Руки мои, не опуститесь…

Екатерина давно не ощущала в себе такого прилива сил, получая знания и кропотливо, до мелочей разбирая все темы, касающиеся кардиологии, она настолько погрузилась в учебный и рабочий процесс, что чувствовала себя не просто рыбой в воде (многое надо было еще вспомнить и узнать). Она была ненасытной рыбой, которую манит глубже и глубже в те воды, о которых знает только, может быть, Виктор Петрович. Она желала знать все и разбираться во всех патологиях наравне с маститыми авторитетами. Заданные Али темы были изучены досконально.

***

Ливанец тешил себя тем, что во время обсуждения лечения тяжелых пациентов он как бы непроизвольно задавал вопрос конкретному ординатору. Вся ординаторская притихала, и все находившиеся в ней ждали ответа и смотрели в сторону заикающегося отвечающего. Али в это время чувствовал себя на коне, и унижение проходило до тех пор, пока не выдерживали нервы молодой врачихи. Довольный собой, он вдогонку выкрикивал ей: «Вы эту тему должны были изучить еще недели две назад!» и взглядом искал одобрение со стороны Игошина. Видно было, что Виктор Петрович не особо радовался поражениям своих учеников, но по каким-то причинам он не останавливал самодовольного ливанца. Екатерина относилась к этому процессу двояко: с одной стороны – теперь эту тему опозоренный врач будет знать назубок, с другой: она не терпела хамства и унижений, но на какую сторону встать, решить так и не могла.

Как-то утром после пятиминутки некоторые врачи задержались в ординаторской. Один из кафедральных работников, Николай Николаевич, со смаком рассказывал очередную врачебную историю, из которой он вышел, естественно, победителем. Молодые слушали, открыв рот. Такие истории бывают очень поучительными, так как к победе обычно ведут уже преодоленные трудности и анализ ошибок. Речь шла об аритмии, одной из сложных патологий в кардиологической практике. Несмотря на все трудности, возникшие при диагностике, Николай Николаевич все же нашел причину возникновения болезни и назначил правильное лечение. Все врачи с улыбками одобрительно кивали в его сторону. Екатерина сидела за одним столом с Али и тоже радовалась успеху коллеги. Выслушав историю до конца, некоторые наклонили головы к историям болезни, некоторые решили пойти на обход. Внезапно Али поднялся со своего места и громко объявил:

– А история-то поучительная! А чтобы долго не метаться в выборе тактики лечения нужно хорошо знать что?.. – все ординаторы притихли. – Что молчите? Нужно назубок знать проводящую систему сердца.

Все заинтересовано посмотрели на него. Сейчас кому-то достанется!

– Екатерина Владимировна, – обратился он Катьке, – поведайте-ка нам, что мы все должны знать по этой теме.

Он оторвал листок из своей тетради, начертил на нем овал, крестом разделил на четыре камеры (так схематично изображается сердце) и с улыбкой положил его перед ней на стол. Екатерина с вызовом посмотрела на него, внутри неприятно заскребло, но она тут же отбросила от себя это ощущение. «Я все знаю», – пронеслось в голове. Улыбаясь, она обвела взглядом всю публику вокруг.

– Вы, Али Хасанович, решили, что на таком маленьком листочке поместится весь ответ? – Завораживающим голосом произнесла она. – Дайте мне, пожалуйста, формат А – 4, – обратилась она к Николаю Николаевичу.

Все притихли и с интересом наблюдали за ней. Катька взяла большой лист, уверенно начертила на весь формат овал и крест – сердце готово.

– Ну, начнем с главного, – настраиваясь и отключаясь от всего лишнего, продолжила зарисовки Екатерина, объясняя на ходу значения каждого узла проводящей системы сердца, его состав, возможные пути проведения нервных импульсов по нему, не забывая называть их по фамилиям многочисленных авторов.

Начерченная вначале обучения в читальном зале академии схема проводящей системы сердца настолько прочно сидела в голове со всеми физиологическими и патологическими путями проведения, что Катя, подними ее даже ночью, четко покажет и расскажет по этой теме всю нужную, а после заданий хитрющего Али, еще и дополнительную информацию. Закончив свой ответ и показав на схеме все, что знала по этому вопросу, она с улыбкой подняла глаза на окруживших ее врачей и, сама не ожидая от себя, обратилась к Али:

– Вот примерно так выглядит проводящая система, но чего-то тут не хватает. Правда, Али Хасанович? Вы мне подскажете? – Она задорно, с прищуром посмотрела на него. Али сидел, онемев, губы его были сжаты.

«Браво!» – услышала она от одного из врачей. Все с восхищением перешептывались, и в открытую смеясь, смотрели на ливанца. Екатерина мгновение помолчала, а потом с еще большим задором, как будто только что сама открыла этот путь, громко произнесла:

– А вот с этой стороны может притаиться патологический путь кого-о-о? – Она снова выжидательно посмотрела на лицо Али, – Бах…ма…на, – по слогам, смеясь, продолжила она.

Ординаторская взорвалась дружным хохотом, Али тоже уже улыбался во весь рот. Кто-то из ординаторов попросил взять этот лист на память. Катька без сожаления протянула его в стену из белых халатов, собравшуюся вокруг их стола. Под восторги коллег она покидала ординаторскую, прихватив манометр и фонендоскоп, спешила на обход в свою палату. Али догнал ее в коридоре:

– Екатерина Владимировна, вы были сегодня на высоте. Если честно, я не ожидал, – голос его уже не звучал надменно.

Катька пожала плечами и с улыбкой глядела на него:

– Спасибо. В этом есть и ваша заслуга тоже, – откровенно сказала она.

Он остановил ее перед палатой.

– Я хочу вам сказать, насколько вы удивили меня сегодня. Такого полного ответа я не слышал ни от одного уважающего себя врача. Многие из них работают уже годы, но так и не знают досконально эту тему.

– Я не думаю, что это незнание делает их хуже. Они могут быстро все восстановить в памяти. А мне эту тему вы задали не больше двух недель назад, – глядя прямо ему в глаза, сказала Екатерина.

– У меня никогда не было такого ординатора. Я бы вам полностью доверил ведение больных. Давайте на «ты», если, вы, не против, – заходя в палату, уже шепотом произнес он.

Екатерина кивнула в ответ.

Школа женственности от Анжелы Валерьевны, мужества и терпения от Али Хасановича, самостоятельности и анализа в принятии правильного решения от Виктора Петровича, приобретения знаний и владения методами функциональной диагностики от Елены Васильевны, а также бесконечные конференции, дискуссии и разборы тяжелых больных незаметно трансформировали Катьку-домохозяйку в Екатерину Владимировну – врача-кардиолога. Она уже лихо консультировала больных из других отделений, вела самостоятельно, без Али, больных 10 палаты, принимала активное участие в дискуссиях и получала взамен одобрение со стороны своего сурового руководителя, чем очень гордилась.

Как-то во время очередной вечеринки Игошин попросил спеть по куплету любимых песен каждого присутствующего за столом. Пиршества в отделении устраивались охотно по поводу юбилеев и праздников с особым подходом к накрытию стола и выбору музыкальных композиций для танцев. Игошин так же любил хорошо отдохнуть не меньше, чем хорошо поработать. И всегда был заводилой в компании. Все дружно откликнулись на эту идею и под аплодисменты исполняли свои любимые песни. Екатерина обладала звонким, но не поставленным голосом, зато могла вытягивать сложные песни. В их с мужем компании считалось нормой петь песни на вечеринках, особенно русские народные. Когда очередь дошла до нее, она подняла бокал, произнесла тост в честь юбиляра и зазвенела своим народным голосом русскую, с переливающимися мелодиями, то понижая, то повышая голос, вкладывая всю свою душу и четко передавая эмоциональный фон песни. Она не отрывала взгляда от Виктора Петровича, который на глазах просто менялся в лице. Когда она допела, восторгам вокруг не было конца.

– Она еще и поет!!! – Услышала Катька со всех сторон и смущенно засмеялась в ответ.

Весь вечер она упиралась в прищуренный в ее сторону взгляд Игошина. После вечеринки остались самые приближенные к заведующему отделения. Когда Екатерина вместе со своей новой подругой Анжелой направлялась в гардероб, из кабинета заведующего высунулась голова «приближенного» и прокричала им вслед:

– Екатерина Владимировна, Анжела Валерьевна, а мы вас попросим остаться с нами.

Девушки переглянулись, но возвращаться не решались.

– Просим, просим, просим. Совсем на чуть-чуть. Ну, пожалуйста, не отказывайте своим коллегам в общении в неформальной обстановке, – голова подтянула за собой тело и распахнула настежь дверь в кабинет.

Екатерина и Анжела повернули назад. За столом они увидели Игошина, Али, врача палаты интенсивной терапии и пару кафедральных работников. На столе бутылка дорогого коньяка, коробка конфет, икра. Им предложили места около их руководителя со смешливыми замечаниями в его сторону, что конкурентов на красоту у него быть не может. Беседа была не на отвлеченные темы, обсуждалась совместная работа отделения с кафедрой, получение нового оборудования, обучение на нем врачей. Девушки тоже принимали участие в разговоре. Их интересовала жизнь в отделении так же, как и работающих здесь врачей.

Речь зашла о том, что нужно выращивать свои кадры, что с ними проще. Только где взять выносливых и трудолюбивых, вокруг одни хлюпики или потенциальные мамаши с продолжительным декретным отпуском. Игошин, принимая участие в разговоре, внимательно рассматривал дно в рюмке коньяка, разворачивая ее пальцами в разные стороны.

Развеселившиеся врачи наперебой осыпали девушек комплиментами, уже приняли в свой коллектив, продолжая разливать коньяк по рюмкам и выплескивать вновь родившиеся тосты. Екатерине нравилась эта компания, нравилось то, что она сидит среди своих коллег, нравились разговоры про медицину, нравилось, что к ней прислушиваются и соглашаются с ее точкой зрения. Она чувствовала себя здесь своей.

– Вот такие у нас проблемы, дорогие мои ученицы, – наконец Виктор Петрович поднял голову и по очереди посмотрел на девушек. – Ну, что скажете? – улыбнулся он. – Хотели бы работать в нашем отделении? Только работать, а не… сами понимаете. Вы уже знаете, что нагрузка колоссальная.

Анжела закивала головой. Екатерина окаменела, сердце сжалось: «Где он был раньше? Ведь это мечта для каждого молодого специалиста – работать в таком сильном научно-практическом центре», – в голове стучала и билась мысль о том, что принимать решение с ходу нельзя – здесь нужно думать, чтобы не ошибиться.

– Что задумались, Екатерина Владимировна? Я вам пока еще ничего не предлагаю, а только спрашиваю.

Катька очнулась от своих мыслей, и молча, смотрела ему прямо в глаза. В них была боль, усталость и что-то еще. Что же? И вдруг резануло сознание – одиночество! Он был одинок! Эта «кардиологическая супермашина», просчитывающая возможные ситуации исхода болезни до мелочей, знающая, умеющая, обучающая, исправляющая промахи и недоработки других, – принадлежит только своей профессии. Где его семья? Почему он сейчас не с ними? Сердце сжалось еще больнее.

– Нам очень интересно было посидеть с вами и принять участие в разговоре, – выдавила она из себя. – Новое оборудование – это здорово. Мы всегда должны стремиться к перспективам в своей работе, – улыбнулась она, не зная, что еще сказать.

– Сколько вам лет, Екатерина Владимировна? – вдруг, спросил Игошин.

– 32 года, – не моргнув, пожала плечами она.

Игошин откинулся на спинку стула и с изумлением осматривал ее.

– Этого не может быть! Я всегда четко определяю возраст, – закричал Али. – Скажи, что ты пошутила.

– Мне нечего скрывать. У меня все в жизни получилось поздно. Поздно поступила в институт, поздно закончила, поздно вышла замуж, родила ребенка и т.д., – она уже смеялась, глядя на обескураженные лица присутствующих.

Игошин смотрел на нее с восхищением:

– Я всегда чувствовал, что здесь что-то не так. Молоденькая, а рассуждает, как зрелый, ну, очень зрелый человек, – развел руками руководитель.

– Спасибо вам, Виктор Петрович, на добром слове, – продолжала улыбаться Катька.

– Но почему? Почему вы так поздно опомнились? Не разобрались сразу, в чем ваше призвание, или еще что-то? – спросил один из кафедральных врачей.

– Еще что-то, – ответила Катя.

Она коротко рассказала все свои жизненные этапы: медучилище, работа фельдшером в Графской больнице, армия (рассказ про которую всех поверг в шок), подготовительное отделение… и плавно подвела историю к своим 32 годам. Игошин ни разу не перебил, он с прищуром рассматривал ее во время рассказа и грыз ноготь большого пальца ладони. Обсуждали потом долго, чего можно было бы избежать, но пришли к выводу, что уже ничего исправить невозможно. И нужно ли? На улице уже был вечер.

– Ну что, пора коллеги, и честь знать, – поднялся первым Виктор Петрович. – Посидели мы на славу. Спасибо вам, девушки, за компанию. Спасибо вам, Екатерина Владимировна! – Он пристально смотрел на нее, пожимая на прощание ладонь.

Прощались, как будто расставались надолго, никто не хотел расходиться. Вышли гурьбой на улицу, еще все вместе стояли и, хохоча, рассказывали смешные истории.

VI

Катька не торопилась на маршрутку. Она знала, что дома ее никто не ждет. Муж на работе допоздна. Сына можно забирать из детсада в семь. Вечером при саде Сева посещал танцкласс, преподаватель была от него в восторге. Екатерина, прежде чем оставлять сына танцевать, посетила это занятие. Группа примерно из пятнадцати малышей одного возраста строго выполняла все указания педагога.

Мальчики и девочки, разбитые по парам, ровненько двигаясь, кружась и выделывая ножками и ручками замысловатые выкрутасы, вызывали в сердце столько умиления, что, глядя на них, Катька проплакала все занятие. «Как же все повторяется в жизни. Вот и мой малыш уже посещает танцевальный кружок, как и я в детстве», – думала она, стараясь скрыть слезы. «У меня тоже начались первые занятия в детском саду. Сколько мне было?.. Шесть… Да. Точно шесть», – вспоминала она. – «Пойдет в первый класс, и сразу отведу его и в музыкальную школу, как сама мечтала в детстве. Пусть у него будет то, чего не досталось мне когда-то, а дальше сам решит, нужно ему это будет, или нет. Хотя музыкальное образование никому не помешает. А еще хорошо было бы знать один из языков, лучше английский, тоже пригодится в жизни. Ох, не повезло тебе, мой золотой!» – усмехаясь своим мечтам, сквозь слезы размышляла Катя. В ней как в матери сочетались две противоречивые черты: порой безмерная строгость и безграничная любовь. За прошедшие три года этот ребенок, требующий постоянного внимания и днем, и ночью, забрал столько сил и так пошатнул нервную систему, что она готова была его занять чем угодно, только чтобы ему было интересно, и чтоб на уси-пуси был перерыв хотя бы на ночь.

Мальчику исполнилось всего три года, и из неусыпного крикуна он вдруг, как по взмаху волшебной палочки, превратился в послушного спокойного ребенка. Екатерина запомнила каждый день этой перемены. В течение всего одного месяца – апреля 1997 года, во время их отдыха в санатории матери и дитя в Сочи (каким-то чудом через Сашиных друзей эта путевка досталась им).

Сева стал спать не только ночью, но и днем, часа по три, ел без уговоров, начал говорить сразу предложениями и даже петь свою, на тот момент единственную песню про корову и молоко. Это был не просто перелом в жизни Катьки-матери, это был толчок вперед. Теперь она могла свободно отдавать себя любимому делу.

VII

Екатерина спешила на обход в свою десятую палату. Понедельник, за выходные поступили три человека. Али куда-то пропал. Она бестолку прождала его целый час. В то время сотовой связи не было. Что с человеком случилось или не случилось, можно было узнать не сразу, а как Бог даст. Ждать уже не позволяло время. С извинениями она влетела в палату, всех поприветствовала и сначала задала общий вопрос:

– Как настроение в палате? За выходные никто не испортил?

В ответ она увидела улыбки и услышала доброжелательные отзывы о проведении выходных дней.

«Ну, слава Богу!» – пронеслось в мыслях.

У нее была женская палата, восемь коек, восемь пациенток разного возраста, с разными характерами, с различной степенью тяжести, опять – таки, «различных» заболеваний. Объединяло одно – болезни кардиологического профиля и масса сопутствующих заболеваний, о которых надо не просто помнить, а знать, как их подлечивать, чтобы не вызвать обострения и с их стороны тоже.

Обычная палата, как и всякая другая, требующая самого малого – косметического ремонта, на то страшное для страны время разрухи и разорения в сфере здравоохранения. Да и не только здравоохранения. Разрушено было вокруг все, вплоть до жизни бывших советских людей.

Но это была Катькина палата, и поэтому ее больные, как она твердо для себя решила, должны находиться в лучших условиях. Новенькая клеенка, принесенная из дома, украсила облезлый стол. Старенькая вазочка под цветы, которая здесь казалась совсем не старенькой, дополнила натюрморт. Новые шторы на окно, выпрошенные у сестры-хозяйки за коробку конфет, а также дополнительные одеяла (на улице не весна) и цветное белье придали уют и радовали глаз, что, по мнению Кати, способствовало быстрейшему улучшению состояния больных.

Она каждый день с удовольствием приходила на обходы (да-да, обходы, так как их было два, а по надобности, и три). Первый – утром до начала процедур, второй – после обеда, перед уходом врача домой. Так решила сама Екатерина, потому что считала это правильным. Ее пациенты считали так тоже, им было приятно чувствовать постоянную заботу о себе. Ее не пугали очереди для больных в физиотерапевтическое отделение на процедуры, очереди на нужные обследования или дополнительные консультации. Она даже не знала, как выглядят журналы записи больных на все эти манипуляции. Сначала вместе с Али («За качество лечения своих пациентов отвечаешь только ты, никому не доверяй свою работу», – однажды сказал он ей), потом уже сама, она приходила в нужные отделения и лично договаривалась с врачами о лечебных мероприятиях для своих больных. Екатерина всегда была твердо убеждена в том, что пациент не может ждать, и помощь должна быть оказана в полном объеме. И порой получалось так, что ее только что поступившие пациенты приглашались на процедуры раньше, чем больные из других палат, находившиеся в отделении более продолжительное время, а то и выписывались, не дождавшись, с указанием в рекомендациях пройти то-то и то-то по месту жительства. А в деревнях, где они жили, много ли было того или другого?

Вся ее стремительная деятельность вызывала и удивление, и некоторое негативное отношение к ней со стороны других врачей, на мнение которых она реагировала всегда одинаково:

– Вам никто не мешает делать так же, если вы захотите, – говорила она голосом, не терпящим возражений.

– Но у нас не хватает времени разгуливать по больнице и договариваться о каждом. Есть, в конце концов, запись, – недовольно разводили они руками.

– А если бы это был ваш родственник, для него тоже была бы запись? – невозмутимо продолжала она, обескураживая своими аргументами.

В коридоре ее частенько поджидали пациентки из других палат с просьбой, чтобы их перевели в 10. Здесь она ничего не могла сделать. Всегда помня о медицинской этике и не желая никого ущемлять еще и в этом, она вынуждена была только разводить руками, а сердце в это время разрывалось на части от жалости к ним.

Но каким-то чудесным образом после очередной выписки она встречала в своей палате самых настырных уже на втором обходе. Как выяснилось, проход был прорублен с помощью дежурных медсестер. Катя решила не обращать на это внимания. «Я не имею права указывать им и делать за это замечания. Пусть будет так, как они хотят», – думала она.

Жалобы на нее Игошину не приносили результата, так как сам Виктор Петрович был на ее стороне. А Али Хасанович, который теперь знал, что его палата в надежных руках, позволял себе и вовсе пропадать без предупреждения неизвестно куда.

Екатерина с болью в сердце относилась к каждому пациенту, стараясь для него сделать все необходимое, как для самого близкого человека. Она не только их лечила, она учила менять образ жизни, привычное питание, отношение к своей болезни. Твердо убежденная в том, что болезнь – это не только наказание, но и испытание для того, чтобы изменить в жизни то, что мы делаем неправильно, она не уставала повторять:

– Время нахождения здесь вам дано не зря. Вы должны осмыслить или свое поведение, или изменить что-то в своей жизни, проанализировав до мелочей каждый свой поступок. Мозг должен постоянно искать: обидели ли вы кого, или с кем-то поступили подло. Вы можете сами все исправить в своей жизни. Конечно, болезнь уже есть. Но наша с вами задача – загнать ее в такой угол, чтобы она как можно реже напоминала о себе или совсем потухла.

Больные женщины, годящиеся ей в матери, или бабушки, не перебивая, слушали ее. Передавая им свои мысли и знания, она, то с горечью, то с радостью в голосе давала надежду каждой, кто попадал к ней на лечение.

***

Екатерина всем сердцем верила в Бога, верила в то, что только он ее Спаситель, что никогда в жизни она не достигла бы того, что сейчас имеет. В их с мужем семью прочно было поставлено на первое место исполнение заповедей Божьих, а уж потом «законов человеческих», соблюдение всех четырех постов в год, которые они очень ждали, ощущая, сколько сил им дается в конце каждого. В их доме с каждым годом появлялось все больше и больше православной литературы, которую они не просто прочитывали, а изучали. От икон на стенах, многие из которых были приложены к мощам святых, тоже шла необыкновенная сила и радость. Она видела спасение у Бога не только для себя, но и для людей, которые обращаются к ней за помощью:

– Самим вам будет тяжело перестроиться или что-то изменить. Идите в храм. Только там вам дадут то, что попросите. Ибо нет большей силы, чем та, которую вы там найдете. И это будет самое правильное в вашей жизни, – вкладывая в каждое слово как можно больше участия, не переставала твердить Екатерина.

Ну ведь кто-нибудь из них должен ее услышать! Конечно, не все. Ведь слушать и слышать – разные вещи. Но как же ей было приятно видеть в храме (на то время, всего-то пара храмов в городе чудом были восстановлены) своих выписавшихся совсем недавно больных. При встрече они обнимались как родные. Она с улыбкой выслушивала их сбивчивые рассказы, сокрушенные переживания о том, что трудно попасть к ней на лечение в такое хорошее отделение, и всем говорила, что с декабря будет работать уже в первой городской больнице.

А осталось недолго! С тяжелым сердцем Екатерина представляла расставание со своими новыми друзьями и гнала, гнала от себя эти мысли. «У меня еще есть время, еще месяц. И какой месяц! Хочу как можно больше разноплановых больных. Больше работы – больше знаний», – размышляла она.

В таком интенсивном режиме работы и пациенты менялись быстро. Понятие о выполнении койко – дня будоражило заведующего отделения, а через него и всех остальных врачей. У Али с Екатериной с этой стороны не было никаких недочетов. Они были, как на производстве – передовиками.

Каждое утро после пятиминутки Екатерина спешила в палату. В это утро она спешила быстрее обычного. Дежурный врач отчитался о поступлении в ее палату тяжелой больной, перечислив целую кучу диагнозов и осложнений.

– Почему не в ПИТе? – строго спросил Игошин.

– Острого ничего не нашел. Запущенная хроническая ишемия миокарда, плюс сердечная недостаточность. В анамнезе сахарный диабет, сахар – 12, – отвертелся дежурный.

Еще во время пятиминутки уже созрел план действий. Обычная история болезни, мало ли таких – Павлова Тамара Павловна, 67 лет. Но! Место жительства город Серый. Память вернула детский сад, детский врачебный набор, который принадлежал только ей, не без помощи ее любимой воспитательницы. «Неужели она?» – Катьку захлестнула волна нетерпения.

Екатерина сразу узнала ее. Конечно, постаревшая, похудевшая. Она лежала на спине, закрывшись одеялом до подбородка, глядя, не отрываясь, в потолок, когда Катя вошла в палату. Все больные отреагировали на приход врача приветствиями, та только медленно пошевелилась под одеялом и опять замерла. Катька тихонько подошла к ее кровати и встала напротив:

– Здравствуйте, Тамара Павловна, – сдерживая слезы, произнесла она, сжав ладонями перед собой железную спинку кровати.

Взгляд воспитательницы с трудом сфокусировался на ней.

– Здравствуйте, доктор, – тихо ответила она. Нахмурив брови, она всматривалась в лицо подошедшей к ней молодой женщины в белом халате.

– Вот видите, как все бывает в жизни. Росла я, и со мной рос подаренный вами белый халат.

Тамара Павловна, напряглась и с еще большим усилием всматриваясь, решила приподняться в кровати.

– Вам нельзя вставать, – взяла себя в руки Екатерина.

Она подошла к ней ближе и присела на край кровати, нашла ее руку под одеялом. Сколько прошло времени? 26 лет. Даже самый памятливый едва ли вспомнит.