Сказки Зеркал
Книга первая. Волшебная палочка
Глава 1. В зеркалах
Витрина слепила зеркалами.
День был яркий, солнечный – и выставленные напоказ зеркала так и брызгали во все стороны шустрыми озорными «зайчиками». Это была витрина зеркального мастерской мастера Амальгамыча, известного не только здесь, в Торгуй-Городке, столице богатой страны Рукоделии – но и во всём Безграничном Мирре.
Каких тут только не было чудес!
Виноградные гроздья лепились по золочёным рамам больших парадных зеркал; гирлянды фарфоровых цветов обвивали круглые зеркала для спален; диковинные звери цепко держали в бронзовых лапах строгие зеркала для кабинетов. Но особенно радовали глаз милые зеркальца-малютки – с ручками и подставками, на шнурах и на цепочках. Были они искусно отделаны серебром и цветными камешками, расписаны по изнанке эмалевыми красками.
Целое зеркальное богатство!
В зеркалах отражалось майское небо с воздушными облачками и черепичные крыши с башенками. Отражались увитые плющом старые стены, балкончики, утопающие в весенних цветах, и окна с дрожащими на ветру занавесками. Отражалась уходящая вдаль тихая улочка с медленно ползущей повозкой. И ещё – солнце, солнце, слепящее солнце!
Прохожие задерживались у витрины – да и как тут пройдёшь мимо? Мальчишки корчили рожицы, дамы поправляли шляпки, военные приосанивались, торговки подмигивали. Девушки пробегали весёлой стайкой, лукаво улыбаясь таким же улыбчивым зеркальным своим подружкам.
А старый почтальон, едва глянув на собственное отражение, устало вздыхал – и брёл дальше с тяжёлой кожаной сумкой.
И вот посреди улочки появилась вдруг странная особа. Именно появилась: не вышла из дому, не вывернула из-за угла, а просто взяла – и возникла себе мгновенно.
Волосы у юной особы были растрёпанные, на голове посверкивала съехавшая набок алмазная диадема, а платье из нежнейшего шёлка давно нуждалось в починке и хорошей стирке. Особа эта была фея – впрочем, всего лишь фея-ученица. Да и ученица-то не слишком прилежная.
Звали её Растрёпа, и нетрудно было догадаться, почему.
Удивлённая фея глянула туда-сюда, протёрла глаза – и вновь осмотрелась. «Куда это я попала? – пробормотала она сердито. – Не очень-то похоже на высочайшую в Мирре вершину Горы Мудрецов! Эх, опять влепят двойку по волшебным перемещениям…»
Я летала в облаках –
А осталась в дураках:
Хоть ворон и не считала –
Не по адресу попала!
Город – это не гора,
Невезение с утра…
«Ну и подумаешь, – фыркнула юная фея, – зато прогуляюсь!» Она решительно двинулась вперёд.
Растрёпа всюду совала свой исцарапанный нос: и в распахнутые двери магазинчиков, и в чужие окна, и в мусорные корзины; рассматривала вывески, азартно поддавала носком пыльной туфли подвернувшиеся под ноги камешки – и вдруг наткнулась на сияющую витрину зеркальной мастерской. «Человечьи волшебные стёкла! – ахнула Растрёпа. – Это же человечьи волшебные стёкла! Те самые, те: запретные стёкла-перевёртыши…»
Повертеться перед зеркалами любят все, и феи – не исключение. Тем более что в волшебной школе, где училась Растрёпа, не было ни единого зеркала, ни даже самого малюсенького: строгий директор Магус позаботился о том, чтобы феи-ученицы не отвлекались от занятий. Поэтому бедняжкам приходилось, тяжко вздыхая, одеваться и причёсываться без всяких зеркал.
Одна лишь Растрёпа нисколько не переживала из-за этого: причёсываться она не любила. Но сейчас, прижавшись носом к заманчивой витрине, юная фея с интересом рассматривала свои многочисленные отражения: «Неужели это я? И здесь – я, и там – тоже я! Везде я, только наоборот: право слева, лево – справа! Как же это здорово!»
И в её растрёпанной голове мигом сложился стишок:
В мире стало веселее:
В каждом зеркале по фее!
Фея – тут, фея – там,
Как чудесно вместе нам!
Такие коротенькие стишки Растрёпа сочиняла по всякому поводу. И даже совсем без причины.
«Как же это здорово, просто красота!» – вертясь, восхищалась собой юная поэтесса.
«Не красота, а сплошное безобразие! – прогнусавила проходящая мимо старая прачка с тяжёлой корзиной белья на голове. – Посмотрите-ка на неё, добрые горожане: платье всё в зацепках! и такое грязное! Туфли не чищены, лицо не умыто! А волосы? Просто кошмар какой-то: это не волосы, а воронье гнездо…»
И что-то укоризненно бормоча себе под нос, старушка побрела восвояси.
«Вот ещё, вредная бабка! – возмутилась фея. – Ругать мои чудесные волосы! Ну, может, я и не причёсывалась сегодня утром. И ещё там неделечку-другую. Подумаешь, пустяки!»
Порывшись в карманах, она извлекла на белый свет гребешок с обломанными зубьями и попробовала причесаться. Но бедняга-гребешок мигом запутался в дебрях её рыжих волос. «Ну и ладно, – махнула рукой Растрёпа, – если кому-то не нравится, могут и отвернуться. А мне и так хорошо!» Очень довольная собой, она подмигнула своим растрёпанным отражениям – и отправилась восвояси.
Но вот беда: когда рассеянная фея доставала из кармана гребешок, она случайно выронила свою волшебную палочку. Палочка закатилась в пыль между булыжниками мостовой – да там и осталась.
Глава 2. Мэтр Амальгамыч и его подмастерья
Мэтр Амальгамыч восседал на высоком табурете в своём зеркальном царстве. Строго взирая на подмастерьев сквозь смешные кругленькие очки, оседлавшие кончик его сизого носа, он выкрикивал тонким петушиным голосом: «Я даю вам месяц, разбойники! Целый месяц, ровно месяц – и ни днём больше! И пусть только кто-нибудь из вас вздумает не успеть!»
Подмастерья, кружком усевшись прямо на дощатый пол мастерской, весело глядели на мэтра. Несмотря на сердитый взгляд и пронзительный голос старого зеркальщика, они его нисколечко не боялись: все знали, какой он добряга. Мальчики любили своего учителя, ведь кроме него никого у них не было в целом свете.
Когда-то у зеркального мастера была семья – была жена и свои дети, шесть сильных сыновей, отцовская гордость. Но жена умерла, сыновья давно выросли и разбрелись по белу свету. Амальгамыч поскучал-поскучал – да и взялся обучать сирот. Время от времени он подыскивал в приютах шесть мальчиков, шесть будущих зеркальных мастеров – ровно столько, сколько родных сыновей дружно садилось с ним когда-то за длинный обеденный стол. И с ними точно возвращалось к старику его счастливое прошлое.
Мальчишки жили в мастерской, учились и помогали в работе; когда же они уходили, освоив зеркальное ремесло, их сменяли другие. Так продолжалось уже много-много лет.
И сейчас сердце старого мастера вновь наполняла печаль: вскоре ему предстояло расстаться и с этими озорными мальчуганами, которых он уже успел полюбить как родных.
«Все вы, оболтусы и лентяи, – продолжал меж тем мэтр Амальгамыч, нарочито грозно сдвигая седые брови, – должны создать по зеркалу: это будет вашей проверкой на мастерство. Вот и посмотрю-ка я теперь, чему вы у меня сумели выучиться за эти годы, маленькие бездельники! Пусть каждый подумает хорошенько – если в ваших пустых головах ещё остались хоть какие-нибудь мысли – и сделает такое зеркало, в какое не стыдно было бы взглянуть достойному человеку. Хотя бы даже и королю! Даже фее небесной!»
С этими словами он повернулся к окну, тыча узловатым пальцем прямо в голубое весеннее небо – и в ту же минуту заметил перед своей витриной Растрёпу. «Вот ещё пугало на мою голову! – воскликнул мастер. – О мои зеркала! О мои несчастные создания! Какое оскорбление для вас отражать подобных кривляк и нерях! Я создал вас сияюще-прекрасными, а вам приходится вмещать в себя всё несовершенство этого безумного мира… О мои бедные зеркала… Кыш, кыш-ш!»
И мэтр Амальгамыч огорчённо замахал руками, пытаясь отогнать замарашку от своей ослепительной витрины. Впрочем, старался он напрасно: поглощённая собой, фея ничего не видела и не слышала. Зато учеников зеркального мастера появление незнакомки привело в бурный восторг: они наперебой засвистели и затопали ногами. «Эй, пугало-пугало! – кричали они. – Из какого огорода ты сбежало? Эге-гей! Тебе бы ворон пугать!»
Но Растрёпа ничего не замечала. Лишь когда, навертевшись всласть, она наконец удалилась, мэтр Амальгамыч смог вздохнуть с облегчением.
– Вам, молодым оболтусам, не понять, какие муки испытывает творец, отдавая своё создание в недостойные руки, – со вздохом признался мастер. – Плоды бессонных ночей, плоды вдохновенного труда – и всё это вдруг попадает к тому, кто не отличит произведение искусства от простого куска стекла…
– Какая разница, если заплатят хорошие деньги? – пожал плечами толстяк Хватыш. – Зеркало – это зеркало и ничего больше. Побрился, причесался – и вперёд!
Мальчишки дружно рассмеялись, а дылда Бумбан под шумок влепил Хватышу звонкий подзатыльник. Разозлённый Хватыш попытался дать сдачи, но Бумбан проворно перехватил его руку.
«Не смейте драться в моей мастерской! – возмущённо затряс головой старый учитель. – Ну-ка все вон! Идите хорошенько проветрите свои замусоренные головы перед тем, как взяться за серьёзную работу».
Подмастерьев упрашивать не пришлось – они дружно высыпали на улицу. Снаружи было чудесно: столько ласкового весеннего солнышка, столько звенящего прозрачного воздуха! А налетающий порывами тёплый ветер приносил с городских окраин дразнящие запахи реки и цветущего луга.
«Айда за город, – предложил Бумбан, – там сейчас здорово! Искупаемся!» Его предложение было принято «на ура»: всей весёлой ватагой мальчишки рванули в сторону речки – и Бумбан, и Хватыш, и пугливый Робсик, и весельчак Смихля. И даже неторопливый Дрёмс.
Последним бежал лучший ученик мэтра Амальгамыча, худенький некрасивый Страшик. Стараясь не отставать от товарищей, он совсем не смотрел под ноги – и вот обо что-то споткнулся, упал, пребольно ушибив коленку. Вставая, Страшик нащупал в пыли кругленькую палочку, так некстати подвернувшуюся ему под ноги, и без лишних раздумий сунул её в карман.
И откуда было знать Страшику, что это настоящая волшебная палочка. Волшебная палочка одной очень рассеянной феи.
Глава 3. У реки
Ветер внезапно стих, и речная гладь, точно текучее живое зеркало, отразила небо и зелёные берега, отразила низко склонившиеся к воде ивовые ветви и спящую старую мельницу.
Ученики мэтра Амальгамыча нежились на травке, под тёплым солнышком. Они уже всласть порезвились в реке, поныряли и поплавали до первых щекотучих мурашек и теперь пребывали в блаженной полудремоте, когда всё вокруг – звуки, запахи, цвета – сливается в чудесную музыку, наполняет тебя, завораживает и уносит в своём потоке в манящие неведомые дали Безграничного Мирра…
Только Страшику спать совсем не хотелось: он разглядывал найденную палочку. Ему нравилось, что она такая круглая и гладенькая – прямо по руке. Славная-славная палочка! Эх, была бы она волшебной, сколько пользы бы принесла! С её помощью можно было бы творить настоящие чудеса…
– Вот бы мне смастерить волшебное зеркало, – задумчиво прошептал Страшик, – такое зеркало, что делало бы всех людей красивыми. Настоящее Зеркало Красоты…
Дылда Бумбан лениво приоткрыл левый глаз, покосился на Страшика и хмыкнул.
– Тебе бы самому стоило заглянуть в него, Страшик! – пробормотал он, зевая и почёсываясь, но Страшик нисколько не обиделся. – Не, если уж делать какое-нибудь волшебное зеркало, так уж лучше Зеркало-Перевёртыш.
– Как это – перевёртыш?
– А вот так. Ты только представь, Страшик: зеркало, в котором всё выходит наоборот. Красавчик кажется в нём уродиной, а чучело – милашкой; дети отражаются как старички, взрослые – как малыши; всякие учёные шишки выглядят в отражении круглыми болванами, а дураки – умниками-заумниками. Вот от такого зеркала я бы не отказался!
Бумбан расхохотался так радостно, словно это забавное зеркало уже лежало у него в сумке. Разговор привлёк внимание остальных. Подмастерья оживились, придвинулись ближе.
– А хорошо бы, – размечтался, сладко потягиваясь, Дрёмс, – сделать такое зеркало, чтобы отражало чужие сны. Не свои сны, а чужие, понимаете? Только подумал про кого-то, глянул в зеркало – бац! – там все его сны, как в волшебном окошке. Вот ведь было бы отличное зеркало – Зеркало Снов!
– Нет, нет и нет! – вмешался улыбчивый Смихля. – Подумаешь, сны, ерунда, чепухатина, для снов никакого волшебства не надо: спать завалился – сразу тебе и сны! Не, я бы сделал зеркало, чтобы всех смешило-веселило – простое такое Смешильное Зеркало. Никто бы не ныл, не скучал, не плакал, все бы тогда только радовались. Глянул в зеркало – и сразу смешно!
– Тебе, Смихля, и так всё время смешно, палец покажи – уже смешно, – проворчал толстяк Хватыш. – Это всё без толку, баловство одно, глупости. Уж если делать, так серьёзное волшебное зеркало, чтобы для пользы, для богатства. Посмотрел в зеркало – и сразу стал богач, и денег у тебя полные карманы!
– Жадина-говядина, – дружно завопили подмастерья, – с полочки украдена! Де́ньгами набита, нитками зашита!
– Ну и нетушки, ничего я не жадина, – возразил Хватыш, – денежки-то небось всем нужны: и вы без денег не проживёте, зря хихикаете. Да-да, если уж и делать что-то волшебное, так вот именно такое полезное зеркало: Зеркало Богатства!
– А ты чего молчишь? – повернулся к Робсику Бумбан. – Сказать боишься? А ну – говори немедленно, бум-бам!
Тихоня Робсик грустным взглядом обвёл своих товарищей и пролепетал:
– Плохо быть таким трусом, как я. Я же всего боюсь: и темноты, и собак, и пауков, и грома! И даже трясучего желе – брр! – и того боюсь. Мне бы храбрости немножко. Вот бы мне какое-нибудь такое… волшебное Зеркало Храбрости. Пусть даже самое малюсенькое! Посмотрел в него всего один разочек – и больше ничего не боишься. Совсем-совсем ничего!
– Эх ты, герой! – потрепал его по волосам Смихля. – Не нужно бояться, нужно смеяться!
И рассмеялся так весело, так заразительно, что к нему дружно присоединились все остальные. А Страшик встал, точно дирижёр перед своим маленьким оркестром, взмахнул палочкой и торжественно произнёс:
– Дорогая палочка, если ты хоть немножечко волшебная, исполни, пожалуйста, все эти наши желания! Очень тебя прошу!
Ученики мэтра Амальгамыча дружно захлопали – и вновь рассмеялись. Тогда никто из них и представить себе не мог, к чему может привести эта вежливая просьба.
Глава 4. Пугало
Юная фея недолго бродила по незнакомому городку – довольно скоро это ей надоело.
– Везде одно и то же, – пробурчала она с досадой, – дома, дома, улицы. Скукота! И есть так хочется…
Проголодавшаяся Растрёпа смешалась с толпой на рыночной площади и ловко стащила у зазевавшейся торговки румяный пирожок. Но откусить от него она так и не успела: голодная дворняжка подскочила, сцапала пирожок – и дёру.
– Стой! Куда?! Держи вора! – завопила обиженная фея, бросаясь вдогонку.
Вслед за собакой она неслась кривыми переулками, ныряла в гулкие подворотни, пересекала солнечные дворики. Затих вдали шум рыночной площади; промелькнули улицы, дома, повозки, фонари, прохожие, фонтанчики и конюшни – и скоро весь город остался позади. А впереди тянулась лишь пыльная просёлочная дорога – и поля, поля, до самого синего горизонта. Меж тем четвероногого воришки давно и след простыл: фея стояла на дороге одна-одинёшенька.
– Ну уж, нет, – проворчала она, – такого обращения с собой я не потерплю! Чего тут вообще за дурацкое место: никакого тебе уважения к голодным феям! Вернусь-ка я, пожалуй, домой.
Растрёпа порылась в своих отвислых карманах, набитых до отказа, но волшебной палочки там не обнаружила. Она вынула уже знакомый нам щербатый гребешок, смятую фольгу от шоколадки, чью-то потёртую костяную пуговицу, сломанные ножницы и скомканный носовой платок неясного цвета. Затем на свет появился ржавый ключ от неведомого замка, сердитый жук в спичечном коробке, горсть пёстрых стеклянных шариков и огрызок карандаша. В конце концов Растрёпа полностью вывернула оба кармана – но из них посыпались на землю лишь тыквенные семечки.
Напрасно трясла фея своими пустыми карманами: волшебная палочка исчезла бесследно.
– И как же я теперь вернусь домой? – вопросила Растрёпа. – Как?
Никто ей не ответил, потому что рядом никого не было.
Приунывшая фея вздохнула, уселась на большой камень у обочины – и стала грызть тыквенные семечки.
* * *
Дядя-Ягодка возвращался домой усталый, ведь с раннего утра он торговал на городском рынке ароматной клубникой.
Дядя-Ягодка выращивал клубнику круглый год: тёплым солнечным летом – на открытых грядках, холодной порой – в больших застеклённых теплицах. Клубники у него созревало так много, что он поставлял свой вкусный товар и в соседнюю страну Кулина́рию1, и в далёкую дождливую Тоскля́ндию. Целыми днями он неутомимо возился со своими посадками, и от этого его одежда, усы, борода – всё-всё пропахло душистыми спелыми ягодами. Так соседи его и прозвали: Дядя-Ягодка.
Старая лошадь сонно плелась по знакомой дороге, Дядя-Ягодка сладко дремал, покачиваясь в небольшой повозке, среди пустых корзин. Вдруг впереди послышался шум, птичий гомон. От испуга лошадь споткнулась – и встала как вкопанная. Дядя-Ягодка спросонья приоткрыл левый глаз, присвистнул, крепко зажмурился, пытаясь прогнать сонное наваждение – а потом удивлённо вытаращил оба глаза.
Перед ним была странная картина. На большом камне у обочины дороги он увидел пугало, самое настоящее пугало в поношенном платье. Только пугало это было живое: оно подпрыгивало, махало руками, сердито трясло взъерошенной головой. А над ним клубились птицы, целая стая ворон, синиц, воробьёв и галок. Птицы возмущённо галдели, били в воздухе крыльями, камнем кидались вниз, стараясь клюнуть врага.
Но и пугало не сдавалось.
– Я вам покажу! – вопило оно. – Кыш, кыш, гадкие ворюги! Я вас превращу в лягушек! В червяков! В жалких слизняков! Вот только вспомню сейчас подходящее волшебное заклинание. Сейчас-сейчас…
Что-то странное творится –
Обнаглели нынче птицы!
Кыш, крылатые нахалки!
Не отведать ли вам палки?
С этими словами воинственное пугало спрыгнуло на землю, вооружилось здоровенной палкой – и птицы проворно разлетелись. А пугало ещё долго грозило кулаком и размахивало палкой, что-то сердито выкрикивая им вслед.
«Вот ведь какое боевое пугало, – уважительно подумал Дядя-Ягодка, – как раз для моего клубничного огорода!»
Он подъехал ближе и приветливо обратился к пугалу:
– Прошу прощения, уважаемое, но я стал невольным свидетелем твоей блестящей победы: ты очень ловко расправилось с этими нахальными птицами!
– Они хотели склевать мои тыквенные семечки! – вскричала, всё ещё потрясая кулаком, фея Растрёпа: а это, конечно же, была она. – Пусть-ка попробуют снова сюда сунуться!
– Мне нравятся твоя смелость и решительность, – продолжил Дядя-Ягодка, – и я хочу предложить тебе отличную работу. Работа совсем не трудная: нужно всего лишь охранять мои клубничные грядки, потому что птицы сильно портят ягоды.
– Клубнику я люблю, – облизнулась голодная Растрёпа, – с сахаром и со сливками!
– Вот ты и сможешь её есть сколько душе угодно.
– И только-то?! Да от такой еды быстро ноги протянешь! – возмутилась фея и тут же начала загибать пальцы. – Мне нужен плотный завтрак, сытный обед и вкусный ужин. Ещё нужна удобная кровать, чтобы по ночам хорошенько высыпаться. И, разумеется, выходной день. Иначе не договоримся.
«Первый раз встречаю такое удивительное пугало, – подумал Дядя-Ягодка, – оно ест, пьет и спит по ночам. Впрочем, какая разница? Лишь бы от него на огороде был толк».
«Придётся мне немного пожить у этого жадного старикашки, – в уме прикидывала меж тем временем фея Растрёпа, – хотя бы до тех пор, пока не отыщется волшебная палочка. Так хоть с голода не умру».
– Я принимаю все твои условия, – кивнул Дядя-Ягодка, – ты будешь спать в новом огородном сарайчике, он у меня почти что домик; будешь есть за моим столом и, разумеется, охранять клубничные грядки.
– Эй, и ещё выходной! – напомнила неуступчивая фея.
На том и сговорились. Так и вышло, что фея Растрёпа, весьма некстати потерявшая свою волшебную палочку, сделалась обычным огородным пугалом.
Глава 5. Школа Волшебства
Магус, директор школы Полезного Волшебства и магистр ордена Шапок-Невидимок, кончил писать, с удовольствием потянулся и щёлкнул пальцами. Вставая с кресла, он привычным взмахом расправил свою длинную мантию, и тёмно-синий бархат, украшенный фигурками сказочных существ и усеянный мерцающими звёздочками, мягко заструился вдоль его крепкого тела.
Мантия у магистра была чудесная: волшебные птицы и звери на ней двигались, пели и даже разговаривали. Вот и сейчас, Птица-Феникс с шелестом вскинула крылья, Сфинкс громко зевнул, а Белый Единорог оглушительно свистнул – и рассмеялся, глядя на перепуганных спросонья маленьких дракончиков, верещавших, как поросята.
– Эй, мелюзга! Потише там! – весело прикрикнул Магус, и жители мантии притихли.
Магистр взял со стола большой конверт, на котором было старательно выведено: «Моей дорогой сестрице фее Улине, в собственные руки» – и подошёл к открытому окну. За окном медленно плыли почтовые облака, всегда в изобилии окружавшие вершину Волшебной горы, на которой стояла школа. Директор слегка поманил – и одно резвое облачко тотчас подлетело и зависло рядышком. И стоило лишь положить на него конверт, как оно подпрыгнуло, развернулось – и унеслось со скоростью ракеты.
Конечно, Магус мог связаться с сестрой любым другим волшебным способом, но она по старинке любила получать от старшего брата самые обычные письма.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату протиснулась добродушного вида толстушка в крахмальном чепце и фартуке – Фея-Матушка, кулинарка, хлопотунья и всеобщая любимица: она заведовала школьным хозяйством. Фея с ног до головы была выпачкана мукой: белая дорожка так и тянулась за ней по полу.
– Ваша Волшебность, у нас опять сплошные неприятности! – затрясла она пухлыми ручками, устремляя на пол с рукавов мучные струйки. – И всё из-за юной Растрёпы…
– Растрёпа, Растрёпа, всегда Растрёпа! – Магистр весело хлопнул в ладоши. – Растрёпа здесь, Растрёпа там! Характер у неё, конечно, просто невыносимый, но с ней не соскучишься. Представьте, милейшая Фея-Матушка: вчера на Практическом Погодоведении она вызвала дождь из улиток! Ума не приложу, откуда она взяла такую пропасть улиток. А позавчера – оживила стулья и табуретки…
– …да-да-да, и мы целый вечер гонялись за ними по всей школе, – устало вздохнула Фея-Матушка, вздувая над своей головой мучное облачко. – Обидно, Ваша Волшебность: мою любимую дубовую скамеечку из библиотеки так и не удалось изловить…
Магус рассмеялся:
– Думаю, она улизнула в Очень Дремучий Лес на восточном склоне горы. В тот самый, который наша неутомимая Растрёпа ухитрилась вырастить из семян укропа обыкновенного. Помните, на том прошлогоднем уроке Чудесного Садоводства? И вдобавок, на всякое подобное происшествие она мигом сочиняет потешный стишок. Как это там у неё было? Э-э-э…
Вспоминая, директор по привычке прищёлкнул пальцами:
Это кто по лесу скачет?
То ли – белка, то ли – зайчик,
То ли – шустрых жаб семейка…
– …нет – дубовая скамейка! – грустно закончила Фея-Матушка, и опять шумно вздохнула в облаке мучной пыли, вспоминая свою ускользнувшую четвероногую любимицу.
Магистр улыбнулся:
– Так что же случилось с нашей проказницей-феей на этот раз?
– Сегодня был весенний экзамен по волшебным перемещениям. И Растрёпа куда-то пропала! – озабоченно пролепетала Фея-Матушка. – Все феи-ученицы давно вернулись, пообедали и играют в прятки-невидимки. Одной Растрёпы нет как нет!
– Не расстраивайтесь, Фея-Матушка! Похоже, эта юная непоседа тоже решила немного поиграть с нами в прятки. Что ж, поищем-ка её на нашем глобусе, – предложил директор, – на нём не спрячешься!
Магус подошёл к огромному глобусу, стоявшему в углу под книжной полкой, и слегка крутанул его. Глобус завертелся – сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Это был особенный глобус – Безграничный Мирр на нём был настоящим, только очень-очень маленьким: моря сменялись пустынями, пустыни – равнинами; на горных вершинах искрился чистейший снег; реки весело бежали сквозь зелень лесов, водопадами срываясь с обрывов, разливаясь среди лугов синими искрящимися озёрами; мелькали россыпи городов, крепости и деревушки. И всё, на чём останавливался пристальный взгляд наблюдателя, мгновенно начинало расти: можно было различить холмы и деревья, рассмотреть мосты, дороги, башни, купола; заглянуть в окна домов и пересчитать торговок на рыночных площадях.