Христофор Колумб
– Итальянец из Генуи, – выплевывая воду, пробубнил моряк, – Христофор Коломбо.
– Ты хорошо плаваешь, – удивились они. – Там есть море?
– Да, – выдохнул капитан.
* * *«Вот еще одна версия происхождения Христофора Колумба!» – воскликнут просвещенные читатели. «Зачем она нужна? – удивленно и разочарованно пожмут плечами специалисты. – Существуют десятки гипотез, для их описания потребуется целая книга!»
Не спешите с оценкой. Давайте обратимся к документам, попробуем разобраться в фактах.
Откуда взялось утверждение, будто великий мореплаватель родился в Генуе? Кто сообщил об этом?
После смерти Колумба это сделал генуэзский банкир Антонио Галло, оставивший потомкам записки о знаменитых соотечественниках. Сторонники генуэзской версии утверждают, будто биограф дружил с отцом мореплавателя. Галло написал: «Братья Христофор и Бартоломео, лигурийцы родом, принадлежали к плебейскому сословию шерстяников. Отец их был ткачом, сыновья – чесальщиками шерсти. Они жили торговлей». Банкир не имел доказательств тождества названных братьев со знаменитыми капитанами. Современникам следовало принять на веру утверждение итальянца, либо не согласиться с ним. Так оно и произошло. Сам Колумб не вспоминал о ткацких станках, говорил, что плавает с раннего возраста. В письме 1501 го да он сообщает корреспонденту, что отдал морю 40 лет жизни. Авторство документа не вызывает сомнений. Значит, Колумб вступил на палубу корабля десятилетним ребенком, что соответствовало практике обучения мореходному делу. Но мы вернемся к письму, в нем кроется противоречие, требующее объяснения.
Итальянцы приняли утверждение Антонио Галло, испанцы – нет. Они говорили о каталонском происхождении моряка. Соседние народы не участвовали в споре, равнодушно отнеслись к сообщению банкира. «Колумб должен быть генуэзцем!» – решили они. Почему именно генуэзцем? Потому что «большинство иностранцев, живших в Испании, были генуэзцами. Может быть, их было в стране больше, чем всех проживавших там иностранцев, вместе взятых. Король святой Фернандо, покоритель Севильи, даровал генуэзцам особые привилегии в благодарность за то, что их корабли помогли ему отвоевать этот город у мавров. Почти все иноземные купцы в Испании были генуэзцами или выдавали себя за таковых. Они вели самую доходную торговлю, они хозяйничали в портах, им принадлежало множество судов, стоявших в гаванях. Успехи в Кастилии толкнули их в Португалию, где к ним в руки постепенно стала переходить вся торговля пряностями, привозимыми из Гвинеи. Эти купцы, обосновавшиеся в обоих королевствах, поддерживали и защищали друг друга, как братья по племени. Будучи генуэзцем, Кристобаль Колон мог быть уверен, что его предложения всегда выслушают, и что он всегда найдет кого-нибудь, кто облегчит ему доступ всюду, куда он захочет попасть»[1].
В то время самыми опытными моряками слыли итальянцы, как в XX веке бразильцы считались лучшими футболистами, американцы – баскетболистами, канадцы – хоккеистами. Джон Кабот, Америго Веспуччи, Жан Верразано, многие другие прославленные моряки родились в Италии. А так как на протяжении веков существовали сомнения в происхождении Колумба, ученые искали материальное доказательство этому факту. Сделать это было легко. Колумбов и Колонов в Италии столько же, сколько Голубевых и Птицыных в России.
«Colombo» по-итальянски означает птицу, ставшую символом мира. В архивах тщательно отбирали похожие фамилии, сортировали, раскладывали по полочкам. Особый интерес представляли ткачи, ведь Галло говорил о шерстяниках «lanificii». История сохранила множество генуэзских нотариальных документов, копий, черновиков. Искомое, разумеется, нашли. Так у первооткрывателя появилась родословная. Заметьте, дорогие читатели, ее создали историки. Сам мореплаватель, его братья и дети не имели к ней отношения.
Скажем сразу: документы великолепны! Пожелтевшая от столетий бумага, присыпанные песком кляксы, разноцветные печати и подписи, подпорченные мышами края. Нет сомнений в подлинности текстов. Противники генуэзской версии напрасно утверждают, будто документы поддельные. Все истинно. В 1932 году купчие, закладные, акты о рождении и смерти собрали и опубликовали в книге, переведенной на многие языки.
По документам можно представить историю семьи безвестных ткачей, в поте лица зарабатывавших на жизнь. Ее родословную проследили до 1321 года (как положено в дворянских родах), но она оказалась слишком сомнительной, и ученые ограничились февралем 1429 года – детством отца Христофора.
«Джованни де Колумбо из Маконезе, житель селения Кинто, обещал Гильельмо де Браманте, выходцу из Германии, ткачу-суконщику, здесь присутствующему, и торжественно подтвердил, что исполнит и действенным образом совершит нижеследующее: отдаст своего сына Доменико, одиннадцати лет или около того, в услуги и ученики названному Гильельмо на шесть ближайших лет, дабы тот обучил его ткацкому ремеслу».
Отсюда мы определяем, что отцу мореплавателя Доменико в 1429 году исполнилось одиннадцать лет или «около того». В 1440 году на свет появился заверенный нотариусом Джованни Рекко второй документ, из которого узнаем, что монахи генуэзского бенедиктинского монастыря святого Стефана «уступили право на аренду участка монастырской земли Доминикино Коломбо, ткачу-суконщику и не только ему, но и его наследникам от законного брака, ныне живущим и еще не рожденным. А на упомянутом участке стоит дом, расположенный в Генуе, в проулке Оливелла…». Если допустить, что речь идет в обоих документах об одном человеке (итальянцы в этом уверены), то получается, что за одиннадцать лет обучения Доменико успел получить профессию, стать самостоятельным мастером, родить от законного брака наследников.
Далее начинается путаница. В угоду следующим документам с фамилиями Колумбов, ученые «забывают» о последнем акте и в 1445 году женят Доменико на девице Сусанне Фонтанароссу. Вы спросите: «Наверное, жена и дети от первого брака несчастного ткача умерли?» Не думаю. Но если есть нотариальный акт с подробной описью недвижимого имущества из приданого невесты домовладельца и ткача Доменико Колумба, то теперь он становится будущим отцом Христофора. Отныне все, что с ним связано, приписывается мореплавателю. Одного этого факта достаточно, чтобы показать, как грубо вытесана биография Колумба, но мы продолжим анализ документов. Пусть у капитана второй раз, в 1445 году, появится законный отец. Значит, сам он мог родиться не ранее следующего года. Получается, будто Христофор скончался в 1506 году в возрасте шестидесяти лет. А ведь его друг и исповедник, испанский священник Андрес Бернальдес уверял, что Колумбу в год смерти исполнилось семьдесят лет! Как не поверить человеку, от которого Христофор не имел секретов? Но тогда он не мог быть сыном Сусанны Фонтанароссу (в то время десятилетней девочки), и вряд ли родился от шестнадцатилетнего ученика немецкого мастера. Опять неувязка. Ну да ничего, главное – есть еще подлинные документы с фамилиями Колумбов!
В 1904 году итальянский ученый Уго Ассерето раскопал в генуэзском архиве бумаги нотариуса Джироламо Вентимильи. В них говорилось, что 25 августа 1479 года купец Людовико Чентурионе через своего посредника Христофора Колумба, неполных двадцати восьми лет от роду, закупил на Мадейре сахар. Отсюда мы видим, что вышеназванный Христофор Колумб родился в 1451 году. Это подтверждается другим документом, в котором говорится, что 31 октября 1470 года Христофору Колумбу, сыну Доменико, исполнилось девятнадцать лет. Нет сомнений в том, что мы имеем дело с одним человеком, родившимся между 25 августа и 31 октября 1451 года. Вот дата рождения великого мореплавателя!
– Позвольте, а как же предыдущие документы? – воскликнут читатели.
Черт с ними! – скажу я вам. – Кто будет их сверять?!
* * *Дела ткача Доменико Колумба и его старшего сына не блистали успехами. Отец разорился, если бы не приданое Сусанны, владелицы трех домов, пошел бы с детьми по миру. Дома продавались, закладывались, перезакладывались; в нотариальных конторах подшивались документы, свидетельствующие об основных событиях в жизни семьи. Это поистине бесценное наследие позволяет ученым год за годом проследить жизненный путь будущего мореплавателя. Да вот беда: точные даты и факты не облегчают, а затрудняют исследование биографии Колумба, противоречат друг другу. Рассмотрим главные из них.
Христофор рано становится опорой отцу. После захвата турками Константинополя в 1453 году резко сократились доходы генуэзских ткачей, нарушились старые торговые связи, прекратился подвоз дешевого сырья, упал спрос на итальянские ткани. Разорились многие мастера Сан-Стефанского предместья Генуи, где издавна селились суконщики и шерстяники. Среди них оказался Доменико. Чтобы прокормить семью, он занимается продажей сыров, торгует вином, арендует дома с земельными участками, сдает их в субаренду, пытается открыть таверну. Его ткацкие дела и раньше шли из рук вон плохо. Еще до рождения сына, в 1447 году мы видим бедолагу привратником у городских ворот с жалованием семь лир в месяц, на которые можно было содержать семью.
Здесь мы опять попадаем в неловкое положение. Вы помните, как Антонио Галло утверждал, будто братья Колумбы в зрелом возрасте чесали шерсть? Как же они этому научились, если отец бросил ремесло задолго до рождения Бартоломео и до того, как первенец Христофор подрос до рабочего стола? Вы не найдете ответа на вопрос, ученые не замечают его, а беспристрастные документы говорят уже о торговцах Колумбах.
На основании бумаг мы видим, что 22 сентября 1470 года, вероятно, за долги Доменико попадает в тюрьму. Вскоре он выходит из нее и поздней осенью покидает Геную, перебирается в Савону. Кредиторы преследуют семью. В нотариальных записях последующих трех лет Христофор Колумб называется компаньоном и «содолжником» отца. В одной из них, 20 марта 1472 года он упомянут «шерстяником из Генуи». Возможно, отцу удалось приписать сына к дававшему определенные права и привилегии цеху. Последние документы о деятельности Христофора, торгующего вином в приморских городах, датированы августом 1473 года. Ему шел двадцать второй год. В конце декабря 1492 года Колумб написал в «Дневнике первого путешествия», что плавает по морям уже в течение 23 лет, то есть с 1469 года. Даты не совпадают. Впрочем, сам Христофор во многом виноват: в 1501 году в письме королевской чете он сообщит, будто сорок лет занимается навигационным искусством. Простой подсчет укажет нам на 1461 год.
По генуэзским документам до двадцати двух лет Христофор занимался делами отца, ходил по морю в качестве пассажира, сопровождавшего грузы. А ведь Колумб говорил, будто с детства плавал по морю! Это не вяжется с тем, что мы прочитали, но закроем глаза на несуразицы. Мы привыкли к тому, что историки как бы заново всякий раз начинают или продолжают биографию Колумба.
Далее встречаем Христофора в 1472 году уже опытным капитаном в пиратской флотилии Рене Анжуйского, что совершенно не вяжется с рассмотренным выше, так как до августа следующего года он торговал вином, но соответствует утверждению самого мореплавателя, будто в 1501 году исполнилось сорокалетие его плавания по морям. Стараясь свести концы с концами, сторонники генуэзской версии говорят, что, наверное, осенью 1472 года он был еще не капитаном, а матросом. При этом ученые забывают, что «их» Колумб еще целый год будет цедить дешевое вино, считать медные деньги.
Я бы согласился с ними, если бы одна деталь косвенно не подтверждала истинность воспоминаний первооткрывателя, сохраненных его сыном: «В письме, написанном на Эспаньоле в январе месяце 1495 года и адресованном Католическим Королям (Изабелле и Фердинанду), адмирал, рассказывая об ошибках и отклонениях, обычных при прокладке курса корабля, сообщил вот что: когда король Рене Анжуйский (ныне упокоил его Господь) отправил меня в Тунис, чтобы захватил я галеру «Фернандину», произошел такой случай, – дойдя до острова Сан-Педро, что лежит у берегов Сардинии, мы узнали, что сюда прибыли два корабля, карака и упомянутая галера. Люди мои встревожились и решили дальше не идти, а вернуться в Марсель и оттуда снова выйти в море, взяв еще одно судно и больше народа. Никаким образом я не смог сломить их волю, и, с ними якобы согласившись, переставил знаки на картушке компаса и поднял паруса (дело было к ночи), а на следующий день мы уже были у мыса Картахены, хоть все и полагали, что мы идем в Марсель»[2].
Фокус с картушкой компаса и двойное счисление пройденного пути, применявшиеся Колумбом в плавании к берегам Америки, доказывают, что в Тунис за «Фернандиной» ходил именно он, а не иной капитан.
Таково начало официальной биографии Колумба. Она скомпонована из биографий разных людей, имевших похожее имя и общий род деятельности. Было бы глупо искать в ней соответствие истине. Она составлена предвзято, исходит из заранее данного положения: генуэзец-ткач-мореплаватель. Все, что не соответствует схеме, отметается в сторону или не замечается. Даже талантливые последователи итальянской версии не могут скрыть противоречий, вынуждены признать целый ряд несоответствий.
Одно из них я привел в начале книги. Один из лучших отечественных колумбоведов, Яков Свет, сторонник генуэзской версии, пишет: «Странно, но в позднюю пору своей жизни Колумб почти никогда не писал по-итальянски. Родным языком он не пользовался, даже переписываясь с банком Сан-Джорджо и с генуэзским послом в Испании Никколо Одериго. Сохранились лишь две беглые пометки на плохом итальянском языке, обе сделаны рукой Колумба на полях любимых его книг»[3]. Это сказано о выпускнике Павианского университета, по словам архиепископа Лас Касаса, писавшего все «не только красиво, но и лакомо!» Здесь есть, о чем подумать исследователям великого капитана.
Глава II
Женитьба Христофора
Деревня Сагриш лежала у голого каменистого мыса. Жители с гордостью называли ее городом, расцветшим в правление наследного принца Энрике, прозванного Генрихом Мореплавателем. Со смертью инфанта в 1460 году она пришла в упадок. Моряки, картографы, астрономы, купцы, работорговцы, корабельные мастера, прочие помощники неутомимого исследователя Атлантического океана покинули ее. Городок опустел, разрушился, потерял мировую известность. Нищие рыбаки бороздили на лодках скупые воды побережья, мечтали о богатых северных промыслах, где, по слухам, весла стояли в море от обилия трески. Раньше на площади селения звучала иностранная речь, теперь люди забыли чужие языки, с трудом понимали спасенных моряков. Память о заслугах итальянцев, пользовавшихся уважением при дворе, располагала сельчан к генуэзцам, они не выдали их властям, отпустили на свободу.
«Сеньор капитан! Вы живы!» – радостно кричали матросы с корабля испанца и не понимали, почему тот представлялся горожанам под новым именем. Впрочем, какое им дело до того, за кого он себя выдает? Значит, на это есть серьезные причины. Моряки не мешали ему, ведь капитан заботился о них, не причинял зла. Предав его, генуэзцы попали бы в опасность, ведь дела у них были общими.
Португальцы заметили, как спасенные итальянцы величают рослого молодого человека «капитаном», выделили его среди прочих и не удивлялись тому, что он свободно говорит на языке соседей. Через несколько дней генуэзцы простились с капитаном и пешком отправились в Лиссабон, где надеялись встретить корабли соотечественников, вернуться на родину. Христофор Колумб (отныне будем так называть его) не спешил последовать за ними. Матросы могли случайно проговориться, и тогда у моряка возникли бы неприятности.
Вражда двух иберийских народов имела старые корни. Она возникла задолго до войны с маврами. Все Средневековье шла реконкиста – вытеснение арабов с полуострова, и одновременно борьба Лузитании (Португалии) с Кастилией (Испанией) за независимость. В XIII веке португальцы выгнали арабов из Лузитании, но война с испанцами продолжилась. В 1385 году при Альжубарроте португальцы нанесли сокрушительное поражение кастильской коннице, остановили экспансию южан, однако стычки не прекращались, принимали серьезный характер.
Христофор гулял по поселку, выходил на пустынный берег, поднимался к замку принца Энрике, глядел на волны Атлантики. Отсюда с мыса Сан-Висенти уходили корабли на юг к Африканскому континенту и далекому северному Альбиону.
Колумб слышал о деятельности португальских первопроходцев, и вот волею случая очутился у истоков морских наук. Здесь третий сын короля Жуана I создал первую в Европе навигационную школу, собрал знаменитых капитанов и ученых. А началось все с похода на мавров.
Напротив Пиренейского (Иберийского) полуострова, в Северной Африке лежали богатые арабские города. Среди них выделялись Танжер и Сеута, в чьи гавани заходили корабли с шелками и пряностями. Закончив дома войну с маврами, португальцы перенесли ее на соседний континент. Церковь освятила борьбу с неверными, придала избиению иноверцев священный характер. Истреблять и грабить арабов считалось богоугодным делом каждого католика. Двадцатилетний Энрике, Великий магистр ордена Христа, решил возглавить Крестовый поход в Африку, изгнать мавров из прибрежных городов. В 1415 году он собрал армию и флот, взошел на палубу корабля, поплыл к Сеуте. Этот год войдет в историю как начало деятельности инфанта по освоению африканского побережья.
Сеуту окружали высокие стены, она имела подземные цистерны, фонтаны, постоялые дворы, учебные заведения. В окрестностях города утопал в обширных садах укрепленный дворец правителя. После тяжелых длительных сражений португальцы взяли Сеуту. Среди пленных оказались иностранные купцы. Любознательный Энрике велел привести торговцев, беседовал с ними. Инфанта интересовали пути, по которым приходили в Сеуту перец, гвоздика, слоновая кость, золото, драгоценные камни, шелк, фарфор. Он узнал от капитанов, что мир велик и сказочно богат, но добыть сокровища трудно, так как дорога на Восток проходит через Средиземное море, пески Аравии, Южный океан.
– Неужели нельзя иным путем достигнуть Индии? – спросил португалец.
– Можно, – ответили ему. – Венецианец Марко Поло спустился через северные земли на юг к островам, где рождаются рубины с изумрудами, цветут благовонные деревья. Он написал книгу о путешествии.
– Принесите мне ее, и я дам вам свободу, – пообещал инфант.
– У нас нет книги, – развели руками купцы. – Она большая редкость.
– Жаль, – сказал Энрике. – Вероятно, есть другой путь на Восток?
– Говорят, будто древние египтяне плавали в Южные моря вокруг Африки, – вспомнил образованный кормчий. – Римляне последовали их примеру, но потом забыли дорогу в индийские земли.
– Я дам корабли. Кто обойдет Африку? – спросил португалец. Купцы молчали. Он посылал их на смерть.
– Вы боитесь? – догадался Энрике.
– Да, – признались моряки.
– Почему?
– Никто не опускался за мыс Бохадор. Греческий Геркулес встретил там сильные ветры со встречными течениями, воздвиг столп с надписью: «Кто проникнет за мыс, не вернется назад живым!». С тех пор ни один корабль не ходил на юг.
– Вы говорили, будто египтяне с римлянами обогнули Африку, – напомнил инфант.
– Да, они поведали такое, отчего у смертных стынет кровь в жилах.
– Я хочу все знать, – заявил Энрике и заставил пленников рассказать ему о землях и морях.
Мечта найти дорогу в Индию овладела принцем. Великий магистр ордена Христа, располагавший большими денежными средствами, в 1418 году обосновался на неуютном опаленном солнцем, продуваемом ветрами мысу Сан-Висенте, где встречал проходившие мимо корабли. Капитанов обязывали посещать властителя, рассказывать обо всем виденном и услышанном в чужих краях. За это гости получали щедрое вознаграждение. Брат инфанта привез из Италии книги Марко Поло, знаменитых географов и космографов, дорогие венецианские и генуэзские карты.
Постепенно замок в Сагрише превратился в богатую библиотеку, астрономическую обсерваторию, морской арсенал. В нем поселились специалисты различных областей наук, объединенные общей целью – узнать, что скрывается за мысом Бохадор? Они прокладывали трассы, строили корабли, совершенствовали примитивные навигационные приборы, изобретали удобное парусное вооружение, учились сами и учили других.
Сразу после похода на мавров Энрике отправил первую экспедицию к западному берегу Африки. В 1416 году корабли вышли из Сагриша, поплыли на юг. Принц приказал капитанам в особых тетрадях отмечать пройденный путь и все интересное, замеченное в пути. Так во флоте появился судовой журнал, распространившийся по кораблям соседних стран.
Экспедиция под командованием Велью Кабрала прошла мимо Сеуты, углубилась в опасные воды, ничем не отличавшиеся от обычных морей, но вселявшие ужас в европейцев. Мыс неподалеку от 30 градуса северной широты они называли «Нон», что по-латыни значило «нет». Португальцы обогнули его и, набравшись храбрости, спустились до 29 градуса. До Канарских островов они не дошли, повернули вспять, посчитав, что для начала совершили достаточно подвигов. Им действительно пришлось бороться с ветрами и волнами, а главное – со страхом.
Первым всегда труднее вторых. Когда в 1419 году Жуан Гонсало Сарку и Триштан Тейшейра отправились к африканскому берегу, они знали, что у мыса Нон ничего с ними не случится: морские чудовища не сожрут моряков, и там нет дыры в океане. Все же кормчим пришлось натерпеться ужаса, когда сильный шторм погнал от мыса суда на северо-запад в открытый океан к окраине Земли. Уходить в ту сторону считалось опаснее, чем плыть к Бохадору. Господь спас отважных пилотов от гибели, вынес к неизвестному острову. Путешественники переждали бурю, обследовали землю, пополнили запасы питьевой воды, вернулись в Сагриш. На следующий год они возвратились к острову, названному Порту-Санту, и случайно заметили на юго-востоке черную точку. Подплыв к ней, португальцы увидели поросший деревьями остров, коему дали имя Мадейра, что значит «лесистый».
После этих открытий Энрике пятнадцать лет ежегодно посылал экспедиции на запад и на юг, но они по разным при чинам не имели успеха. Только в 1432 году Велью Кабрал, первым спустившийся за мыс Нон, совершил поистине подвиг. Он отбросил сомнения и страхи, поплыл прямо на запад от Сагриша, но снесенный течением на север, напротив Лиссабона наткнулся на остров Санта-Мария. Чтобы понять значение поступка капитана, следует учесть психологию современников. Так далеко от материка еще никто добровольно не ходил. Большинство людей считали, будто там заканчивается сфера Земли, то есть вообще ничего нет. Правда, уже говорили о шарообразности планеты. Инфант не сомневался в прозрении ученых, хотел доказать истинность революционной мысли. Ему приходилось бороться с невежеством и суеверием своих лучших помощников, боявшихся плыть к Бохадору.
– Вам не грозят опасности, о которых вы говорите, – сказал Энрике капитанам после тщетных двенадцатилетних попыток спуститься от мыса Нон на десять градусов к югу. – Я удивлен вашему мнению, основанному на недостоверных слухах. Если бы они заслуживали хоть малейшего доверия, я бы не осуждал вас. Отправляйтесь туда и не тревожьтесь. Плывите так далеко, как сможете, тогда с Божьей милостью обретете славу и выгоду!
– Дующие в тропических широтах с севера на юг пассаты не позволят за мысом Бохадор вернуться в Португалию. Кормчим придется идти против ветра, – возразили ему.
– Мы построим корабли, способные ходить круто к ветру, – пообещал правитель и велел ученым с мастерами разработать новый тип судна, пригодный для исследования побережья, способный плавать по мелководью среди мелей и рифов.
Прошло еще несколько лет, прежде чем Жил Эаниш после третьей попытки (!) в 1434 году прошел мимо ужасного мыса, расположенного в двухстах километрах южнее Канарских островов. Когда капитан вернулся на родину, соотечественники сравнивали его поступок с подвигами Геракла. Они были правы. Эаниш сломал представление о пространстве. Мир оказался безграничным. Там, где древние мыслители предсказывали людям смерть, лежат то же море и та же земля. Если это так, а Жил Эаниш сие доказал, надо исследовать их. Свой беспримерный поход он совершил на барке, простой легкой лодке с прямым парусом на мачте, с примитивным дощатым полом, брезентовым укрытием для моряков. Барка первопроходца или «баринель», как ее называли на юге Мавритании, где она имела распространение, была восьми метров длиной и тридцати бочек водоизмещения, что соответствовало приблизительно восьми тоннам.
В те годы величина торгового судна определялась количеством бочек вина, которое могло вместить. Бочки были разного размера. Постепенно их объем достиг тысячи литров. Такие бочки стали единицей измерения в кораблестроении. Первоначально слово «тонна» означало бочку с вином.
Вслед за Эанишем в 1435 году уходит Балдая, спускается до Северного тропика, а в следующем году закрепляет успех в устье Рио-де-Оро.
Корабелы принца Энрике выполнили заказ, построили новое судно. «Каравелла де дескобрир» (каравелла для открытий) появилась в том же году. Слово «каравелла» произошло от названия малого узкого португальского судна, используемого на севере страны прибрежными жителями бассейна реки Дору. Это уменьшительное производное от арабского обозначения более тяжелого судна «караво» с треугольными парусами у мусульман Египта и стран Средиземноморья.