Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления

Глава 2. «О миру Великой Росии с Полшею»

В августе 1663 г. начался поход войск Речи Посполитой на восток. Победа в этом походе должна была заставить русское правительство согласиться на продиктованный польско-литовскими политиками мир. В середине ноября польская армия во главе с самим королем Яном Казимиром перешла Днепр, и началась новая военная кампания. Начало военных действий не привело к прекращению дипломатических переговоров между сторонами. Король и сенаторы рассчитывали, что переговоры о мире будут начаты уже во время похода, когда, желая избежать грозящей опасности, русские должны будут согласиться на невыгодный для них мир. Предложение организовать встречу представителей сторон в Белеве или в Калуге показывает, какие планы похода вынашивались в Королевской ставке зимой 1663–1664 гг. Однако переговоры о времени и месте съезда затянулись, и лишь в начале апреля 1664 г. была достигнута договоренность о проведении мирных переговоров в мае 1664 г. в районе Смоленска[113]. Предварительно в этот район должны были выехать А. Л. Ордин-Нащокин и дьяк Федор Михайлов, чтобы окончательно договориться с комиссарами Речи Посполитой о времени и месте их переговоров с русскими великими послами. Во второй половине апреля в деревне Шейново имела место их встреча с комиссарами Киприаном Павлом Бжостовским и Стефаном Ледоховским[114].

К этому времени положение дел существенно изменилось. Королевская армия заняла первоначально довольно обширные территории на Левобережной Украине и даже дошла до русской территории в районе Севска. Однако, постепенно сталкиваясь со все более сильным сопротивлением, она понесла серьезные потери и вынуждена была отойти за Днепр, даже не пытаясь закрепить за собой первоначально занятые территории. Кроме того, в начале 1664 г. на Правобережной Украине началось восстание против польских властей и польского ставленника гетмана Павла Тетери[115].

В этих условиях можно было рассчитывать, что на мирных переговорах Речь Посполитая пойдет на уступки. Для таких расчетов были и более конкретные основания. При отступлении польской армии попал в плен один из офицеров, полковник Кристиан Людвиг Калькштейн[116]. Его сообщения дали русским политикам важные сведения и о внутреннем положении в Речи Посполитой, и об отношении отдельных группировок и политиков к заключению мира с Россией. Калькштейн утверждал, что король и королева не хотят мира и назначили комиссарами таких людей, как Е. Глебович, К. П. Бжостовский, А. Я. Храповицкий, которые будут срывать переговоры «по велению королевскому и королевину». Храповицкому и Бжостовскому король даже дал земли под Гродно вместо их смоленских «маетностеи», «чтобы они к миру не допустили»[117].

Вместе с тем в других местах своих показаний Калькштейн утверждал, что Литва «гораздо миру хотели». По его словам, за мир с Россией выступают такие видные литовские политики, как гетман Павел Сапега и близкий к нему военачальник Александр Полубенский. И этими лицами круг сторонников мира не ограничивался. По словам Калькштейна, сам архиепископ гнезненский А. Лещинский предлагал Яну Казимиру прервать поход, а «естли он не поворотитца назад, и они, де, на королевство Польское и Литовское оберут инова». Не прошли мимо внимания русских политиков и сообщения Калькштейна о существовании в Речи Посполитой сильной оппозиции попыткам короля проводить абсолютистскую политику. Король, – рассказывал полковник, – добивается продолжения войны с Россией, так как, если будет заключен мир, сенаторы и шляхта «учнут спрашивать для чего он вольности их поломал»[118]. Из этого следовало, что такие враждебные королевской политике силы должны были стремиться к заключению мира с Россией. Нужно только, чтобы обществу Речи Посполитой стало известно, какие условия мира предлагает царь. Калькштейн указывал, что Речь Посполитая не хочет мира, так как комиссары вводят в заблуждение шляхту, утверждая, что царь хочет стать польским королем. Ее настроение изменится, когда она узнает истинное положение дел[119]. С учетом этих сведений заключение мира с Россией также не выглядело делом безнадежным.

Поездка А. Л. Ордина-Нащокина в Шейново стала важной хронологической гранью и в истории русской внешней политики, и в истории русско-польских отношений. Или перед своим переездом в Шейново, или уже из этого места он направил царю обширную записку «О миру Великои России с Полшею». Текст записки был издан И. В. Галактионовым[120] по рукописи, сохранившейся в сборнике материалов Андрусовских переговоров[121]. Другая рукопись с текстом записки сохранилась в сборнике материалов русско-польских переговоров 1664 г. в Дуровичах[122]. Сопоставление показало, что помимо мелких расхождений между текстами можно отметить два существенных различия: в тексте, опубликованном И. В. Галактионовым, отсутствует заключительный фрагмент ст. 26, отражающий резкую реакцию А. Л. Ордина-Нащокина на действия шведских дипломатов в Москве, и заключительная, 33 статья документа. Так как эта 33 статья упоминается в ответе царя на записку (об этом ответе речь пойдет ниже), очевидно, что именно текст, сохранившийся среди материалов съезда в Дуровичах, отражает первоначальный вид документа. В настоящей работе записка будет использована по публикации И. В. Галактионова с учетом разночтений и с привлечением неизданных текстов.

Записка неоднократно кратко излагалась и в синтетическом труде СМ. Соловьева, и в работе первого биографа Ордина-Нащокина B. C. Иконникова[123], но она до сих пор не подвергалась подробному анализу и не сопоставлялась с запиской, которую А. Л. Ордин-Нащокин подал литовскому канцлеру К. Пацу в апреле 1663 г.[124]

Записка представляла собой весьма своеобразный документ. Хотя А. Л. Ордин-Нащокин был послан, чтобы содействовать началу переговоров о мире, в его записке ничего не говорилось о возможных условиях мира. Она вся была посвящена доказательству того положения, что прекращение войны должно обязательно сопровождаться заключением союза между Россией и Польско-Литовским государством. В подтверждение правильности своего тезиса автор записки мобилизовал обильную и разнообразную аргументацию. Во вступительной части записки (ст. 1–6) он доказывал, что только заключение союза может способствовать установлению прочного мира и прекращению постоянных войн. Жители обоих государств будут пользоваться благами мира, а соседи, не имея возможности использовать в своих интересах раздоры между ними, «покорно дружбы учнут искать» с союзниками.

Одновременно в записке намечались те конкретные внешнеполитические задачи, решению которых будет способствовать заключение союза. Если в записке, переданной Пацу, обращалось внимание на те выгоды, которые союз принесет Речи Посполитой, то в записке, адресованной царю, речь шла о выгодах, которые этот союз принесет России.

Бо́льшая часть записки (ст. 10, 18, 20–39) была посвящена доказательству того, что заключение союза поможет избежать серьезной опасности, угрожающей Русскому государству со стороны Швеции, и укрепит его позиции по отношению к этому государству. Выдвижение на первый план именно этой проблемы было связано с жизненными перипетиями А. Л. Ордина-Нащокина. Он тяжело переживал свое отстранение от участия в мирных переговорах по требованию шведской стороны, а заключение Кардиского договора считал досадной ошибкой, приведшей к тяжелым последствиям. Эти настроения получили яркое выражение в записке.

В записке А. Л. Ордин-Нащокин доказывал, что Шведское государство – упорный и последовательный враг России, о чем говорит, в частности, распространение через прессу клеветнических сведений о слабости и внутренней непрочности Русского государства, о народных волнениях и восстаниях отдельных народов (в частности, башкир). Распространяя такие сведения, шведские политики стремятся побудить Речь Посполитую продолжать войну с Россией (ст. 23–25). Он, А. Л. Ордин-Нащокин, на мирных переговорах «уличал» шведских послов в нарушениях условий перемирия, а о их враждебных планах «для ведома писал» и в Посольский приказ, и в Приказ тайных дел, но тщетно (ст. 27). Ему, как отмечал он в другом месте своей записки, «в свейском деле во время не поверено» (ст. 18). Неслучайно в тексте записки читалось предостережение, что следует опасаться, чтобы шведы не научили поляков требовать «переменять стороны царского величества послов», как это сделали шведы при заключении Кардиского мира (ст. 26). В заключительном разделе ст. 26, не вошедшем в публикацию И. В. Галактионова, он с возмущением писал о том, что «и ныне… камисар свейской в Посольском приказе извещал, на съезде бы царского величества тот посол от дела отставлен был, который против их неправд встречно говорит». И далее автор записки с горькой иронией замечал: «Извыкли чево просят, то бы им и отдано было»[125]. Когда А. Л. Ордин-Нащокин был отстранен от участия в мирных переговорах, то, по его оценке, «шведам мир становить учало быть по их воле» (ст. 27). Теперь, «упустя из рук, ныне с великою трудностью» придется исправлять неблагоприятные последствия Кардиского договора с помощью союза с Речью Посполитой (ст. 18).

В высказываниях и оценках А. Л. Ордина-Нащокина большую роль играли личные мотивы, но и царь, и другие его советники к концу 1663 г. располагали бесспорными доказательствами недружественной политики Швеции по отношению к Русскому государству.

В начале 1660-х гг. членам государственного совета (риксрода), управлявшего Швецией в малолетство короля Карла XI, из разных источников поступала информация о тяжелом положении, в котором оказалось Русское государство после военных неудач 1660 г. Б. Горн, возглавлявший посольство, посетившее в начале 1662 г. Москву в связи с ратификацией Кардисского договора, сообщал в своем отчете, что в русской казне нет денег, армия находится в расстройстве и не в состоянии противостоять войскам Речи Посполитой и Крыма, сложившееся положение чревато «восстанием». Аналогичный во многом характер носили поступавшие из Москвы донесения шведского резидента А. Эберса. Он сообщал о тогдашних волнениях и «медном бунте» в Москве, о неблагоприятном положении на фронтах[126]. Шведский резидент в Гданьске сообщал о планах правящих кругов Речи Посполитой в возможно более скором времени начать поход против России[127]. В этих условиях у шведских правящих кругов стало проявляться стремление пересмотреть в свою пользу ряд условий только что заключенного мирного договора. Речь шла, в частности, о создании более благоприятных условий для торговли шведских купцов на территории Русского государства[128], но дело этим не ограничивалось. Уже при переговорах о заключении Кардисского мира шведские представители требовали «компенсации» за ущерб, нанесенный Шведскому государству в годы русско-шведской войны. Тогда это требование было отклонено, и русская сторона не взяла на себя таких обязательств. Теперь шведские государственные деятели решили вернуться к этому вопросу.

Сначала речь шла о возмещении убытков, понесенных шведской стороной из-за нарушения русскими условий Кардиского мира. Убытки эти было оценены суммой в 600 тыс., в крайнем случае – 300 тыс. руб., которая могла быть выплачена деньгами или товарами (например, пенькой), но лучше было требовать в качестве компенсации уступки Швеции Приладожья, земель до Онеги и Свири, карельских земель до Белого моря[129]. Позднее было решено требовать возмещения и за ущерб, понесенный Швецией в годы русско-шведской войны. Этот общий ущерб был уже оценен суммой в 1 млн. 250 тыс. руб. Такое требование было выдвинуто шведской стороной во время переговоров на р. Плюсе 30 октября 1663 г.[130] В Москву сообщения о таком требовании пришли 17 ноября[131]. И после этого царь и его советники, как представляется, должны были отнестись с серьезным вниманием к предостережениям А. Л. Ордина-Нащокина.

Опасность, по мнению А. Л. Ордина-Нащокина, угрожавшая России со стороны Швеции, была связана с попытками шведских правителей, начиная с Карла Густава, заключить союз с Крымом. С точки зрения автора, шведы заключили такой союз уже давно. Когда они «учали дружбу иметь с Хмельницким», то они «путь ему указали к хану и ввели хана» в Польшу. Позднее они организовали нападение крымских войск на земли бранденбургского курфюрста, когда тот стал союзником польского короля против шведов. Они «хана привели в Прускую землю». По его мнению, шведская дипломатия пользовалась большим вниманием и в Стамбуле. Начало очередной войны между Османской империей и Габсбургами, предположительно, было вызвано интригами шведского посла в Стамбуле Бенгта Шютте (в публикации ошибочное чтение – Кубах), который «турка поднял войною на цесаря». Тепе рь свой союз с Крымом шведы хотят направить против России. Если шведским политикам удастся осуществить свои планы, то России придется «с обеих сторон боронитца данью, откупом» (ст. 20–21).

Невозможно установить, как в сознании А. Л. Ордина-Нащокина могла сложиться такая картина развития шведско-крымских отношений, совсем не соответствовавшая историческим фактам. Никаких контактов с Крымом у шведского правительства в середине XVII в. не было, и никакой роли в заключении союза между Хмельницким и крымским ханом в 1648 г. шведская дипломатия не играла. Во время «потопа» Карл Густав пытался вступить в сношения с Крымом при содействии Хмельницкого, но это не удалось[132]. В развернувшейся войне крымские татары поддерживали не Швецию, а Речь Посполитую. Нападение крымских войск на земли Восточной Пруссии было предпринято, когда курфюрст был союзником шведов[133]. В 1657 г. шведский король действительно отправил в Стамбул посла Б. Шютте, чтобы побудить султана к войне с его противниками – Россией, Речью Посполитой и Австрией. Его перехваченные письма австрийцы передали на переговорах русским представителям[134]. (Возможно, так о них узнал А. Л. Ордин-Нащокин). Попытка эта, однако, также оказалась безрезультатной и осталась в шведской политике эпизодом, не имевшим последствий.

Опасения А. Л. Ордина-Нащокина не были полностью беспочвенными. Так, известно, что на одном из заседаний риксрода осенью 1663 г. уже упоминавшийся выше Б. Шютте предлагал побудить Османскую империю напасть на Россию[135], но предложение его не было принято, и в дальнейшем к нему не возвращались.

А. Л. Ордин-Нащокин указывал и на другую опасность, угрожавшую России со стороны Швеции. Он обращал внимание на возможность заключения союза между Швецией и Речью Посполитой. Говоря о шведских политиках, он утверждал, что «промысл их о том давно», и «ныне шведам время то делать с поляки» (ст. 30). В отличие от планов шведско-крымского союза такая опасность в 1664 г., как увидим далее, была вполне реальной, и этот довод, несомненно, должен был привлечь к себе серьезное внимание царя и его советников.

Союз с Речью Посполитой, по мнению автора записки, должен был помочь не только избежать этих опасностей, но и «исправить» невыгодные для России последствия Кардиского мира. В записке, переданной К. Пацу, А. Л. Ордин-Нащокин выдвигал план созыва международного съезда, на котором при содействии дружественных посредников Россия и Речь Посполитая смогут добиться возмещения за нанесенные им «шкоды»[136]. В записке царю он выражался на этот счет гораздо более неопределенно (возможно, потому, что царь был знаком уже с его запиской, переданной Пацу), но и в этом документе он подчеркивал, что положение удастся исправить «промыслом, для своих прибылей мирных, а не через меч» (ст. 18). На чем основывалось убеждение политика, что такой упорный, последовательный враг Русского государства, каким ему представлялась Швеция, согласится без войны, мирным путем пойти на необходимые для Русского государства уступки, установить не удается.

Выше уже отмечалось то место в рассуждениях А. Л. Ордина-Нащокина, где он говорил о Хмельницком как о политике, с самого начала своей деятельности связанном со Швецией. Это не было случайное замечание. В другом месте записки можно прочесть, что «Богдан Хмельницкои по дружбе им, шведом, большое попеченье имел, заступая их, шведов, от войны Московского государства» (ст. 21). Можно понять, как сложились у автора записки такие взгляды на характер внешней политики гетманства. В конце 40-х – начале 50-х гг. XVII в. А. Л. Ордин-Нащокин к украинским делам никакого отношения не имел. В круг его внимания они вошли в 1657 г., когда он пересылал в Посольский приказ сведения о контактах Богдана Хмельницкого с Карлом Густавом и Ракоци. По-видимому, тогда у него стало формироваться представление о политике гетманства как политике, преследующей особые цели, не соответствующие русским интересам. События, связанные с переходом на сторону Речи Посполитой сначала Ивана Выговского, а затем – Юрия Хмельницкого, могли только утвердить в нем это убеждение.

Другая внешнеполитическая проблема, решение которой должно было способствовать заключению союза с Речью Посполитой, была проблема отношений Русского государства с его южными соседями – Крымским ханством и Османской империей. В записке, переданной К. Пацу, А. Л. Ордин-Нащокин говорил, что, заключив такой союз, Россия и Польско-Литовское государство смогут не опасаться угроз со стороны Османской империи и Крыма. Более того, он высказывался в том смысле, что активные наступательные действия обоих государств (возможно, в составе антиосманской коалиции) смогут привести к установлению протектората Речи Посполитой над Дунайскими княжествами и Трансильванией[137]. В записке, адресованной царю, А. Л. Ордин-Нащокин обозначил совсем иной подход к проблеме, указывая Алексею Михайловичу на то, какие выгоды именно России может принести такая политика. Говоря о Дунайских княжествах, он отмечал, что они «по самой великой неволе под оборону турскую поддались», так как между Россией и Польшей шли постоянные войны и они не могли оказать помощи этим государствам. Когда с заключением союза положение изменится, «и те волохи скоро пристанут к тем обоим союзным государствам, а от турка отлучатца». Вместе с тем он обращал внимание на то, что жители этих княжеств живут «в крепком благочестии греческого закона», отсюда он делал вывод, что они «по вере желанием своим блиски к Великой России и никогда бы отступны не были» (ст. 13). Таким образом, по его мнению, такая политика должна была привести к утверждению в Дунайских княжествах не польского, а русского влияния.

Такая констатация давала возможность Ордину-Нащокину еще дальше заглянуть в будущее, оценить перспективы, к которым приведет соединение всех православных от Дуная и до России в рамках союзных государств. Это, по-видимому, должно было создать условия для последующего триумфа православия над католичеством. Такого прямого вывода в тексте записки нет, но в ней читается выражение надежды, что «нашеи вере противные католици не познают того обхождения около их», т. е. не поймут, к каким последствиям для них приведет такая политика. Только данный вывод может объяснить и появление в тексте записки слов, что «каталицкую веру и сами оне за пространства имеют быть, а не за спасение, и держать по начале своем», т. е. поляки не привязаны по-настоящему к своей вере, держатся ее скорее по традиции (ст. 14). Разумеется, следует учитывать, что эти доводы адресовались благочестивому монарху, убежденному в том, что Бог возложил на него историческую миссию объединения православных и их освобождения от иноверной власти. Представляется, однако, что они вполне соответствовали и взглядам самого А. Л. Ордина-Нащокина. Свое убеждение в приверженности «волохов» православию он, вероятно, вынес из своей поездки в Молдавию в середине 40-х гг. XVII в.