Утро любви
– Как ты только управляешься одна со всем хозяйством! – то ли удивился, то ли выразил восторг в ее адрес учитель.– Я бы и то, наверное, не смог. Молодчина! Просто молодчина! Но неужели только этим и будешь всю жизнь заниматься? Не думала еще, кем станешь? – Взяв в руки скакалку и методично взлетая над ней, как-то неловко и почти обидно спросил девушку, подпрыгивающий, как резиновый мячик, Валерий Иванович.
– Да куда же деваться в таком положении? Вот выучусь, может, в город подамся, или за границу. Недавно в газете объявление видела, там молодых девушек на работу за рубежом приглашают.
– Да ты что, даже не думай об этом! – махнул рукой оторопевший от такого сообщения учитель. – Сплошное надувательство. Таких девушек обманывают и в рабынь превращают. Учиться нужно усерднее и в институт поступать.
– А что потом? Вон Валентина – соседка, через дом живет, поступила и закончила политехнический. А теперь дома сидит, работу в городе найти не смогла. А здесь с ее специальностью делать нечего.
– Да, проблем сейчас с трудоустройством много. Но учиться все равно нужно. Без специальности и диплома еще труднее будет найти место. И жить без образования не интересно.
– Это почему же?
– Ну, как тебе объяснить? Не содержательная жизнь без знаний получается, примитивная что ли, как у червяков. Только знания человеку глаза на прекрасное открывают и увлекают в такие горизонты, что даже дух захватывает.
– А откуда Вы все это знаете? Может, все и не так? Вы же, Валерий Иванович, всего несколько лет, как стали преподавать.
Валерий Иванович настороженно взглянул на Лизу чуть сузившимися глазами. Она это заметила и быстро поправилась:
– Ну, я имею в виду, что большого опыта у вас еще нет, а Вы так обо всем уверенно судите.
– Делать замечания старшим нехорошо! – заметил молодой учитель. – А большого опыта и не нужно, чтобы понять то, о чем я тебе говорил. Вот подрастешь, сама убедишься в этом. Если, конечно, учебу не бросишь раньше времени.
"Фу! Ну, совсем скучно заговорил. Непроходимая скука поперла из педагога. – Подумала Лиза. – Сейчас воспитывать и наставлять начнет. Надо поскорее заканчивать этот урок. А то на настоящие занятия опоздаю. Еще Митю поднять и собрать в школу нужно, завтраком накормить".
– Валерий Иванович, а вы яичницу любите? – перевела она разговор на другую тему. – Я вот свеженьких собрала. Поджарить или отварить?
– Вы не беспокойтесь. – Почему-то перешел на "Вы" учитель. – Я сам себе все приготовлю. У Вас и без меня много дел…
– Да какие тут дела – пожарить или отварить, пустяки!
– Тогда, если не трудно, лучше отварное яйцо.
– Вкрутую или всмятку? – как мать когда-то отца, переспросила Лиза своего милого постояльца.
– Лучше всмятку.
– Хорошо, я тоже так больше люблю. Сейчас, мигом сварю! – Пообещала она, и, засмеявшись, вспорхнула, словно птица, на высокое крыльцо.
Самара по весне иногда разливалась, и вода подходила прямо к дому. Поэтому отец срубил крыльцо повыше. Да и завалинка или цоколь у дома были предусмотрительно приподняты на случай наводнения. Правда, Валерий Иванович о нем еще даже не подозревал и в село приехал в городской обуви – остроносых сапожках да с парой запасных полуботинок.
Вообще все село было построено неподалеку от реки на небольшом увале, переходящем в ровное и широкое поле, добегавшее до хвойного леса, стоявшего поодаль синей и мрачноватой стеной. Поближе, но за рекой, был расположен смешанный лес, состоявший в основном из осин и ольхи, редких берез и вязов. По осени они разрисовывали лес разноцветными вспышками ярко-желтой, оранжевой и багровой листвы. Особенно контрастно она разгоралась на фоне довольно частых темно – зеленых, изумрудных елей. Предки бурьяновцев, конечно же, ценили и любили эту красоту, и хотели быть к ней поближе. Ведь лес и река кормили их. Но, в то-же время, представляли собой и немалые опасности. Оттуда можно было ждать не только зверья или поднимавшейся талой воды, но и врагов. Само основание сел в этих местах, как рассказывали Лизе и ее одноклассникам на уроках истории, было связано с необходимостью укрепления юго-восточных границ Московского государства. Не последнее значение играло и заселение ее края, создание целой цепи казачьих поселений и укреплений, крепостей, охранявших мирное население от набегов кочевников – башкир, казахов и ногайцев, а также татар и потомков чингизидов, обосновавшихся в Казанском царстве. Кстати, территория этого государства в те времена простиралась в пределах нынешних Самарской, Ульяновской областей и Татарстана. Но заселены эти места были в основном по берегам рек – от Верхней Волги до Камы. При правительстве Ивана 1У в 1586 году в устье реки Самара была построена одноименная крепость, а на реке Белой – крепость Уфа. Заселялась поначалу более защищенная крутым берегом правая сторона Волги. В конце ХУ11 века для дальнейшего заселения и закрепления края начали строить так называемую «Закамскую черту» (вал и ров), которая проходила от нынешней Ульяновской области на Казань. Примерно в 1730 году началось строительство другой заградительной черты со рвом и валом – от реки Кинель при впадении ее в Самару в направлении реки Сок и дальше на север в сторону Бугульмы и Казани. В конце она сливалась с «Закамской чертой». Назвали ее «Новой Закамской чертой». Отдельные ее фрагменты и следы сохранились и до сих пор. В 1738 году в устье реки Ори был заложен город Оренбург, а через пять лет он был перенесен на свое настоящее место. Освоение и расширение Оренбургского края за счет башкирских земель проходило в кровопролитной борьбе с народами, ранее заселявшими эти земли. Здесь, в основном по рекам Самара и Урал, решено было строить крепости, заселять близлежащие земли, основывая на них села, чтобы утвердить российские завоевания. Но поскольку не хватало людей для службы в данных укрепрайонах, из густонаселенных областей Украины стали вербовать казаков и переселять их в Заволжье. Подтверждением тому является Указ о поселении в крепостях переселенцев из Малой России от 20 августа 1739 года, подписанный рукой императрицы Екатерины и посланный на имя начальника Оренбургского края генерал-лейтенанта Урусова. В октябре 1741 года до 1000 подвод с переселенцами из Малой России отправились в дальний путь. Часть их по дороге убежала, кто подался в разбойники, кто в вольные казаки. После смотра, проведенного по прибытии семей переселенцев в Оренбургский край, стало ясно, что до назначенных мест добрались лишь 618 семей. Возможно, среди них были и предки Лизы Мордвиновой.
Пустить корни на новой земле им было чрезвычайно трудно. Отстаивать новые пространства приходилось в частых и жестоких схватках с башкирами и другими кочевниками, которые из того же Западного Казахстана уже десятилетиями и столетиями перегоняли скот на летние пастбища с сочными травами, находившиеся в этих местах. Поэтому наметившаяся в те годы межэтническая вражда и нередко случавшаяся барымта (набеги и разбои с поджогами и угонами скота и людей в плен) имели чисто экономическую основу. Именно они стали причиной нового исхода и миграции казаков. За полтора года после переселения число их в этих местах значительно уменьшилось.
В 1741 году на престол вступила дочь Петра-1 Елизавета Петровна. В том же году скончался начальник Оренбургского края князь Урусов. Вместо него назначили И.И.Неплюева. Он провел смотр укреплений и не одобрил политику и практические шаги своего предшественника по переселению украинцев, которые уже открыто заявляли о желании вернуться на историческую родину. Неплюев в специальном донесении правительству высказал предложение о разрешении украинцам вернуться на родину. Сенат с доводами Неплюева согласился. Многие переселенцы потянулись в обратную дорогу. Но 46 семей, в основном из крепостей Рассыпная, Чернореченская и Татищевская, с разрешения Неплюева и Сената остались, перейдя на жительство вглубь края, на реки Самара и Большой Кинель. Примерно тогда же возникла и Бурьяновка. Почему казаки выбрали это место для жизни и службы государыне-императрице? Да потому, что это место было очень красивым и удобным. Рядом протекала полноводная река с поймой и лугами, на вспаханных полях оказалась урожайная почва. В лесах, богатых дичью и зверьем, водились медведи, волки, лисицы, зайцы, белки а также всевозможные птицы: тетерева, рябчики, куропатки. На озерах гнездились дикие гуси и утки, выхухоль и бекасы. Правда, волки создавали проблемы. С ними приходилось бороться не на жизнь, а на смерть. Ведь они часто нападали на домашний скот и людей, приносили немало бед. Но еще больше боялись набегов незваных гостей – башкир или татар, а также ногайцев и казахов. Их отдаленные предки только со временем поселились неподалеку от здешних мест, наконец-то примирившись и нередко породнившись с русскими.
Валерию Ивановичу это тоже было известно. Но многое еще предстояло узнать, чобы не выглядеть в глазах местных преподавателей "белой вороной". Что касается Лизы, то перед ней он мог блеснуть своей эрудицией, в том числе и исторической. Именно это он и сделал за завтраком, вспоминая прошлое здешнего края и как бы невзначай интересуясь историей села. Девушка не ударила в грязь лицом и рассказала ему много такого, о чем он, как приходилось признать, и не догадывался. Впрочем, это было по большей части связано не с общеисторическими сведениями и хронологией значительных событий, а с местными преданиями и пересказами биографий первых бурьяновских поселенцев, некоторые из которых самолично кланялись прибывшей для осмотра края императрице Екатерине-11. Другие позднее видели самого А.С. Пушкина, путешествовавшего в здешних местах и собиравшего материалы для своей будущей "Капитанской дочери". А один из стариков рассказывал, что его не такие уж и далекие предки занимались извозом красной рыбы для царского двора. Возили с Урала и из-за него из Казахстана с Тюбкараганского полуострова, где была расположена рыбачья станица Николаевская, населенная выходцами из Оренбуржья и Поволжья, двухметровых осетров и таких громадных белуг, обложенных сохраненным с весны льдом, что те еле помещались на просторных крестьянских телегах. Про стерлядь, которой и в Самарке было видимо-невидимо, а теперь почти перевелась, уж и не говорили. Одним словом: близкое – далекое. Было что вспомнить и чем похвалиться бурьяновцам. Больше всего Лизе нравились красивые старинные легенды, особенно те, в которых рассказывалось о любви и гибели красавицы по имени Кинель. Не послушалась она запрета отца, разлучившего ее с любимым, бросилась за ним в реку, и утонула. С тех пор и зовут реку, впадающую в Самару, Большой Кинель.
– Да, грустная и красивая история. – Согласился с Лизой, и глубоко вздохнул, думая о чем-то своем, с удовольствием выслушавший ее учитель. Настроение у него с утра, наперекор всякой логике, стало подниматься. Ведь в легенде, рассказанной хозяйкой, была не только история о жестокости и бессердечии отца влюбленной героини, но и намек на то, что за свою любовь нужно бороться, чего бы это ни стоило. К тому же, у Лизы во время ее рассказа озорно и увлеченно горели глаза. Рдели свежие щеки и бурно вздымалась нежная грудь под блузкой, просвеченной косыми и яркими солнечными лучами уже высоко взошедшего солнца. И так приятно звучал грудной девичий голос, что Валерий Иванович от всего этого почувствовал какой-то прилив свежих физических и духовных сил, и понял, что для него в этой жизни еще не все потеряно. Да и на новом месте все складывалось неплохо. Он мог с удовольствием заниматься своим любимым делом – преподавать детям математику, готовиться к поступлению в аспирантуру, набрасывать эскиз будущей диссертации. У него была крыша над головой, уютная комната. Прекрасная молодая хозяйка окружила его своей заботой и вниманием. Чего еще желать!
11.
Учебный год шел к концу. Весенние дни пролетали, как перелетные птицы, возвращавшиеся с юга. Валерий Иванович и Лиза, с которой он подружился за полтора месяца после поселения в ее доме, и даже нередко вместе гулял у реки, начав такие прогулки с наблюдения за ледоходом, незаметно для себя постепенно сблизились, хотя чувства их друг к другу были разными. Лиза по уши влюбилась в молодого учителя и теперь только и думала о нем и их возможной совместной жизни. Горела этой идеей, но таила ее в душе, боясь выставить наружу. Она буквально не могла надышаться на предмет своего обожания. А молодой человек, отлично видевший все это, еще не забыл свою Наташу. Он втайне, хотя все реже, вздыхал о ней в минуты досуга и тянулся к ней душой через оттаявшие и вскрывшиеся своей чернотой, зеленью и синевой дали. Между тем он замечал, что внимание юной хозяйки дома ему не только льстило, но и было приятно. Иногда в его голову закрадывались даже грешные мысли, которые он, впрочем, старался тут же отогнать от себя. Выходил во двор или на огород и по-хозяйски наводил там порядок. Соседи Мордвиновых, заметив такие усердные занятия молодого учителя, одобрили их – слава Богу, не белоручка воспитывает детей в школе. Видно, что руки у него из нужного места растут. Да и голова имеется, не зря же математик! Но за своего бурьяновского его все-равно не принимали. Держались, хотя и с почтением, но на дистанции.
Так оно и должно быть. – Не обижался на них молодой учитель. – Они ведь простые крестьяне, а я все-таки преподаватель, учу их детей. К тому же горожанин, вместе в речке без штанов не купались…
Когда снег сошел полностью, и земля отогрелась и подсохла, Валерий Иванович с Лизой целое воскресенье провели на огороде. Вскапывали вилами почву, освобождали ее от прошлогодней ботвы и травы, готовили к посадке картофеля и овощей. Земля, сверху сухая и сероватая, вся, словно в оспинах от стоявшей и просачивавшейся к грунту талой воды, чуть глубже была влажной и тяжелой. Копать ее еще было нелегко. Молодой человек уже через час после такой копки почувствовал, что мышцы на ногах, поначалу приятно размявшись и разыгравшись, теперь подустали и наливались почти свинцовой тяжестью. А Лиза, выросшая в селе и с детства привыкшая к нелегкой крестьянской работе, словно не замечала этого. Она стремительно вгоняла поблескивавшие под солнцем отточенные зубья вил в податливую почву, и пласт за пластом открывала ее преисподнюю божьему свету. Неповторимый запах весенней земли втекал в ноздри и дурманил голову. Но девушка старалась не думать об этом. Она, как автомат, ритмично нажимала и нажимала левой ногой на плечико вил и постепенно уходила от своего постояльца вперед.
Валерий Иванович, чаще останавливавшийся, чтобы передохнуть с минутку, с нежностью смотрел ей вслед и любовался задорными движениями молодого девичьего тела. Как легко у Лизы прогибалась в наклонах спина с крепкой, как у лани, талией, когда девушка подхватывала с земли ботву и отшвыривала в сторону. Как играли у нее ягодицы, обтянутые старыми джинсами, когда она давила и давила ритмично поднимавшейся и опускавшейся стройной ногой на вилы! Ну, чем не сельская богиня! – подумал про себя молодой учитель. – И если такую богиню раздеть, то…
У него от представленной картины даже дух захватило и пересохло в горле. Валерий Иванович воткнул вилы в землю и пошел по направлению к саду, немного прикрывавшему мордвиновский дом. Там на сколоченном из досок и посеревшем от времени столике стоял кувшин с водой. Нужно было пропустить глоток.
Валерий Иванович на ходу сообразил, что, наверное, и Лизу уже мучит жажда от такой горячей работы. Поэтому, еще раз взглянув на нее сзади, он окликнул:
– Лиза, я пойду, воды попью, тебе принести?
– Ага, принесите, если не трудно. Вы, Валерий Иванович, сильно не напрягайтесь, а то поломаетесь с непривычки. Завтра спину не разогнете и на ноги не встанете от такой пахоты.
– Ну да, ты что же, думаешь, если я городской, то никогда в земле не ковырялся? Да у нас же дача за городом была. Мы там с мамой цветы и овощи сажали. Тоже копались.
– Да какой там у вас участок был – наверно, шесть соток, с гулькин нос! – рассмеялась Лиза. – Для баловства только. А тут тридцать соток. Они нас кормят!
Вскоре Валерий Иванович сам попил водички и принес ее Лизе. Та пила, а он любовался ее влажными, словно спелые черешни, губами, светло-золотыми прядями русалочьих волос, развевавшимися под легкими порывами ветра. Нежными и полными прелести и неоткрытых тайн голубыми славянскими глазами. Красавица, одно слово красавица. И не ленивая. Какая трудолюбивая и заботливая! Вот кому-то повезет с такой после женитьбы.
– Спасибо! – протянула опорожненную кружку девушка и тепло взглянула Валерию Ивановичу прямо в глаза.
Он на мгновение почувствовал, что этот взгляд, будто прожег его изнутри и наполнил тело теплом и истомой. Учитель протянул руку, чтобы взять кружку. На мгновение их ладони соприкоснулись. Словно разряд легкого тока прошелся от ладони через плечо к самому сердцу. То же самое почувствовала в тот момент и Лиза. Короткое божественное "замыкание" оставило озорные и настороженные искры в их глазах. Но нужно было копать землю и готовить ее к посадке картофеля и овощей. Митю они отпустили погулять на улицу. И с раннего утра часов шесть кряду копали и копали теплую и так дурманившую их весеннюю землю. Валерию Ивановичу вдруг показалось, что ничего прекраснее в жизни он не ощущал. Копал раньше почву на даче, но особенно не усердствовал, а тут неловко было отставать от молодой ученицы. "Напахался", как говорится, вдоволь. И запахов земли в себя втянул столько, что почувствовал такую близость и расположение к Лизе, которых никогда раньше не было. Но руки и ноги уже не слушались его. Спина ломила от такой весенне-огородной "пахоты". И постепенно он стал тускнеть, злясь на себя за свою слабость. Лиза заметила, что Валерий Иванович постепенно с непривычки сдает. И чтобы уж совсем не расстроить его, вдруг вскрикнула, с отчаяньем вонзив вилы в землю: "Да ну ее к лешему – эту работу! Вот замучила! И я вас замучила, Валерий Иванович, бросайте все, пойдемте, умоемся да пообедаем"!
Действительно, умыться после такой работы и пролитых потов, постоянно щекотавших ноздри и щипавших глаза, было очень даже кстати. Валерий Иванович воткнул вилы в землю и согласился с хозяйкой: "В самый раз, потом закончим. Отдохнем и еще покопаем".
– Может, Вам колонку включить, чтоб душ принять?
– Не помешало бы. – Еле передвигая ноги, направляясь к дому, согласился Валерий Иванович.
– Только ты, давай, первая искупайся, я посижу на скамеечке и передохну. – Присел он на лавку в садике за домом.
Лиза согласилась. Ведь ей нужно было не только освежиться, но еще наспех приготовить обед, сварить хоть "скорый" суп и картошечки. Она быстро, словно не было усталости, прошла в дом и прошлепала босиком через сени в ванную комнату, пристроенную и оборудованную отцом по настоянию матери, которая не хотела каждый раз, особенно зимой, идти для помывки в имевшуюся у них неподалеку от дома русскую баню. Там они парились и мылись по воскресеньям, зачинали детей. А ванная служила для ежедневных гигиены и туалетов. Поэтому отец поставил на чердаке бак для воды, пополнявшийся через проложенный к нему резиновый шланг с насосом на конце, опущенным в колодец. Этот бак служил для хорошего напора воды, когда они включали газовую колонку и нагревали воду. В общем, все у них было, как у людей, не хуже, чем в городе. Но только теперь, оставшись без родителей, Лиза начинала это понимать, чувствуя тепло отцовских и материнских рук во всем, что создавало уют и удобства в их доме. Девушка вошла в ванную, пустила воду, зажгла колонку и на минутку присела на край чугунной ванны. Задумалась о своем. Потом словно спохватилась, вспомнив про свои обязанности, быстро разделась и залезла под душ. Теплая вода, выбивавшаяся упругими струйками из смесителя, щекотала груди, шевелившиеся в наплывах солнечного света, пробегая по телу, ласкала живот и бедра. Лиза взяла в руки мыло и, намыливая их нежной ладошкой, чувствовала все нараставшие в себе новые и новые желания. Весна наполнила ее своей весенней энергией и теплом, любовью и предчувствием уже близких мужских ласк, как прекрасный кувшин из тонкого фарфора, просвечивавшийся на солнце. Лизе стало душно, и она приоткрыла одну створку окна, чтоб впустить в ванную свежего воздуха. День был не по – апрельски жарким. Солнце нагрело южную сторону дома, где как раз и находилась ванная. Так что простыть от сквозняка девушка не боялась, с наслаждением продолжала купаться, поливая себя из никелированного смесителя.
Валерий Иванович с минуту посидел в тенечке на скамейке в садике. Но почувствовав, что тут не совсем тепло – спина начала остывать, – решил пройти через садик во дворик и устроиться для отдыха на бревнах, с южной стороны дома. Он прилег на паре широких и теплых бревен, с наслаждением втягивая через ноздри запах нагретой солнцем сосновой смолы, и прикрыл, словно уснув, глаза. Солнце просвечивало кожу век, перевитую мелкими кровеносными сосудами, и создавало какую-то полуфантастическую картину. Вспомнились уже отдаленное годами детство в небольшом заволжском городке до переезда в областной центр, родная улица, дом, рядом с которым он вот так же когда-то сидел по весне на почти таких же бревнах, привезенных для какого-то строительства. Рядом с ним тогда были друзья детства из семей рабочих и служащих (заводчан, врачей, учителей и т.д.), родители – инженеры-нефтяники, горячо любившие друг друга и его, как самый дорогой плод их любви. Удивительно, но и будучи уже пожилыми, они, как и в молодости, а, возможно, и больше, оставались нежными друг к другу. Продолжали, хоть и скрытно для него, целовать и ласкать друг друга. Перед мысленным взором Валерия Ивановича на оранжево-бежевом фоне, созданном веками, пронизанными солнечным светом, он, как наяву, увидел почти сексуальную картину близости двух людей, и почувствовал, что по его телу разливается приятное весеннее тепло.
Глаза он приоткрыл после того, как скрипнула рама окна и одна из его половинок, закрашенных голубой и успевшей полопаться краской, неожиданно распахнулась. В проеме окна, не видя его, боком к нему, стояла обнаженная и обливающаяся искрившейся в солнечных лучах водой Лиза. Валерий Иванович от этой картины остолбенел. У него перехватило дыхание. Шумом его он боялся спугнуть и поставить в неловкое положение эту прекрасную и действовавшую на него уже, как дорогое, хмельное вино, девушку. Он прикрыл ладонью глаза на случай, если Лиза обнаружит его, раздвинул пальцы, и продолжал любоваться обнаженной красавицей. О Наташе он словно забыл в эти минуты. Да он ее, собственно, вот в таком виде, моющейся, никогда и не видел. Валерий Иванович, как ему казалось, вовсе и не смотрел на Лизу, а буквально пил из ее сосуда, выпивая всю ее несказанную красоту капельку за капелькой. Неожиданно в нем возникло непреодолимое желание сблизиться и слиться с этой девушкой, стать одним целым с ней. Но он, как в далеком уже детском сне, когда ему снилось что-то пугающее и страшное, не мог даже пошевелиться, и едва дышал.
Неожиданно, словно почувствовав взгляд посторонних глаз на своем обнаженном теле, Лиза резко повернула мокрую головку по направлению к глухой стене соседнего дома, под которой лежали бревна, и чуть не вскрикнула, заметив взобравшегося на них и разлегшегося Валерия Ивановича. Хотела прикрыть окно, но остановила руку, подумав, что тот заснул, разомлев на солнышке. А он, продолжая любоваться ею, боялся хоть чем-то выдать себя и разубедить ее в этом. Оставался в том же положении, с прикрытым ладонью лицом. Наконец, девушка все же засомневалась в том, что он спит, и торопливо просунув мокрую руку в окошко, закрыла приоткрытую створку. "Кино" закончилось. А по телу Валерия Ивановича продолжали ползать бесы.
С тех пор он ждал повторения подобного "сеанса" и буквально мучился оттого, что не мог видеть обнаженную Лизу снова и снова. В один из теплых майских вечеров он вошел к ней в комнату под предлогом того, что хотел бы взять у нее книгу Жоржи Амаду, стоявшую в этой комнате на полке, да так там и остался на всю ночь. Девушка сама давно ждала его.
Вначале они поговорили о том, о сем. Он полистал расхваленный Лизой роман, почувствовал искру от одной из любовных сцен, на которые наткнулся в книге буквально сразу. Прочитал вслух несколько строк, описывавших момент любви доны Флор и Гуляки – ее первого мужа. Словно наяву увидел ту картину, наполненную безумной страстью, и не смог удержаться, отложил книгу и обнял Лизу. Девушка чуть не вскрикнула от такого приятного объятия, и вся затрепетала, прильнув к нему и еще неумело, чуть стыдливо, уклоняясь от его жарких поцелуев, которыми он обсыпал ее с головы до ног. Потом раздел и продолжая целовать, шептать горячие слова, осторожно склонил на кровать.
За окном стояла полная луна, наполнявшая все вокруг своим колдовским и всепроникающим светом. Рано расцветшие в этом году вишни заливали через приоткрытую форточку Лизину комнату каким-то чарующим ароматом нежнейших лепестков. В ожившем саду разливанно пел неутомимый соловей, которому бездарно, но постоянно вторили голоса влюбленных сверчков. Весь мир был наполнен любовью и лаской, божественным благоуханием. Ну, как тут было устоять!..