Иррационариум. Толкование нереальности
– Бабы, дружище, они все такие. Я тебе, между прочим, завидую, захотел – развелся. Я б, может, тоже развелся – партийность не позволяет. Я недавно Томку встретил – твоя Галка уже со своим дирижером сожительствует. Помнишь Томку? Как-то расплылась наша Томка. А ты думаешь, когда твоя с тобой жила, у нее с дирижером ничего не было?
Дмитрий хоть и плохо сейчас соображал, но понимал, что единственный достойный повод для визита у Геры может быть один – близнецы. Между тем, о них он молчит, а несет чепуху.
– Гера, для ясности – я рад за Галку. Ей нужен нормальный мужик, её круга.
– Ты это… извини, я это вообще, о бабах. Надо нам в жизни, знаешь, хобби иметь. У кого-то бабы, кому-то «зелёный змий». А кому нельзя водки и баб – тому вот это самое хобби. У нас многие картины собирают, иконы, ложечки всякие, часики, финтиклюшечки золотые. Хочешь знать, чем мой начальник промышляет? Старинные золотые монеты: пиастры, дублоны, «екатеринки»…
– Ну, а ты?
– Что я? Вот, стихи пишу. Душно тут у тебя, так что слушай про духоту.
– Геракл, не надо стихов. В другой раз, а?
– Нет, ты послушай. Все говорят – хорошо…
За окном подозрительно заскрежетало. Геракл подскочил, словно ужаленный.
– Что это?
– Нервы, брат, что ж еще. Тимка с прогулки лезет.
Действительно, в форточке обозначилась лохматая физиономия кота. Тимур замер, оценил ситуацию и, хриплым низким голосом мявкнув, прыгнул на середину кухни.
– Пришел, бродяга? Дрался? – Дмитрий наклонился и погладил кота за ушами. – Целые уши. Жрать будешь? Я нам талонного цыпленка укупил.
Дмитрий занялся кормежкой. Геракл смотрел на все это без интереса.
– Ну что ж, – буркнул он, – мне, пожалуй, пора. Отдыхай, чегевара. Ваша служба и опасна, и трудна…
И уже в дверях повторил:
– Отдыхай.
Дмитрий пожал плечами: «Чего он тут комедию ломал? Зачем приперся среди ночи?»
Об этом он решил подумать завтра, утро вечера мудренее. А сейчас спать.
– Пожрал, пират? Тогда отбой.
Ему показалось, что он только заснул, как снова звонок в дверь. «Опять Гера, зараза».
Поднялся, ничего не соображая, не различая – во сне ли он поднимается, или уже как бы проснулся. На автопилоте поискал ногами тапочки – не нашлись. Наконец, продрал глаза, глянул – за окном рассвет.
Густое фиолетовое марево затопило небо, с востока поднималось золотое свечение, растворяя в себе остатки ночи. Розовые нездешние облака, казалось, пришли из фантастических далей, вслед за рассветом.
– Ни фига себе, – произнес Дмитрий и пошел открывать.
Перед ним стояли близнецы, те самые. Стояли и молча смотрели. Жалобно как-то смотрели. И Дмитрий смотрел. Смотрел будто на что-то знакомое, такое, что, раз увидев – уже не забыть; словно знал он их когда-то. Дурацкое дело: никогда он их не знал, и знать не желает, но вместе с тем полное ощущение знакомства. «Да кто ж вы такие, ребятки?»
– Вы проходите, что ли.
Они вошли, потерянно осматриваясь по сторонам, словно попали в чуждый им мир.
– Да вы проходите дальше.
Из комнаты появился Тимур, обнюхал непрошенных гостей, фыркнул и ушел обратно на шкаф, досыпать своё.
Поведение животного успокоило Дмитрия. «В самом деле, – подумалось, – близнецы, люди. Какие-то несчастные они». Раздвоенность ощущений исчезла, сейчас они для него были лишь несчастными людьми, и только. Он даже вспомнил, что будто бы должна возникнуть волна безумия – как с Хавченко и с Герой. Но ничего этого Дмитрий не чувствовал – и удивился.
– Давайте на кухню, туда.
«Экие неловкие, пока не покажешь, куда…» Может, стеснительные, или больные на голову? Говорят, шизофреники умеют убеждать кого угодно, может, в этом все дело? Надо бы их разговорить, прояснить. Э нет! Начнут говорить – и у меня крыша поплывет, если шизофреники или гипнотизёры. Черт, не вспомню – приезжали в город гипнотизёры с сеансами или нет? Нет, все это какая-то лажа. Давай, Дима, как положено.
– А документы, ребята, у вас есть?
Те переглянулись, но ничего не ответили.
– Ладно. Где живете – помните?
– Помним.
– Где?
Те опять едва заметно переглянулись и не ответили.
– Ладно… А показать, где живете, сможете?
– Сможем.
– Ну, с этим ладно. А работаете где-нибудь?
– Работаем.
– А подробнее можете?
Они опять не поняли.
– Какое место работы у вас?
– Жарко.
«Похоже, всё-таки идиоты. И как только довели столько народу до ручки»?
– Вам сейчас жарко?
Было по-рассветному прохладно.
– Жарко на работе.
– Ага. На работе.
«Похоже, этим товарищам нужно задавать очень точные вопросы».
– Как называется предприятие, на котором работаете, на котором жарко? Можете сказать?
– Завод сварных металлоконструкций. Термический участок.
«Ну ни фига себе! Зачем комитетчикам устраивать засады в пивняке, когда люди трудоустроены, прописаны, – без прописки на такой завод не устроишься, – значит, с документами у граждан все в порядке. Дай разнарядку по первым отделам – в миг близнецов найдут, или по паспортному столу проверяй. Это ж какая особая примета – близнецы. Тем более, другие приметы, возраст известны. Фигня какая-то выходит. Что-то опять не так».
Дмитрию стало не по себе. Он внимательно посмотрел на одного, затем на другого. «А может, я их не за тех принимаю?» Впрочем, за кого он их сейчас принимал, он сам себе сказать не мог. За несчастных людей? Но это к делу не подошьешь.
Он вспомнил герыну историю. Ни фига себе – человек повесился. И органы их повязали, а теперь выпустили. А они ко мне, на рассвете, торопились, что ли? Стоп. А как они меня нашли?
– Мой адрес вам был известен?
Молчание. Смотрят чуть ли не в рот, будто силятся понять, что же он от них хочет?
– Как вы нашли меня?
– Ты нас увидел.
Час от часу не легче. Как будто это что-то объясняет, что я их увидел.
– Это вчера, в пивбаре? Что ж тут такого? Посмотрел – и увидел.
– Нет. Не посмотрел. Увидел.
– Невидимки вы, что ли?
Дмитрию подумалось, что эти двое, наконец, начали свою игру. Нездоровый какой-то разговор пошел. «Да, еще немного, и я поплыл. Надо как-то гнуть своё».
– Ну, раз так – надо произвести некоторые следственные действия.
Близнецы молчали и не возражали. Их молчание было, пожалуй, лучше, чем слова.
– Предлагаю, раз документов у вас нет, пройти…
Дмитрий хотел по привычке произнести «в отделение», но спохватился:
– К вашему месту жительства. Дорогу указать, надеюсь, сможете?
Те кивнули.
Они пересекли микрорайон и вышли к реке. По железнодорожному мосту перешли на другой берег, в частный сектор. Близнецы шли молча, скорым шагом. Чувства Дмитрия обострились, как при выезде на задание. Подумалось: это всё оттого, что в дело замешано КГБ, а он где-то внутри плетущейся чужой интриги. Черт его знает – то ли эти двое уже действуют по указке органов, то ли не по указке, а в качестве живца – но это чепуха, я-то зачем им нужен? Или я в качестве живца, но для чего?
Переплетение коротких, поросших бурьяном улиц вело вверх, на холм, за которым города уже не было.
«Уверенно ведут. А прикидываются чуть ли не иностранцами». Он споткнулся и, чертыхнувшись, приостановился – глянуть на ту колдобину. Близнецы выпали из поля зрения, и он подумал с недоумением: «А за какими это я уликами пру?»
Профессия накладывает на людей отпечаток. Человеку, заматеревшему на раскрытии преступлений и работе со всяко-разными подонками общества, свойственно видеть в любом встречном, будь то незнакомец в очереди, или бывший одноклассник, или коллега по работе, преступника. Что-то заставляет думать, что не-преступников не бывает. Это как в больнице: через час стояния в очереди мерещится, будто все люди в мире – больны, здоровых не бывает.
Одни оперативные работники вытесняют этот психологический комплекс рассуждением, что мол, раз взяли – значит, есть за что. «У нас ни за что не сажают». Наверное, пресловутая презумпция невиновности и создана для борьбы с подобной психологией. Другие сотрудники, кто почеловечней, те или алкоголем снимают шизу, или в конце концов увольняются. А еще бывает так, что преступная среда становится естественной для оперативника, его тянет туда, он знает всех воров в законе и мелких бандюг на районе; они его знают. Такие работники особенно в цене у начальства и, хотя борются с преступной средой крайне нехотя, но уж когда получают команду, то, владея обширной информацией и связями, свое дело делают безукоризненно.
Дмитрий относился к тому разряду ментов, кто умел отслеживать эту самую «презумпцию виновности», и временами она вызвала приступы отвращения к себе.
Подумав об уликах, он удивился: «Улики? Я что, их в чем-то подозреваю?» Он невесело усмехнулся. «Так в чем же я вас, ребята, подозреваю? Не хочу ведь подозревать, нет в вас этого вонючего душка».
Мысль об уликах увлекла его – дело как-то странно выворачивалось, напоминало игру. Он был охотником за неизвестной науке дичью.
Ни с того ни с сего спросил:
– Вас когда отпустили, вечером?
Те опять-таки его не поняли. И Дмитрий уточнил:
– Вас вчера утром задержали. Увезли на машине. Когда вас отпустили?
– Мы ушли.
Ушли и ушли, что с чудаков возьмешь. Значит, отпустили.
Добротный пятистенок стоял под старой здоровенной шелковицей, влево от него шел дощатый забор, за ним – большой разбитый на грядки огород.
– Кто мы? – совершенно беззащитно, доверчиво спросили близнецы.
Дмитрия качнуло. Не от вопроса, нет, и не от того, как он был задан. Что-то чуждое и неземное посмотрело сквозь старшего лейтенанта и сбило дыхание.
– А вот это нам предст…
Близнецы синхронно развернулись и прошли через калитку. Дмитрию ничего не оставалось, как последовать за ними.
Хозяйка, женщина лет шестидесяти, поливала из шланга помидоры. На гостей не обратила ни малейшего внимания. Близнецы невозмутимо прошли дальше, поднялись на крыльцо и скрылись в доме. Дмитрий подошел к хозяйке.
– Доброе утро.
– Здравствуй, коли не шутишь, – ответила женщина, даже не глянув в его сторону.
– Вы извините, что я так рано.
– А мне что за дело?
– Я – сотрудник милиции. Эти двое, с которыми я пришел – ваши жильцы?
– А ко мне-то какое дело? Живут.
– Понятно. А как вы можете охарактеризовать постояльцев?
– Раз натворили чего – сами и разбирайтесь.
Она отвечала равнодушным голосом, выражение лица нисколько не менялось.
– Воду перекрой, – указала на торчащую у крыльца водяную колонку.
Дмитрий выполнил просьбу, а она взяла тяпку и принялась полоть сорняки.
– Извините, конечно. Как вас зовут?
– Авдотья Тихоновна.
– А меня – Дмитрий Игоревич. Вы не волнуйтесь, я не по поводу прописки.
– Кто ж вас знает, по какому вы поводу?
– Ваши жильцы этой ночью ночевали?
– Сами, небось, знаете.
– Меня интересует – приходили они домой ночевать или нет?
– Не было их. Ушли вчерашним утром. Вон сейчас вернулись. Мне что за дело?
– А как долго они у вас квартируют?
– А они не говорили?
– Я, может, хочу проверить их слова.
– Да с месяц, должно быть.
– И все это время вели себя тихо, платили исправно?
– Люди они культурные. В огороде помогают, по хозяйству, когда попрошу чего.
– Как их звать, говорите?
– А у них в паспорте не написано?
– Да видите ли, паспортов при них не обнаружено. Беспаспортные у вас они, что ли?
– Может быть, что и беспаспортные, – невозмутимо ответила хозяйка.
– Так вы их документов не видели?
– А зачем мне их документы? Люди спокойные, непьющие, работящие. Я не на документы смотрю.
– Значит, не видели. Ну а как вы к ним обращаетесь? Видите ли, они назвать себя отказываются. А у нас есть подозрение, что один из них – злостный алиментщик. Мне поручили это дело. Вот и приходится вас беспокоить.
– Вон оно что. Нет, не алиментщики они. Тех я знаю – глаза бегают, лодыри и норовят стянуть. А имя – что имя. Зову просто – сынки. Скажу: «Сынок, прополи грядку». Он прополет. Все равно одинаковые.
Дмитрий уяснил себе характер отношений близнецов и хозяйки и понял, что на этом пути ему не продвинуться. Ей, по-видимому, ничего толком не известно. Но зато складывается впечатление, что близнецы на хозяйку никак не воздействуют. А вот это интересно.
– Авдотья Тихоновна, собственно, вопросов у меня к вам как таковых уже нет. Но, если позволите, задам еще один.
– Задавай уже, куда от вас денешься?
– Видите ли, нам известно, что ваши постояльцы временами бывают несдержанны. Вот и хочу вас спросить – не замечали вы чего-нибудь такого?
– Какого такого?
– Не были они с вами грубы, требовательны?
– Боже упаси. Случись такое – вмиг от ворот поворот. Мне такие выкрутасы не нужны. Мне мой дед покойный нервов попортил, хватит.
– То есть, вы хотите сказать, что у вас с жильцами с самого начала установились хорошие отношения?
– Та какие там отношения? Стара я уже для отношений. Живут себе тихо, когда-никогда по хозяйству помогут. А так я с ними не разговариваю.
– Спасибо, Авдотья Тихоновна. Вы нам очень помогли.
– Помогла – и слава богу.
– И последнее. Не разрешите ли посмотреть в доме, как они живут?
– А вам это зачем?
– Так, для полной ясности.
– А документ есть?
– Это вы про ордер? Нет, с вашего согласия.
– Нечего там смотреть. Как живут – я говорила. Как все люди живут.
– Ну, тогда что ж. Тогда прощайте. Извините за беспокойство.
Дмитрий пошел к калитке. Близнецы из дому не выходили, и его это обрадовало. Общаться с ними не хотелось. Он глянул на часы – ого. Провозился, однако. Не опоздать бы на службу.
Близнецы его больше не интересовали. Он спускался узкими улочками к реке, думая о делах служебных, о том, что хорошо бы в отпуск, но ведь летом, как всегда, не дадут, что Леночка из канцелярии как-то загадочно смотрит при встречах, но надо ли этим воспользоваться? Наверное… нет.
Вдруг подумалось – а ведь из КГБ их не выпустили бы. «Сейчас же пойду выбивать у шефа отпуск. Драпать от всего этого надо, подальше». Уж больно хренотень складывалась нехорошая, непонятная. Непонятный, дикий визит Геры – теперь он виделся совсем в ином свете. Внезапно пришел и внезапно ушел, а потом эти двое, так же внезапно. А чего в «Ивушке» к нам за столик поперлись? Предположим: случайность. Но уж все остальное – не случайность. Через Инессу надо с отпуском действовать. Сочувствует мне. Жалеет, что жена бросила?
С этими мыслями он и явился на работу. Дежурный по РОВД окликнул:
– Дима! Белозеров! Тебе уже три раза звонили.
«Ну вот. Песец подкрался незаметно».
– Из Конторы, – добавил, понизив голос, дежурный. – Оставили телефон, чтобы перезвонил. – Держи.
Дмитрий взял бумажку и пошел к себе в кабинет.
Глава пятая
В кабинете Дмитрий повертел бумажку с номером, глянул в окно. «Мы все спешим за чудесами…» – сообщил он окружающему пространству. И добавил, уже из припева: «Под крышей дома твоего… над крышкой гроба твоего».
Придвинул телефонный аппарат и, насвистывая все тот же популярный антоновский мотивчик, набрал номер. Трубку подняли сразу.
– Кто это? – спросил с той стороны голос Геры.
– Это я, Гера.
– А, старик! Хорошо, что появился. Надо бы нам встретиться. Ты, думаю, сам понимаешь, по какому делу.
– Ну?
– Зайдешь вечером, в восемнадцать ноль-ноль. Назовешь кабинет номер двести семнадцать и мою фамилию.
– А чего не ко мне? Вечерком. Вроде традиция уже? – Дмитрий решил оценить размер неприятностей.
– Да нет, старик. Лучше – у нас. Это в том числе и в интересах твоей безопасности.
«Мило, товарищ старлей – о безопасности твоей позаботились».
– Ты где ночью шлялся? – вдруг спросил Гера.
– А что?
– Ну, старик, это не разговор. Давай, жду. Вполне официально жду, усек?
– Усек, – мрачно ответил Дмитрий и положил трубку.
«С отпуском не успел».
Всё, день оказался смят. Дмитрий думал лишь о том, чтобы его не задержали на службе, чтобы успеть до визита заскочить домой.
Посреди рабочего дня заглянул Савелий, как обычно, посоветоваться. Дмитрий разгребал бумажные завалы, оправдывая это бесполезное мероприятие необходимостью упорядочения документации. Надо оставить после себя, кроме доброй памяти, еще и тщательно упорядоченную документацию.
Савелий держал в руках тощую папочку.
– Дима, привет. Анекдот слышал? Ученые открыли единицу страха!
– Ну?
– Один андроп!
– Слышал.
– А… Ладно. Дима, ты глянь. Тут мне свежак подбросили. Не пойму, че с этим делать? Глянешь?
– Хочешь знать, че делать, Славик?
Дмитрий непонимающе посмотрел на приятеля, но вдруг улыбнулся и, подмигнув, предложил:
– Застрели его. Скажешь, пытался оказать сопротивление, угрожал топором.
– Ты чё? Это бухгалтерша, баба.
– Значит, бухгалтерша угрожала топором. Слышишь, Славик, оставь ты меня в покое. Не до тебя, извини.
Савелий пожал плечами и, буркнув: «Я тогда позже…» – вышел.
А потом вдруг звонит начальство и загадочно сообщает:
– Ты, Дима, что-то там насчет отпуска спрашивал. Так вот, пиши заявление с завтрашнего дня на июль-месяц. Ты в последнее время потрудился… Контузия там твоя… В общем – пиши.
– Это приказ, товарищ подполковник?
Шеф промямлил что-то, а потом добавил вполне разборчиво:
– Если тебе так понятнее, то приказ.
– Слушаюсь, товарищ подполковник.
– Да ладно тебе… Я сказал – ты делай. Всё.
По дороге домой широко и ясно думалось, что неплохо бы прихватить на рандеву с Гераклом зубную пасту, щетку, мыло и папирос, побольше папирос, пачек десять; военный билет, а паспорт и «корочку» спрятать, заныкать, лучше закопать во дворе. А там скажу, что потерял по собственной халатности, пусть штрафуют. А этих гадов, скажу, в глаза не видел. Вот стоял, гражданин начальник, за столиком, а этих в упор не разглядел. Всю ночь на ногах, возьмите в разумение, водки бутылку употребил, на жаре, с пивом. Ночью же был дома, на звонки, если были, – хоть в дверь, хоть куда – не отвечал, потому что не слышал, спал мертвецки. Не поможет. А что поможет?
«Мы все спешим за чудесами. Но нет чудесней ничего, чем та земля под небесами…» Вот привязалась, зараза, целый день крутится – «над крышкой гроба, над крышкой гроба…» Чтоб вас всех!
Дома ничего собирать в дорогу, разумеется, не стал. Позвал в окно Тимку. Тот, предвкушая трапезу, живо объявился на кухне. «Мур-р», – энергично произнес Тимур, в смысле «че хавать будем, хозяин?». Дмитрий сгреб кота в охапку и понес к соседке.
У соседки-пенсионерки он оставлял кота, когда уезжал в январе в отпуск.
– Зинаида Германовна, приютите моего бродягу.
– Конечно, Димочка, конечно. Вы же знаете – мы с Тимошей в прекрасных отношениях.
– Дело в том, что я в командировку. Скорее, что длительную. Возьмите пятьдесят рублей, если не хватит, я еще вышлю.
– Да-да, разумеется… Я поняла, – растерялась соседка.
Дмитрия она уважала, само соседство с офицером милиции вносило спокойствие в жизнь Зинаиды Германовны.
– Ну, вот и спасибо. Я надеюсь на вас, Зинаида Германовна. До свидания.
Монастырь КГБ – в свое время мужской общежитский монастырь, а теперь «большой дом» – стоял на самом высоком холме, нависая над городом. Территория с двумя трехэтажными зданиями и перестроенной под спортзал церковью отгородилась от мира крепостной стеной с башенками, крытыми черепицей свежего зеленого цвета.
У ворот Дмитрия окликнул из будки КПП офицер. Дмитрий сообщил, к кому и куда. Его записали, выдали временный пропуск.
– Ближнее здание. Второй этаж.
Дмитрий потянул на себя массивную деревянную дверь, вошёл в гулкий пустой вестибюль, огляделся. С портрета над раздевалкой взирал Феликс Эдмундович – серьезно, решительно. Узкая, под низким давящим полуарочным сводом, высеченная из камня лестница, истёртая за несколько сотен лет сандалиями – или что они там носили? – монахов, привела на второй этаж, испещренный, иначе не скажешь, нишами с дверьми. Хорошие стены. Мощные. Бронебойным не прошибёшь.
В кабинете номер двести семнадцать тишину тоже ничего не нарушало – окон не было, да и откуда им взяться в бывшей монастырской келье? Только дым клубами расходился под тусклой лампой в казённом абажуре. Гера восседал за столом, многозначительно уставившись на мохнатый ковер под ногами, твердо опершись о спинку кресла.
– Садись, чегевара, – указал он на стул.
– Лучше – присаживайся, – уточнил Дмитрий. – Курить у тебя, вижу, можно? Не задохнёмся?
Геракл не ответил, только ткнул пальцем вверх: там, в потолке, имелось что-то вроде зарешёченного отверстия, и Дмитрий запыхтел беломориной.
– Так где, говоришь, ночью шлялся?
– Не чуди, капитан. Ты ж сам у меня был. Куда мне шляться?
Гера задумчиво разминал в пальцах «Мальборо». И сам был задумчивый. Не сказать – пришибленный.
– Это да, – наконец ответил он, – бакш от тебя слегка пёр застарелый. Водка с пивом, а?
Ну да, вспомнил Дмитрий, Геракл ещё в школе милиции любил спорить, что по перегару определит, кто чего с чем намешал. И всегда выигрывал. Ему бы да в ищейки с таким нюхом. Так ищейка и есть. Ходит кругами, принюхивается… друг детства.
– А дверь мне чего сразу не открыл?
– Слушай, Гера, давай чётко, что у нас тут: допрос подозреваемого, опрос свидетеля, или как?
– Для определённости – разъяснительная беседа. Я тебе даже бумажки официальной не прислал, не заметил?
– Да! – Дмитрий в ярости загасил «бычок», смяв мундштук. – Сидел с близнецами, проводил сеанс чёрной магии, тут твой звонок, я их в окно, благо – первый этаж, быстро глоток водки, прикинулся сонным… Тебе это надо услышать?
– А ты не горячись, чегевара. Потому как дело тут – государственной важности. Я тебя предупреждал – не лезь. Предупреждал?
– Да где ж я лез?
Геракл, наконец, закурил.
– А что я должен думать? На пивняке они к кому пришли? К тебе пришли. Скажешь, случайность? Допустим. Только работа у нас такая, что не верим мы в случайности. Мы Комитет Государственной Безопасности. Государственной! Книжка такая полезная есть, больше в самиздатах распространяют, а я бы её миллионными тиражами. «Жук в муравейнике» называется – не читал? Зря. А я по роду службы… Там хорошо сказано, что наше дело – при малейшем подозрении на появление чёрта организовать производство святой воды в промышленных масштабах. И пусть мы ошибёмся и над нами будет хохотать весь мир… пусть мы ошибёмся…
А ведь плохо тебе, сукин сын, понял вдруг Дмитрий. И колбасит тебя, и штырит, и не знай я тебя, спортсмена, коммуниста, образцового семьянина, решил бы, что обдолбался ты дрянью какой редкостной, а теперь ловишь отходняк.
– Дожать не хочется? – негромко сказал Дмитрий.
– Что?
– Дожать. Как того студента.
Взгляд Геры сделался страшен. Нет, не ярость полыхнула в нём, не злость: пустота и холод безумия глянули бездонными колодцами на оторопевшего старлея.
– Забудь, – чужим скрипучим голосом произнёс Геракл. – Никогда. Или убью. Сразу.
– Извини, Гера. Извини.
Геракл завозился с очередной сигаретой, сломал несколько спичек, подкурил.
– Теперь о главном. Я задерживаю тебя на неопределённый срок. Посидишь в нашем ИЗО. Так надо, прежде всего, для твоей безопасности. И не только твоей. Мы задержали всех, кто контактировал с феноменом.
Вот значит как.
– Документы тебе сдавать или где?
– Ты снова не понял. Ничего не сдавай. Табельного оружия, надеюсь, при тебе нет?
– В отпуске я, – буркнул Дмитрий. – Можно подумать, не знаешь.
– Знаю. Папиросы есть?
– Две пачки.
– Закончатся – сообщишь. Условия у нас тут, как в гостинице, не ваши СИЗО да зоны.
Видно, Гера нажал кнопку под столом, потому что дверь распахнулась, и на пороге кельи возник бравый сержант-«краснач».
– Медынский!
– Слушаю, товарищ капитан!
– Препроводить задержанного в изолятор временного содержания. Бокс номер два, с удобствами.
– Есть! – козырнул сержант и поправил зачем-то пояс.
– Помни, – крикнул вслед Геракл, – для твоей безопасности!
Гостиница – не гостиница, а за общагу сканает. Не соврал Гера. Келейка небольшая, стены забавные – кверху круглятся. Окошко узенькое, даже «намордником» не забрано. Койка с бельем – это тебе не нары. Стол, стул, полка с книгами. Дмитрий рассеянно взял одну – в тусклом электрическом свете прочёл: «В. И. Ленин. Материализм и эмпириокритицизм». Воспитывают. Зато сортир отдельный – рукомойник и унитаз. И даже мыло имеется.
На столе графин, стакан, жестяная банка из-под консервов – пеплом воняет. Закурим, значит. И подумаем. Крепко подумаем. Пора бы тебе, старший оперуполномоченный Белозёров, извилиной пошевелить. Как говорит замполит – голова, а не кочан капусты.