Операция «КЛОНдайк»

…

– Григорович, извини за любопытство, а сильно тяжелая у тебя работа?.. Не, ну я в практическом смысле спрашиваю… А, одни разговоры… Жаль… А то я думал, может, тебе молодой здоровый ассистент нужен…

…

– Ну вот, сразу – набрался! Не, ну выпили… пивка…

…

– Ой, что было… Словами разве расскажешь? Это было… ну просто: ой! А дед-то! Как забацал нам на гитаре «Комаринского», струну в запале порвал! Есения тоже… Наливочка на щеках как заиграла! На меня посмотрит-посмотрит – да как зальется колокольчиком! А Варфоломей Игнатьич, у-у, вражина рыжая, все мурчит да об бедро ее нежное обтирается – знает, паразит, где приложиться. Пива с нами за компанию нализался – тарахтеть начал, как Т-34…

…

– Что значит «куда я смотрел»? На него и смотрел!..

…

– Так, а что я мог поделать? Он – животина, меньший брат наш, его обижать нехорошо…

…

– Почему добрый?.. Не, не со всеми…

…

– Да какой он ухажер, рванина рыжая!..

…

– Да не, Григорович, ты не понял – это ж кот…

…

– Да не такой кот, а кот – с полосками, рыжий… Так я так и говорю…

…

– Понятно, не пришли – не до ужина нам было… Да кому он нужен этот санаторский ужин, когда тут такой рай на столе и в душе… О, кстати, плесни-ка маленько… О-то-то…

…

– Пели… Помню, хорошо пели… громко… А Варфоломей Игнатьич-то, оказывается, подпевать умеет! Нет, хоть и вызывающе себя ведет, но мужик что надо. Мы тут его Мисюсю видели, приходила – ничего такая, беленькая. А Варфоломей Игнатьич с достоинством так, и не взглянет на окошко, где ее белая мордочка страдает за стеклом. Ну, конечно, зачем ему белобрысая Мисюся, когда тут чернокудрая Есения бока его драные своей ручкой оглаживает! У-у, гад… Налей-ка еще… Ага… Ну, давай… За них, родимых!

…

– Но пиво-то у деда ох и забористое! О, какое слово интересное и, главное, правильное – потому и забористое, что пьешь – и все: то к забору тянет, то под забор. Могучий русский язык… Без бутылки и не поймешь, а поймешь, так у-у-у…

…

– Как я добрался, как я добрался? Добрался! Шел-шел, шел-шел, полз, не – шел-шел и дошел… и все… И завтра еще пойду! Дед – мировой мужик, знает, что людям надо, а ты говоришь – удовлетворение естественных потребностей… Жрали бы твои доходяги нормально, не померли бы от секса!.. Ха-ха-ха… Ну ладно, не кипятись, твое здоровье, секса… патолог!

Тот, кто знает, что такое тяжелое утро похмелья, поймет состояние Леонида…

Он не помнил, как называют смесь коньяка и пива, то ли «северное сияние», то ли «адмиральский коктейль», но она была покруче традиционного «ерша». Все утро он чувствовал себя ужасно, в голове что-то гудело и взрывалось, как при артобстреле. Ему даже не помогло зелье, которое приволок Кузьма Григорович, прибежавший после завтрака, полный сочувствия и лекарского энтузиазма. Правда, при этом сосед изрядно веселился, вспоминая Леонида вчерашнего.

Подробности Леонид помнил плохо, только ощущения – праздника и еще чего-то хорошего. Но за все надо платить, вот он и настал – час расплаты. Как сказал Кузьма Григорович, Есения к завтраку не пришла, видно, тоже плохо было, бедняжке. Ох и жалел ее Леонид! Потому что понимал и сочувствовал…

«Зато ей сейчас наверняка не до воспоминаний о стеклянной прародине… У нее сейчас, наверное, как и у меня, перед глазами другая тара стоит… – думал Леонид. – Ой, тошнешеньки…»

Кузьма Григорович утешал, что это пройдет, только потерпеть надо. Как будто Леонид сам этого не знал! Он в детстве так к зубному врачу ходил – представит, что через час все будет позади, и вроде веселее на душе, да вот только как час-то этот пережить!

В открытое окно тянуло прохладой и свежестью. Нужно было вставать, умываться и идти к деду – отнести сумку Есении. Как-то она там?

Утро выдалось теплое, солнечное.

На воздухе Леониду стало легче. По дороге он пытался разгладить помятое лицо.

 «Днем, наверное, даже жарко будет. Вон и народ, уже загорелый, спешит на пляж», – подумал он и с отвращением посмотрел на свои бледные ноги, мохнато выглядывающие из штанин длинных шорт. Ему было так плохо, что не хотелось думать ни о пляже, ни, что удивительно, о еде. Он вспомнил картину вчерашнего дедовского стола и поспешно отогнал видение.

Наконец Леонид добрался до знакомой улицы. Калитка была открыта, – видимо, он ее вчера впотьмах забыл закрыть.

В саду было тихо. Леонид не спеша побрел к домику.

Варфоломей Игнатьич сидел на крыльце и выполнял «водные процедуры». На нем не было заметно никаких следов их вчерашнего веселья, хотя к пивку он приложился тоже изрядно…

Увидев Леонида, кот вскочил и с криками: «Мя-яу, мя-яу», побежал к нему навстречу.

Леонид остановился, ему стало интересно, что тот будет делать. Варфоломей Игнатьич подбежал к нему и, подняв хвост трубой, весь выгибаясь, начал обтираться о его ноги. Шерстка у него оказалась очень мягкая, Леониду было щекотно.

Он присел и погладил кота:

– Ну, привет тебе, а где хозяин твой, дома?

Посмотрев на него своими желтыми глазами, Варфоломей Игнатьич мяукнул и пошел, подняв хвост, к домику, оглядываясь на ходу.

В доме царила тишина.

– Прохор Дмитриевич! – позвал Леонид, остановившись на пороге комнаты, где у них вчера проходила «вечеринка».

Со второго этажа раздался голос Есении:

– Леонид Ярославович, доброе утро! Прохор Дмитриевич ушел по делам, скоро будет. Подождите, я к вам сейчас спущусь.

И через несколько секунд Есения легко сбежала по скрипучей лесенке.

«До чего же хорошенькая! Похоже, только на мне лица нет после вчерашнего», – расстроенно подумал Леонид.

– Вы принесли мою сумку, вот спасибо! – воскликнула Есения. – А то мне и переодеться не во что.

Подхватив сумку, Есения опять побежала наверх, крикнув на ходу, чтобы Леонид подождал – она быстро.

Он сел на скамью. Через несколько минут Есения вернулась, одетая в легкое пестрое платьице, соблазнительно облегающее ее воздушную фигурку. Леонид наблюдал за ней с удовольствием, но через какую-то пелену отупляющей головной боли.

– Вы завтракали? Нет? А меня Прохор Дмитриевич разбудил. – Тут Есения взбила волосы на голове, встала в позу и произнесла: – «Барышня! Вы вставать собираетесь? Вижу, не собираетесь, ох мне эти сони, всю-то красоту на свете проспят! Идите завтракать, а потом спите хоть до обеда!»

Леонид рассмеялся – было очень похоже, но тут же схватился за голову.

Есения обеспокоенно посмотрела на него:

– Что это с вами, голова болит? Вы же вчера вроде только пиво и пили…

Леонид заколебался, но потом решил сознаться:

– Да мы вчера с Кузьмой Григоровичем еще коньячку немножко добавили…

– А, все понятно… Так вы, кроме того что обжора, еще и пьяница!

Леонид принялся возражать, но Есения улыбнулась:

– Да ладно вам, я же шучу. Если честно, то и у меня немножко шумит в голове. А все равно вкусно было! Я наливки с детства обожаю. Была со мной одна история… Это когда я единственный раз в жизни напилась… Мне тогда годика три только исполнилось. Нас с мамой пригласили в гости, и я там познакомилась с мальчиком – чуть постарше меня, вот с ним-то мы под шумок и наклюкались вкусненького сладенького «компотика». Потом нас с мамой пришлось провожать, потому что я была совершенно невменяемой и жутко скандалила. Дядя этого мальчика нес меня на руках, а я показывала пальцем на что-нибудь и громко ругалась: «Этот дом – плохой дом! Этот дядя – плохой дядя!». А дядя мальчика со мной во всем соглашался и уворачивался от моей мамы, которая бегала вокруг него, сердилась и пыталась меня ущипнуть, чтобы я утихомирилась. Теперь этот мальчик стал режиссером, снимает фильмы… Больше мы с ним не пили, да и, вообще, жизнь нас как-то развела…

Есения замолчала, задумавшись о чем-то.

Леонид поспешил отвлечь ее, боясь, что она вспомнит о своей неприятной находке в кабинете отца и опять впадет в депрессию:

– Может, на море пойдем?

– А у меня купальника нет, – развела руками Есения.

– Купим. Здесь наверняка есть какой-нибудь магазин, – успокоил ее Леонид. – Погода чудная, не сидеть же дома, когда море рядом!

Послышались шаги, в комнату вошел дед Охмнетыч:

– О, кого я вижу! Ярославич, как дела? Ну и вид у тебя! Поправить бы надо, счас я тебе холодненького принесу.

Он убежал и через минуту принес ковшик с пивом. Потом подскочил к столу и поднял салфетку, под которой в миске лежали помидоры, огурцы и хлеб.

Леонид отпил из ковшика и закусил хлебом с огурцом.

– Спасибо! – сказал он. – А мы вот на море собрались.

– Дело хорошее, только, Ярославич, скупнитесь, но на солнце не жарьтесь – совет ветерана… Хоть и не юга, но все же.

Леонид кивнул, и они с Есенией вышли из дома. Дед с котом пошли проводить их до калитки.

– Да, кстати, а где здесь галантерейный магазин? – спросила Есения. – Мне купальник купить надо.

– Да по пути, не доходя до вашего санатория, сверните в первую улицу налево, там недалеко.

– Спасибо! Ну ладно, мы пошли.

– Давайте, а ждать-то вас когда?

– Не знаем, как получится, – пожал плечами Леонид. – Хотим оглядеться для начала.

Дед махнул рукой, и они пошли с Есенией искать магазин.

Отойдя немного от дома, Леонид остановился – вспомнил, что самый главный вопрос, за которым они вчера приходили к деду, – не решили. Он попросил Есению подождать и побежал обратно.

Дед, как обычно, сидел на крыльце со своим котом.

– Ты чего вернулся? – удивился он. – Дороги не будет!

– Да я же совсем забыл, Прохор Дмитриевич! Мы же не сговорились насчет цены за комнату и прочих условий… – объяснил Леонид.

– Опять двадцать пять! Ну ты даешь, Ярославич, ты что, правда забыл?! Мы ж вчера все угомонили, теперь что – опять заново начинать? Ох мне эти квартиранты… – Дед укоризненно покачал головой.

– Постойте, я что-то ничего не помню, разве мы уже уговаривались?

– Ну да, я сказал, что не надо мне ваших денег – поможете по хозяйству: дровишек попиляем-порубим, картошку подкопаем, ну там, что на зиму засолим-заквасим, в саду яблоньки побелим… А ты ответил, что на свежем воздухе – это ты с удовольствием… Забыл? Еще про мамашу свою рассказывал, что она хорошо помидоры маринует, обещал позвонить ей и рецепт взять.

У Леонида в голове что-то начало смутно мелькать, но, как он ни силился, вспомнить их разговор не мог. Но это уже не имело значения, и так все было ясно. Конечно, они старику помогут, Леонид считал себя мужиком крепким, да и Есении хозяйственная польза будет – она наверняка не занималась заготовкой на зиму. Так что ей это пригодится. «Да и мама любит хозяйственных девушек…» – добавил он про себя. Не отдавая себе отчета, Леонид уже думал о Есении как о будущем члене их маленькой семьи.

– О'кей, Прохор Дмитриевич, договорились! Вот вернемся с моря и сразу начнем.

– Да не, Ярославич, вы вначале в колею войдите, обживитесь недельку, жирку поднакопите. Я ж не помещик какой. Ребята вы хорошие, все сделаем. Ох мне эти торопыги!..

– Ну ладно, тогда я пошел…

– Отдыхай, Ярославич!

Море было прохладным. Покрывшись гусиной кожей, они лежали мокрые на песке и обсыхали. Солнце, правда, пекло исправно.

Есения в темных очках, которые они ей купили в магазине заодно с купальником, лежала на спине, подставляя себя солнечным лучам. Леонид старался на нее не смотреть. С того момента, когда она вышла из пляжной кабинки в купальнике, он понял, что погиб окончательно и безвозвратно…

Нет, он, конечно, предполагал, что она хороша, но никак не ожидал, что настолько. Она его волновала, и это еще мягко сказано… Поэтому Леонид лежал на животе, уставившись в песок, по которому ползали какие-то букашки. Недавно был шторм – на прибрежном песке валялись лохмотья водорослей и мелкий мусор, вынесенный волнами на берег.

Голова, вначале освеженная купанием, стала опять заволакиваться каким-то мерзким туманом. Леонида начало клонить в сон.

Есения перевернулась на живот, сняла очки и, тронув руку Леонида, сказала:

– Нам, наверное, не стоит в первый раз так долго быть на солнце. Пойдемте лучше в воду!

Ее прикосновение опять всколыхнуло в Леониде уже начавшее было улегаться волнение… Придется еще полежать…

Есения тем временем вскочила и стала со смехом тащить его за руку:

– Поднимайтесь, поднимайтесь!

«Да как тут еще поднимешься, когда уже и так в "приподнятом" настроении? Да еще и народу на пляже полно…» – с досадой подумал Леонид.

Как можно серьезнее посмотрев на Есению, он отнял свою руку и строго сказал:

– Иди! Я сейчас тебя догоню.

Есения сделала большие глаза, потом развернулась и, с обиженно-гордым видом пошла к воде. Леонид на нее засмотрелся, а зря…

«Ох ты черт, теперь она посинеет в воде, дожидаясь меня… Вот ситуация! Нет, надо будет посоветоваться с Кузьмой Григоровичем – что это за зависимость во мне такая – от красивого?..» – пытаясь отвлечься от соблазняющего зрелища, думал Леонид.

Через пару минут он совладал с собой, вскочил и побежал к воде. Песок с него сыпался, как со старого рыцаря.

Он хмыкнул, вспомнив, как однажды подслушал во дворе разговор соседа, спившегося историка, с его собутыльниками. Тот, непонятно в связи с чем, разъяснял им смысл слов «с него песок сыпется».

– Вот вы говорите «с него песок сыпется», потому что он старый, что ли? Ни хрена к старости это выражение отношения не имеет, а знаете почему? Вот я вам сейчас расскажу. Помните, в старину мужчины носили такие штанишки – круглые, надутые панталончики, а ноги были обтянуты то ли колготками, то ли лосинами? Еще та мода! Ну так вот, эти старинные мужики, чтоб доказать, что они самые крутые и самые-самые, старались выпятить свои мужские достоинства… ну понятно какие… А для этого они в свои штанишки, умора просто, подкладывали мешочки с песком… Ну а там понятно… Тут тебе и психология, и физиология… Ясно же, что кто больше всех говорит и заботится о своих мужских достоинствах – у того с этим делом, значит, проблемы, – вот и размерчик этих мешочков напрямую зависел от величины проблем его носителя…

Вспоминая сейчас об этом, Леонид подумал, что с этой патологической закономерностью и спец Григорович согласился бы – сосед, конечно, был прав. Потому что нормальному мужику, если он нормальный мужик, в голову не придет задумываться о величине своего мужского достоинства, он, скорее, о другом думает: как бы ему с этими мужским достоинством в ладу жить…

По рассказу соседа-историка получалось, что ходил себе этот старинный мужик, ходил, потрясал своими достоинствами всё и вся, а время шло и, так сказать, стирало и крошило даже камень. Вот и начинали эти накладные «достоинства» – то ли от ветхости, то ли от трения, то ли еще от чего – по песчинке просачиваться. Ну и народ, конечно же, начал брезгливо насмешничать. Вот отсюда, оказывается, выражение и пошло. Так что ни к старости, ни к почечным больным с их песком оно отношения не имело.

Леонид с разбегу влетел в воду. Вдалеке на волнах покачивалась черноволосая головка Есении. Он поплыл к ней мощным брассом. Плавать он любил и умел. В ранней юности ему очень нравилось покрасоваться перед томно лежащими на песке девицами. Сколько это принесло ему приятных знакомств…

Леонид подплыл к Есении. Она лежала на спине, широко раскинув руки и ноги. Ее высокая грудь, туго объятая купальником, то показывалась из воды, то погружалась в набегавшую на нее волну. Красиво…

Он поднырнул под Есению и обхватил ее за талию. Она испуганно взвизгнула и начала отбиваться. Потом, когда поняла, что это он, рассердилась:

– Ах вы гадкий! Да я вас после этого знать не хочу, меня из-за вас чуть кондратий не хватил! – И она, насупившись, поплыла вдоль берега.

Он пристроился с ней рядом:

– Не волнуйся, я бы тебя Кондратию не отдал.

– Да ну вас! – уже более миролюбиво отмахнулась от него Есения, бросая на него укоризненный взгляд. – Вы чего так долго? Я уже начала замерзать.

– Еще бы! Разлеглась на волнах, а надо двигаться! А ну, кто скорее – вон до того буйка.

И начался «заплыв века»… Есения пыхтела сбоку…

«Так, нужно будет заняться, дышит неправильно, – заметил Леонид. – Но все равно молодец, руками работает вовсю, вот тебе и воздушная фигурка!»

Конечно, Есения отстала, но Леонид не стал вырываться вперед, и к буйку они подплыли вместе.

Обхватив буек руками, они покачивались на волне. Несколько раз Леонид вроде как ненароком прикасался бедром к бедру Есении, и как же ему это нравилось! Есения, понятно, заметила его якобы нечаянные касания, покраснела и стала всматриваться в морскую даль… А он вдруг размечтался – представил себе теплую ночь, море и себя с Есенией в нем вдвоем, и больше никого вокруг… Любовь в воде – непередаваемое ощущение!..

В этот момент более крупная волна подняла и толкнула их друг к другу. Есения инстинктивно обхватила Леонида за шею, и он, еще не отошедший от своих мечтаний, крепко прижал ее к себе и поцеловал в мокрую щеку.

Она как-то сникла и прошептала:

– Вы же обещали…

– Есения, я только… – прошептал Леонид и прижал ее к себе сильнее.

«Как можно выпустить ее из рук, когда сама стихия вложила ее в мои объятия…» – подумал он, теряя голову.

Губы ее были мягкими и солеными…

Вырвавшись, Есения поплыла к берегу.

Леонид не стал ее догонять – ему нужно было успокоиться.

«Странное дело, – думал он, лежа на воде, – вроде уже давно не мальчик, а нахлынуло на меня что-то совсем юношеское, когда даже касание руки погружает в блаженство…»

Он удивленно прислушивался к себе, чувствуя, как теплые волны нежности и возбуждения прокатываются по его сердцу. Ему хотелось петь и кричать: «Она пришла! Та, Которую Я Не Отдам Никому!».

Когда Леонид выбрался на берег, Есении уже не было, – видимо, ушла домой к Охмнетычу. Но Леонид почему-то был спокоен. Одевшись, он не спеша пошел по берегу в сторону медкорпуса, решив показаться санаторскому врачу. Может, какие процедуры назначит…

Врач предложил ему бывать побольше на свежем воздухе, купаться, загорать, заниматься спортом. Потом, полистав его курортную карту, решил добавить к этим общим рекомендациям радоновые ванны, душ Шарко и кислородный коктейль.

Против первого и второго Леонид не возражал, а от коктейля наотрез отказался: глотать этот эфемерный коктейль, пахнущий шиповником, все равно что есть пену от шампуня.

Врач-старичок посмотрел на него поверх очков и сказал:

– Ну как знаете, батенька, заставлять я вас не буду.

Леонид поблагодарил его за это и отправился к себе.