В горниле революций и войн: Украина в 1917-1920 гг. историко-историографические эссе
Центральная Рада объяснила эти свои действия (разоружение большевистских частей и репрессии против других сочувствующих большевикам организаций) планами переворота, который якобы хотели совершить киевские большевики, возглавляемые Военнореволюционным комитетом. Этот аргумент был перенесен и на страницы исследовательской литературы.
В действительности события развивались несколько иначе. В конце ноября лидеры Центральной рады хорошо поняли, что созыв Всеукраинского съезда Советов в Киеве, назначенный, согласно плану его оргкомитета, где ведущую роль играли большевики и левые эсеры, на 4 декабря, не принесет Раде ничего хорошего. Вместе с тем, они прекрасно знали, что инициаторы съезда, одержимые планами мирного устранения Центральной рады от власти, не только не позаботились о вооруженной защите съезда, но и на заседании Киевского комитета РСДРП(б) отклонили предложение руководства областного комитета о вызове в Киев верных большевикам частей 2-го гвардейского корпуса[337]. Чувствуя превосходство в силе, гайдамаки 28 ноября встали на путь ликвидации красногвардейских подразделений, арестовали выборных командиров воинских частей[338]. Одновременно Рада начала подтягивать свои войска в Киев – место созыва предстоящего съезда Советов. И только в этот момент большевики поняли необходимость изменить тактику.
Поздно вечером 29 ноября на расширенном заседании комитета РСДРП(б) председатель ВРК Л. Пятаков предложил на следующий день в 6 час. 30 мин. выдвинуть Раде ультиматум: немедленно прекратить враждебные действия против Советов и ВРК и передать именно им власть в городе. Также требовалось, чтобы Рада обязалась срочно разоружить враждебные Советам войска и вывести из города прибывшие части, оставив лишь небольшое количество для караульной службы; Центральная рада признавалась краевой властью временно, до Всеукраинского съезда Советов. В случае отклонения Центральной радой ультиматума ВРК, в 7 часов планировалось начать вооруженное выступление против нее. Это решение было принято большинством всего в 1–2 голоса («за» – Е. Бош, А. Горбачев и др., «против» – Я. Гамарник, А. Горвиц, Д. Иткинд, М. Майоров, И. Крейсберг)[339].
Однако Рада опередила большевиков. К утру она разоружила практически все крупные части революционных войск и красногвардейские отряды и выслала их по железной дороге на станции вне пределов Украины. Были арестованы Л. Пятаков, А. Горбачев и другие большевики[340].
Превентивный удар достиг цели. Сторонники большевиков, приняв на заседаниях различных организаций, на собраниях, митингах резолюции протеста, смогли провести 1 декабря лишь однодневную всеобщую политическую забастовку[341]. Центральная рада тем временем пыталась закрепить достигнутый успех. В первые дни декабря по ее приказу гайдамаки начали разгонять Советы рабочих и солдатских депутатов, арестовывать большевиков. Попытки разоружения красногвардейцев имели место в Екатеринославе, Луганске, Мариуполе, Николаеве и других городах. Принимались меры по украинизации Харьковского гарнизона. В Одессе в вооруженной схватке войск, верных Центральной раде, с Красной гвардией погиб руководитель последней М. Кангун. В Полтаве, Конотопе, Ананьеве были распущены Советы. В Бердичев, Винницу, Здолбунов, Коростень, Казатин были введены верные Раде войска[342]. Был разоружен ряд гарнизонов прифронтовой полосы, захвачены штабы армий Юго-Западного и Румынского фронтов, разогнаны Военно-революционные комитеты, другие организации. Обращает на себя внимание синхронность, скоординированность действий Центральной рады, верных ей вооруженных частей в разных местах.
События рубежа ноября-декабря 1917 г. доказали военное превосходство Центральной рады над ее главными соперниками. Одновременно они обнаружили и имеющиеся проблемы. Так, воины полков, принимавших участие в разоружении пробольшевистски настроенных частей, проявляли не только антибольшевистские, но и совершенно противоположные настроения. Прозвучали и симптоматические заявления, в частности в Киевском Совете рабочих депутатов, призывавшие солдат защищать своих собратьев – трудящихся, а не Центральную раду[343].
В целом же процессы украинизации армии, проблемы, которые при этом возникали, тенденции качественных изменений в армии, скоротечная диалектика изменения роли военной силы в политической жизни отразили как в капле воды довольно сложные события, происходившие в 1-м Украинском корпусе.
Еще до октябрьского восстания российское командование, недовольное тем, что корпус расположился вблизи Киева, пытаясь удалить его от Центральной рады, потребовало передислокации корпуса на фронт, на замену 6-му армейскому корпусу, который был определен для украинизации и превращен во 2-й Украинский корпус. Учитывая падение дисциплины и разложение, все больше охватывавшие и подчиненную ему часть, П. Скоропадский считал такое перемещение даже полезным. Да и Центральная рада, похоже, перестала бы нервничать из-за соседства с нежелательным генералом, о котором начали распространяться слухи как о возможном кандидате в гетманы.
В ноябре корпус, оказавшись между Киевом и фронтом, заколебался, куда идти дальше: в Киев, где власть перешла к Центральной раде, или на фронт – неизвестно с кем и ради чего воевать. Генеральный секретариат, несмотря на протесты П. Скоропадского, решил разъединить корпус: 1-ю дивизию со штабом корпуса отправить на фронт, а 2-ю – в Киев. Однако 1-я дивизия запротестовала и надолго «застряла» на станции Деражня. В конце ноября распространились слухи, что 2-й гвардейский корпус, ориентировавшийся на большевиков, оставил фронт и направляется в Киев для совершения там большевистского переворота.
Такие настроения у солдат 2-го гвардейского корпуса действительно существовали, а Е. Бош, которая не раз проводила среди личного состава агитацию, пользовалась в нем большим авторитетом и знала о стремлениях военных, предлагала воспользоваться ситуацией и призвать корпус для охраны Всеукраинского съезда Советов. Но в связи с тем, что взгляды Бош, как было уже отмечено, не разделяло большинство Киевского комитета большевиков и ВРК, эти предложения были отклонены. Никакого приказа 2-й гвардейский корпус не получил и не знал, какова его ближайшая перспектива. При этом начали проявляться характерные для всей армии процессы разложения, хулиганства, мародерства, самовольного оставления частей и попыток захвата подвижного железнодорожного имущества для отъезда по домам, прежде всего, конечно, самым прямым и коротким путем – через Киев. Ни о каких планах захвата власти в Киеве не было известно. Даже позже, когда во второй половине декабря В. Антонов-Овсеенко планировал использовать потенциал корпуса для очистки Донбасса от калединцев, он намечал переброску войск в район боевых действий через Екатеринослав, а не через Киев[344].
Реальные факты отрицают утверждения ряда авторов, будто большевики пытались в конце ноября – начале декабря 1917 г. с помощью 2-го гвардейского корпуса совершить вооруженный переворот, который был сорван усилиями 1-го Украинского корпуса[345].
Единственную информацию о перемещении 2-го гвардейского корпуса в те дни сообщала газета «Нова Рада». 30 ноября 1917 г. под названием «Поход большевиков на Киев» она, без ссылки на источник, сообщила, что якобы по приказу начальника штаба Верховного главнокомандующего России М. Бонч-Бруевича один из полков 2-го гвардейского корпуса должен двигаться на Киев, что делается без ведома и разрешения Генерального секретариата войсковых дел. Последний направил Бонч-Бруевичу протест по этому поводу, и генеральный секретарь войсковых дел С. Петлюра разослал в различные военные инстанции телеграмму о запрете проезда по территории Украины каких-либо частей без разрешения Генерального секретариата войсковых дел или его органов.
П. Скоропадский вместо приказа ехать на фронт отдал распоряжение об осаде обеими своими дивизиями железнодорожной линии Жмеринка – Казатин и Шепетовка – Казатин – Христиновка – Вапнярка, разоружил эшелоны 2-го гвардейского корпуса и некоторые другие большевизированные воинские части. Действия П. Скоропадского трактуются как его собственная инициатива с целью защиты Центральной рады[346]. Вывод Д. Дорошенко, что «этим был спасен Киев и вся Надднепрянская Украина от разгрома большевизированными солдатскими бандами» [347], думается, является преувеличением, лишенным надежной фактологической основы.
Однако обращает на себя внимание довольно точное совпадение во времени акций, предпринятых Украинской радой относительно большевиков и организаций, о которых шла речь выше, и действий 1-го Украинского корпуса. Они похожи скорее на скоординированные, чем на самодеятельные. Позднейшие же публикации, думается, несут на себе отпечаток политического маневрирования конца 1917 г.
Вместе с тем не может не вызывать естественного удивления и ничем не мотивированное, бездумно-безразличное отношение Центральной рады к запросам корпуса П. Скоропадского. Вместо того, чтобы пополнить его добровольцами от вольных казаков, превратить в ядро национальной армии, Генеральный секретариат войсковых дел полностью игнорировал просьбы об отправке теплой одежды, обуви, отопительных приборов, даже агитаторов, способных противостоять пропаганде большевиков[348]. В довершение всего, самого П. Скоропадского и высший командный состав корпуса в Киеве воспринимали с откровенной подозрительностью, чуть ли не враждебно. Как будто желая как можно больше досадить опальному генералу, главнокомандующим всеми вооруженными силами Украины назначили человека, явно не подготовленного для такой масштабной работы – Ю. Капкана.
П. Скоропадский решил стать выше личных счетов и обид, больше не конфликтовать, а ради установления нормальных отношений между украинским политическим центром и едва ли не единственной надежной военной силой, на которую он мог опереться, оставил свою командную должность. 29 декабря 1917 г. он подал в отставку, а его место занял генерал Я. Гандзюк[349].
К тому времени корпус представлял собой еще довольно многочисленную военную силу. Штаб корпуса находился в Белой Церкви, штаб 1-й дивизии – в Бердичеве, 1-я бригада 1-й дивизии находилась в Киеве, 2-я – вдоль железной дороги Фастов – Бердичев, 2-я дивизия расположилась вдоль линии Винница – Гнивань.
Но боеспособность и дисциплина в корпусе начали падать с катастрофической быстротой. Солдаты добились, чтобы общая демобилизация в старой российской армии, объявленная Совнаркомом, была распространена и на 1-й Украинский корпус. Буквально за несколько дней корпус прекратил свое существование как организованное целое. Лишь небольшие его остатки, затаившись во время победы советских войск, после прихода немцев снова примкнули к украинской армии.
Случившееся с 1-м Украинским корпусом отразило общую для всего национального военного строительства тенденцию, когда в самых труднопостижимых комбинациях переплелись противоречивые, даже полярные феномены: настойчивое стремление и дальше создавать, укреплять вооруженный оплот государственности и безудержный, неумолимый распад воинских образований.
Центральная рада объединила Юго-Западный и Румынский фронты в один и 23 ноября 1917 г. объявила его Украинским, назначив главнокомандующим генерала-реакционера Д. Щербачева [350].
Был украинизирован штаб Одесского военного округа, а командующим назначен генерал Г. Елчанинов-старший. 18 декабря штаб Киевского военного округа возглавил Н. Шинкарь[351].
Заинтересованность в как можно более крепких вооруженных силах проявляли и представители Антанты. В начале декабря в Киев из Ставки переехали военные миссии Англии, Франции, Италии, Японии, Румынии, Сербии и Бельгии. Генеральный секретариат воинских дел устроил им подчеркнуто торжественный прием. А представители союзных держав начали проявлять особую симпатию к украинскому движению, обещая предоставление разнообразной помощи.
Резкое изменение позиции стран Антанты (до этого они негативно и даже враждебно относились к идее украинской государственности, считая, что любая ее форма повредит единству Восточного фронта и принесет им лишние хлопоты) объяснялось очень просто. Понимая, что заинтересованность советской России и стран Четверного союза в прекращении непосильной для обеих сторон войны рано или поздно приведет к сепаратному миру, страны Антанты согласны были укреплять государственность УНР, лишь бы она удержала хоть часть бывшего фронта, оттягивая на себя австро-немецкие дивизии.
Но эти надежды оказались тщетными, хотя Генеральный секретарь войсковых дел С. Петлюра и обещал на встрече с союзниками 13 декабря 1917 г. выставить на фронт полумиллионную армию. Возможно, С. Петлюра и сознательно вводил в заблуждение дипломатов, а возможно, и сам не мог точно сказать, какими реальными силами располагало его правительство. И не только потому, что ситуация менялась буквально каждый день, но и потому, что даже сегодня, после многочисленных сопоставлений различных данных, документов специалисты имеют достаточно приблизительные, противоречивые представления о количественных характеристиках украинских вооруженных сил в конце ноября – начале декабря 1917 г.
Если не принимать во внимание расчеты тех, кто считает войском Украинской рады всех солдат-украинцев, представленных на военных съездах, или те части, которые принимали резолюции поддержки украинской власти, цифры здесь колеблются от 70 тыс. до 400 тыс.: 180 тыс. солдат и офицеров на Юго-Западном и Румынском фронтах, 150 тыс. – в тыловых гарнизонах и 60 тыс. вольных казаков[352].
Очевидно, ближе к истине является цифра 400 тыс. Ею оперировал во время событий (а не позже – в воспоминаниях) С. Петлюра. Можно допустить, что таким или близким к нему было представление о вооруженных силах Рады и некоторых партийных работников в Петрограде, если они считали (пусть даже без оснований), что Центральная рада способна выставить только против А. Каледина стотысячное войско. Возвращаясь из краткосрочного отпуска в Елисаветграде, член ЦК РСДРП(б) Г. Зиновьев принял участие в совещании работников Киевской партийной организации – делегатов областного (краевого) съезда РСДРП(б). Выступая по вопросу об отношении к Центральной раде, Г. Зиновьев заявил: «Нам положение на Юге России представлялось совсем в другом виде. Я должен сказать, что мы были очень искренни, когда на заводах Петрограда выступали с заявлениями такого содержания: пусть посмеет Каледин выступить – Центральная рада, эта революционная власть украинских рабочих и крестьян, вышлет против него 100 000 армию»[353].
В любом случае в ноябре-декабре 1917 г. Центральная рада имела довольно многочисленные вооруженные силы, которые заметно (по крайней мере, в несколько раз) превышали военный потенциал сторонников советской власти[354]. И оценивая процессы, развивающиеся неблагоприятно для лидеров Украинской революции, можно понять мотивацию их превентивного удара. Это и были, собственно, первые залпы полномасштабной гражданской войны, что нашло отражение как в многочисленных политических документах тех дней, так и в сознании широких слоев населения. Термин «гражданская война» прочно вошел в лексикон обывателей не только крупных центров, но и украинской «глубинки». Так, проживавший в с. Кобеляки Полтавской губернии торговый приказчик М. П. Бобошко, который очень аккуратно вел дневник, зафиксировал главную тенденцию момента: «Гражданская война разгорается – везде анархия и беспорядки»[355]. А уже в конце того же месяца, подводя политические итоги непростого 1917 г., он удрученно пишет: «Какой огромный переворот совершился, и с какой бешеной быстротой пронеслись события; сколько кровавых событий совершилось. Война, это проклятье, тяготеющее над народами, продолжается, а для нашей Родины многострадальной светлая заря, блеснувшая над ней 1 марта, покрылась грозными тучами братоубийственной гражданской войны, вспыхнувшей повсюду. Брат ополчился на брата, всюду творятся ужасы террора, надвигается голод, промышленность разрушена, товаров нет, транспорт приведен в полнейшее расстройство. Украина совершенно отделилась от России, и Центральная Рада действует самостоятельно. Дон также образовал свою республику. Финляндия тоже совершенно отделилась. Огромная могущественная монархия Россия умирает; сердце перестало болеть, оно окаменело»[356]. В приведенной выдержке привлекают внимание не только эмоциональные и весьма квалифицированные оценки рядового гражданина с далекой периферии, но и превращение в доминанту общественного настроения представлений о происходящем как о разразившейся и набирающей обороты Гражданской войне.
За развитием событий в Украине, перерастанием борьбы в Гражданскую войну пристально следили в Петрограде. И в дальнейшем считая, что край остается частью России, не обращая особого внимания на усилия Центральной рады относительно государственного самоопределения УНР, здесь рассматривали ситуацию в Украине сквозь призму процесса развития социалистической революции, установления советской власти. То есть события в Украине воспринимались и оценивались как внутренние, внутрироссийские. Видимо, не зря в 14 случаях из 15, когда на заседаниях СНК слушались вопросы об Украине (речь идет о ноябре-декабре 1917 г.), докладчиком или автором, которому поручалась подготовка документов, был нарком по делам национальностей России И. Сталин, и только однажды – нарком иностранных дел Л. Троцкий. Для В. Ленина И. Сталин стал неоспоримым авторитетам в украинских проблемах, а для правительства – скорее наркомом или же ведущим “специалистом” по установлению власти Советов на местах, чем наркомом по делам национальностей»[357].
3 декабря 1917 г. на заседании СНК после очередного обсуждения вопроса о Центральной Раде была создана комиссия для разработки проекта манифеста к украинскому народу и ультиматума Раде. Документ готовился главным образом В. Лениным, в составлении и редактировании текста участвовали Л. Троцкий (им были сформулированы ультимативные требования) и И. Сталин [358].
4 декабря СНК обнародовал «Манифест к украинскому народу с ультимативными требованиями к Украинской раде». Манифест признавал право всех народов, в том числе украинского, на национальную независимость: «Мы, Совет Народных Комиссаров, признаем народную Украинскую республику, ее право совершенно отделиться от России или вступить в договор с Российской республикой о федеративных и тому подобных взаимоотношениях между ними.
Все, что касается национальных прав и национальной независимости украинского народа признается нами, Советом Народных Комиссаров, тотчас же, без ограничений и безусловно»[359].
Отметим, что Ленин вовсе не случайно не употребляет официального названия тогдашнего государственного образования – «Украинская Народная Республика», а расчетливо, умышленно говорит о «народной Украинской республике», которую, как видно из дальнейших положений документа, Центральная Рада не могла представлять. Речь шла о признании «национальных прав и национальной независимости украинского народа». Что касается Центральной рады, то Совнарком вполне определенно заявлял: «Мы обвиняем Раду в том, что, прикрываясь национальными фразами, она ведет двусмысленную буржуазную политику, которая давно уже выражается в непризнании Радой Советов и Советской власти на Украине… Эта двусмысленная политика, лишающая нас возможности признать Раду как полномочного представителя трудящихся и эксплуатированных масс Украинской республики, довела Раду в самое последнее время до шагов, означающих уничтожение всякой возможности соглашения»[360]. СНК выдвигал Центральной раде ультимативные требования: отказаться от дезорганизации фронта и пропуска контрреволюционных частей на Дон, Урал, в другие места, прекратить разоружение советских, красногвардейских частей, а также способствовать борьбе против кадетско-калединского мятежа. В случае неполучения удовлетворительного ответа в течение двух суток Совнарком обещал считать Раду «в состоянии открытой войны против Советской власти в России и на Украине» [361]. Таким образом, «Манифест» не дает никакого основания трактовать его как признание Центральной Рады и УНР, что, между тем, неоднократно пытались доказать некоторые историки.
Возможно, здесь сыграло роль и истолкование проблемы И. Сталиным – народным комиссаром по делам национальностей. 12 декабря 1917 г. в «Ответе товарищам украинцам в тылу и на фронте» он заявил: «Говорят, что конфликт возник по вопросу об Украинской республике, что Совет Народных Комиссаров не признает Украинской Республики. Верно ли это? Нет, неверно. Совет Народных Комиссаров официально признал Украинскую республику в “ультиматуме” и “ответе Петроградскому украинскому штабу”»[362]. И хотя дальше И. Сталин утверждал, что СНК может признать только такую республику, в которой хозяином будет народ, правящие круги которой не будут вести контрреволюционную политику, слова о признании существующей Украинской республики он написал. Ленин проявлял в этом вопросе большую осмотрительность и даже щепетильность, поскольку 5 декабря 1917 г. СНК поставил перед главковерхом Н. В. Крыленко задачу «организации борьбы и боевых действий с Радой»[363]. Тем более, что Центральная рада в тот же день дала отрицательный ответ на ультиматум. В документе, в частности, говорилось: «Украинская демократия в лице украинских Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, которые организовались в законодательном органе – Центральной Раде – и в правительстве ее – Генеральном секретариате, вполне удовлетворена как составом этих органов, так и воплощением в жизнь ее воли.
Центральной Радой недовольны великорусские элементы черносотенного, кадетского и большевистского направлений, которые, вероятно, больше хотели бы другой национальный состав Рады. Но Генеральный секретариат предоставляет полную возможность указанным элементам покинуть территорию Украины и выехать в Великороссию, где их национальное чувство будет удовлетворено.
С этой целью украинские солдаты обезоружили анархически настроенных великорусских солдат, которые плели заговоры против власти украинского народа и грозились внести в жизнь Украины кровавую братоубийственную войну, анархию и всю ту распущенность, которая царит на территории народных комиссаров» [364].
Не согласившись по сути ни с одной из высказанных претензий СНК, Центральная рада их решительно отвергала: «На территории Украинской Народной Республики, – говорилось в послании, подписанном В. Винниченко и В. Шульгиным, – власть принадлежит демократии Украины. Всякие покушения вооруженной силой на эту власть будут подавляться такой же силой»[365].
В тот же день Центральная рада направила и пространную телеграмму в ставку главковерха (за подписью В. Винниченко, С. Петлюры и генерального писаря И. Мирного), в которой опротестовывалось право российской стороны «грубо покушаться» на навязывание «своих форм политического устройства самоопределившегося государства. Генеральный секретариат предлагает иные методы, нежели те, которые употребляются Советом народных комиссаров, а именно: добровольное соглашение всех областей и народов. на следующих условиях: 1) правительство должно быть однородно социалистическим от большевиков до народных социалистов, 2) должно быть федералистическим… только такое правительство правосильно решать вопросы мира всей России»[366].
Очевидно, к тому моменту, опираясь на дивизии «украинизова-ного» войска, Рада считала свое положение непоколебимым. Она развернула интенсивную кампанию, в ходе которой доказывала, что появление «Манифеста» – это объявление войны Украине, представляла свою борьбу против Советов в Украине и в России как войну войной между Украиной и Россией, между двумя народами. 5 декабря 1917 г. В. Винниченко говорил о «Манифесте»: «Объявление нас “буржуями” – средство борьбы неукраинцев с украинцами. Борьба, которую теперь ведут с нами большевики, борьба национальная… Не Генеральный секретариат, а Совет Народных Комиссаров затеял братоубийственную войну. Но тот, кто поднял меч, от меча и погибнет…» [367] Обращает на себя внимание и аргументация, к которой прибегнул М. Грушевский, анализируя ситуацию, связанную с появлением «Манифеста». Утверждая, что на Украину надвигается вражеское войско, он дальше отмечал: «Оно (войско. – В. С.) уже вступило на украинскую землю и получило приказ во чтобы то ни стало пробиться к центру нашего государства. Отправляют это войско на нас те же так называемые народные комиссары, которые лицемерно кричат везде и всюду о своей любви к миру. Заключив перемирие на всех фронтах, народные комиссары объявили войну нам»[368].
Стоит отметить, что в такой атмосфере немалая часть местных большевиков проявила растерянность, о чем свидетельствует и Областной (краевой) съезд РСДРП(б) в Киеве 3–5 декабря 1917 г. Оказавшись после вооруженных акций Рады 28 ноября – 3 декабря практически беззащитными и опасаясь, что массы могут поколебаться и снова склониться к Центральной раде, они выражали тревогу за возможное развитие событий как неблагоприятное для себя в военной и политической перспективах[369]. Вместе с тем работа съезда еще раз показала неготовность местных большевиков к войне, о которой каждый день неугомонно твердилось в прессе.