Дом культуры

5

…Трещина на кафельной плитке напоминала звезду. У Баревского она сейчас вызывала лишь одну ассоциацию – с десятью орденами «Алмазная звезда», хранившимися в ящике у него дома. Сам ящик был надежно припрятан за бачком унитаза. Узнай начальство об этом, Баревского по головке не погладили бы. Сочли бы подобный демарш пережитком, ненужными выкрутасами ИД-а. А ИД, как известно, настоятельно рекомендовалось использовать только для Дела. Но сам Андрей был уверен, что имеет право на это небольшое хулиганство – после всех тех неудобств, что приходилось терпеть. И всех его заслуг, конечно. Хотя, это тоже всего лишь капризы ИД-а, не более того. Раковая опухоль сознания. Как и та боль, которую он сейчас испытывал. Ее ведь тоже на самом деле не было. Все он ее создавал, ИД поганый, мощное оружие Андрея, которое его же делало беспомощным. И единственное преимущество заключалось в том, что сам Андрей, в отличие от большинства людей, знал о никчемности собственного ИД-а. И о том, что он сам наделен этим неудобным оружием временно…

…Весь мир, тем не менее, по-прежнему ограничивался треснутой плиткой. Поэтому Баревский собрался с силами и одним резким движением оторвал голову от пола. Рядом с трещиной-звездой на кафеле осталось загустевшее бурое пятно. Андрей потрогал разбитую губу и поморщился от боли. Потом пошарил рукой по кафельному полу в поисках очков. Они обнаружились неподалеку, одно стеклышко треснуло.

– Вот тварина! – с чувством выдохнул Баревский, надел разбитые очки и, постанывая, поднялся с пола. Ноги его не держали. Он оперся на стену, тяжело дыша. Из его носа, тоже расквашенного, смачно шмякнулась на пол густая капля крови. И растеклась еще одной звездой.

– Ну, товарищ полковник, – Андрей вытер нос рукавом и оглянулся. Но Полковника не было – очевидно, за то время, что Баревский валялся без сознания, он успел уйти. Это, конечно, опять ИД, но все равно Андрею было обидно. Раньше ему как-то удавалось избегать конфликтов с Полковником. Но сегодня тот дал волю рукам. Ну, и ИД-у своему в чем-то тоже. Да, в этом весь Второй. Ему есть за что держать зло на всех и вся. Но он хоть, в отличие от идеалиста и мечтателя Первого, делал дело, и многого достиг. Благодаря своей железной дисциплине, куда уж без нее! И того же он требовал от других. Непослушание тут же наказывалось. Баревский попытался мысленно оправдать себя. «Ну, пошалил немного, ну пошел на поводу у ИД-а своего», – думал он. – «Подумаешь, незапланированное впрыскивание! Сырье ценное, видите ли, разбазарил! Подотчетный семенной фонд! Зачем же сразу морду-то бить? И, кстати, с совоборотнями у нас сейчас напряженка. А концентрация у меня уже скоро восстановится»…

…С молодым явно было что-то не так. Он в последнее время слишком много стал себе позволять. И чего-то парень не договаривал, хитрил, гаденыш.

Баревский медленно брел по коридору Дома культуры, размышляя о том, что же могло случиться с его воспитанником. «Ведь Она же намертво привораживает, полностью подчиняет, – думал Андрей. – А этот словно способ нашел…»

Мысли Баревского прервал тихий звук плача. Он пошел быстрее, напряженно прислушиваясь к сдавленным всхлипам, и вскоре наткнулся на рыжеволосую девочку в белой футболке и короткой юбке. Девочка сидела на полу, обхватив руками колени, и плакала. Баревский почти сразу же узнал ее.

– Катя? – удивленно спросил он.

– Андрей Александрович? А вы-то здесь откуда?! – подняла зареванное лицо Катерина. С Баревским они были знакомы давно. Катя работала администратором в художественной галерее, куда Андрей регулярно приносил на продажу свои работы. Он же в свое время и показал Кате любопытный сайт Макса Кравцова…

– Ты чего это тут делаешь? – Баревский опустился на колени рядом с Катей и положил руку ей на плечо. – Ты как вообще попала-то сюда?

– Права была… Янка…, – шмыгая носом, пробормотала Катерина. – Не фиг было… соваться в дом этот… А мне Кравцов… план присла-а-ал! – и она снова разревелась.

– Ну, ладно, ладно, – Баревский осторожно погладил Катю по спутанным рыжим волосам. – Кравцов этот – полный придурок. Тщеславный и опасный. Он об этом месте ничего практически не знает, а все туда же! Популярность дешевая ему нужна, вот он сайт и создал. Пару раз заглянул в Светлое будущее, и уже считает себя спецом! А сюда нельзя без подготовки соваться! Ты хоть одна, надеюсь, в ДК залезла?

– Нет, – Катерина вытерла слезы рукавом. – Со мной подруга была. Яна. Мы потерялись… Я только вышла в коридор, а выход… найти не смогла… он пропал… И Янка тоже… пропала…

– Какая Яна? – Баревский нахмурился. – Яна Юдина? Журналистка?

– Угу.

– Ох, Катя, Катя… Поверила этому дураку Кравцову! Янке проще чуток, конечно, она про Дом культуры знает кое-что, я ей рассказывал…

– То-то она идти не хотела… А я, дура, блин, не послушала… Ну кто знал, что здесь так легко заплутать! Я просто на пару шагов отошла… а двери… нет уже… Исчезла… Скажите, Андрей Александрович, неужели здесь и правда есть выход в другое измерение? И я… мы уже там?

– Не исключено…, – Баревский, нахмурившись, посмотрел куда-то мимо Кати. – Этого я пока сказать не могу. Я тоже здесь не все еще изучил. Да это и невозможно… Но, у меня создается впечатление, что само пространство Дома Культуры имеет куда больше измерений, чем остальной наш мир. Не три, а четыре, а может даже пять или шесть. Причем, я подозреваю, что здесь многомерно не только пространство, но и время, как бы по-идиотски это не звучало… Но они всего не покажут…

– Кто они? Говорят, что его инопланетяне построили – ну, Дом культуры этот…

– Может, и инопланетяне… План дома постоянно меняется, логики никакой. Я где-то читал, что в нашем мире не три, а одиннадцать измерений, но только восемь из них настолько малы, что никакое движение там не возможно. А здесь все они вроде как раскрылись… Короче говоря, заплутать в этом Доме культуры – ничего не стоит.

– Так мы выбраться отсюда сможем или нет? – Катя встала, опираясь на протянутую руку Баревского. – И Янку найти?

– Насчет Яны – нечего тебе в данный момент сказать не могу. А выбраться вполне реально – я же здесь не в первый раз. Пойдем, у меня тут одна идея появилась, – с этими словами Баревский взял Катю под руку. Та едва заметно поморщилась, но послушно пошла вслед за ним по кафельному коридору.

Спустя некоторое время они уперлись в тупик. Стена, перед которой остановились Катя с Баревским, была покрыта не кафелем, а грязной облупившейся зеленой краской. На ней висела обшарпанная доска почета, на которой было восемь прозрачных кармашков для фотографий. Два из них пустовали, а в шести остальных находились абсолютно одинаковые черно-белые снимки. Изображали они одутловатое, заплывшее жиром лицо какой-то злобной тетки в строгом черном пиджаке и шишкой серых волос на затылке. Под фотографиями вместо подписей были номера от одного до восьми.

– Ух ты! – удивленно воскликнула Катя. – Это еще что такое?

– А ты разве не видишь? – как-то неожиданно томно спросил Баревский. – Доска почета, разумеется.

– Какая-то она странная…

– Это не важно, – прошептал Андрей, встал у Катерины за спиной и положил руки ей на плечи.

– Не надо! – Катя попыталась освободиться. – Мне неприятно!

– Важно другое, – Баревский сжал пальцы крепче, не обращая никакого внимания на Катины протесты. – Есть два вакантных места. Для таких, как ты. Тоже мне, женщины, блин. Идеальная схема эволюции для всех вас уже давно придумана.

– Что-что?

– А то, дорогая моя, что мне абсолютно по барабану, что ты с бабами спишь! – с этими словами Баревский буквально отшвырнул от себя Катерину. Девушка ударилась о стену и с тихим стоном сползла на кафельный пол.

– Товарищ Анубис, ваш выход, – ухмыльнулся Андрей и наклонился над девушкой…

…Прошло полчаса. Еще не стих хруст кафеля под удаляющимися тяжелыми шагами, а Баревский уже получил мощный удар в челюсть. Потом еще один – в нос. И напоследок – прощальный пинок ногой под ребра. Так завершилась для Баревского встреча с Полковником, который имел талант появляться неожиданно в разных местах Дома Культуры. Андрей остался лежать на полу без сознания…

– Ну и ладно, – художник поправил очки и, шатаясь, поковылял вдоль стены, слегка опираясь на нее кончиками пальцев. Дойдя до двери, он прочитал надпись на табличке. «Апплодисментная».

– Придурки. Что за название выдумали? – криво усмехнулся Баревский и открыл дверь. В «Апплодисментной» лежали кучей метлы, лопаты и тряпки. Там же валялась сгнившая фанерная доска с остатками золотистых букв «ска п ёта». На доске висело восемь пожелтевших фотографий. Только на них были изображены не лица толстых теток, а какие-то скульптурные девичьи головы – почти такие же, как у девушки с веслом в парке. Андрей, покопавшись, в куче мусора, извлек оттуда знамя. Точнее, от знамени остался лишь полуистлевший драный лоскут неопределенного цвета. Баревский без труда оторвал его от флагштока, увенчанного наконечником в виде копья. В центре его было отверстие—звезда. Андрей посмотрел на свет сквозь эту пентаграмму, и удовлетворенно кивнул:

– Чем я тебя породил, тем тебя и убью, – сказав так, он продолжил свой путь…

6

…Устав ждать Сергея, Ирма отправилась на его поиски. Она обошла Дом культуры по периметру, а потом свернула в парк. Половина фонарей на аллее, по которой она шла, была разбита, но и оставшиеся освещали путь неплохо. Жена Баревского была в этом парке не раз, и помнила практически все скульптуры, что попадались на ее пути. У пионера с горном не хватало одной ноги до колена и доброй половины головы. Лицо пышнобедрой девушки с младенцем на руках было залито синей краской, а на левой ягодице красовалась надпись «fuck ю». У рабочего в груди зияла дыра, из которой торчали куски арматуры. В конце аллеи маячила девушка с веслом…

…Первый раз Андрей привез Ирму сюда через два года после их свадьбы. К тому времени оба уже были наркоманами с солидным стажем. Правда, потом с Баревским случилось некое чудо. Андрей бесследно исчез, и Ирма была почти уверена, что ее ненаглядный благополучно помер от передоза в какой-нибудь подворотне. Но через месяц он неожиданно вернулся. Ирма с трудом узнала в госте тощего, бледного доходягу с синяками под глазами – таким еще совсем недавно был Андрей. Баревский не сказал ни слова, даже не поздоровался, лишь, хамовато усмехаясь, закатал рукав. Ирма тупо уставилась на гладкую, розовую кожу, с четким, словно реки на контурной карте, рисунком вен. Потом Андрей все так же молча взял жену за запястье и легонько тряхнул. Цыплячья рука Ирмы была синюшно-бледной, в мелких, местами гноящихся ранках. Точно такая же, как и у Андрея недавно… «Как?» – по своему обыкновению, одними глазами, спросила Ирма.

– Узнаешь, – продолжая ухмыляться, ответил Андрей, – Покажу тебе одну штуку…

С этими словами он резко ударил жену кулаком в живот. Ирма со свистом выдохнула и согнулась пополам. Баревский толкнул ее, женщина ударилась головой о стену и потеряла сознание…

…Ирма пришла в себя у подножья Девушки с веслом. Андрей сидел на корточках рядом и пристально, почти не мигая, смотрел на жену. Ирма попыталась что-то сказать, но губы ее не слушались. Не могла она и пошевелиться. Вокруг буквально на глазах темнело. Ирма уже с трудом различала фигуру Андрея, лишь статуя девушки с веслом излучала неяркий голубоватый свет. Баревский без особого труда перевернул Ирму на живот и с силой ударил ее ребром ладони между лопаток. И тут Ирма явственно ощутила, что Андрей достал из нее НЕЧТО… Какую-то часть ее самой – не тела, не души, а чего-то совсем другого. Ледяной ужас завладел всем существом Ирмы – ей даже показалось, что она слышит, как хрустят где-то внутри миллионы микроскопических кристалликов льда. Ей захотелось крикнуть, но, как в кошмарном сне, у нее не получилось издать ни звука. Из ее груди лишь вырвался с сиплым надрывным свистом воздух, здорово отдающий перегаром. Баревский еще раз ударил Ирму. И снова на свободу вылетела очередная порция воздуха. А потом Ирму стошнило. И сразу же, словно блевотина освободила дорогу звуку, Светлое Будущее огласилось истошным криком…

– Не сдерживайся! – раздался голос Андрея, гулко, словно из трубы. Больше он не произнес ни звука. Ирма, выпучив глаза, запрокинула голову. Ее взгляд уперся в пустые гипсовые глаза девушки с веслом. На миг Ирме показалось, что на белых, покрытых глубокими трещинами губах появилась язвительная ухмылка. А потом живот девушки начал надуваться на глазах. И тут Ирма поняла, что эта совковая богиня забеременела от вырванного куска ее, Ирмы, индивидуальности. И совсем скоро она произведет на свет чудовище. Но тут Андрей с размаху ударил жену по голове, и та потеряла сознание…

…Баревский встал, прикрыл глаза и некоторое время стоял, едва заметно шевеля губами. Потом он резко развернулся, обошел статую и поднял с земли кусок брезента. Под ним обнаружилась миниатюрная копия Дома культуры. Андрей осторожно взял макет и оторвал его от земли. Тот оказался полым внутри. Под Домом культуры находилась газетка, на которой стояла початая бутылка портвейна, а рядом лежал обкусанный с разных сторон батон черного хлеба. Баревский отставил макет в сторону, потом открыл небольшую дверцу в постаменте статуи и извлек оттуда граненый стакан, блюдце с гербом СССР и красную эмалированную звезду с серпом и молотом. Андрей разложил эти приборы перед собой, затем аккуратно отщипнул кусочек от батона, положил его на звезду, а ее водрузил в центр блюдца. Потом он примерно на четверть наполнил стакан портвейном. Сделав это, Андрей встал, подошел вплотную к статуе Девушке с веслом и с усилием провел пальцем по внутренней поверхности ее бедра. На пальце остался след известки и темный сгусток крови. Баревский улыбнулся и медленно провел рукой по куску хлеба, размазывая кровь по нему, а остатки растворил в портвейне.

– Ну, за воссоединение, – пробормотал Андрей себе под нос, взял блюдце со стаканом и вышел к Ирме. Та по-прежнему была без сознания. Баревский перевернул ее, достал из кармана скомканный красный флаг и положил жене на грудь, аккуратно расправив. Ирма тихонько застонала – она начала приходить в себя.

– Жаль, дорогая, ты не сможешь осознать величие момента, – покачал головой Баревский, взял с блюдца звезду и резко воткнул ее нижние лучи Ирме в подбородок. Она вскрикнула, и вымазанный кровью кусочек хлеба скатился прямо в ее открытый рот. Туда же Баревский вылил портвейн из стакана.

– Ну, вот и все, – удовлетворенно улыбнулся Андрей. Его жена снова застонала, из уголка ее рта стекла тонкая струйка кровавой слюны…

…После этого Ирма стала много пить, курила по три пачки сигарет в день, но к наркотикам больше не притрагивалась. А еще она практически перестала стареть – словно после встречи с гипсовой Девушкой остановились какие-то невидимые часы… О том, что Андрей сделал с ней тогда, Ирма никогда его не спрашивала. Мешал страх, животный и безотчетный. Ирме казалось, что как только она лишь попытается спросить, снова вся грудь ее наполнится жутким, никуда не выходящим воздухом, а каждую клеточку тела пронзят ледяные иголки…

…Странно, но на само Светлое Будущее ирмин страх не распространялся. Она несколько раз ездила туда с Андреем, и, пока он делал наброски скульптур, бродила по парку, не думая ни о чем. Ирме даже доставляло это удовольствие, наполняло ее неким покоем и умиротворением. Только к Девушке с веслом она предпочитала не приближаться…

Но сейчас Ирма безо всякого страха стояла прямо перед этим советским парковым шедевром. Девушка уже не представлялась ей жуткой беременной богиней. Грязный, потрескавшийся кусок гипса – вот и все, что видела Ирма. Ей показалось, что в знакомой фигуре что-то изменилось. Ирма подошла поближе, и с удивлением обнаружила, что в пьедестале статуи появилась дверь. Она толкнула ее. Раздался скрип, и прогнившая, висящая на ржавых петлях дверь отворилась. За ней была лестница, ведущая вниз. Освещала ее лишь красная аварийная лампочка.

– Дурдом! – сквозь зубы процедила Ирма, присела на корточки и закурила. Это была последняя сигарета, и жена художника, нервно смяв пустую пачку, выбросила ее куда-то в кусты. Ирма курила, глядя, как причудливо извивается дым в желтом свете парковых фонарей, освещающих аллею. Неожиданно, гудение одного из них стало громким и надрывным. Потом лампочка мигнула пару раз, раздался хлопок, и фонарь погас. А потом еще один. И еще. И еще. Когда вся аллея погрузилась во мрак, Ирма в сердцах швырнула недокуренную сигарету на землю и растоптала ее носком ботинка. Огонек окурка упорно не желал гаснуть, но Ирма все-таки добила его каблуком. Луна зашла за тучи, и теперь единственным источником света осталась красная лампочка у входа в подземелье. Ирма нащупала у себя под ногами железный прут – видимо, часть остова какой-то из статуй, подняла его, встала, резко выдохнула и вошла в дверь.

Спустившись по лестнице, она оказалась в неожиданно симпатичном коридоре. Он был хорошо освещен— на стенах на равном расстоянии друг от друга висели лампы, оформленные в виде факелов, и все ярко горели. Пол был вымощен разноцветной мозаикой, а сам коридор расписан в египетском стиле. Однако герои и сюжеты фресок пришли явно не с берегов Нила. Например, там были развернутые в профиль красноармейцы в буденовках, громящие белогвардейцев. А рядом – такой же «египетский», но вполне узнаваемый Владимир Ильич. Около него стоял бог Анубис и взвешивал его земные дела. Правда, делал он это на типичных совковых магазинных весах с характерным набором гирек. («Недовешивает, наверняка!» – мысленно усмехнулась Ирма). В таком же египетском стиле на фресках была представлена практически вся история СССР.

Правда, после полета Гагарина (его ракета находилась в папирусной лодке, которую тянула по небу священная корова с солнцем между рогов), начиналось нечто фантастическое. Советские космонавты встречались в небе с египетскими богами и получали от них какие-то шары и кристаллы. Дальше было изображено строительство дома культуры, такого же, как и тот, в котором сгинули Баревский, а затем и Яна с Сергеем. Боги со звериными головами явно благоволили строительству – из их ладоней на ДК устремлялись лучи света. На следующей фреске внутри уже построенного дома корчились в огне темные фигурки. А потом от них остались лишь искореженные скелеты, а из ДК стройными рядами выходили навстречу солнцу совершенно одинаковые люди с красными звездами во лбу. Дорога, по которой они шли, была вымощена костями.

Над этой демонстрацией трудящихся в лучах голубого пламени парил человек с тремя глазами. Лицо его показалось Ирме странно знакомым. Но вот только где она могла видеть трехглазого, жена художника вспомнить не смогла. На следующей картинке этот таинственный человек сражался на мечах с каким-то космонавтом, и на этой занятной фреске коридор заканчивался. В его торце была металлическая лестница, уходящая в люк на потолке. На самом люке было написано: Die DUSCHA, Der MOZGH, Der NERV. Ирма поднялась по лестнице и оказалась в маленькой комнате. И тут ее разобрал истерический смех. Ирма сползла по кафельной стене на кафельный же пол и обхватила руками один из гипсовых шаров. Эту комнату она уже видела – на рисунке своего пропавшего мужа, который всего несколько часов назад показывала Сергею. Имелось только одно отличие – на одном шаре размашисто и криво была намалевана кистью буква «А», а на другом – «D»…

7

…Яна и Макс, с опаской оглядываясь, вышли в коридор. Шаги становились все громче. Яна пошарила в своей сумке и вытащила оттуда газовый баллончик. И тут из-за угла медленно вышла женщина. Точнее, это была невообразимо толстая тетка. Ее массивные бедра при каждом шаге сметали пыль со стен не такого уж узкого коридора, а груди, похожие на два арбуза, устрашающе колыхались. Под слоновьими, волосатыми ногами трескалась кафельная плитка на полу. Одета тетка была в строгий черный костюм – юбку ниже колен и пиджак. На груди был приколот значок в виде красного знамени. Довершали образ мышино-серые волосы, собранные в шишку на затылке, одутловатое лицо, нос, похожий на свиной пятачок и злобные, маленькие, заплывшие жиром глазки, в упор смотрящие на Макса и Яну. Точно такая же тетка, как и на висевшей где-то в закоулках Дома культуры доске почета…

– Твою мать, – прошептал Макс и сделал несколько шагов назад. И вдруг тетка оскалилась и с неожиданным для своей комплекции проворством кинулась на него. Она моментально повалила Макса на пол, подмяв всей тяжестью своей туши. Треснувшие под нешуточным весом кафельные плитки впились Кравцову в спину. Он захрипел, и Яна тут же выпустила в тетку струю газа из баллончика. Но это на нее никак не подействовало. Она лишь зашипела, словно кошка, и, отпихнув Макса в сторону, бросилась на девушку. Яна успела отскочить, но тетка задела-таки ее своей рукой, оцарапав до крови ногтями локоть. Изрядно помятый Макс с трудом поднялся с пола и прыгнул на женщину сзади, обхватив ее за толстую шею, но та скинула его, словно пушинку. Кравцов ударился о стену и, обмякнув, сполз на пол, оставляя на кафеле красные потеки.

Тетка схватила Яну, сжав на ее шее пальцы-сосиски, оторвала от пола и придавила спиной к стене. У девушки потемнело в глазах, и она начала терять сознание. Но вдруг Яне в грудь ударила струя воздуха, а потом уперлось что-то твердое и холодное. Раздалось громкое шипение, и железная хватка женщины ослабла. Яна опустила взгляд и увидела, что между огромных грудей тетки торчит наконечник копья со звездой посередине. Из проделанной им дыры со свистом выходил воздух, как из лопнувшего воздушного шарика. Но крови почему-то не было совсем. Тетка медленно разжала пальцы, и Яна упала на пол. Толстуха рухнула вслед за ней, успев к тому времени существенно сдуться. Яна приложила руки к синюшно—красным отметинам на своей шее и посмотрела наверх. И тут она увидела своего спасителя. Это был невысокий худощавый рыжеволосый мужчина лет сорока, в круглых очках с одним треснувшим стеклом. Нос и губа у незнакомца были разбиты, под глазом красовался синяк, одна щека ободрана до крови, но при этом он довольно улыбался. В руке мужчина держал копье, которым и проткнул тетку. Она теперь складчатой шкурой лежала на полу, выпустив весь воздух.