Заводная империя. Книга 1

 Я могла бы многое написать еще о нас, и о девочках, но сообщить нового более нечего. Все дочери здоровы, обучаются исправно и посещают храмы. Ежедневно мы гуляем по нашим полям верхом, в бричке или механической мирьяподе, один раз даже ездили ловить рыбу – совершенно не девичье занятие, но такое увлекательное! Обещай, что когда ты вернешься, мы всей семьей поедем на рыбалку на Велиславовский пруд. Кстати, рядом с ним мы обнаружили еще один пруд, поменьше, и девочки предложили назвать его ”Сванский”. Как мило, правда? У нас самая лучшая семья в мире.

 С огромной любовью, всегда твоя, тоскующая о тебе безмерно Свана”

 Далее стояла дата и маленькое перышко – оттиск личной печати императрицы.

 Велислав блаженно потер подбородок и отложил письмо.

 Следовало написать ответное, он схватил было бумагу и даже поставил на ней свою царскую печать и размашисто подписал – с витиеватыми закруглениями и сердечками, но затем почему-то отвлекся и стал раскрывать бандероль с чертежами.

 Мысль о паровых машинах его самого уже много месяцев сильно занимала. Он развернул первый чертеж на полу и подошел к телефонному аппарату. Тяжелый и грузный, телефон не сразу завелся – с пружинки туго сорвался механический паучок, и не спеша, понес слуховку в соседний номер – Гостомыслу Зарубину. Тот вскоре отозвался.

– Слушаю, Ваше Величество!

– Зайди ко мне, милейший друг, – государь уже был в хорошем расположении духа. Он вообще был весьма отходчив.

 Стараясь не расплескать английский бренди на чертежи, братья вскоре ползали по полу с лупой и монокулюсами. За этим увлекательным занятием оба вельможи “накидали за воротник” изрядно спиртного, но этого им показалось мало, и вскоре монаршие отпрыски решили ехать догуливать в кабак. Перед этим в их хмельные головы пришла презабавная затея – переодеть себя и охрану в рабочих, вымазаться сажей и пройтись по самым злачным местам этого города. Конечно, это было рискованно, и начальник царской охраны категорически отговаривал обоих от совершения этого безумства, ведь многие рабочие могли узнать царя, на которого было совершено покушение утром. Но пьяный Велислав не уступал в проделках своему отцу Велимиру, который на весь мир прославился нетрезвыми выходками. Например, тот мог заказать вагон с апельсинами и самолично раздавал плоды всем желающим девушкам, но только с тем условием , чтобы барышня своей рукой без перчаток полезла за фруктами к нему в карманы. А, говорят, подкладка в брюках была обрезана специально… А еще он заказал в Турции стеклянный пол в гостинную, где обедали дамы, и сам снизу любил наблюдать, что там, под пышными юбками светских львиц. А еще… да много чего чудил император Велимир, но его никто не осуждал, и даже любили такого в народе – чудак-человек, но как правитель, считали, годный. Велиславу была непонятна такая избирательность народной любви – Велимира слушались и обожали, несмотря на то, что он часто вел себя на публике неподобающе, имел трех жен и бессчетное количество любовниц, а его, примерного семьянина и учтивого, галантного монарха, похоже, уже ненавидели. Такой парадокс вызывал у него обиду и недоумение.

 Итак, он пустился на поиски народной любви, изрядно зарядившись бренди и прихватив с собой еще бутылочку.

– Джентльмены из Англии? – поинтересовался извозчик, изучив внимательным взглядом гостиницу, пальто своих пассажиров, из английского сукна, и бутылку алкоголя в хорошей стеклянной таре.

– С чего ты взял? – спросил Гостомысл и подмигнул Велиславу: “Кажись, маскировка-то не очень!”

 Велислав в ответ икнул и, шатаясь, запрыгнул на козлы.

– Я английский лорд, приехал устанавливать деловые отношения с рабочими, – эта шутка показалась царю очень остроумной, и он захихикал. – И дай я поведу повозку. Я умею! У нас в Англии делают так, – царь засунул два пальца в рот и свистнул, что было сил. Лошади рванули с места, как ужаленные. В повозку успел запрыгнуть только Гостомысл, остальная охрана погналась за транспортом, но быстро отстала.

– Эээй, Велька, они не успели! – выкрикнул более трезвый Гостомысл, пытаясь удержать равновесие в кренящейся на повороте повозке. Та вот – вот могла опрокинуться.

– Ну и пес с ними. Без них веселей, верно, Федя? – Царь обнял оторопевшего извозчика и свистнул еще раз, напугав лошадей до белой горячки. – Давай споем лучше! Ооой ты стеепь широооокая! – великолепный баритон Велислава разнесся по улицам захудалого городка и люди стали приникать к окнам, вслушиваясь в удивительный голос. – Воооля ВооооольняААА! – пел царь так громко, как только мог.

– Батюшка, помилуйте, – лопотал извозчик, изо всех сил держась руками за козлы. – Повозка-то она денег стоит! Развалится, родненький! Разобьемся!

– Не боись, Федор! Я тебе дирижабль куплю! Знаешь, как он быстро летит?

– Я не Федор, батюшка. Авдотий я.

– Я сказал Федор, стало быть, будешь Федор у меня. Понял? Царь знает! Отныне ты Федор, управляющий дирижаблем. Так что привыкай, Федя! – Велислав вытащил револьвер с раструбом и стал палить в воздух, отчего лошади окончательно взбесились и понесли, не разбирая дороги, опрометью в степь, через сточные канавы и ухабы. – Вот так быстро дирижабль летает! А?! Хорошо, Федюшка! Есть много войска у царя – полки, гусары, егеря! – запел он новую песню.

 Авдотий – Федор молился, Гостомысл заливисто смеялся и подпевал, прохожие кидались врассыпную, а мирно пасшееся стадо свиней переполошилось и с визгом бросилось прочь.

– Они меня убить хотели! – доверчиво поведал государь, наклонившись к извозчику, – Федюшка! А меня нельзя убить! Я бессмертный! Я на все века царь!

 Повозка стала замедлять ход, но Велислав снова стал палить в воздух, пока не закончился заряд. Лошади изрядно выдохлись, бежали все медленнее, и это не понравилось Велиславу.

– Дай – ка сюда пистолет! – потребовал он у Гостомысла.

– Никак нет, – запротестовал Гостомысл, успевший немного протрезветь. – Не могу, Ваше Величество.

 Велислав с негодованием натянул вожжи.

– Немедленно сдать оружие главнокомандующему! – строго сказал он, пытаясь не коверкать слова.

– Ваше…

– Быстро! – почти взвизгнул царь.

 Гостомысл вздохнул, и, высыпав порох в кисет, протянул пустой пистолет царю. Пусть развлекается, звук-то от электрического оружия будет.

– Вот так бы сразу! Эх, братишка! – Велислав принялся самозабвенно палить в воздух, и делал это до тех пор, пока заряд электричества не иссяк.

 После этого повозка остановилась, дрожащий возничий спрыгнул с козел и побежал осматривать имущество.

– Ай, батюшки, ось-то лопнула, окаянные английцы! Дирижабы чертовые. Шоп вас дьяволы сожрали, – ругался бедный Авдотий.

– Федя, ну ты чего, – Гостомысл решил успокоить несчастного. – Ты знаешь кого катаешь? А? Вот то- то, завтра придешь в гостиницу, тебе деньги отдадут. Он, кстати, насчет дирижабля не шутил. Хочешь летный аппарат водить? Он устроит!

 Авдотий, утирая слезу и пену с лошадей, молчал. В его глазах это были два пьяных разбойника, которым чужое имущество нипочем.

 Гостомысл и Велислав, поняв, что повозка дальше не поедет, шатающейся походкой пошли в город, где их ждали новые приключения.

 ***

– Если мы еще хоть пару миль пройдем, я протрезвею, – пригрозил через какое-то время после начала путешествия Велислав. – И спрошу тебя, дорогой братец, отчего это мы в лесу с тобой. И почему у меня промокли ботинки.

– Ваше Величество, – произнес Гостомысл. – Я и сам хотел бы знать, куда нас черти завели. Похоже, что мы заблудились. Зато у меня есть еще немного бренди.

– Ооо, – миролюбиво заметил царь, – это совершенно меняет дело! Давай напьемся, Мысля… И перестань называть меня Ваше Величество. Мы в лесу, в тьмутаракани, милый друг. И тем более в кабаке так меня не зови, понял?

– Понял, Ваше… Велс.

– Вооот, Мысля!

 Братья обнялись и трогательно расцеловали друг друга в усы.

 Спустя еще час прогулки, продрогшие, они закатились-таки в деревенский кабак и первым делом потребовали самогон и картошку с салом.

 Спустя еще час царь закусывал самогон квашеной капустой непосредственно из бочки и пытался сообразить, где это они оказались, и, главное, зачем, а Гостомысл Зарубин спал богатырским сном, растянувшись на рогоже ногами к печке прямо на полу. Кроме них в харчевне были ее хозяева, немолодая чета, половой, человек пять рабочих и большой лохматый пес, которого Велислав постоянно целовал в мокрый нос, испытывая к животному необыкновенно нежные чувства. “Кажется, я хотел послушать, о чем толкует простой люд”, – вспомнил после пятого поцелуя Велислав и тут же в его хмельной голове созрел коварнейший план. Он подозвал хозяина, дал ему серебро и попросил угостить вон тех прекрасных рабочих вином за его счет. План сработал – рабочие обрадовались и позвали щедрого господина к себе. Велислав поглядел на свое отражение в самоваре – вот сейчас он вообще на царя не похож: фуражку потерял, пальто порвал; удовлетворенно кивнул и поплелся в смердящую луком и потом компанию рабочих. Те «приветливо» исказили лица такими гримасами, что самодержец слегка вздрогнул.

– Отчего господин нас угощать решил, да еще таким прекрасным вином? – спросил хриплым голосом один из них.

 Велислав не понял, всерьез он спрашивает, или хочет завязать драку – уж больно страшные физиономии были у работяг. Да и шмурдяк из бочки в сарае вином, тем более прекрасным, назвать никак было нельзя. Но затем мозолистая ручища опустилась на его плечо и настойчиво усадила за стол.

– А сам-то что не пьешь? – ласково спросил второй рабочий.

 “Неужели думают, что я хочу их отравить”, – подумал монарх, опираясь на собственный опыт награждения напитками недругов.

– Я.. Это… У меня у дочки именины, – это было правдой. – Вот, угощаю..

– Ну, здоровья твоей дочурке и богатых женихов, когда вырастет, – хриплый залпом выпил вино и налил себе еще.  – Ох, давно я такого хорошего винца-то не пробовал. Ох и спасибо тебе, милый человек. Видать, ты богатый. Не местный.

 Мужик взял нежную царскую руку в свою огромную лапу.

– Ишь какие ручки у тебя, как у девушки. И где это такие выдают? На каком заводе?

 Велиславу не понравилось такое панибратство, но он скрыл отвращение и убрал руку в надежде нащупать пистолет. Тут же вспомнил, что расстрелял весь заряд. Вот это позор!

– Чего ты смущаешь нашего благодетеля? – сурово спросил второй мужик, – Он нам еще вина закажет, господин щедрый и добрый… Закажет ведь?

 Не так планировал говорить с мужиками Велислав. Он хотел на равных, по – братски, выпить, поплакать, песни попеть, да и выяснить, что у простого народа на душе!

– Я вам не девка, чтобы со мной так шутить, – резко сказал он, вскакивая с места.

– Ну-ну, родимый, не серчай, прости, коль обидели, – третий мужик ласково, но опять очень настойчиво усадил царя на скамью. Тот протрезвел окончательно.

– Ох, е-мое, как я здесь оказался-то? – с удивлением спросил монарх у самого себя и у честной компании, которая взирала на него с большим любопытством.

 Почему-то эта фраза сделала мужиков миролюбивыми. Пьяный, с кем не бывает.

– Так хто ты, мил человек? Отродясь тебя тут не выдывали. Выкладывай, да не ври только, врунишек мы наказываем! – мужики засмеялись неприятно и скабрезно.

 Не найдя подходящего ответа, Велислав поглядел на дверь. Она была открыта. Можно было убежать, вряд ли мужики кинулись бы его догонять. Но Мысля оставался беззащитным, лежал на полу мертвецки пьяным. С ним могли поступить негуманно.

– Я музыкант, – соврал Велислав. – Да, музыкант. Путешествую вот.

– А где ж твой инструмент? – спросил хриплый.

– Это… Где инструмент.. Продал… Выпить хотел и продал. Лютня была механическая, да. Волшебная была. Оттудава деньга,  – кажется, люд коверкает слова примерно таким образом.

 Видимо, мужики поверили. Они закивали понимающе, потом один полез под полу и вынул оттуда две перевязанные между собой деревянные ложки. Он ловко продел веревку через палец и стал браво отстукивать ритм. Получилось очень весело. Второй начал лихо присвистывать, а третий затянул какую-то народную песню. Велислав слов не знал, но в качестве подтверждения его статуса музыканта от него требовали участия в процессе. Царь стал отстукивать ритм на столе ложкой, потом затянул свою любимую “Степь”, получилось хорошо, мужики даже прослезились.

– Ох, хорошо спел, за душу взял, – вздохнул хриплый и хлопнул царя по плечу ручищей.  – Верю, что музыкант. Эй, мужик! – он обратился к мальчишке-половому. – Есть музыка какая?

 Мальчишка побежал на кухню и притащил балалайку. Велислав хорошо владел гитарой, потому сыграть на балалайке было для него просто. Рабочие обрадовались и стали плясать, едва не затоптав спящего Гостомысла.

– А я думал ты шваль городская, из буржуев. Поиздеваться пришел. А ты душа-человек!

 Царь налил хриплому вина, отдал балалайку одному из рабочих, который тут же радостно заиграл простой мотив, и спросил то, что давно хотел:

– А за что вы их так ненавидите, буржуев-то?

 Хриплый посмотрел на Велислава с недоверием.

– Как еще иначе? Они ж у нас все забрали. Все, понимаешь? Мы на три копейки в день пашем на этого Литвина. У него вон дома, пароходы, бабы. Одних жен четыре только. А мы что? Краюху хлеба в неделю, черствую, видим. Детишки рахитом все болеют, пучеглазики как один. Литвин говорит, давайте их мне в работу, а кто отдал, тот малых своих больше не видел никогда. Придешь домой, а там баба твоя в слезах – где деньги! – продолжал мужичок, не слушая бормотание собеседника. – Да нас из дома выгоняет уже этот Литвин, потому что все дома в городе – его. Как так вышло – не знаю, строили город мы, а дома – его. Жрать она тоже хочет, баба-то моя, вон восьмого носит, сердечная. Свои юбки потом на пеленки переводит. А где я ей новые куплю? А? В подвале сыром живем, крысы там с собаку величиной. Жена из тех крыс бывает что и похлебку наварит, если еще лук найдет. Иначе больно оно воняет, крысиное мясо-то. А больше и жрать нечего. Разве в лес по грибы и ягоды. А тут новая напасть – оказывается, в лес тоже не ходи. Теперь запрет на лес стоит, поставил наш царь охрану, якобы, от иноземных лазутчиков. Шоб его разорвало ирода. Так та охрана баб что за грибами идут насильничать пытается. А если старуха или дед – отбирают добычу всю, под чистую. Хотят нас сгноить заживо. Ты крысятину ел?

 Велислав подавленно помотал головой, сдерживая рвотные позывы.

– Приходи, угощу. Дети мои только ее и видят, даже думают, что богатеи и те только жирных крыс и едят.

– А что, все так живут? – недоверчиво спросил царь.

 Хриплый засмеялся – горько, безрадостно. Он расстегнул заплатанную рубаху и показал впавший живот, за которым просматривался позвоночник. На груди у него виднелась татуировка с номером Она была покорежена ожогом.

– Во, видал? Кислотой жег, бежать хотел. Добежал до тундры почти, к чукчам хотел проситься. Там меня поймали солдаты царские и отправили лес валить на шесть лет. Я там ногу потерял, когда на меня сосна упала.

 Хриплый снял тяжелый башмак и показал уродливую культю на полстопы.

– А сейчас я из-за увечья только две копейки в день получаю. Вместо трех. И как жить? Бежать нельзя, вернут обратно. Полез бы в петлю, да бабу жалко свою, как она одна семерых-то прокормит. Получается, всем нам в общую могилу положено лечь и лежать, пока не сгинем. А ты говоришь. Все вы музыканты того, – он у виска покрутил пальцем. – Небось насмотрелся как буржуи живут, и таращишься на простых работяг теперь.