Волжане. Люди Нижегородского края
Авантюристам несказанно везло. В своей вотчине они чувствовали себя маленькими царьками. Могли позволить себе то, что не дозволялось другим. «Их деятельность, — писал краевед Дмитрий Смирнов, — полная преступления, бесчинств и самого наглого попирательства человеческого достоинства, вошла в историю, как одна из самых мрачных страниц русского предпринимательства» (Смирнов Д. Н. Очерки жизни и быта нижегородцев XVII – XVIII веков. Горький, Волго-Вятское книжное издательство, 1971).
Себе ни в чём не отказывали
На берегу одного из прудов была заложена усадьба Баташёвых, построен огромный по тем временам трехэтажный дом-дворец, закатывались званые обеды. Однажды повар братьев Баташёвых Селиван сотворил настоящее чудо. На пасхальный стол было водружено изысканное блюдо – жареный лебедь. Когда стали разрезать фаршированную птицу, внутри оказались яйца, а в каждом яйце – мясо тушёного бекаса. Ещё один надрез – и вылетела стайка воробьёв – по числу гостей. На шеях воробьёв были прикреплены ленточки с именами и миниатюрными подарками. Нужно было только поймать птичку…
Дом Баташёвых, как писала Валентина Баулина в книге «Сады и парки Горьковской области», был украшен «декоративными деталями, созданными крепостными художниками и скульпторами, а также мастерами по художественному литью, приглашенными из Франции» (Баулина В. В. Сады и парки Горьковской области. Горький, Волго-Вятское книжное издательство, 1981). В «Экономических примечаниях к генеральному межеванию земель» 1810 года усадьба описывалась весьма подробно. Здесь был «регулярный сад с плодовитыми деревьями, овощи с оного употреблявшиеся для домашнего господского обиходу, и зверинец, в коем содержатся олени и дикие козы». В оранжерее росли диковинные растения: ананасы, абрикосы, лимонные и померанцевые деревья, виноград. Территорию парка украшали мраморные скульптуры, созданные по мотивам греческой мифологии, красивые фонтаны, висячие беседки, эоловы арфы, мраморные гроты. Аллеи парка были иллюминированы различными фонариками. Для развлечения гостей были сооружены качели… (ЦАНО).
Неугодных превращали в пар
Все это великолепие создавалось рабским трудом. «Рудокопатели, — писал будущий академик Иван Иванович Лепёхин, — в деловую пору получают на день по восьми копеек, а в другое время по пяти». (Лепёхин И. И. Дневные записки путешествия доктора и Академии Наук адъюнкта Ивана Лепёхина по разным провинциям Российского государства. Санкт-Петербург, издательство Императорской Академии наук, 1771—1805).
Столько же платили и работавшим на заводах. Этого едва хватало на прокорм семьи, а работать же приходилось порой по 20 часов — на сон полагалось всего четыре часа. Техники безопасности не было никакой. Каждый день кого-нибудь хоронили. А тех, кто пытался сказать хоть слово поперек хозяевам, переводили на домны, куда их сталкивали как бы нечаянно. Человек в какие-то доли секунды превращался в пар.
Не гнушались Баташёвы и фальшивомонетничеством. На них работала целая бригада мастеров в подземелье господского дома. Легенда, записанная В. Н. Морохиным со слов Зинаиды Алексеевны Прокофьевой в 1949 году, рассказывает, что «царице (Екатерине II, – С. С.-П.) кто-то об этом донёс, и она послала своих людей проверить, так ли донесли. Когда проверяющие приехали в Выксу, Баташёвы загнали своих фальшивомонетчиков в подземный ход, что якобы под главной аллеей парка находился, а вход в это подземелье приказал заложить камнями и наглухо замуровать. Рабочие эти там и погибли» (Нижегородские предания и легенды. Горький, Волго-Вятское книжное издательство, 1971).
Список преступлений Баташеёвых так велик, что не уместится на газетную страницу. Вот только один факт. Заручившись царским разрешением (есть основание полагать, что оно было поддельным) искать руду в любом месте, братцы таким образом мстили своим обидчикам. Посылали бригаду своих приспешников, и те перекапывали дворы, сады и поля не угодившего им человека. Однажды Андрей Баташёв пригласил своего соседа в гости — якобы для примирения. А пока шла беседа, дом помещика разобрали по бревнышку, вспахали землю и посеяли рожь. Вернувшись к своим родным пенатам, которых уже не было и в помине, сосед Баташёвых повредился рассудком (там же).
Чужими руками
До сих пор считается, что Баташёвы немало сделали для Выксы. Но, собственно говоря, сделали чужими руками. Пять искусственных озер-прудов, располагавшихся каскадом (нигде в мире такого нет!), соорудил крепостной мастер Марко Попов. Водяные мельницы, валы которых приводили в движение заводские механические устройства, сконструировал сын Марко Попова Василий, тоже крепостной. Цилиндрические меха — слесарь Колынин и мастер Ястребов. По расчетам и чертежам другого мастера, Максима Горностаева, заработала первая проволочная фабрика…
Не стоит, наверное, продолжать дальше. Фонд, учрежденный металлургами Выксы, не достоин носить имя садистов и мошенников. Они пролили столько крови и выплеснули в мир столько зла, что если их спрессовать, это будет сопоставимо с годовым выпуском чугуна на Выксунском металлургическом.
«ДОБЫЙ СТАРИЧОК»
В 1771 или в 1772 году в семье купца-солепромышленника родился будущий профессор российской словесности Григорий Николаевич Городчанинов. Забытый напрочь.
До середины позапрошлого века центральное место в гробнице Козьмы Минина в Ахрангельском соборе Нижегородского кремля занимала бронзовая доска с выбитой на ней надписью:
Россия похвала и вечна слава честь,
Се Минович Козьма здесь телом почивает, —
Всяк истинный кто Росс, да прах его лобзает.
Эти вирши, которыми восторгался тогдашний литературный гранд Гаврила Державин, были сочинены Григорием Городчаниновым. «Стихи Ваши поистине весьма живы, имеют в себе столь много огня и благозвучия, что везде Вам честь приобресть могут», — писал Державин Григорию Николаевичу за год до того, как благословил на поэтические подвиги Александра Пушкина (Михайлов О. Державин. Москва, издательство «Молодая гвардия», 1977).
Городчанинов к тому времени успел закончить Нижегородскую духовную семинарию. В 16 лет перевёл с французского авантюрную повесть «Жизнь и приключения одного молодого из знатнейших турков, или фортуна, играющая человеком». После этого поступил в Московский университет, который закончил в 1797 году. Это совпало с выходом в свет его повести «Добродетельный богач». Вскоре в журнале «Новые ежемесячные сочинения» были напечатаны его элегии, посвященные Овидию, которые, как утверждают литературные критики, послужили мотивом для рождения так называемого «Овидиевого цикла» Александра Пушкина. В том же 1797 году Григорий Николаевич перевёл с французского по заказу Главного управления почтовых дел многотомный труд аббата Рейналя «Философическая и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих Индиях». В 1805—1811 годах этот труд по приказу Александра I переиздавали неоднократно.
В 1798 году Городчанинов разразился «Одой императору Павлу I на новый 1799 год», рыцарским романом, героической поэмой «Рейнальд», комедией «Митрофанушка в отставке», пародировавшей знаменитую пьесу Фонвизина «Недоросль». За всё это он был пожалован золотыми часами с бриллиантами, которые Павел снял со своей руки, а за оду на восшествие на престол Александра I — массивным золотым перстнем «с императорским тиснением». Таких наград не удостаивался ни один стихотворец тех лет. Но надо прямо сказать: стихи Городчанинова стихами назвать трудно. Значительно большую ценность представляют его проза и переводы.
В 1805 году Городчанинова постигло несчастье. Сначала он овдовел, а потом вынужден был из-за тяжелого материального положения отдать на воспитание в чужую семью любимую свою дочь, которой несколько раньше посвятил «драматическое действие для детей» «Кукла Лизанька, или награждённое прилежание».
Отныне он всё своё время посвящает тому, чтобы заработать себе на пропитание. Но вскоре нищета кончается. В сентябре 1806 года его утверждают адъюнктом по кафедре красноречия, стихотворства и языка Казанского университета.
К сожалению, преподавательская карьера Григория Николаевича не заладилась с самого начала. Среди его студентов был, в частности, будущий писатель Сергей Аксаков, который, не жалея эпитетов, называл Городчанинова человеком бездарным и отсталым, «застывшем на образах Ломоносовского периода» (Темирова А. Певец семьи и Отечества. Журнал «Родина», 2005, №12).
Это действительно так. «Добрый старичок», как называли Городчанинова студенты, позаимствовав это выражение у автора до сих пор читаемого романа «Ледяной дом» Ивана Лажечникова (Лажечников И. И. Сочинения, т.12, Санкт-Петерьург-Москва, 1884), крыл почём чем зря и Пушкина, и Карамзина, и всех остальных, кто не вписывался в стандарты Ломоносовской эпохи.
В краеведческом музее Балахны (это родина Городчанинова) хранится его стихотворение, озаглавленное «К гражданину Минину». Начало его такое:
О, Минин! Гражданин родной моей страны,
Почтенной древностью мне милой Балахны,
Где первым бытия лучом я озарился,
У добрых сограждан где добрым быть учился…
Неужели это поэзия? Даже для современников пиита его слог казался архаичным. Но Пушкин, которого Городчанинов не любил всеми фибрами своей души, познакомившийся с ним в 1833 году, слушая его стихи, по свидетельству автора «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля, «несколько раз громко на всю комнату восклицал: «Прекрасно, превосходно!» (Даль В.И, Полное собрание сочинений. Санкт-Петербург, издательство Вольфа, 1897—1898).
Неужели Александр Сергеевич мог погрешить против истины? Или это была ирония?
СТРАННИК ПОНЕВОЛЕ
В 1787 году, в Санкт-Петербурге вышла в свет книга, вызвавшая шок среди читателей. Называлась она «Нещастныя приключения Василия Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: в Америке, Азии и Европе с 1780 по 1787 год».
Обобрали меня, обобрали…
Василий Баранщиков родился в семье бобылей Благовещенского монастыря в 1755 году. Дед его, Игнат, владел кожевенным заводом.
В отличие от своих братьев, Андрея и Ивана, Василий Баранщиков «упражнялся в торговом промысле», записавшись в купеческую гильдию. Товар продавал в разных городах (Здесь и далее цитируется по его книге «Нещастныя приключения…» — С, С.-П.)
В январе 1780 года с двумя возами кож он отправился в Ростов Великий. Но здесь его обобрали — еле-еле добрался домой без копейки денег. В Нижнем Новгороде его хотели упрятать в долговую яму кредиторы. И незадачливый купец пешком отправился в Петербург на заработки, чтобы расквитаться с долгами.
Белый раб
В столице Баранщиков договорился с генералом Петром Барабриком «быть на его отъезжающем во Францию с мачтовым лесом корабле матросом». Однако в Копенгагене его обманом заманили на другое судно, следовавшее в Пуэрто-Рико, и заковали в цепи.
Это был корабль датских работорговцев, охотников за живым товаром. И занимались этим промыслом они давно. В их лапы попал и великий земляк Баранщикова, Михайло Ломоносов. Только необычайная физическая сила, смелость и деньги спасли его — он сумел бежать, подкупив тюремщиков. А вот лекарю Федору Каржавину повезло меньше. В качестве белого раба его много лет держали на острове Мартиника, который считался французской колонией.
У Баранщикова денег не было. Никого подкупить он не мог. Его вместе с пятью немцами из Данцига и шведом из Гётеборга держали в трюме. Одна была надежда — на таможенную стражу. Если будет досматривать — пленники признаются, что их похитили. Но капитан датского судна сумел откупиться, досмотра не было.
Когда корабль вышел в море, Баранщикова и других его товарищей по несчастью расковали и заставили работать. Огни Эддистонского маяка растаяли за кормой.
Судно держало курс на Вест-Индию. В июне 1781 года оно пришвартовалось к причалу острова Святого Фомы. Это были тропики: с берега доносился аромат цветущего лавра и сандалового дерева.
Здесь Баранщикова ждал ещё один сюрприз. На него силком надели солдатский мундир и дали другое имя. Поэтому когда он принимал присягу на верность датскому королю, понимал, что тут можно слукавить. Ведь он расписался не своей фамилией.
Но гарнизонная служба на острове Святого Фомы продолжалась недолго. Вскоре сюда прибыло испанское судно, и супруге коррехидора (губернатора, — С.С.-П.) Пуэрто-Рико приглянулся высокорослый солдат атлетического телосложения.
— Мне нужен кухонный слуга для тяжелой работы, — сказала она мужу. — Купи этого московита.
И Баранщиков стал собственностью испанского дворянина. Вернее, собственностью его жены. Она хотела заполучить его в свои любовники.
Пуэрто-Рико
Ранним утром яхта коррехидора бросила якорь в бухте города Сан-Хуан — губернаторской резиденции. Здесь на Баранщикова наложили клеймо — а вдруг сбежать надумает? В планы губернаторши это не входило. Клеймо подскажет, кому он принадлежит, в конце концов.
Работа на кухне была действительно тяжелой. Надо было заготавливать дрова, чистить огромные медные чаны, носить пресную воду, разделывать мясо, выжимать из разных фруктов соки для прохладительных напитков, выносить золу и закладывать в очаг дрова на завтрашний день, чтобы они просохли.
Баранщиков осваивал испанский язык — по-немецки и по-английски он уже кое-что понимал. И однажды его предупредили: слишком уж это подозрительно, не готовится ли он к побегу. А если это так, беглец будет отправлен либо на свинцовый рудник, либо на соляные промыслы, где работают только смертники. Но хозяйка белого раба спустила дело на тормозах.
Прошло полтора года. Наступил сезон дождей. Доносчики не унимались. Дуэнья сеньоры губернаторши, Матильда, которая следила за хозяйством, стала шантажировать свою госпожу, требуя с нее деньги за молчание. Она была в курсе любовных свиданий своей госпожи с белым рабом. При этом гонорары все время увеличивались, и супруга коррехидора решила избавиться от Баранщикова. Она упросила мужа освободить его. Тот выполнил её волю.
И вот Василий — свободный человек. Он нанимается матросом на генуэзскую бригантину. Его покровительница тайком передаёт ему кошелек с деньгами.
Неудачный побег
1784-й год экипаж бригантины встретил неподалёку от Гибралтарского пролива. Но тут Баранщикова ждало ещё одно испытание. На его судно напали пираты. Это были турки. Они, не встретив сопротивления, в считанные минуты овладели бригантиной. Капитана убили, а матросов заковали в кандалы. Одних определили гребцами на галеры, а Василию снова отвели роль кухонного работника.
Но, оказавшись на берегу, Баранщиков сбежал. Шел, куда глаза глядят, втайне надеясь на счастливый случай. Увы, напрасно. Посланные за ним приспешники эффенди Али-Магомеда нашли Василия в караван-сарае и привели его к хозяину.
— Почему ты задумал бежать от меня? – спросил он. — Разве тебе не хватало пищи? Разве тебе плохо жилось?
Баранщиков знал, что побег жестоко карается. Маячил смертный приговор, и беглец пытался оправдаться. Бил себя в грудь, заявляя, что заблудился. Но ему, конечно же, не поверили. Приговор был суровый: сто палок по пяткам. После этого целый месяц Василий передвигался только ползком.
Вторая попытка
И все-таки он сбежал снова. На базаре смешался с разноплеменной толпой, добрался до портового города Хайфы. И тут увидел корабль с греческим флагом. Нанявшись на него матросом, Баранщиков попал в Яффу, а затем и в Иерусалим. После этого путь его лежал в Стамбул.
Два месяца поработал он здесь грузчиком. Российский консул его не принял. Общение с российскими купцами закончилось тем, что нижегородца как шпиона попросту сдали полиции. И стал Баранщиков… янычаром. Выбора попросту не было: либо смерть, либо служба наемником.
Янычару надо было жениться. Василию подыскали невесту, которую он видел только в чадре. Но зато ему позволили переселиться в дом будущего тестя, турка Махмуда. Вскоре состоялась и свадьба. Но жена шпионила за «урусом» и обо всем, что он делал или собирался сделать, докладывала отцу. Хотя никакого криминала за ним замечено не было. За девять месяцев пребывания в янычарском войске Баранщиков нёс караульную службу. Зато научился говорить по-турецки.
И тут счастье, наконец, улыбнулось. Он встретил русских дипломатом, направлявшихся в Россию. Они взять его с собой не могли, поскольку на границе сразу же возникли бы лишние вопросы, но растолковали Баранщикову, как через Стамбул попасть на Балканы. И Василий сбежал со своей службы прямо во время янычарского парада. На этот раз побег был успешным.
За долги расплатился гонораром
Он прошел Болгарию, Румынию и Польшу и был задержан на границе России секунд-майором Стояновым. Тот отправил Баранщикова на родину.
Но кредиторы требовали уплаты долга, а он к тому времени составлял 230 рублей. Пришлось продавать дом, а оставшуюся сумму нужно было погашать «на казенной работе» — на соляных варницах в Балахне. Так постановил городской магистрат, где старостой был… брат Василия Андрей.
Баранщиков обратился за помощью к нижегородскому епископу Дамаскину (Рудневу). Тот пожаловал ему 5 рублей и выхлопотал пропуск до Санкт-Петербурга. Здесь путешественник сумел издать свои «Нещастныя приключения…».
Книга вызвала огромный интерес и за три года выдержала четыре издания. Автор её получил гонорар, денег хватило, чтобы рассчитаться с ростовщиками. Каторжной работы на варницах Василий Баранщиков избежал. Вся его жизнь и без этого была каторгой.
СТАРЫЙ ДОМ И ЕГО ХОЗЯИН
Этот дом на улице Ульянова Нижнего Новгорода, возведенный в конце XVIII века, только однажды подвергся перестройке – в 1874 году. Но эта перестройка не была кардинальной. Здание сохранило свой первозданный облик и является редким памятником эпохи классицизма. Здесь жил епископ Дамаскин (Руднев), которого в свое время называли великим просветителем.
Он переводил летописи на немецкий
Дамаскина при крещении нарекли Димитрием. Отец его, Симеон, был человеком духовного звания, жил в Москве. В 12 лет он отдал своего сына учиться в Крутицкую семинарию, а в 1752 году перевёл его в Московскую славяно-греко-латинскую академию, которую несколько ранее посещал Михайло Ломоносов.
Девять долгих лет длилось это обучение. Димитрий прошёл полный курс словесных, богословских и философских наук, как свой родной, русский, знал греческий и латинский языки. Он был в числе лучших учеников, что подтверждает соответствующий диплом.
Его «распределили» учителем риторики и греческого языка в ту же самую Крутицкую семинарию в Московском Покровском монастыре. Здесь он пробыл почти четыре года, после чего его вызвала сама императрица Екатерина II — она уже была наслышана о «втором Ломоносове».
28-летнему Димитрию Рудневу предстояла весьма ответственная миссия: стать наставником для четырех лучших студентов духовных семинарий, которые командировались для стажировки в Геттингенский университет. И в 1766 году он отправляется в первую в своей жизни заграничную поездку. Будущий нижегородский епископ не знал, что эта командировка растянется ровно на шесть лет.
Студенты, над которыми «надзирал» Руднев, исправно посещали лекции, а ему самому было скучно. И он, в конце концов, тоже стал вольнослушателем. Изучил в совершенстве немецкий и французский языки, а затем и древнееврейский. Заинтересовался естественными науками: физикой, математикой. По просьбе профессора Гаттерера перевёл на немецкий язык «Повесть временных лет», правда, не полностью. Этот перевод был напечатан в 1771 году.
Засланец императрицы
Вернувшись в Россию, Руднев получил звание профессора философии и словесных наук, был посвящён в сан епископа. Перед этим, в 1775 году, он подает прошение о пострижении в монашество. И в том же году, в сентябре, был пострижен в Николо-Перервинском монастыре с именем Дамаскин.
С июня 1778 года Дамаскин исполнял обязанности архимандрита Заиконоспасского монастыря, был ректором Московской духовной академии и профессором богословия, членом Московской конторы Святейшего Синода. В 1783 году его перевели в Нижегородскую епархию.
Задача у него была архисложная: подавить молчаливое сопротивление старообрядцев, приобщить к истинной вере язычников — мордву, татар, марийцев, чувашей и других иноверцев. Надо честно сказать: с этой задачей он не справился, да, а общем-то, и не хотел..
Мой дом — моя крепость
Сразу же после приезда Дамаскин озаботился о своём жилье. Пригласил из северной столицы архитектора Якова Ананьина, который вместе с Растрелли участвовал в проектировании и строительстве Зимнего дворца в Санкт-Петербурге.
Ананьин был на три года моложе нижегородского епископа. Родился в 1740 году в семье каменщика. Но каменщика привилегированного. Уже в четыре года был зачислен в Контору от строения царских дворцов и садов. Когда вырос, работал в Ораниенбауме и в Москве. В 1773 году возводил под Тулой дворцы-усадьбы внебрачному сыну Екатерины Бобринскому.
После встречи с Дамаскиным Ананьин был назначен первым в истории Нижнего Новгорода губернским архитектором. И сразу же взял с места в карьер. Организовал местное производство кирпича, извести, белого камня. Разработал проекты и построил здание гостиного двора, один из корпусов которого сохранился и сегодня, перепланировал территорию кремля, построил вице-губернаторский дом, банковскую контору, два корпуса гарнизонных казарм, церковь Всех Святых, усадьбу купца Костромитина на Большой Покровке…
После того, как епископ справил новоселье в новом доме, он субсидировал строительство еще одного двухэтажного корпуса (ныне здание консерватории). И вот теперь мы имеем то, что имеем: и дом покойного епископа и здание консерватории.
Очерки бурсы по Дамаскину
Со староверами Дамаскин в открытую не воевал. Главное внимание он обратил на Нижегородскую духовную семинарию. То есть во главе угла поставил миссионерскую деятельность.
В губернии тогда было более тысячи храмов. И первым делом новый епископ повелел, чтобы священнослужители обучали грамоте своих недорослей «от осьми до 15 годов» и высылали их в семинарию. Ослушников Дамаскин грозился «более не допускать до степени священства» (ЦАНО). То есть путь даже в дьячки им был заказан.
Не мытьем, так катаньем, но цель была достигнута. Уже в 1785 году число семинаристов увеличилось втрое — со 160 до 450. Кроме того, в четырех уездных духовных училищах получали образование еще 250 человек. Они изучали не только богословие, но, как ни странно, историю и географию, философию, латинский и греческий языки. А Дамаскин ввёл еще и преподавание немецкого и французского, а также… мордовского, татарского, марийского и чувашского. Это была подлинная революция в образовании. Будущие священнослужители, обращая в христианство иноверцев, могли произносить проповеди на их родном языке. Между тем сам епископ корпел ночами над составлением «Словаря языков разных народов, в Нижегородской епархии обитающих». Один из экземпляров его был отправлен Екатерине, а другой хранится в библиотеке Нижегородской духовной семинарии. Он, кстати, содержит уникальные сведения о религиозных верованиях, традициях и обычаях народов Поволжья (ЦАНО).
Дамаскин собрал старопечатные книги в храмах, которые были обречены на слом. Некоторые из церквей интенсивно реставрировались. Из Казенной палаты было ассигновано на это дело около 5 тысяч рублей. Был составлен полный каталог всех семинарских книг, многие фолианты выписывались из Германии. Для обучения искусству переплетчика командировали семинариста в Москву.
…и вдруг руки у него затряслись
В Нижнем Новгороде Дамаскин прослужил епископом десять лет. Но в 1794 году его настигла болезнь. Судя по всему, болезнь Паркинсона, хотя Дамаскину было всего 56 лет. Руки его затряслись, он уже не мог проповедовать. И епископ запросился на покой. Местом своего последнего обитания выбрал Московский Покровский монастырь, где начинал свою духовную карьеру. Там 18 декабря 1795 года он и скончался.
В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ ОН БЫЛ «ШПИОНОМ»
1 января 1772 года в деревне Черкутино Владимирской губернии родился человек, которого называли гением русской бюрократии. Но судьба раскачивала его словно на качелях: то стремительно возносила к вершинам власти, то подвергала унижениям.