Рыцарская академия. Книга 1
– Прости. Так почему ты решил, что башня пожарная?
– Так у Вас тут наверху огромная бочка нарисована. Вот я и подумал, если её наполнить водой, а в дно насыпать порох, то в случае пожара огонь подпалит порох; тот взорвёт бочку и вода затушит пламя.
Миних в изумлении приподнял брови:
– Так-так… Интересно. Где ты такое видел?
– Я сам придумал, – скромно признался Василий.
– Сам?!
– Да. Видел недавно, как на строительстве у работников сорвало у бочки дно, когда её поднимали на канатах. Вот и пришла в голову такая мысль.
– Начинить дно порохом? Слушай, а это гениально!! – всплеснул руками генерал-фельдмаршал, – Вот что, Василий-светлая голова! Садись-ка, за стол, бери грифель и зарисуй эту схему в виде чертежа. Это, я скажу тебе, открытие!!
Васька, польщённый похвалой, взялся за рисование.
– А я пока счёта перепроверю, – рассудил вслух Миних, вынимая из конверта, принесённого Микуровым, пачки бумажных листов. И уселся перед бюро, внимательно перечитывая каждую строку. Иногда брал мел и делал проверочные вычисления на грифельной доске:
– Люберасу доверяй, но проверяй! А будь моя воля, я бы шведу в России не доверял вовсе, – бормотал он между делом, – Obwohl ich selbst deutscher (хоть и сам я немец).
Услышав его бормотание, Василий не удержался:
– Христофор Антонович. Entschuldigen Sie meine Frage, aber Woher Sie stammt? (Простите, мой вопрос, но откуда Вы сами будете родом?)
– Из Ольденбурга, – ответил тот и похвалил кадета, – А у тебя хорошее произношение!
– Спасибо.
– Что, Микуров, как кадетам в Академии языки преподают?
– Скверно.
– Отчего?
– Учителя по-русски ни бельмесы. Одна зубрёжка. Мне, конечно, оно без надобности. Я на четырёх языках изъясняться могу. Отец обучал. Хочу вот ещё турецкий освоить.
Миних усмехнулся:
– Ишь, ты! Никак с турецким султаном воевать собрался?
– Ну, а вдруг?
– Мой тебе совет: начни с польского!! Нынче у нас там козырный интерес! Смекаешь, о чём говорю?
– Нет, – растерянно признался тот.
– Эх, ты, Микуров! Запомни! Хочешь построить успешную карьеру – вникай в политику. Кто владеет сведениями, тот владеет миром! Ну, что? Нарисовал?
Василий протянул учителю чертёж.
– Дельно изобразил. Молодец! – похвалил Миних, внося грифелем собственные поправки в его рисунок.
– Христофор Антонович, а это правда, что Вы один Ладожский канал построили?
Миних рассмеялся:
– Ну, это ты хватил, Микуров! Разве может человек в одиночку канал построить?!
– Но ведь все расчёты Вы сделали?
– Это верно. Сделал.
– А можно посмотреть? – прошептал Василий.
– Чертёж? – удивился тот, – Конечно, можно. … Постой-ка, где же он? Ага! Вот. Гляди, коли хочешь.
И Миних, вынув из тугого чёрного тубуса бумажный свиток, раскинул его на пол. И тот лёг почти через весь кабинет, точно полотняная дорога. Васька чуть не задохнулся переполнившим его восторгом:
– Ух, ты! Вот это мощь…, – пробормотал он, – Силища!!
Бурхард Кристофор Миних происходил из бедной ольденбургской семьи и всего достиг собственным умом, усердием и талантом. Он был приглашен на русскую службу как инженер-гидростроитель для постройки Ладожского канала, который русские строили-строили, да так и не построили. А Миних приехал – и построил. Копать, конечно, было кому и без Миниха. Но надо было копать с умом; глубины соблюсти, перепады высот. Построенный Ладожский канал был крупнейшим гидротехническим сооружением того времени в мире; подумать только, 117 километров, со шлюзами и мостами!
Не успел Миних одну идею осуществить, как перед ним уже другую задачу поставили. После того, как двор юного императора Петра II в Москву переехал, Петербург вроде как и не нужен стал. И оставили Миниха в городе главным – пущай дальше в болотах копается, раз любитель такой.
Деятельный Миних всячески старался поддерживать опустевшую столицу. Он неутомимо давал обеды, балы, празднества в торжественные дни, делал смотры войскам, парады при спуске судов. И, помимо развлечений, неукоснительно внедрял в жизнь петровский план строительства Петербурга.
Анна Иоанновна, вступив на престол, решила вернуть столицу в Петербург. И Миних в кратчайшие сроки подготовил праздничное пышное торжество по случаю прибытия государыни и её двора, разыграв на Неве целое ледовое представление.
Императрица осталась довольна. Ей понравился трудолюбивый, умный и талантливый немец. И она предоставила простор его организаторскому гению. Едва внедрив в жизнь проект первого военно-образовательного учреждения Рыцарской Академии, Миних переключился на строительство и перестройку военных крепостей Петербурга, в первую очередь Кронштадта и Петропавловской. И делал это быстро и грамотно, следуя современным взглядам инженерной мысли.
Тут же императрица поручила ему провести реформу вооруженных сил в империи. И он вновь с рвением взялся за дело, умно и кропотливо заменяя петровскую «табель о рангах» новыми армейскими штатами. Под его руководством родились тяжелая конница и гусарские части. Из-под его пера вышли военные приказы о преобразованиях, которые во многом определили дальнейшие победы русского оружия. Кажется, не было предела его талантам.
Анна Иоанновна высоко ценила Миниха, не забывая осыпать наградами. В кратчайший срок он сделал головокружительную карьеру. Сперва стал командующим всей артиллерией и инженерными войсками империи, затем президентом военной коллегии, а в прошлом году был удостоен нового звания генерал-фельдмаршал.
Распрощавшись с Минихом, Василий вышел на улицу и остановился, запрокинув голову, чтоб ещё раз полюбоваться диковинной лепниной на фронтоне здания. Отступая назад, он нечаянно натолкнулся на некоего господина, который тоже глазел на чудо инженерной мысли.
– Скажите, юный отрок, это и есть дворец Миниха? – неожиданно спросил он.
– Да. Верно, – ответил Василий, и добавил не без гордости, – Христофор Антонович сам спроектировал этот дворец и сам построил!
– Невероятно талантливая и разносторонняя личность этот Миних! – заметил молодой господин и покрутил пальцем жемчужную серьгу, поблёскивающую в правом ухе сквозь пряди парика.
Микуров отступил на несколько шагов и покосился на незнакомца. Господин, явно, был из знатных дворян, о чём говорил его наряд: дорогой парик, присыпанный перламутровой пудрой, багряный с отливом бархатный кафтан и парчовый вышитый золотом камзол, а так же башмаки из тонкой кожи с серебряными пряжками. От него за несколько шагов пахло духами. Мужчина держался галантно, был молод, красив лицом и обладал мягким бархатным тембром голоса. Но при всей своей внешней красоте, отчего-то, показался Василию неприятным.
Пока Микуров разглядывал незнакомца, на набережную въехала карета и остановилась прямо за спиною молодого господина.
– Что это Вы зазевались, друг мой? – спросил его из кареты строгий мужской голос на немецком языке, – Так ведь недолго и под лошадь угодить!
– Засмотрелся, Ваше Сиятельство, – тоже на чистом немецком наречии ответил тот, – Вы только взгляните, как роскошно живёт наш новоиспечённый фельдмаршал! Точно это он в Петербурге король!
– Тому, кто высоко взобрался, больнее падать. Садитесь же! Не привлекайте внимания!
Красавец-дворянин распахнул дверцу кареты и ловко запрыгнул внутрь. Кучер незамедлительно хлестнул лошадей.
Микуров разбежался и вспрыгнул на запятки; отчего бы не прокатиться до Академии на чужой карете? Всё быстрее, чем пешком топать! Присел и затаился.
Карета катилась. А голоса двух таинственных пассажиров были отчётливо слышны сквозь дощатую стенку.
– Пишут ли Вам братья? – спросил хозяин кареты, – Может, есть новости от Фридриха?
– Мой брат Фридрих немногословен. Последней новостью от него месяц назад было то, что в личном разговоре с примасом Потоцким ему удалось доподлинно выяснить, что тот принял сторону Лещинского. Ну, да Вашему Сиятельству это должно быть известно не хуже моего.
– Да уж, удивил нас примас! Никто не ждал такого подвоха от соотечественника.
– Очевидно, карманы его рясы хорошо оттянулись под тяжестью французских луидоров.
– Уверен, не без этого!! Флери не скупится на то, чего сильно желает.
– Я слышал, государыня Анна Иоанновна отправила ему грозную грамоту с требованием исключить Лещинского из списка кандидатов на польский престол.
– Да. Я собственноручно составил сей документ.
– И какова была реакция Потоцкого?
– Почуяв, что запахло жареным, он стал рьяно склонять шляхетство к присяге Лещинскому угрозами и деньгами!
– Ах, вот как?
– И развернул воинственные приготовления такого масштаба, что мне пришлось в ответ попросить Вашего брата Карла переместиться с военными укреплениями из Берлина в Варшаву, дабы охладить пыл не на шутку разгулявшегося временщика.
Услышав про Варшаву, Микуров напряг слух. Ведь только что Миних сказал ему, что в Польше нынче сосредоточен главный интерес, и настоятельно велел вникать в политику.
– Очевидно, это перемещение и встревожило примаса, раз он незамедлительно провёл сейм по предварительному избранию кандидатуры короля.
– Это мне уже известно.
– Тогда Вы, наверняка, знаете и о решении сейма?
– Знаю, друг мой.
– И каково оно?
– Сейм постановил избрать в короли природного поляка и католика, не имеющего ни своего войска, ни наследственной державы и женатого на католичке. И это более скверно, чем я предполагал, – Василий услышал, как невидимый господин нервно постукивает чем-то по днищу кареты (очевидно, тростью).
– Однако, это ещё не всё, – возразил собеседник, – Братец Карл написал мне, что, когда нужно было подписать статьи сейма, часть выборщиков отказалась это сделать.
– А вот это интересно!! – радостно встрепенулся тот, – Кто они?
– Князья Вишневецкие, Любомирские и Радзивилл.
– Что ж, неплохо! Теперь этим господам без могущественного покровительства не обойтись. Так что, бьюсь об заклад – в скором времени они дадут о себе знать. И поддержка шляхетства развяжет нам руки!
– Вы говорите о военном вмешательстве?
– Флери полагает, что любые идеи можно купить за золото. Придётся убедить старика в том, что любое золото становится послушно свисту пушечных ядер!! На всякий случай, наши полки уже сосредоточены у польских границ!
– Только наши? А как же «Союз трёх чёрных орлов»?
– «Чёрные орлы» в союзе редеют. Вспомните, чем закончились недавние переговоры Карла в Берлине.
– Да, ваше Сиятельство, Вы правы. Кайзер Прусский лишь на словах был горазд выдвигать кандидатуру младшего сына на польский престол. На деле же все попытки заставить его подкрепить договорённость на бумаге зашли в тупик.
– Вот видите! А другой «чёрный орёл» елозит от мысли, что потомство саксонского курфюрста имеет больше прав на австрийское наследство, нежели он сам! К тому же кардинал Флери нынче активно втягивает его в войну, отвлекая от польского вопроса.
– Вы допускаете, что и цесарь Австрийский может уклониться от военных действий в Польше?!
– Пусть только попробует! Не зря же мы отдаём за их Бевернского принца нашу маленькую принцессу – будущую матушку будущего императора! К тому же в отстранении Лещинского от польской короны австрийский император заинтересован не меньше нашего.
Карета подъехала к Рыцарской Академии и остановилась у заставы наплавного моста. Кучер бросил монету, расплачиваясь за проезд.
Василий спрыгнул с запяток. Потоптался на месте. Но вдруг неожиданно передумал идти к воротам Академии, а припустился бегом за каретой. Догнав её на середине моста, вновь ухватился за подножку и пристроился на запятках, навострив уши.
Пассажиры, не подозревая о незримом участнике их разговора, продолжали беседу.
– … так это нахождение Бюрена в гуще событий, – услышал Василий окончание фразы молодого собеседника.
– И Вас это тоже удивляет?
– Признаться, да. Отчего он вдруг покинул тёплое крыло государыни и трётся в Варшаве между иноземными посланниками? Ведь у него нет ни военного опыта, ни способностей к дипломатии!
– Зато есть отменный нюх!! Не обольщайтесь, глядя на то, как наш фаворит улыбается и перед всеми заискивает. Этот курляндец не так-то прост!
– Полагаете?
– Вот помяните моё слово! Он построит головокружительную карьеру! Передайте братьям, чтоб были с ним осторожнее. В этой заварушке Бюрен намерен отхватить себе добрый куш. По моим расчётам он метит на титул герцога Курляндского.
– Сын конюха?!
– Чему Вы удивляетесь? Это Россия, мой дорогой друг. Сын пироженщика здесь стал Светлейшим князем, крестьянская девчонка – царицей. Отчего же сын конюха не может стать герцогом?! – он усмехнулся, – К слову сказать, я и сам был сыном бедного лютеранского пастыря. Не делайте такое лицо, будто Вы этого не знали.
Съехав с моста, кучер остановил карету возле церкви Исаакия. Микуров спрыгнул, отбежав на безопасное расстояние и спрятался за строительную насыпь. Увидел, как собеседники распрощались. Молодой красавец-дворянин вышел, и направился пешком прямо. А карета повернула вправо на набережную и почти сразу остановилась – у второго от угла каменного дома.
Василий издали наблюдал, как из дома выбежал слуга, почтительно открыл дверцу кареты, разложил ступеньки. Опираясь на его руку, из кареты вышел господин с тростью. Издалека он показался Василию совсем не старым: невысокого роста, слегка полноват, в скромном кафтане и шляпе из чёрного сукна.
– Микура!! – грянуло вдруг у него над самым ухом.
И в тот же миг на него обрушился Лопухин, гробастая друга в крепкие объятья. Рядом возник сияющий улыбкой Голицын, сжимая в руках два огромных бумажных куля, доверху набитых сахарными леденцами.
Василий опешил:
– Лопух… Митяй… Вы как тут оказались?! И откуда столько сладостей?!
– Слушай, Микура! Мы сейчас тебе ТАКОЕ расскажем!!!
– Погоди, – осадил друга Василий, – Лопух, видишь карету возле дома на набережной? Не знаешь, чей это дом?
Ванька пригляделся внимательнее:
– А-а… Этот. Знаю, конечно! Канцлера Остермана. Да, бог с ним, с канцлером! Слушай, с нами сейчас такое приключилось!!
И приятели в обнимку пошли назад через мост, в ярких подробностях описывая Василию историю про поимку чижа и встречу с государыней-императрицей и племянницей-принцессой.
– Вот вы гуси кучерявые!! Ну, даёте!
– А Митяй, представляешь, с одного взгляда обаял царицыну племянницу. Она так и сказала! Смотрите, говорит, тётенька, какой красивый мальчик! – глумился Лопухин, пересказывая всё Василию.
– Да, ну?!
– Ага! Он от счастья осоловел, и чижа ей отдал вместе со шляпой!!
– И сердцем в придачу! Да?
– Не болтайте глупостей! – возмутился Голицын.
– Да, ладно! Небось, уже мечтаешь, как на балу в Академии её на танец будешь приглашать?
– И не думал даже.
– А чего понурый такой?
– Шляпу жалко.
– Не дрейфь, свиристель! Шляпу новую купишь!!
– А, вообще, Митяй, ты прав, что замахиваешься на царицыну племянницу! – Василий уронил руку ему на плечо, – Пока бабы на троне, первыми людьми в государстве будут их фавориты!!
– Верно! – подхватил Лопухин, – Так что, дерзай, Митяй! Окучивай будущую матушку будущего наследника!
– Ох, наподдал бы я вам! – огрызнулся Голицын, – Да руки заняты!
дом Екатерины Иоанновны, герцогини Мекленбургской
Тем временем, императорская племянница Анна-Лиза, закончив прогулку, торопилась вверх по ступеням в свою комнату. Ей не терпелось скорее выпустить чижа в клетку и хорошенечко его рассмотреть.
На втором этаже с материной половины доносился заливистый смех. Очевидно, в отсутствие дочери, к ней пожаловал с визитом лейтенант Михаил Белосельский. И они весело проводили время. Встречаться с матерью и её сожителем девочке вовсе не хотелось, и она тихонько на цыпочках постаралась прокрасться мимо.
Но не успела. Двери материной комнаты неожиданно распахнулись, и оттуда вывалилась разрумянившаяся от хмеля Екатерина Иоанновна:
– Фимка!! – зычно крикнула она, – Что-то пучит меня с капусты. Неси ещё пунша! – и наткнулась взглядом на дочь, – О! Лизка вернулась… Что? Прокатилась с государыней? Чего это у тебя? Шляпа гвардейская?… Ты что, по казармам шлялась?! Миша, ты погляди! Лизка гвардейскую шляпу домой приволокла!!
И Екатерина Иоанновна зашлась от смеха, хватаясь руками за живот.
– Меня теперь зовут Анна, – напомнила ей дочь, обижено поджимая губы.
– Ах, да! Конечно. Как я могла забыть?! – наигранно всплеснула руками мать, – Анна Леопольдовна, Ваше Высочество. Простите, великодушно. Как Вас там… госпожа будущая мать будущего наследника!
И насмешливо расшаркалась в неловком поклоне:
– Слышишь, Миша! А я тогда кто? Мать будущей матери будущего наследника?! – тут же фыркнула и разразилась новым приступом смеха, хватаясь за бока, – А ты, Миша, возлюбленный матери будущей матери…
Анна не стала слушать продолжение её насмешки и спешно прошла в свою комнату, нарочито громко захлопнув дверь.
Там она осторожно выпустила чижа в большую круглую клетку. Птица забилась испуганно, заметалась, наскакивая на железные прутья.
– Ну, что ты, глупенькая, – ласково сказала ей принцесса, – Страшно тебе? Не бойся. Я тебя не обижу. Я буду тебя кормить. Буду с тобой разговаривать. А ты будешь для меня петь.
Она заботливо насыпала ей в кормушку семян и села рядом, подперев ладонью щёку, задумалась о чём-то своём.
Анна-Лиза родилась в семье Екатерины Иоанновны и Карла-Леопольда Мекленбургского, которых поженил царь Пётр Алексеевич желая, закрепиться русскими войсками в Мекленбурге для охраны морского пути от вражеской Швеции.
Свадьбу сыграли в пограничном городе Данциге. И молодые уехали в Росток. Карл-Леопольд обладал незавидной репутацией. Ему на ту пору исполнилось тридцать восемь лет, и он был дважды женат, но с обеими супругами развёлся. В Европе за ним ходила слава великого скупердяя и скандалиста. Он страшно ревновал новую супругу, обращался с нею грубо и жестоко. Да и нрав Екатерины Иоанновны был далеко не покладистым. Русская царевна любила повеселиться и похохотать от души, что противоречило немецким понятиям о нравственности. На строгие запреты мужа она отвечала дерзким словцом. Их семейные ссоры слышал весь замок. Придворные «за глаза» прозвали молодую хозяйку дикой герцогиней. Через два года Екатерина родила дочку, которую, по немецкому обычаю, назвали Елизавета-Катарина-Христина.
Но муж ждал мальчика-наследника и рождению дочери был совсем не рад. К тому же Екатерина Иоанновна после родов долго болела и не могла больше забеременеть. Супруг злился и даже высказывал подозрения, что это не его дочь.
Она скандалила с ним, плакала и бесконечно писала письма в Россию матушке и дядьке Петру Алексеевичу, умоляя разрешить ей вернуться домой и развестись с ненавистным мужем.
Наконец, разойдясь в политических соображениях с герцогом Мекленбургским, царь Пётр разорвал дружеские отношения и прекратил выплаты ему субсидий. Герцог стал открыто обвинять супругу, что вынужден содержать её с дочерью. Екатерина усмотрела в этом повод избавиться от мужа и, собрав трёхлетнюю Лизу, бежала в Россию. Официального развода с Мекленбургским герцогом так и не было, но с тех пор супруги больше никогда не виделись.
Здесь в России её с распростёртыми объятиями встретила мать и поселила вместе с внучкой у себя в Измайлово в Москве. Через год, похоронив матушку, Екатерина с дочерью остались жить в её поместье. Восемь лет провела Лиза в московской усадьбе, где жизнь текла совсем иначе, чем в столице.
Екатерина Иоанновна поправилась, забыла о том, как терпела лишения и побои от мужа, и вела теперь фривольную жизнь, снискав славу весёлой вдовы. Ела и спала вдоволь, смеялась, плясала, крутила романы с офицерами. И совершенно не заботилась о воспитании дочери, которая росла замкнутым и тихим ребёнком. Лиза рано выучилась читать, и всё время проводила с книжкой. Читала она одни французские романы – де Скюдери, Сорель, д Юрфе, Корнель, Расин – в которых прекрасные дамы влюблялись в благородных рыцарей. Истории эти были полны сентиментальностей, любовных мук и страданий от разлуки.
Девочка жила в придуманном ею мире, в ожидании прекрасного принца, за любовь к которому она была готова пострадать и, если потребуется, даже погибнуть. Но вокруг неё жизнь была совсем иная – простая, грубая, безвкусная, неинтересная для неё жизнь, в которой не было ни подруг, ни принцев.
Неизвестно, чем бы кончилась её жизнь в Измайлово. Должно быть, матушка выдала бы её замуж за какого-нибудь московского дворянина. И она прожила бы с ним весь свой век в окружении детишек и прислуги. Но судьба распорядилась иначе. Ей было одиннадцать лет, когда сестра матери Анна Иоанновна была провозглашена императрицею. А через два года они покинули Измайлово и вместе с императорским двором переехали в Петербург.
Там Анна Иоанновна поселила их в большом каменном доме рядом со своим. Дальше – больше. Поскольку у государыни не было рождённых в браке детей, она объявила племянницу фактически своей наследницей; её будущему ребёнку вся страна присягнула на верность, как императору Российскому. И тихая скромная девочка Лиза в одночасье сделалась самой завидной в мире невестой.
Матери Екатерине Иоанновне, погрязшей в утехах, было недосуг окрестить дочь в православие; та с рождения была в лютеранской вере. А тётка тут же вызвалась исправить это недоразумение и пожелала стать крёстной матерью племянницы. Вот только при крещении категорически отказалась давать девочке имя Елизавета. В её окружении уже была одна Елизавета – дочь царя Петра, которую Анна Иоанновна на дух не переносила и держала в строгости и бедности. Поэтому Лизе было решено дать имя её крёстной матери – Анна.
Не откладывая дела в долгий ящик, тут же встал вопрос о поисках супруга. Преданный друг императрицы старший брат Левенвольд поехал в Европу искать жениха для Анны-Лизы. И нашёл! Поговаривали, что генералу австрийский двор щедро заплатил, чтобы он остановил свой выбор на юном принце Антоне-Ульрихе Брауншвейг-Беверн-Люнебургском.
Его родная тётка была супруга нынешнего австрийского императора Карла VI. А сестра недавно вышла замуж за наследного принца Прусского. Так что, через такого жениха можно породниться сразу с двумя царствующими дворами Европы. А родственные связи в политике играли немаловажную роль. К тому же канцлер Остерман настойчиво уверял государыню, что, из-за сложившейся обстановки в Польше, России сейчас просто необходимо заручиться поддержкой Австрии и Пруссии. И эта свадьба будет как нельзя кстати!
Невесте в подарок вручили портретное изображение жениха. Принц Антон был точно списан с героев французских романов: красивый, благородный, с густыми белокурыми локонами, голубыми глазами и гордым римским носом. На портрете он был изображён в латах – настоящий рыцарь, идеал женской мечты. Портрет пришёлся Анне-Лизе по душе. Она поместила его на столик возле кровати, часто подолгу рассматривала, и разговаривала с ним.
Вот и сейчас Аня, прежде, чем прилечь отдохнуть, пристально вглядывалась в черты принца Антона, и в груди её разливалась сладкая истома. Скорее бы он приехал! Тётушка сказала, что он выехал из Беверна месяц назад. И прибытие его ожидается в Петербурге со дня на день.
Она уже столько раз в мечтах представляла, как он войдёт в зал торжественно и гордо. Приветственно снимет шляпу, из-под которой рассыплется грива белокурых локонов. И все придворные дамы замрут в восхищении. А он подойдёт к ней и, поцеловав руку, одним проникновенным глубоким взглядом покорит её сердце. Затем возьмёт за руку, посадит на коня и увезёт в далёкий и прекрасный замок. И она никогда больше не увидит опостылевших матушкиных любовников и не услышит её ядовитых насмешек!
Она взяла книгу, открыла её по закладке и погрузилась в чтение:
« — Вас кто-то обидел, милое дитя?
Розали от неожиданности выронила букетик цветов. Ролан галантно поднял его:
– Отчего Вы носите азалии? Ведь это цветы печали.
– Я несчастна, – вздохнула она.
– Позвольте мне разделить Ваше несчастье, – сказал он, вставляя цветок в петлицу своего жюстокора, – Ведь разделённое с кем-то несчастье – это уже половина несчастья».
Анна-Лиза оторвалась от книги и мечтательно закрыла глаза. Прекрасный Ролан виделся ею в облике белокурого голубоглазого принца с гордым римским профилем.
Рыцарская Академия (бывший дворец Меншикова)
После занятий, по распоряжению директора, кадеты, вооружённые предметами для уборки, рассредоточились по всей территории Академии. Лопухину с Микуровым досталось натирать полы в зале, где проходят уроки танцев и экзерциции.
Поглощённый размышлениями о подслушанном разговоре на запятках кареты канцлера, Василий не выдержал: