Возвращение колымского мамонта

Глава 2. Таинственное послание

Погода выправилась, на дворе прояснилось. О метели в деревне теперь напоминали только огромные сугробы, доходившие до самых окон. В одной старой избе от снега провалилась крыша, а на центральной улице сугробами перемело дорогу. Свободных рук в деревне не нашлось, поэтому на уборку отправили школьников, и они с шумом и смехом расчищали улицы от снежных завалов.

Насте снегопад особых хлопот не доставил: Колька сам убрал снег и вывез его за ограду. А вот в больнице работы добавилось: положили двух обмороженных охотников. Они, как и Степан, уехали до метели проверять капканы. Четверо суток провели на снегу Василий Сазонов и Сашка Никифоров. Сашка, в прошлом году пришедший из армии, отделался лёгким испугом, получив в общем-то не такое серьёзное обморожение, а Василию не повезло, как врачи ни боролись, а одну ногу пришлось ампутировать. Возможно, отняли бы и вторую, да Настя, как его лечащий врач, вопреки всем показаниям, ногу решила оставить. Срочно провели консилиум, все высказались за ампутацию, а она до последнего стояла на своём. Всю ответственность взяла на себя. Надежды на положительный исход было немного, но неожиданно свершилось чудо: кризис миновал.

Василий Сазонов был Настин одноклассник, они дружили и даже сидели за одной партой. Глядя на забинтованного Ваську Сазонова, Настя постоянно думала о своём Степане. Все сроки его возвращения уже прошли, и, даже рассчитывая на счастливый случай, трудно было поверить, что он спасся. Однако Настя не теряла надежды и всякие успокаивающие разговоры, которые затевали родственники и знакомые, пресекала на корню. А если кто-то очень сильно её «доставал», не стесняясь, посылала куда-нибудь подальше.

Отчасти такая уверенность Насти исходила от старшего сына Кольки. Он рассказывал, что ночью, когда включил компьютер, увидел отца. Выглядело это так, будто снимали его скрытой камерой. Укрывался отец в снежной норе, вход в которую закрывал кусок брезента из его нарты. Из рассказов Кольки следовало, что был он цел и невредим, правда, сильно замёрз, но как будто бы не обморозился. А когда снегопад кончился, отец ушёл куда-то пешком. Куда именно, Колька не знал, сказав: «На этом сеанс связи закончился».

– А поговорить ты с ним не мог? – не выдержала Настя. – Спросил бы, где он сейчас, когда придёт домой. Мы же беспокоимся. Сынок, ну что ж ты так?..

Она чуть не расплакалась. Из рук вылетела тарелка и, ударившись о пол, осталась цела. Настя схватила её как самую ценную вещь, прижала к груди и что-то про себя запричитала.

– Если сам не спросил, то мог бы меня разбудить, – опомнившись, напустилась она снова на сына. – Я бы с ним поговорила. Он бы мне всё рассказал.

– Мама, да весь сеанс связи длился всего несколько секунд. Я толком сообразить ещё не успел, как на экране сменилась картинка. Сразу всё куда-то исчезло, словно ничего там не было.

Когда она спросила Кольку о нартах, он сказал, что они сломаны и отец их бросил, а собак отпустил.

– Да, ещё вот я увидел, у Моойто что-то с одним ухом, – уже уходя, вспомнил Колька. – Видно, собаки подрались.

Спустя день после того разговора прибежали собаки. Они бросились к Насте и, будто пытаясь ей рассказать о случившимся в тундре, жалобно заскулили. У Моойто шерсть на шее была красной от крови, а ухо прокусано. У Насти опустились руки, слёзы сами побежали из глаз. Первый раз она всерьез подумала, что Степан замёрз.

«Собак бы он ни за что не отпустил. Да они и сами бы не убежали. Значит, в тундре произошло что-то непоправимое».

А Колька на следующий день, как ни в чем ни бывало, стал рассказывать матери, что снова видел отца. Теперь, по его словам, Степан спускался с какой-то высокой горы в огромную долину. Говорил Колька уверенным голосом, не вызывающим сомнений, но на этот раз Настя ему не поверила.

– Ну что ты мелешь? – в сердцах бросила она сыну. – Мы отца потеряли, надо думать, где его искать, а ты тут выдумываешь всякие небылицы. Горы какие-то придумал. Да их тут отродясь никто в глаза не видел. Тундра у нас, тундра, пойми же ты наконец. Да и собаки пришли домой…

Колька стоял на своём. Всё, о чем говорил, видел как наяву – и всё тут. Раньше ничего подобного в компьютере у него не было, да и родные за ним никаких странностей не наблюдали, а тут откуда что взялось: прямо какие-то необъяснимые видения. Когда его спрашивали, как он их видит, без доли смущения Колька уверенно отвечал: «Как будто кино мне кто-то показывает и при этом ещё наговаривает. Голос такой поставленный, ну, как у диктора: всё очень чётко говорит. Только много каких-то непонятных мне слов. Что-то вроде того: «ересь», «тьма бездонная», «геена огненная». У нас никто так не говорит. Вот в этом кино прямо на экране своего компьютера я и видел отца», – всё больше распалялся Колька.

– Всего, что «диктор» сказал, не запомнил, а картинки, как сейчас, стоят перед глазами.

Колька даже слышал шум ветра, вой собак и вот совсем недавно – незнакомый крик какого-то животного. Возможно, даже слона. В этом он вообще-то не был уверен.

«Хотя, с определенной долей условности, – как он сказал, – можно всё-таки предположить, что это был слон. Не позднее как вчера в передаче “Живая природа” я слышал похожий крик».

Только по телевизору тогда показывали Африку, а откуда в его картинках могли взяться слоны, этого он сказать не мог. Правда, гора, с которой спускался отец, была без снега, и, кажется, он даже видел зелень под его ногами. Этого Колька утверждать не стал, так как, по его словам, он всё время смотрел на отца и по сторонам не глазел. А вот то, что горы там бесснежные и климат совершенно другой, тут он был абсолютно уверен.

«Отец даже взмок, по его лицу катился пот. А если было бы холодно, то шёл бы пар изо рта, – доказывал парень. – Похоже, не у нас он был. Факт – не здесь».

После Колькиного рассказа червь сомнения закрался в Настину душу. А виной тому стала Моойто, попавшаяся ей на глаза. У собаки была рваная рана на ухе, и от этого оно сильно опухло.

«Надо же, ведь Колька говорил, что первый раз на мониторе компьютера видел Моойто с повреждённым ухом, – только теперь дошло до неё. – Значит, в его видениях что-то есть».

Вечером пришёл Настин отец, Иван Иванович Слепцов. Был он главой администрации и даже по долгу службы должен был откликнуться на случившуюся беду. А тут беда пришла в дом родной дочери. Слепцов, как мог, успокаивал Настю.

– Понимаешь, собаки могли и сами убежать. Да мало ли чего бывает на охоте? Жди, – говорил он дочери, – и Степан придёт.

Хотя про себя Слепцов думал иначе. Выслушав рассказанные Колькой видения, о которых тот повторил уже несколько раз, Иван Иванович напомнил Насте, что его прадед был шаманом.

– Кто знает, может, и правда, существует телепатическая связь со своими родными и близкими, – звучным голосом говорил Слепцов. – Ведь пишут же в разных книгах, что все мы находимся в едином информационном поле, поэтому можно настроиться на волну своих близких. Ну, это вроде радио, которое принимает определённую станцию, – убедительно пояснил он дочери. – Может, Николай тоже обладает таким даром. Надо бы его, Настя, обследовать у специалистов, я думаю, не помешает. Вдруг он у нас какой-то особенный парень. Ишь, герой, как вымахал! Деда перерос.

Он похлопал внука по плечу, явно любуясь его выправкой. Это был старший внук Слепцова. Ещё один внук – сын старшего, Василия, жил не здесь. Этот был ближе, ему и доставалась вся дедова любовь.

– Правда, я, как бывший коммунист, таких взглядов не поддерживаю. Это ложное, антинаучное учение, которое никто не может объяснить. Видишь ли, – на мгновение задумавшись, с умным видом продолжал Иван Иванович, – это что-то вроде магии. Так сказать, чудодействующая сила, оказывающая влияние на умы людей. На нас с тобой, на всех окружающих. Может, кто-то пытается воздействовать на Николая, а он таким опосредствованным способом – на нас. Не исключено, что это происки империалистических стран. Они всё могут…

– Дедушка, да никто на меня не влияет, – сорвался с места внук, – что ты выдумываешь? Я вам всё рассказал, как было, а вы мне не верите. Всегда так…

– Подожди ты, подожди, – замахал рукой Слепцов, – не перебивай, дай договорить. Не надо лезть в бутылку. В последнее время развелось столько всяких магов и экстрасенсов, что хоть пруд пруди. Посмотри объявления, в каждой газете написано: «Предсказываю будущее, излечиваю сглаз, снимаю порчу, привораживаю суженого». Нашлись даже такие, кто возвращает с того света. Заплати им деньги – и покойник оживёт. Просто бред какой-то. По-моему, объяснение тут совсем простое: люди не хотят работать, вот и идут на обман. Шарлатаны! – повысил голос Слепцов. – А вот наследственность – это уже что-то. От неё никуда не денешься, как ни пытайся, она себя всё равно проявит. Вот тут, возможно, тот самый случай.

– Ну какой случай, какая наследственность?.. – не совладав с собой, вспылила Настя. – Папа, Степана нужно искать, а ты мне тут про какую-то магию и наследственность плетешь. Это тоже происки империалистов? Американцы навели на нас порчу? Искать Степана, говорю тебе, надо, выручать его из беды, а не заниматься болтовней. И чем быстрее ты народ соберешь и выйдешь на поиски, тем будет лучше для него. Может, он в зимовье или ещё хуже – в снегу сидит. Правда, Коля его видел в каких-то горах…

Недоговорив, она всхлипнула.

– Вон, все уже вернулись, – вытирая рукой лицо, продолжала Настя, – а Степана всё нет. Ваське Сазонову, правда, не повезло. Ой, беда-то какая, беда! – Она отвернулась к стене и, видно, обдумывая что-то своё женское, долго молчала, а потом, будто смирившись, тихо сказала:

– Но тут уже ничего не поделаешь, видать, такова его судьба. А со Степаном, я тебе точно говорю, что-то случилось. Чувствует моё сердце, папа, жив он.

– Потерпи, дочка, до утра подожди. Завтра мы выйдем на поиски твоего Степана. Я думаю, скоро всё прояснится. Жив он или сгинул, всё узнаем.

На поиски Степана отправились на пяти собачьих упряжках. Слепцов, как обещал, с утра собрал всех, у кого были нарты и кто мог выдержать такой тяжёлый переход по тундре. Вначале решили ехать к зимовью Степана, а потом, если там его не будет, на его промысловый участок.

– Ну мало ли что могло с ним случиться, – словно оправдываясь за непредвиденную поездку, говорил Слепцов. – Собаки убежали, сам обморозился. Что тогда делать? Конечно, быстрее надо в тепло, где можно ждать помощь, пока продукты не кончатся. Там, я думаю, мы его и найдём.

«Нет, Степан ждать не стал бы, – подумал он про себя, – наверняка пошёл бы пешком».

Впереди на упряжке из двенадцати породистых лаек ехал Егор Колотуев. Первой в его упряжке стояла одна собака, а не две, как у всех. Рядом с вожаком веером бежали все остальные, каждая привязанная к своему ремню-потягу. На первый взгляд все собаки как бы бежали сами по себе и тянули нарты в разные стороны. На самом же деле усилия, прилагаемые каждой собакой, складывались и при этом они не мешали друг другу. Сам Егор сидел не посередине саней, чем также отличался от своих земляков, а сзади. Всем этим он как бы показывал свою близость к алеутским чукчам, которых считал своими далёкими предками.

Это для Егора отрезали часть Степанова промыслового участка, и теперь он стал его соседом в тундре. Злые языки поговаривали, что будто бы здесь не обошлось без его властных родственников. Старший брат Егора работал каким-то не последним начальником в городе. Вот он, вроде бы минуя деревенские власти, и помог брательнику. Так ли это было на самом деле или нет, никто сказать не мог, а Слепцов от разговора на эту тему всегда уходил: «Ничего не знаю. Раз дали ему землю, значит, положено. Да и что вы у меня спрашиваете, идите к Егору».

Сам Степан вражды на Егора не держал. Он отнёсся к переделу участка спокойно. На охоте они встречались нечасто, а вот в деревне – хочешь не хочешь – судьба их постоянно сводила. Общих проблем всегда хватало, да к тому же ещё младшая дочка Гороховых, Ксения, училась с его сыном в одном классе. В эту же школу ходили и их сыновья.

Второй упряжкой управлял Слепцов, пропустивший Колотуева вперёд. С ним на нартах ехал внук Колька. Поначалу дедушка брать его не хотел. Говорил, что ему надо учиться, да настояла Настя.

– Папа, да возьми ты его, ради бога, – строго сказала она отцу. – Он говорит, что видел Степана в своём компьютере – вот пусть теперь показывает. Заодно проверишь его способности: он же теперь у нас экстрасенс. Всё видит наперёд, шибко умный стал.

Слушая этот разговор, Колька хотел возразить, да передумал, фыркнув себе под нос – лучше от греха подальше: «Пусть себе выговорятся, а то я ещё скажу что-нибудь лишнее; дед рассердится и тогда уж точно не возьмёт. Моим предкам всё равно ничего не докажешь».

Смирившись с «наездами» матери, как он называл её необоснованные придирки, Николай доверил ей свою судьбу. А та, усмехнувшись про себя, продолжала в его защиту: «Он и собак наших лучше тебя знает, да и с нартами дружит. Он у нас уже взрослый парень. А насчет школы не переживай, Колька догонит».

Собачьей упряжкой Слепцов давно не управлял и поначалу всё никак не мог приноровиться: то нарта слишком длинная и оттого плохо управляемая, то одежда неудобная. В общем, причин для недовольства хватало. Не нравился ему и вожак: при такой силе, какая была у Кучума, в паре с Толбуком он мог бежать порезвее. Однако внук убедил Слепцова в обратном: «Дедушка, смотри – это Аргыс ему мешает, нарочно тормозит, не дает упряжке разогнаться. Он на Кучума давно косится: вожаком стать хочет. Ждёт случая, чтобы ему навредить…»

Аргыса Колька недолюбливал, а Кучум был его любимчиком. С отцом они его выходили: когда тот заболел, ставили ему уколы, давали какие-то пилюли. А потом Колька взял его под свою защиту, оберегал от больших собак. Зато теперь Кучум стал вожаком. Было чем Кольке гордиться.

Понаблюдав за собаками, Слепцов убедился, что внук действительно прав. Аргыс тянул всю упряжку назад, сбивал скорость. Пришлось его переставить назад. После этого нарты пошли резвей.

В низинах, где намело большие сугробы, собаки заметно сбавляли, и Колька выпрыгивал из нарт. Он бежал рядом с упряжкой, а Иван Иванович, важно восседая, погонял собак. Он громко кричал, махал на них остолом. В эти минуты в нём просыпался охотник, и можно было подумать, что нет за его плечами тех тридцати лет, которые он занимался другими делами.

В молодости у Слепцова были свои собаки, приличная нарта, охотничье ружье и всё, что было нужно для удачной охоты. А потом Иван Слепцов пошёл учиться и постепенно стал отходить от прежней жизни. Окончив институт, он начал подниматься по служебной лестнице. Тут уж стало ему не до собак. Зато сейчас проблемы охотников он знал лучше всех в деревне и старался их решать. За это мужики его уважали.

Выпавший снег искрился на солнце, слепил глаза. Он скрывал все неровности, и от этого тундра казалась гладкой, как биллиардный стол. С подветренной стороны снег местами выдуло, открылся темневший среди белой тундры кустарник. В одном месте кусты кто-то обгрыз, и, присмотревшись, Колька заметил свежие заячьи следы, петлявшие между кустов. Их пересёк след песца, уходивший в сторону от их маршрута.

– Ну всё, зайцу пришёл конец, – услышал он голос деда, – от песца он теперь не уйдёт. Для него заяц – хорошее лакомство.

След песца также заметили и с других нарт. Упряжки побежали быстрей, а Тимофей Чернов, не выдержав, поехал прямо по следу. Возле узкой балки, заложенной по трещине в мерзлоте, след перемело снегом, и он повернул назад.

В полдень Егор остановился в низине, закрытой от ветра, дувшего с севера. Тут же подъехали остальные. На бензиновом примусе на скорую руку вскипятили чай, сварили замороженные пельмени и прямо на Егоровых нартах перекусили. Никаких признаков, указывавших на присутствие Степана, пока никто не видел. В нескольких местах попались только следы его собак, бежавших домой налегке. Даже если предположить, что после того сильного снегопада прошёл снег, всё равно где-нибудь должен был он «наследить».

«Ну, значит, он домой не пошёл, – поговорив с мужиками, остался при своём мнении Слепцов, – хотя на него это совсем не похоже. Мой зять – мужик рисковый: зазря сидеть бы не стал. Ему бы, по-хорошему, снегоход ещё нужен. Когда на собаках, а когда на “буране”, глядишь, всё бы было полегче. Дай бог, обойдётся, помогу Степану с “бураном”, подарю ко дню рождения».

Перегруженная нарта Слепцова скоро дала о себе знать. К вечеру все собаки устали и едва тащились, заметно отстав от всех. Для того чтобы упряжке поднять «боевой дух», как сказал Иван Иванович, он поменял собак местами. Передовиками поставили Аргыса и Моойто, а Кучум и Толбук встали на их места. Развязывая постромки, пришлось изрядно попотеть: на морозе подмокшие узлы сыромятных ремней прихватило, и пока их не отогрели, дело не продвинулось. После перестановки нарты в очередной раз пошли быстрей.

Только поздно вечером подъехали к Степанову зимовью. Стояло оно в долине реки, петлявшей по тундре. В одном месте река образовала закрученную петлю – меандру. В самой узкой части её берега подошли почти вплотную, и река чуть не отрезала эту петлю. Здесь росли здоровенные тополя и лиственницы, вымахавшие до небес. В этом редком для тундры оазисе Степан когда-то срубил крепкую избу, ставшую его охотничьим «штабом».

Ещё издалека стало видно, что дым из трубы не идёт, а когда подъехали ближе, убедились – снег возле зимовья не тронут, а дверь подперта палкой. На языке охотников и бывалых таёжников это значило: хозяина нет дома. Внутри всё было, как оставил Степан. На печке стоял замёрзший чайник, на столе лежали гильзы от ружья, а рядом – недоеденная лепёшка да пустая кружка. Стало ясно, что со Степаном случилось что-то серьёзное.

– Если бы он мог двигаться, то мимо своего зимовья никак бы не прошёл, – нарушил молчание Слепцов. – Какая-то беда всё-таки приключилась. С утра поедем на его участок.

«Пропал Степан, – в очередной раз мелькнула у него мысль о гибели зятя, но вслух об этом говорить не стал. – А ведь он был ещё совсем молодой, жить бы да жить. Вот беда! Теперь всем миром придётся поднимать его детей, Насте одной такое хозяйство не осилить. Ох, горе-то какое, горе!»

Думая о Степане, Слепцов подошел к печке, возле которой уже суетились охотники.

«Да, чтобы в тундре зимой остаться живым, надо найти тёплое убежище, – поёживаясь от холода, подумал он. – А его-то как раз у Степана и не было. Значит, выжить ему было практически невозможно. Ведь прошло уже больше недели».

В зимовье запахло дымом, повеяло теплом. Разомлевшие охотники стали раздеваться.

– Ты больше отца в своём компьютере не видел? – ни с того ни с сего спросил Слепцов внука. – Или, может, какие-то дополнительные детали вспомнил? Ну, может, по дороге ещё что-нибудь знакомое увидел?

Колька ничего не видел, а картинка в компьютере исчезла и больше не появлялась.

На второй день поисков нашли Степановы нарты. Как и говорил Колька, у них были сломаны полозья. Рядом они увидели белый холм. Это было разрытое собаками снежное убежище, в котором укрывался Степан. Там было пусто.

Зима перевалила на вторую половину, была она холодной и почти безветренной и совсем бесснежной. Изредка в тундру приходили циклоны, приносившие с собой тепло. Тогда школьники на переменках высыпали раздетыми на улицу и, пока не звенел звонок, носились как угорелые.

К поискам тела зятя Слепцов подключил МЧС. Из города прилетел вертолёт и, забрав его на борт, полетел на Степанов промысловый участок. Насколько хватало взгляда, под ними лежала бескрайняя равнина, покрытая снегом. Впереди угадывались пологие сопки, которые, возможно, когда-то были высокими горами.

Рядом со Слепцовым сидел кинолог со служебной собакой и седовласый мужчина в чёрной дубленке – разработчик нового прибора геофизик Валерий Емелин. На коленях у него Слепцов увидел плоский оранжевый чемоданчик, который можно было принять за аварийный комплект экипажа вертолёта. Не успел Слепцов ещё толком оглядеться и привыкнуть к шуму вертолёта, как внизу показалось зимовье, а вскоре он увидел и сломанные нарты. К нартам вели следы их собачьих упряжек, ориентируясь на которые и прилетел вертолёт.

Возле нарты все следы кончались, впереди расстилалась белая целина безмолвной тундры. Сделав круг, вертолёт пошёл на посадку. Слепцов прильнул к иллюминатору.

«Ну не инопланетяне же Степана забрали, – глядя вниз, думал он. – А как ещё можно объяснить его исчезновение? Был человек – и будто испарился, никаких следов на земле не оставил. Метель, говорят, всё замела, ждите весну. Да, снег – это только отговорка для тех, кто не знает тундру, а тому, кто здесь родился и вырос, он только помогает. Наши охотники такие загадки разгадывают, что ни одному Шерлоку Холмсу не под силу. Если бы Степан замёрз, мы бы его нашли, если бы ушёл пешком, всё равно бы где-нибудь встретили его следы. И на волков не похоже, не было их возле нарт. Нет, что ни говори, а в тундре люди бесследно не пропадают, так исчезают только в больших городах».

Вертолет приземлился рядом с нартами, снежный вихрь поднялся над застывшей машиной, накрыв её белым покрывалом. Когда снег осел, кинолог с собакой осмотрел всю местность. Собака походила вокруг нарт и кучи снега, оставшегося от убежища Степана, прошла по их следам. Виновато залаяв, села рядом с хозяином.

– Ничего не нашла, – отдавая Слепцову ботинок Степана, сказал кинолог. – Нет его следов. Ваших, вон, сколько угодно, а его не видно. Видите, снега навалило почти на метр. При такой толщине снежного покрова здесь никакая собака не поможет.

– Сейчас мы ещё проверим шестом, так сказать, подстрахуемся, чтобы быть наверняка уверенными, что ничего не пропустили.

Кинолог обошёл вокруг нарт и, как по линейке, через метр истыкал снег длинным металлическим прутком. После него остались параллельные тропинки на снегу, между которыми виднелись уходившие в глубину дырки.

– Ничего нет, как в воду канул, – закончив, подошёл кинолог. – Теперь надо ждать весны, может, труп где-нибудь вытает. После зимы их часто находят.

Слепцов чуть не заплакал. Такие надежды были связаны с вертолетом, который с огромным трудом удалось «выбить», и вот теперь всё: больше надеяться не на что. Дочка ему этого не простит. Как ей объяснить, что не нашли тело Степана?

Командир молча курил возле вертолёта, соображая, как ему поступить в данной ситуации, лететь дальше, по его мнению, было бесполезно. Разве только для того, чтобы успокоить главу администрации.

– У нас есть прибор, который указывает на аномалии, вызванные разными неопознанными объектами, – услышал Слепцов голос подошедшего Емелина. – Это разработка нашего научно-исследовательского института. Сейчас мы её внедряем в МЧС для определения толщины ледового покрова рек. Но он, как я вам рассказывал, может решать и другие задачи. Сейчас мы взлетим, и вы увидите сами.

Слепцов с недоверием посмотрел на собеседника, а тот, нисколько не смутившись, открыл свой оранжевый чемодан. На дисплее переносного компьютера побежала волнистая линия, подскочившая до верхней части экрана. На панели прибора замигали красные лампочки, включился зуммер.

– О-го-го, здесь даже зашкаливает. Какая-то непонятная мне аномалия, – не то удивляясь, не то восхищаясь работой своего прибора, сказал Емелин. – Может, от вертолёта фонит? – послышались нотки сомнения в его голосе. – Иван Иванович, давайте отойдём в сторону.

На этот раз стрелка прибора отклонилась меньше, лампочка уже не мигала, не жужжал и зуммер. Но всё равно прибор Емелина показывал очень высокий уровень аномальности.

– Ничего не пойму. Никаких признаков неопознанных объектов, а прибор почти зашкаливает. Это первый раз он так себя ведёт, – словно извиняясь за свой прибор, сказал Емелин.

Когда они взлетели и вертолет завис над Степановыми нартами, на Емелинском приборе снова стали мигать красные лампочки. И только когда отлетели в сторону, показания прибора вошли в норму.

– Совсем непонятная мне аномалия, – пытаясь перекричать шум вертолёта, говорил Емелин. – Я с таким ещё не встречался. Вообще эта аномалия, может, даже отражает какой- нибудь источник, находящийся глубоко в земле.

– А что, такое бывает?

– Сколько угодно. Это всевозможный металл, трубы, например, или какие-нибудь бочки. Попробуем в лаборатории расшифровать. Все показания прибора теперь сохранены в моём компьютере. По разработанным нами алгоритмам, я думаю, мы сумеем распознать неизвестный объект.

Полетав над участком Степана, они больше ничего не увидели, молчал и прибор Емелина.

О Степане больше никаких известий не было, и все в посёлке стали постепенно привыкать к его отсутствию. Но неожиданно он снова напомнил о себе, только эта информация добавила очень много вопросов, не дав ни одного ответа.