Деградация. Свои люди

– Что–то ты сегодня как–то не весел.

– Маш, у меня экзамен с весны висит, сдать не получается. Сессия давно уже кончилась, сроки горят. Наверное, придется платить… Неделю мне дали, потом все, отчисление.

Маша возмущаться не стала, а просто спросила:

– Сколько?

– Двести долларов.

– Совсем никак иначе?

– Никак. Попрошу у отца.

– Ладно, – вздохнула она. – Только он будет немного не доволен. Может, сами перекрутимся?

– Немного, ага, – Алексей прекрасно понимал, что это «немного» означало очередную ругань. Но бросив беглый взгляд на Машу, сразу вынес вердикт: – Нет, от тебя отрывать я не хочу.

– Алеша…

– Не обсуждается. Пошли домой.

Но только они засобирались, к ним подбежал молодой парень, которого они по имени–то и не знали, изменивший сразу свой маршрут от основной группы к Алексею, как только заметил его присутствие, и произнес:

– Слышали новость? Михе четыре года присудили.

– Куприянову? – уточнила Маша.

– Да.

Что ж, это был закономерный итог. Миша несколько лет назад попробовал героин, и за прошедшее время превратился буквально на глазах в опустившегося, конченого наркомана. Из дома уже нечего было выносить, и что бы остановить ломку, он не придумал ничего лучше, чем взять с собой такого же дружка и ударить ночью трубой прохожего в соседнем дворе по голове и обчистить его, что они и осуществили, но попали в кадр камеры наблюдения, установленной на подъезде. Больших сложностей установление личностей нападавших у милиционеров не вызвало. Достаточно быстро его взяли, отпираться он не стал, до кучи получил еще какой–то эпизод в нагрузку от следователя, не имевшего большого желания что–то изобретать для раскрытия аналогичного дела. В итоге за два эпизода с тяжкими телесными повреждениями и грабежами он мог получить и больше, но его мать, Лидия Павловна, последние свои сбережения потратила на адвоката. Видимо толкового, пару лет ему как–то с потенциального срока снять удалось.

– Но это еще не все. Чижа черные прессанули. Морду набили и карманы вывернули. Деньги, плеер, телефон…

– Нашего Чижа? – уточнил Алексей. Он знал этого парня из молодого пополнения,  получившего свою кличку за любовь к творчеству одноименной группы, но имя вспомнить с ходу не мог.

– Ага. В больничку увезли.

– Когда?

– Пару часов назад. Мы им уже стрелку забили.

– И когда?

– Через час на стройке.

– Маша, это уже беспредел, – обратился Алексей к своей спутнице, – этого нельзя прощать. Иди домой.

– Может проще в милицию обратиться? – спросила она, но Алексей одарил ее взглядом исподлобья, и она лишь добавила: – Ладно, жду дома. Но я это не приветствую.

Визуально проводив Машу до подъезда и удостоверившись, что она вошла в него, Алексей повернулся к группе ребят, и сказал:

– Собирайте бойцов. Пойдем, пообщаемся.

После чего взял недопитую Машей бутылку пива и аккуратно сунул во внутренний карман. Не выбрасывать же.

Стройка представляла собой обнесенное забором недостроенное здание, явно промышленного характера, и находилась совсем не далеко. Его начали строить еще в советское время, но с развалом страны она сначала остановилась, потом куда–то увезли краны, уехала прочая строительная техника, после чего все, что стоило хоть что–то и представляло интерес местного населения, было растащено. Остались нетронутыми лишь бетонные плиты, сложение друг на друга, но оно и понятно, их тихо не унесешь. Теперь уже было принято решение о сносе недостроенного здания, но десяток этажей без крыши с пустыми оконными проемами, словно памятник, пока все еще служили наглядным напоминанием о первой десятилетки новой независимой России. Это место традиционно служило площадкой для столкновений и выяснения отношений между противоборствующими молодежными движениями. А последние несколько лет и для решения межнациональных проблем. Группа из примерно двадцати человек под предводительством Алексея остановилась у входа на территорию стройки.

– Там они, человек пятнадцать, – предоставили Алексею доклад ребята, посланные на разведку. – Кавказцы похоже, или какая другая чернота.

Черными, или как–нибудь еще похлеще, обычно называли всех выходцев из народов Кавказа, мигрирующих в сторону Москвы, и традиционно оседающих в районах с рынками и прочей торговлей. Поскольку вещевой рынок наличествовал и был в относительной близости, район, в котором проживал Алексей, был не исключением, кавказская диаспора постепенно увеличивалась. Конечно, она была неоднородна и включала в себя различные национальности, но какой конкретный народ кто представлял, никого особо не интересовало. Для русских и примкнувших к ним родственных славян они все были лицами одной, кавказской национальности, появившейся благодаря неграмотным журналистам. И если поначалу одиночные представители вели себя очень спокойно, то со временем, объединившись в группы, стали вести себя гораздо наглей. Это касалось и молодежных формирований. Особенно когда с Кавказа приезжало свежее пополнение к родственникам в поисках лучшей доли, часто из провинциальной глуши своих стран, а кто–то и вовсе действительно спустился с гор. Московская реальность для них почему–то очень быстро становилась синонимом вседозволенности, уж очень она была далека от привычных традиций, обычаев и порядков. А уж сколько кругом было соблазнов…

Естественно это приводило к столкновениям, причем если раньше московские молодежные группы разных направлений ни при каких обстоятельствах не выступали единым фронтом против какой–то третьей силы, то теперь такое периодически случалось. Впрочем, в сводках милиции никаких этнических столкновений и вообще любых конфликтов по национальному признаку никогда не фиксировалось. Еще бы, это же сразу привлекало пристальное внимание со стороны общественности, правозащитников, возмущенных представителей этнических диаспор и просто журналистов, главным образом, всех интересовал вопрос, как же, в первую очередь, милиция такое допустила. Милиции на этот резонансный вопрос отвечать совершенно не хотелось. А раз так – нет проблемы, нет вопросов. Славянские междоусобные мордобои никогда никакого резонанса не вызывали. Так и оформляли, если оформляли вообще.

Вот и сейчас из–за забора стройки доносились звуки национальных кавказских песен и танцев, по всей видимости, горцы поднимали свой боевой дух. Разговаривать с ними было совершенно бесполезно, любые переговоры означали принятие их видения вопроса как бесспорную истину, уступки принимались же за слабость противников. Это тоже стало понятно не сразу. Поэтому, старую истину про чужой монастырь приходилось объяснять силой.

Впрочем, другую старую истину про то, что далеко не национальность красит человека, а скорее наоборот, доказывал Ашот. Выросший в Москве в армянской семье, он надел косуху и без особых проблем влился в коллектив, приняв его нормы и правила без какого–либо дискомфорта для себя. Конечно, вероятно положительную роль в этом процессе сыграло детство в русском обществе и дружественные религиозные взгляды двух народов, но факт оставался фактом, хотя «соклановцы» временами подкалывали его на тему национальности, но совершенно беззлобно. Он был своим, прекрасно это знал, потому не обижался. Более того, сам кавказцев иной раз называл черными и даже более обидными производными словами, категорически отказываясь причислять себя к ним.

– Ну что, Ашот, узнаешь мотивы? – спросил Алексей.

– Нет, – ответил Ашот чуть погодя, видимо прислушавшись к тексту песен. Для всех остальных любое кавказское музыкальное творчество на слух было примерно одинаковым, но на Ашота все уставились с подозрением. Он поспешил объяснить: – На Кавказе более сотни народов и народностей. Думаете, я каждый язык свободно знаю? К тому же я даже на армянском с сильным акцентом разговариваю.

– Да какая разница, кто они, – ответил Алексей, – Ашот, если тебя это как–то задевает, можешь не участвовать, я пойму.

– Леха, я даже рад, что ты не в курсе о глубокой, многолетней дружбе между отдельными народами Кавказа, – Заметив, что Алексей совершенно не понял тонкого намека, он добавил: – В общем, если ты хочешь с ними о чем–то поговорить, прежде чем начнется махач, не стоит им до тех пор вообще меня видеть.

– Вот так? Вы же вроде одинаковые… Ты не подумай… А кто ты там сам по национальности-то?

– Мы не одинаковые. Можешь считать, что я русский в их понимании, – сказал Ашот, и улыбнулся. Впрочем, улыбнулись все, хотя мало кто из ребят вообще задавался вопросом, что такое ассимиляция, и почему второе поколение практически любых мигрантов, оторванных от своей кровной нации, уже являлось полноценными носителями культуры той страны, в которой они выросли.

– Ладно парни, хорош веселиться! – осадил всех Алексей. Из толпы же кто–то сказал:

– Может, скинов позовем? Тут они помогут без вопросов.

– На кой хрен нам эти фашисты! Сами справимся, – ответил Алексей, – да и по Ашоту у них как раз могут возникнуть вопросы.

Никто не знал, откуда вообще появились скинхеды, но крепкие бритоголовые ребята в армейских ботинках действительно встречались. Хотя конфликтов с ними особых никогда не возникало, сферы интересов явно не пересекались. Было понятно, что как явление они появились как ответ беспардонным понаехавшим. Хотя и дружескими отношения с ними тоже далеко не были. Как-то уж очень не по душе было их заигрывание с нацистской свастикой для ребят, объединившихся просто на основе музыкальных вкусов, оттого дел с ними предпочитали не иметь. Да и на Ашота действительно те поглядывали косо, впрочем обострять отношения из-за него одного него тоже не хотели. Так как прекрасно знали, чей он.

– В общем, слушайте меня, – продолжил инструктаж Алексей. – Ашот, бери себе человек десять на твой вкус, и обходите стройку вокруг к дыре в заборе. И не показывайтесь, пока не начнется махач. Остальные со мной через центральный вход пойдут. Пусть почувствуют себя в большинстве. Как начнется, подлетайте. Мы пойдем налегке, с пустыми руками, что бы они потом не сказали, что мы вооруженные до зубов пришли. Ашот, а вы можете уже хоть с палками подлетать, вы же типа на помощь слабым придете. Только больших всех оставь тут, нам их в лоб встречать.

Ашот кивнул, быстро перечислил нужных людей, и его группа легким бегом побежала по периметру забора, вскоре свернув за него за угол и скрывшись из вида.

Решение идти налегке не означало полного отсутствия оружия как такового, так как даже обычные «тематические» кожаные перчатки с металлическими шипами на костяшках в рукопашном бою становились серьезным аргументом, а многие не брезговали носить в карманах полноценные кастеты, сделанные кустарным способом, цепи, или даже нунчаки, скрытые от любопытных глаз косухой во внутреннем кармане. Впрочем, нунчаки были скорее выпендрежем, чем реально полезным оружием, никто толком не умел с ними обращаться. Подобные меры вошли в моду именно с появлением кавказских молодежных групп. У них «на вооружении» встречались и ножи. Поэтому столкновения с ними отличались повышенным градусом жестокости.

– Леха, а ты что же, совсем без ничего пойдешь? – спросил кто–то из ребят.

– Ну почему же, вот, – он указал на пустую бутылку пива в руке. – И кстати, есть еще Машкина, – сказал он и достал ополовиненную бутылку, отправив пустую во внутренний карман. – Держите. По глотку. Для поднятия боевого духа.

Через минуту к нему вернулась пустая бутылка. Еще раз окинув взглядом ребят, Алексей коротко скомандовал:

– Готовы? Погнали!

Открыв металлическую дверь, врезанную в забор, он первым вошел на стройку с пустой бутылкой в руке. Группа двинулась за ним в сторону молодых кавказцев, сидящих на корточках в стороне, которые показательно не обращали никакого внимания на вошедших, продолжая негромко щебетать на своем языке, и дружно встали, только когда до них осталось метров десять. Чуть в стороне, на верхней из сложенных друг на друга потрескавшихся бетонных плит, стоял магнитофон, из которого и доносились кавказские барабанные мелодии.

– Вырубите свою шарманку! – прокричал Алексей.

– А то что? – высокомерно спросил его один из кавказцев, который, видимо, был их лидером.

Не вступая в дальнейшую словесную перепалку, Алексей запустил бутылку из–под пива в магнитофон. И попал. Бутылка от удара о магнитофон разлетелась на множество осколков, сам магнитофон слетел с плит, ударился до кучи о землю, и затих.

– Ненавижу хип–хоп! – заявил Алексей, так как совершенно не представлял, к какому музыкальному направлению отнести услышанное барабанное песнопение и не прекращающийся ударный ритм на один мотив. Поэтому просто выбрал одно из наиболее враждебных направлений его музыкальной культуре.

– Ты за это ответишь! – прошипел тот же кавказец.

– За что Чижа изуродовали?

– Мы взяли то, что принадлежит нам. Вы должны нам денег.

– Кто это «вы»? Мы вам ничего не должны! Никто из наших с вами никакого дела бы иметь не стал!

– Ваш парень, Миша, взял в долг у нас. И не отдал вовремя. Точней, вообще не отдал.

– Какой такой Миша? Что ты гонишь? – с вызовом произнес Алексей.

– Куприянов его фамилия.

Алексей изменился в лице. Миша Куприянов явно искал денег на дозу, и ему все равно было, где он их возьмет.

– Ты что, не видел, кому давал? Он давно уже не наш!

– У него на лбу не написано, что он уже не ваш, да и терся он постоянно с вами. А что он торчок, так это его личное дело. Свое слово мужчина должен держать.

– И при чем тут Чиж?

– Так Мишу вашего закрыли. Должна семья за него отвечать. Он из вашей семьи, первым нам попался, и не захотел долги отдавать. Еще и дерзил. Я уже сказал, мы взяли то, что принадлежит нам. Теперь вы должны нам еще за магнитофон.

Алексей бросил взгляд, полный ненависти, на кавказцев. Типичная их логика, дальше можно не продолжать. Они тоже прекрасно понимают, что разговор закончен, и в данный момент ожидают его решения, хватит ли у него смелости пойти в неравный бой, или же он отступит с позором. Если сейчас отступить, значит, они вообще ни во что не будут ставить их в дальнейшем, так как только язык силы для них приоритетен. Поэтому, набрав полную грудь воздуха, Алексей прокричал:

– Бей чертей!

И его группа пошла за ним в атаку. Их противники, ощущавшие свое численное превосходство, даже опешили от неожиданности и удивления, что стоило им потери инициативы, некоторые из них сразу упали, пропустив неожиданные встречные удары. Однако быстро пришли в себя. Завязалась жестокая и скоротечная уличная драка, без правил, без пощады, с добиванием упавших руками, ногами, палками и камнями что бы исключить всякую возможность их дальнейшего сопротивления. С обеих сторон уже было несколько лежавших на земле, так и не поднявшихся после лобового столкновения. Но вот из–за угла недостроенного здания показалась группа Ашота с ним же во главе, вооружившаяся палками, металлическими прутьями и прочими подручными средствами, доступными на стройке, и с воинственными криками атаковала кавказцев с тыла.

Их появление внесло решающий перелом. Не ожидавшие открытия «второго фронта» кавказцы растерялись, перестали прикрывать друг друга, были разбиты на мелкие кучки и стали терять одного за другим своих бойцов. Однако те из них, кто обернулся встречать новых противников, заметили атаковавшего их Ашота, ко всему прочему еще и кричащего что–то или на своем родном языке, или на каком–то другом кавказском диалекте, но своего он добился, его тут же приняли за приоритетную цель. Ох слукавил Ашот, знал с кем дело иметь придется. Но сейчас это было уже не важно. Как результат, Ашот, оказавшись в локальном меньшинстве, отбивался от двоих. Естественно, долго сопротивляться он не смог, пропустил очередной удар и оказался на земле. В этот самый момент Алексей как раз освободился от своего оппонента, и поспешил на помощь, и очень вовремя, так как Ашота не стали добивать ногами. Один из его противников потерял к нему интерес, оценив ситуацию на поле боя, он двинулся к другой группе, но вот второй… Присевший на одно колено кавказец держал нож и уже заносил руку для удара. Алексей в один прыжок оказался рядом, левой рукой перехватывая руку с ножом, правой опуская на голову вторую бутылку из–под пива, еще в прыжке выдернутую из внутреннего кармана косухи. Бутылка разбилась, посыпались осколки, противник сразу обмяк и выронил нож, по голове потекли струйки крови.

– Сзади! – прокричал Ашот, но было поздно. Второй кавказец, успев поднять металлический прут, по иронии судьбы потерянный Ашотом, вернулся и нанес удар Алексею по затылку. И он погрузился в темноту.

– У тебя сотрясение, нужно к врачу, – голос Ашота доносился издалека. – Давай Леха, вставай, отсюда надо валить. А то сча менты нагрянут…

Возвращение к реальности было неприятным. Алексей чувствовал тошноту, в глазах двоилось, зрение фокусировалось с трудом. Затылок пульсировал болью. А еще сильно горели щеки, вероятно приводили его в чувство пощечинами.

– Что произошло? Мы победили?

– Ага. По очкам. Когда ты уложил этого отморозка с ножом в руке, а потом уложили тебя рядом, они остановились. Видимо дошло до них, что оставшихся мы сомнем, а резня никому не нужна. Наши без тебя немного растерялись и тоже встали, на том и закончили. Ну поорали еще друг на друга… Ты прилично его приложил, у него вся башка в крови была…

– Где они?

– Кто знает… Собрали своих и быстро ушли. Наши тоже ушли, мы вчетвером остались тебя забрать. Думали, ты вообще коней двинул.

– Врача не надо, просто помогите до дома добраться. Значит, вы их отпустили?

– Ну не убивать же нам их, в самом деле! К нам они претензий более не имеют, это был наш ультиматум. Требовать что–то с них мы не стали, магнитофон ты им угробил капитально. Думаю, связываться побоятся впредь. Вроде нормальный результат.

– Ладно, помогите мне встать.

Примерно через час шатающегося Алексея доставили домой и сдали на руки Маше. Оставшись наедине, она, прикладывая намоченное полотенце к опухшей ране на голове, выговаривала ему:

– Вы идиоты! Друг друга калечите, не задумываясь. Так и поубиваете…

– Маша, не мы начали…

– Обещай мне, что прекратишь это! Хватит! – она не удержалась и заплакала. – Я к тебе пришла, что бы не видеть этого, а ты… Зачем…

– Не плачь…

Алексей где–то в глубине души понимал, что она права. Кроме того, женские слезы в любом нормальном мужчине порождают чувство вины, независимо от реальной картины. Но как он мог отказаться?

Следующие два дня он провалялся в постели. На утро третьего, собрав силы в кулак и взяв, скрепя сердцем, оставленные Машей двести долларов, он отправился в институт. Но прямо на выходе из подъезда к нему подошли милиционеры.

– Чернов Алексей? Вы задержаны, пройдемте с нами.

После чего его доставили в районное отделение, где ничего не объяснив, посадили в камеру на пару часов. Затем ему предъявили обвинение и рекомендовали признаться во всем чистосердечно, заодно назвав соучастников, дабы смягчить свою вину. Оказывается, что он, совместно с неизвестной группой лиц, руководствуясь какими–то своими мотивами, напал на гражданина Мамедова, мирно общавшегося с друзьями, нанес ему удар по голове бутылкой, что подтверждалось показанием еще нескольких свидетелей. Гражданин Мамедов получил сотрясение мозга и множественные резаные раны от осколков бутылки, и сейчас находится в больнице в тяжелом состоянии. Однако это тяжелое состояние, как ни странно, не помешало ему дать показания и вспомнить детали.

Изложить же иную версию происшедшего означало назвать тех, с кем он был на стройке, а их дела безобидными назвать нельзя. Поэтому Алексей молчал. Но его мнения особо никто и не спрашивал, по всей видимости, доказательной базы хватало и так. Более того, какие–то новые факты могли только запутать дело, и это никому не надо было. Его просто отправили назад в камеру.

Просьбу Алексея позвонить никто не исполнил, потому ночь он провел там же в полном неведенье о ситуации дома. Конечно, Маша наверняка подняла тревогу, но нашли его только на следующий день. Утром дверь камеры открылась и его снова повели по коридорам. Но вопреки ожиданиям об очередном допросе, привели его к кабинету начальника криминальной милиции отдела. После чего сопровождавший его сержант постучал в дверь, открыл ее, доложил о доставлении задержанного, услышав «заводи задержанного», подтолкнул Алексея в кабинет.

В кабинете несколько разномастных потертых столов, составленных вместе, образовывали букву «Т». Во главе этой конструкции сидел мужчина лет 45 в костюме, по всей видимости и являющийся начальником криминальной милиции. На гостевых местах находился отец Алексея, и его тетка, Филатова Людмила Владимировна, сестра его матери. Пока была жива мать, он часто видел ее в гостях, или сам бывал у нее с мамой, где он проводил время со своими двоюродными братом и сестрой, хотя это ему не сильно нравилось, так как они были сильно младше. В целом, у него складывалось впечатление, что она к нему относилась доброжелательно. Впрочем, после смерти матери общение с ней ограничивалось ее звонками по праздникам и взаимными поздравлениями с оными. Так же ему было известно, что она имела какое–то отношение к милиции. Милицию Алексей не любил, поэтому этот вопрос не выяснял. Сейчас при его появлении все бросили на него беглый взгляд, затем снова повернулись к начальнику КМ, который сказал:

– Ваш?

– Мой, – подтвердил отец.

– Почему ты никому не позвонил? – сразу спросила Алексея тетка.

– А как? – удивился Алексей. – Телефон у меня отобрали.

– Тебе не разрешили позвонить? – уточнила она.

– Ну да…

– Товарищ майор, вам не кажется, что вы допустили некоторое нарушение…

– Ну допустили, и? Людмила Владимировна, вы же понимаете, что это мелочь! Да и какое отношение это имеет к делу? – ответил он, улыбнувшись ей.

– Что за шишка на голове? – спросила она Алексея.

– Друг потерпевшего железякой заехал, – угрюмо ответил он. Людмила Владимировна снова обратилась к милиционеру:

– Это отражено в деле?

– Нет, – равнодушно ответил он, – он мог получить травму где угодно, свидетельских показаний нет на сей счет. И я бы вам рекомендовал прекратить искать подвох в нашей работе. Или эта беседа прекратится немедленно.

– Да, Людмила, достаточно, – снова подал голос отец. – Мы должны искать пути выхода из положения, а не скандалить.

В этот момент дверь открылась, в нее заглянул сержант:

– Товарищ майор, вас вызывает начальник отдела.

– Хорошо, – кивнул он сержанту и отправился на выход, у самой двери он обратился к посетителям: – Вы тут можете обсудить пока сложившуюся ситуацию и прийти к решению, – сказал он, и вышел из кабинета.

– Ну что, допрыгался? – сразу напал отец на сына. – Но ничего, тюрьма тебе на пользу пойдет!

– Федя, какая на хрен тюрьма, о чем ты?! Хочешь сына потерять?

– Ты знаешь, он уже давно потерян…

– И кто в этом виноват? – спросила она отца, и уставилась на него.

– Кто? – с вызовом спросил он.

– Иру со свету сжил, теперь и за сына взялся? Что ты за человек! Думаешь от ребенка откупиться можно? Ребенку нужно уделять время!

– Этому ребенку?! – он ткнул пальцу в Алексея. – К тому же, я должен был работать! Что бы…

– Что бы по бабам шляться? Думаешь, никто не в курсе? Объясни мне, пожалуйста, чего ты уперся, когда я его забрать хотела? Отцовские чувства взыграли вдруг резко? Или просто: «мое – не отдам»?

– Ты хотела меня забрать?! – воскликнул молчавший до этого Алексей, для которого эта новость стала полной неожиданностью.

– Хватит! Стоп! Знаете что, с меня действительно хватит! Я в двадцать лет уже себя сам обеспечивал и решения принимал, а ему даже больше! Его сегодня вытащишь, завтра он себе новый геморрой найдет. Я сюда ехал, думал хулиганка очередная мелкая, а тут криминал откровенный. Я не считаю, что мое вмешательство что–то принципиально изменит. Если ты думаешь иначе, возись с ним сама. Более препятствовать тебе я не намерен. Хочешь его забрать – забирай! – Он достал из кармана конверт, положил на стол. – Здесь тысяча долларов. Больше у меня нет. На дальнейшую мою поддержку можете оба не рассчитывать, – затем, повернувшись к Алексею, он добавил: – Обеспечивай себя сам, большой мальчик уже. Удачи.

Он встал из–за стола, дошел до двери, перед дверью задержался, обернулся, хотел что–то добавить, но в итоге просто махнул рукой, вышел из кабинета и захлопнул дверь.

– Ты правда хотела меня забрать? – повторил свой вопрос Алексей, глядя на тетку.

– Хотела. И мужа убедила. Только он уперся, – она кивнула на дверь. – В этой ситуации я ничего не могла сделать. Он отец, у него прав больше. – Она вздохнула, покосилась на конверт. – Ладно, Алеша, лирику в сторону. Что мы имеем… Я попробую тебе помочь, но запомни, сделаю это один раз. Тысяча баксов маловато, но… Твое дело в прокураторе развалить стоит десять. Что ж, значит, здесь попросят минимум пять. Придется давить с позиции силы. – Заметив, как у Алексея округляются глаза, она добавила: – Ну а как ты хотел, это уже не мелкая хулиганка. Только если он упрется, – она указала на кресло начальника, – я ему смогу только кровь попортить в лучшем случае, тебя это не спасет. Но это маловероятно. Расскажи хоть, что произошло. Только правду.