Бабушка и дедушка сидели по сторонам от него и выглядели очень взволнованно. Чайник и блюдо с печеньем так и стояли на столе нетронутыми. Старший инспектор Уильямс указал мне на свободный стул и велел садиться, а потом принялся с важным видом расхаживать туда-сюда вдоль камина. Еще двое полицейских торчали около входной двери: уже знакомая мне тетка и плечистый здоровяк, не сводивший глаз с печенья.
– Мистер и миссис Фауст, – начал инспектор Уильямс. – К моему крайнему огорчению, ваши внуки упорствуют в своем нежелании оказать помощь следствию.
Бабушка сидела, нервно теребя подол своего платья. Мне иногда трудно поверить, что наша мама – ее родная дочь. Бабушка вся сухая и блеклая, как увядшее растение, а мама на всех фотографиях выглядит такой цветущей и жизнерадостной.
– Они всего лишь дети, – выдавила она из себя. – Нельзя судить их слишком строго.
– Пф! – громко фыркнул дед. – Инспектор, это просто смешно. Они ни в чем не виноваты.
Мой дед раньше играл в регби. Руки у него здоровенные, как бычьи окорока, и пузо такое, что на нем еле сходятся рубашки. Смотрит он всегда исподлобья, как будто кто-то вогнал ему глаза глубоко под брови (вообще-то отец однажды действительно врезал ему кулаком по физиономии, но это совсем другая история). В общем, внешность у деда довольно устрашающая. Обычно люди стараются не становиться ему поперек дороги, но на инспектора Уильямса грозный дедушкин вид особого впечатления не произвел.
– Мистер Фауст, – сказал он, – как вы представляете себе завтрашние газетные заголовки? «Нападение на Британский музей. Розеттский камень уничтожен». Вашего зятя…
– Бывшего зятя, – рыкнул дед.
– …скорее всего разнесло взрывом в пыль. Или же он сбежал. В этом случае…
– Ничего он не сбежал! – крикнула я.
– Нам необходимо знать, где он скрывается, – невозмутимо продолжал инспектор. – А единственные свидетели происшедшего, ваши внуки, отказываются сказать мне правду.
– Мы уже сказали вам правду, – вмешался Картер. – Папа не погиб. Он провалился сквозь пол.
Инспектор выразительно посмотрел на бабушку с дедушкой, словно говоря «Вот видите?», а затем повернулся к Картеру:
– Молодой человек, ваш отец совершил серьезное преступление. А разбираться с последствиями своего поступка оставил вас…
– Неправда! – заорала я дрожащим от злости голосом.
Конечно, я ни на минуту не поверила, что папа нарочно сдал нас на растерзание полиции. Но то, что он однажды уже меня бросил, по-прежнему оставалось для меня больной темой.
– Дорогая, прошу тебя, – зашептала мне бабушка. – Господин инспектор просто делает свою работу.
– Плохо делает! – огрызнулась я.
– Давайте выпьем чаю, – предложила бабушка, надеясь разрядить обстановку.
– Нет! – завопили мы с Картером в один голос. Бедная бабуля, она так и шлепнулась обратно на диван.
– У нас имеются все основания предъявить вам обвинение, – с угрозой сказал инспектор, поворачиваясь ко мне. – И мы так и поступим, если…
Он вдруг замер на полуслове, растерянно моргая, как будто забыл, о чем только что говорил.
– Э-э… инспектор? – нахмурившись, окликнул его дедушка.
– Да-да… – рассеянно пробормотал старший инспектор Уильямс, потирая лоб. Потом сунул руку в карман и извлек из него маленькую синюю книжечку – американский паспорт – и бросил ее Картеру на колени.
– Вы подлежите депортации, – заявил инспектор. – В соответствии с правилами вам следует покинуть страну в ближайшие двадцать четыре часа. Если у нас еще появятся к вам вопросы, мы свяжемся с вами через ФБР.
У Картера прямо челюсть отвисла. Он тупо воззрился на меня, а я и сама ничего понять не могла. С чего это вдруг инспектор так круто сменил направление? Только что собирался нас обоих арестовать, а теперь вдруг ни с того ни с сего решает депортировать Картера. Даже другие полицейские не могли скрыть замешательства.
– Сэр? – окликнула его тетка-полицейский. – Вы уверены, что…
– Да, Линли. Вы оба можете идти.
Полицейские продолжали неуверенно топтаться у двери, пока Уильямс повелительным жестом не отправил их вон. Полицейские убрались, тщательно закрыв за собой дверь.
– Погодите-ка, – очнулся Картер. – Мой отец пропал, а вы собираетесь выставить меня из страны?
– Сынок, ваш отец либо погиб, либо в бегах, – ответил инспектор. – Депортация – это самое лучшее, что я могу вам предложить. Все уже согласовано.
– Согласовано с кем? – поинтересовался дедушка. – Кто утвердил такое решение?
– Э-э… – Лицо инспектора снова приняло забавное растерянное выражение. – Решение согласовано с высшими инстанциями, да. Поверьте, это гораздо лучше, чем тюрьма.
Картер был слишком подавлен, чтобы сказать что-нибудь осмысленное, но я даже не успела пожалеть его, как инспектор обратился ко мне:
– К вам это тоже относится, мисс.
Меня будто кувалдой по голове огрели.
– И меня тоже депортируют? – поразилась я. – Я ведь здесь живу!
– Но гражданство у вас американское. Учитывая сложившиеся обстоятельства, сейчас вам лучше вернуться домой.
Я уставилась на него, потеряв дар речи. У меня не было иного дома, кроме квартиры бабушки с дедушкой. Здесь, в Лондоне, мои школьные друзья, моя комната и вообще все на свете.
– И куда же, по-вашему, мне теперь деваться?
– Послушайте, инспектор, – всполошилась бабушка, – это несправедливо. Поверить не могу, что вы…
– Я дам вам время, чтобы попрощаться, – резко оборвал ее инспектор и тут же нахмурился, словно сам толком не понимал, что говорит и что делает. – А сейчас я… я должен идти.
Это уже была полная бессмыслица, и инспектор, кажется, сам это осознавал, но все равно с деловитым видом зашагал к двери и распахнул ее. Тут я чуть со стула не свалилась: прямо на пороге стоял тот человек в черном. Амос. Его пальто и шляпа куда-то подевались, но костюм в тонкую полоску и круглые очки остались при нем. На черных косичках поблескивали золотые бусины.
Я ждала, что инспектор сейчас что-нибудь скажет – выразит удивление или хотя бы поинтересуется, кто он такой, но, по-моему, он Амоса даже не заметил. Прошел мимо него, не глядя, и пропал в темноте.
Амос же шагнул через порог и прикрыл за собой дверь. Бабушка с дедушкой оба вскочили на ноги.
– Опять ты, – раздраженно буркнул дед. – И как я раньше не догадался? Будь я помоложе, от тебя бы мокрого места не осталось!
– Мистер Фаус, миссис Фауст, добрый вечер, – как ни в чем не бывало поприветствовал их Амос и смерил нас с Картером оценивающим взглядом, как будто что-то прикидывая. – Думаю, пришла пора нам с вами побеседовать.
Амос вел себя в доме прямо-таки по-хозяйски. Плюхнулся на диван, налил себе чаю, сгреб с блюда печенье и принялся с удовольствием чавкать. Вообще-то довольно смелый поступок, учитывая кулинарные таланты бабули.
Дед побагровел так, что я испугалась, как бы его удар не хватил. Он так и ринулся на Амоса, стискивая кулаки, словно собирался стереть его в порошок, но Амос продолжал невозмутимо уплетать печенье.
– Сядьте, пожалуйста, – сказал он, обращаясь ко всем сразу.
