зависит больше, чем ты в силах сделать…

Макс вздохнул, взялся за кончик пульсирующей жилки и осторожно потянул на себя. Она легко поддалась, вытянулась в струну и растеклась горячей вязкой массой. Макс чуть остудил ее и равномерно распределил в пространстве, чтобы даже не думала в ближайшее время опять скрутиться в оголенный нерв. Так-то лучше, совсем эта штука, конечно, не исчезнет, но теперь она хотя бы будет не так агрессивна. По крайней мере, какое-то время.

Макс взглянул на Вадика и, словно в подтверждение своих мыслей, прочитал в его глазах заметное облегчение. Боль, пульсирующая в висках, отпустила, и тот сразу почувствовал себя лучше, даже начал улыбаться. Сейчас он выбросит бычок и поймет, что наконец-то накурился, а потом почувствует прилив необъяснимой симпатии к Максу … Впрочем, этого момента ждать не обязательно, можно топать домой.

– Эй, шкет, – Вадик отточенным до автоматизма метким движением запустил недокуренную сигарету в урну и дружески хлопнул Макса по плечу. – Ты это, не обижайся. Мало ли, что я в сердцах ляпну. Ты же знаешь, я люблю с тобой дежурить. Ты вроде и чудной, а поговоришь с тобой, и легче становится.

– Знаю, – Макс удовлетворенно усмехнулся и протянул в ответ руку. – Бывай…

Трамвай подошел почти сразу и оказался полупустым. Макс сел к окну и включил было музыку в плеере, но передумал. После всех событий сегодняшнего дня ему хотелось тишины.

Он устроился работать на «Скорую» сразу после армии. Не то чтобы специально, просто так получилось. Как раз тогда его бросила единственная девушка, которую Макс когда-либо любил, и он переживал ее уход очень тяжело. В разгар душевных терзаний на глаза попалось объявление о том, что в городскую клиническую больницу требуются водители. Макс долго не раздумывал – он хотел любыми способами отвлечься от своей боли, и ему это удалось. Теперь боли был много, но в основном она исходила от других людей. Сначала Макс просто чувствовал ее, со временем начал видеть образами, а потом научился облегчать. Точнее, он называл это – выравнивать.

Если бы кто-то спросил его, как он это делает, он бы вряд ли смог ответить. Он не считал это сверхспособностью, скорее – особенностью, присущей ему с детства. Люди чувствовали ее, но не могли до конца разгадать, поэтому посмеивались и старались придумать этому какие-то названия. Макс никогда не возражал. Эмпат? Хорошо, пусть будет эмпат.

Он был начисто лишен тщеславия, а работа на «Скорой» научила его, что любой успех – это не чья-то личная заслуга, а результат слаженной командной работы. Как сегодня – Вадик и Саня безупречно сделали свою техническую часть, он сделал свою.

Вспомнив сегодняшнего подростка, Макс поежился. Все-таки, так далеко он еще никогда не заходил. Все, что он мог раньше – облегчить состояние, выровнять эмоциональный фон, поднять настроение, снять головную боль, как сегодня с Вадиком. Но уговорить вернуться с того света?! О таком раньше он даже не помышлял, да и понятия не имел, как это делается. А тут взял и сделал, как будто всегда умел.

Как это получилось? Может, просто случайность?..

Задумавшись, Макс чуть было не проехал свою остановку. На улице окончательно стемнело, и повалил холодный мерзкий полудождь, полуснег. Макс зябко поежился и натянул воротник повыше. Он не любил холод и слякоть, а вместе с ними и это время года. Хотелось как можно скорей попасть в тепло, и он ускорил шаг.

– Эй, парень, закурить не будет?.. – услышал он за спиной чуть хрипловатый голос.

Обернувшись, Макс увидел приземистого невзрачного человека, стоящего возле фонарного столба. Он был настолько неприметным, что увидишь один раз – и больше не вспомнишь. Макс прошел прямо мимо него и даже не заметил, и вряд ли бы вообще обратил на него внимание, если бы не вопрос про сигареты. Да, кстати, он же ждет ответа…

– Не курю, – коротко бросил Макс и собрался продолжить свой путь.

– Ну, и правильно, – одобрительно сказал человек под фонарем. – Здоровей будешь, я тоже не курю.

Макс недоуменно обернулся. Человек под фонарем стоял, не двигаясь с места, и с интересом смотрел на него из темноты, как будто ожидая реакции.

«Псих, что ли?» – с удивлением подумал Макс и по привычке попытался его просканировать, чтобы выявить искажения и по возможности их сгладить… только ничего не получилось. Вместо того, чтобы привычно стереть границу и проникнуть в чужой внутренний мир, он просто провалился в тягучую белую пустоту. Пустота оказалась всеобъемлющей и какой-то ватной, засасывающей. Макс увяз в ней, как в болоте, и какое-то время просто барахтался, безуспешно пытаясь выдернуть себя обратно.

«Что за черт?» – пробормотал он про себя и закрыл глаза, как будто это на что-то влияло. Пустота никуда не исчезла, просто сделалась темной и оттого Максу еще больше не понравилась. Он инстинктивно сделал шаг назад, чтобы выйти из поля этого странного, пугающего человека. За годы, проведенные на «Скорой», Макс насмотрелся всякого: и психов, и наркоманов, и суицидников с искореженной напрочь энергетикой, но ЭТО было чем-то за гранью – и ему впервые не захотелось в этом разбираться.

– Отвали от меня, мужик, – бормотал он про себя, торопливо пятясь от него, как от прокаженного. – Ну тебя на фиг с твоей пустотой…

Ничего не изменилось. Мужик не двинулся с места, а пустота последовала за Максом, раскручиваясь, будто по спирали. Не отпуская его из себя, не давая освободиться, делая маленьким и беспомощно бултыхающимся в вязкой белой вате…

Макс закричал, что было сил дернулся, словно пытаясь вырваться из невидимых уз, и камнем рухнул на землю.

Удар пришелся на плечо, и острая боль заставила его очнуться. Зато наваждение наконец-то опустило, и Макс смог вернуться в реальный мир, где не было никаких закручивающихся белых спиралей. Вздохнув с облегчением, он поднял голову, надеясь, что странный мужик исчезнет вместе со своей пустотой – однако он был на месте. Все так же стоял, опираясь на столб, и смотрел на Макса с добродушным интересом.

– Сильно ударился? – сочувственно спросил он и добавил, словно в насмешку. – Может, помочь?

С этими словами, незнакомец шагнул к лежащему на земле Максу и протянул руку. Тот, естественно, шарахнулся в сторону и молниеносно вскочил на ноги.

– Ну, что же ты, Макс, – вздохнул незнакомец. – Разве тебя не учили, что не стоит вступать в близкие контакты с совершенно посторонними людьми? Тем более, если не знаешь, С ЧЕМ тебе придется столкнуться…

Он сделал еще шаг навстречу, и Макс в панике выставил впереди себя руку, словно пытаясь прочертить невидимую границу, которую раньше всегда успешно сносил … Как ни странно, но это сработало. Незнакомец остановился в метре от него и удовлетворенно кивнул головой.

– Силен, вижу, молодец. Да ты не бойся, я ведь не со зла.

– Что вам надо? – спросил Макс, успев удивиться, насколько глухо в пустой подворотне прозвучал его голос. – И откуда вы узнали мое имя?

– А чего его узнавать, – мужчина беспечно пожал плечами и сложил руки на груди. – Ты особо не скрываешься, работаешь на «Скорой помощи». Проходил мимо больницы и слышал, как санитары к тебе обращались.

То ли по слишком непринужденной позе, то ли по нарочито небрежному тону Макс понял, что он врет. Однако у него не было ни малейшего желания выяснять правду – этот разговор и странный мужик нравились ему все меньше и меньше.

– Мне надо идти. – Коротко сказал Макс, потирая ушибленное плечо.

– Иди, – чуть подумав, кивнул мужчина, будто соглашаясь. – Только осторожно, береги себя. И не трать зря силы, они тебе еще очень понадобятся.

Макс посмотрел на него, как на ненормального, и, развернувшись, решительно зашагал прочь. Пройдя сто метров, он не выдержал и обернулся. Мужчина стоял все на том же месте и смотрел ему вслед, но, к счастью, не предпринимал никаких попыток преследования.

«Идти спокойно, не бежать и не смотреть назад» – приказал себе Макс, но в спину жгло, как огнем, и еще через двести метров он опять обернулся. Подворотня была пуста, и под фонарем больше никто не стоял.

Вот теперь Макс побежал со всех ног.

Дома его встретила темная прихожая и усталая задерганная мать, вернувшаяся со смены.

– Ты чего такой взмыленный? – хмуро спросила она, мельком взглянув на запыхавшегося Макса, пытающегося одной рукой снять с ног ботинки. – Есть будешь? Я пельмени варю.

Макс пробормотал в ответ что-то невнятное и прошел мимо в свою комнату. Опустившись на незаправленный с утра диван (как всегда, опаздывал на работу) и вдохнув привычный, чуть душноватый запах дома, он, наконец, почувствовал, как выравнивается сбившееся дыхание, а все беспокойство и стресс сегодняшнего дня медленно, но верно покидают его тело.

Макс закрыл глаза и на несколько секунд позволил себе уйти от реальности, погрузившись в некое подобие медитации. Он делал так всякий раз, когда случалось что-то непонятное, то, чего он никак не мог объяснить. Иногда в медитации ему приходили ответы, но сегодня он не пытался их искать – хотелось просто отвлечься и какое-то время ни о чем не думать. И ему почти удалось, если б еще не эта назойливая боль в плече…

– Максим! Ты идешь ужинать? – мать стояла на пороге комнаты с поварешкой наперевес, из кухни пробивался аппетитный запах свежесваренных пельменей. – Опять ушел в себя? Вечно тебя не дозовешься…

Она укоризненно смотрела на него, и Макс прочел в ее глазах привычное разочарование. Когда-то он бы многое отдал, чтобы больше не видеть этот взгляд, но сейчас поймал себя на том, что не испытывает по этому поводу ровным счетом никаких эмоций. Хотя, нет – есть легкое сочувствие и желание утешить. Ну, кто же виноват, что она мечтала о другом сыне?

Макс рос странным, если не сказать откровенно чудаковатым мальчиком, про таких обычно говорят – не от мира сего. Учеба в школе была ему совершенно не интересна, он кое-как осилил девять классов, получил аттестат о неполном среднем образовании, где ему скорее из жалости вывели тройки по основным предметам, и, недолго думая, отправился работать автомехаником на одной из городских станций техобслуживания. Машины были его страстью, в семнадцать лет он успешно сдал на права, но купить свой автомобиль так и не успел, потому что в восемнадцать его забрали в армию. По возвращении он сразу устроился водителем на «Скорую помощь», и, учитывая, что сама мать работала практикующим успешным хирургом – в этот момент для нее произошло крушение всех надежд на то, что сын когда-нибудь пойдет по ее стопам.

В тот момент он превратился для нее в отрезанный ломоть, неудавшийся эксперимент, в который она вложила столько сил, но который почему-то не захотел окупиться и принести достойные дивиденды.

– Что это за профессия – водитель? – недоуменно звучали у него в голове на повторе мамины слова, сказанные как-то в сердцах. – Мы для этого с отцом тебя растили? Ты посмотри, ведь он – врач-реаниматолог, я – зав отделением хирургии в одной из лучших больниц Москвы, ты мог продолжить путь любого из нас, получить медицинское образование, сделать блестящую карьеру, у тебя для этого был отличный старт, о котором многие даже не мечтают… И что ты вместо этого выбрал? Быть простым водителем? Неужели это все, на что ты способен? Похоронить такие гены, чтобы крутить целыми днями баранку? Мы с папой не этого от тебя ждали, сынок…

Она сказала это всего один раз и больше никогда не повторяла, но Максу было достаточно. Приходя домой, он каждый день видел ее глаза и понимал, что ничего не изменилось – в них он навсегда останется неудачником, не оправдавшим их с отцом надежды.

Впрочем, отец как раз-таки не жаловался и во всем поддерживал Макса – особенно после того, как в его пятнадцать лет ушел из семьи, и они с мамой развелись. Макс знал, что он до сих пор испытывает за это чувство вины – но дальше так жить было нельзя, да и непонятно, как они с мамой вообще поженились – кроме Макса и любви к медицине, у них не было ровным счетом ничего общего. И если отец потом снова женился, на этот раз вполне счастливо – то мама после развода окончательно и бесповоротно поставила точку в отношениях с мужчинами и полностью посвятила себя работе. Надо сказать, что этот выбор принес свои плоды – она действительно построила неплохую карьеру и стала зав отделением, чем очень гордилась и считала своим главным достижением в жизни (чего нельзя было сказать о сыне). Но Макс все равно видел, что она не счастлива, и почему-то чувствовал свою вину. Не за то, что не стал врачом – скорее за развод родителей. Иногда он думал – а могло ли в их семье все сложиться по-другому?.. Но не находил ответа.

Пельмени слегка разварились, и Макс неуклюже ковырял их вилкой, зажатой в левой руке – правая все еще продолжала нещадно ныть, и он старался лишний раз ее не напрягать.

– Как на работе? – без особого интереса спросила мать, положив перед ним на стол початую пачку масла.

– Нормально… – рассеянно ответил Максим, думая о том, что пора бы им уже разъехаться, а ему, наконец, снять себе квартиру. Помнится, когда-то давно он уже заводил этот разговор, но мама восприняла его в штыки, потому что «нечего платить чужим людям за съем, надо покупать свое жилье». Денег на свое у Макса, разумеется, не было, а у матери он брать отказался, и все осталось по-прежнему. Но так ведь не может продолжаться вечно, в конце концов, ему двадцать восемь лет, сколько можно жить с родителями? Да и маме он надоел хуже горькой редьки, незачем ей каждый день наблюдать его под боком…

– Что у тебя с рукой? – вопрос выдернул его из прострации и заставил поднять голову от тарелки. Он и сам не заметил, как переложил вилку в правую руку, потому что левой есть было совсем неудобно, но при этом периодически морщился от боли и держался за плечо.

– Да ничего, ерунда, – пробормотал Макс и отхлебнул чай из большой кружки с изображением красной BMW – подарок отца на 23-е февраля…

– А ну-ка, встань, – скомандовала мать. В ее глазах, еще минуту назад потухших и слипающихся от усталости, мгновенно загорелся хищный профессиональный интерес. Здоровье сына для нее всегда стояло на первом месте, и она не жалела на него времени и внимания, чего никак нельзя было сказать о других аспектах его жизни. Максу всегда казалось, что здесь включается принцип: «Не смогла сделать человеком – так хоть вылечу». Впрочем, он не возражал, если это сделает ее хоть немного счастливей. В конце концов, каждый проявляет любовь по-своему, а в том, что мама его любит, он ни на минуту не сомневался.

Поэтому и сейчас он безропотно поднялся со стула и терпеливо позволил маме себя осмотреть. Терпеливо, насколько мог, потому что оказалось, что каждое прикосновение вызывает острую боль.

Мама быстрым отработанным движением уперлась одной рукой ему в лопатку, а другой потянула за плечо, отчего у Макса тут же потемнело в глазах…

– Э, дружок, да у тебя тут подвывих! – констатировала она с нескрываемым удовольствием, и не успел он опомниться, как она обхватила его сзади под грудью, чуть наклонила вперед и потянула безвольно висящую руку вверх на себя…

В конце Макс все-таки чуть не заорал. Зато по завершении экзекуции с удивлением понял, что в плече что-то встало на место, и он снова может им шевелить.

Мама стояла рядом с сияющими глазами, и кажется, впервые была абсолютно им довольна.

– Ну вот, сейчас наложим гипсовую повязку, и через три недели будешь как новенький… В это время, естественно, никакой работы. Где ты, кстати говоря, так умудрился?..

– Мам, не надо повязку… – Макс робко попробовал воспротивиться. – У меня уже не болит ничего, спасибо.

– Максим, – в голосе матери прорезался металл. – Ты что, хочешь через неделю повторный вывих?.. Если я говорю, надо, значит надо. Ничего, обойдутся без тебя на твоей «Скорой», запросто найдут, кем заменить.

Наверное, она не хотела обидеть и, скорей всего, даже не поняла, что сказала что-то не то. Макс молча смотрел, как мать достает из шкафа медицинский гипс, нарезает широкую марлю и точными выверенными движениями разводит в тазике раствор в пропорции 1:1.

Может, она права, и все на самом деле обойдутся без него? Найдут другого водителя, и никто даже не заметит отсутствия странноватого чудика-эмпата?.. В конце концов, он не великий хирург и даже не санитар, который может спасать жизни, все, что он хорошо умеет – это крутить баранку. Проблема, что ли, посадят вместо него Славика или Димона, дадут им дополнительные смены…

Мир не остановится, земля не рухнет. И никто особо не расстроится, потому что он простой водитель, не представляющий для общества никакой значимой ценности. Да, он умеет сопереживать и чувствовать чужую боль, вот только какой от этого толк?.. Не может он никому помогать, не может и никогда не мог, а все свои мнимые сверхспособности он просто сам себе придумал…

Макс со вздохом протянул руку для перевязки, и, глядя, как мама самозабвенно накладывает на нее гипс, с горькой усмешкой подумал, что хотя бы одного человека сегодня он точно сделал счастливее.

В мире есть несколько типов людей. Первые точно знают, чего они хотят, и идут к этому семимильными шагами, сметая на своем пути все препятствия. Как правило, это самые успешные и целеустремленные люди.