На Черной реке
Черта с два. И в серьезных вещах – в технических и высокотехнологичных, прежде прочего требующих знания тысяч и тысяч формул, установлений и процедур, высокой дисциплины ума и ответственности (да что там – требующих отличных мозгов и разворотливых рук) истина далеко не столь очевидна и неоспорима, сколь оно казалось в юности. Есть вещи, которые выше нее.
Например, интерес. Интерес личностный, надличностный, корпоративный и так далее. И за этим интересом чаще всего скрывалось гнилое, хищное и ядовитое дыхание низменных страстей.
Обывателю, далекому от «нефтянки», невдомек, что запасы углеводородов не просто высасывают из недр, как сок через соломинку из тетрапака. Разработку этих запасов тщательно планируют с использованием тысяч параметров, данных геологии, геофизики, сейсмических исследований, бурения и т. п. Инженеры-разработчики строят сложные компьютерные модели – гидродинамические, геологические и прочие. Геологи и геофизики изучают строение и залегание пород, рисуют сотни разных карт, проводят кучу анализов керна, десятки разных видов каротажа. Определяют отражающие горизонты, контуры водонефтяных и прочих контактов, кучу разных видов проницаемости и пористости породы, условия залегания пластов, древние тектонические процессы, приведшие к образованию антиклинальных ловушек, течение палеорек, где в мезозое или юре происходило осадконакопление или образование залежей. Потом за дело берутся буровики… Да что там – не скажешь и о десятой части того массива работ, что предписывается производить при разработке месторождения. А сколько нужно всего осилить при его освоении – лучше не вспоминать…
Всеми этими исследованиями занимаются умные и высококвалифицированные специалисты – привлеченные ли коллективы и фирмы, свои ли отделы в компании…
И многое зависит, конечно же, от того, насколько эффективными и разумными будут схемы и технологии разработки месторождения. Ведь можно и в полгода его загубить – неряшливо натыкать стволов в нефтенасыщенный пласт, что потолще… И в результате добыть только половину извлекаемых запасов, а остальное – коту под хвост…
А между тем с самим Ужорским нефтяным месторождением так ведь почти и получилось. Стараниями генерального директора нефтяной компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ Нила Тихарева… по кличке Откат…
Вот так всегда – начинаешь с деталей, а потом тянет на осмысления…
И какой вообще идиот придумал ставить на скважины ДЕЛЬТАНЕФТИ газлифтные системы добычи? Это на наши-то нефти, засеренные и запарафиненные? А ведь тот же господин Откат… И вроде не идиот, вроде сам из нефтяников – должен знать… Нет, газлифт мы отобьем – пусть это будет стоить мне карьеры…
Но погоди, Грек, не спеши прощаться с карьерой в ДЕЛЬТАНЕФТИ Ведь если трон под ним зашатался, то, может, наконец-то и случилось то, что сам Откат именовал всегда «велением времени»?
Мысли роились, но не мешали Греку методично просматривать конструкции нескольких скважин, что предлагались к бурению на Верхнеужорском. Пару раз кликал по отдельным частям и глубинам – чтобы увеличить объем и рассмотреть все в деталях.
Нет, ставить здесь из одного куста наклонные с таким большим отходом от вертикали неразумно. Оно вроде и экибанисто, и даже целесообразно с виду – кусточками нефть покачивать… И персонал, и сама инфраструктура будущих промыслов вроде оптимальная… Все по науке, все так, но ведь и бурить, и эксплуатировать скважины будет сложнее… А вот о бурении горизонтальных стволов подумать стоит… продуктивные пласты на Верхнеужорском не очень мощные, так что в некоторых местах лучше дренировать «горизонталками»…
Уж такое оно месторождение, это Верхнеужорское, здесь подумать надо, покумекать да с ним самим и посоветоваться. Именно, ведь не случайно тут и геомагнитный, и радиационный фон особые, и сама природа – как у черта…
Но это все – проблемы бурения и заканчивания новых скважин. (Чужому уху сам термин «заканчивание» как минимум странным покажется). Хотя бы и с проблемами, а бурить новые куда веселей, чем ремонтировать старые или вызывать к жизни брошенные. Особенно – законсервированные в те сверхдальние – до царя Гороха – времена, когда социализм еще даже не считали развитым…
– Ну че – как там метео? – спросил у кого-то «правак».
…Отдел бурения шел с большим отставанием от плана по капремонту скважин. За это Греку уже не раз доставалось от Тихарева – не только прилюдно, но и площадно. Старый фонд ремонтировали люди со стороны – люди Дерюжного. ОАО «АРБУР». Грек давно уже убедился, что с них нельзя было спросить по всей строгости и букве контракта. Потому что одним боком выходило, что за АРБУР'ом – старые дружки Тихарева. Они ему и «откатили» за этот контракт пару лимонов долларов, по непроверенным данным. Примерно столько же, если не больше, откатили и строители, выстроившие за год офис для компании – с гостиничкой и рекреационным центром…
Тихарев откатывал и с транспортников, и с железной дороги, с поставщиков разного рода и сервисников, с которыми нефтяная компания не может не вступать в экономические отношения.
Да он, по моим сведениям, лимонов пятнадцать долларов только с откатов получил. Он разве что с КУЛОЙЛ'а ничего не просил, – нашептал Греку с уса на ус один знакомый прокурор. Не местный. Прошлым летом – когда Грек еще носил усы.
– Ну че – полетели? – Харлампиди захлопнул свой ноутбук и приказно взглянул на летунов.
– Ага. – Вставал правак, хлопая унтами. – Пока и в Арьегане погоду не смело.
Командир нехотя кивнул и поплелся к «чопперу» вслед за помощником. За ними следом гуськом поплелись пассажиры. Через несколько минут вертолет стал исполински чихать, загудел и застучал турбинами, потом принялся рубить на крупные куски холодный льдистый воздух.
Много лет назад, еще помбуром, Грек всякий раз испытывал волнение, поднимаясь по выкидному трапу на борт вертолета. Хотя тогда они так часто, как теперь, не бились. Но теперь, когда общий налет у него исчислялся многими сотнями часов, от этого волнения не осталось и следа.
Однажды его даже посадили в кресло правого пилота во время полета. Категорически запрещено инструкциями… но можно… Это было не баловство, а то внутреннее право и доверие, когда никто ни в ком не сомневается.
После того как ему дали «порулить», Грек и вовсе перестал бояться винтокрылых машин. Да, они часто бьются, эти МИ-8, ну так то развалюхи из тех ведомств, где эксплуатируют технику, отработавшую свой ресурс. А у этих ребят все по регламенту: все заменялось в нужные сроки.
– Факторы риска? – переспросил однажды Грека Анатолий Федулов, командир другого борта. – Какие здесь факторы риска… Гор здесь нет, боевиков со «стингерами» – тоже бог миловал. Угорелых губернаторов – тоже… Есть подлые – но это другое. Вертолеты бьются там, где все запущено. А мы здесь вас обслуживаем. А у вас, нефтяников, дивиденды бешеные.
– Да уж и бешеные? – подначил его в тот раз Харлампиди.
– А разве нет? – охнул праведным негодованием бородач-вертолетчик. – Ты прикинь. Он – на лондонской бирже, передают, уже за полста баксов за бочку полезло.
– На лондонской бирже одно, а у нас другое.
Грек знал, что последние экспортные цены ДЕЛЬТАНЕФТИ колебались в коридорчике от 31,5 до 32 долларов за баррель. Те «полста баксов за бочку» – это уже цены международных биржевых воротил, а нефтяной компании-оператору и этого – выше крыши. Да и внутренние продажи не намного им в цене уступают.
– Да вы же – как наркобароны, прикинь. Да что наркобароны, им эти прибыли и не снились.
– Ну, попроси Тихарева. Скажи – делиться надо, Нилушка. – Грек тогда не без ехидцы побуравил взглядом вертолетчика.
– Жди – поделится твой Нилушка… Я его знаю – прожженный до дыр… Лет семь-десять назад, я тебе скажу, Грека… здесь топки не было и бойлерной без своего партизана Лазо…
– Это как же? Я вроде тоже не чужой здесь…
– А вот так же. Пока ты по буровым колотился да учился в Москве… тут уж ваш Тихарев показал себя во всю ширь души. Когда делили все. Вот я и говорю, что здесь каждая топка в Тимано-Печерской провинции нефтегазовой – своего рода филиал крематория был… Пристрелят оппонента – и туда…
– Ну, а про прибыли наши что знаешь?
Греку не терпелось тогда взорвать Федулова на откровенный разговор. Ведь все себе на ус мотает, как древний летописец. И графоманией грешит: местные газетки все его очерки «при советах» тискали – за романтику Севера и летное братство…
– А что знаю… Вот в средней Сибири, где закрома поглыбже нашего – я там летал два прошлых года – построить скважину стоило миллионов двенадцать-пятнадцать. Тыщ четыреста-пятьсот баксов. Ну, какой, скажем, у нее, у новенькой, будет средний дебит? Тонн сто-то точно будет?
– У тамошней… смотря где… ну, тонн сто-двести в сутки, иногда больше… Но в общем по-разному… потом пойдет обводнение, пластовое давление начнет падать, самотока не станет – на мехдобычу надо переходить… – Греку становилось обидно, что этот летун с поспешной легкостью пытается судить о вещах профессиональных, в которых мало что знает, но неугасимое чувство справедливости в нем импонировало.
– Ну вот и прикинь. Они там два года назад, под Нижневартовском, где уже сорок лет нефть качают, в той же «Славнефти», скажем, получали по десять баксов за баррель. Это когда цена двадцать восемь была. Все остальное имели буржуи в Москве и Лондоне. Итак, в день – двести тонн. В тонне – семь баррелей. Тыща четыреста на десять баксов. Получается пятнадцать тыщ баксов в день. Множь на тридцать дней. Получается почти полмиллиона долларов… Все затраты окупаются за месяц. А в следующие месяца – вот и прикинь, чистый навар – и какой! Откат ваш в своей ДЕЛЬТАНЕФТИ давно уже не по десять долларов за баррель черное золото продает… Вот я и говорю – наркобаронам такое и не снилось…
Открытый был парень, этот Анатолий Федулов. Мог и самому Тихареву правду-матку в лицо рубануть. Мог и главе НАО Бутову – когда возил его по округу и дальше. А несколько месяцев тому назад решил уйти с их авиафирмы – и вообще бросить Севера. Запросил свою долю в ней. (Хоть и ругал буржуев, и «Советскую Россию» почитывал, а не погнушался когда-то летное добро на акции делить). Говорили, доля была заметная. А потом как-то странно умер вдруг – угорел от печки в собственной мазанке.
Этот давний разговор с летчиком Федуловым почему-то и пришел на память Греку на борту МИ-8-го по небесной дороге в Арьеган. Сначала летели – было солнечно, потом вошли в низкую рваную облачность, машину подняли на более высокий эшелон. Потом пошли прогалы в облачности – стали снижаться к Арьегану.
Когда до арьеганской вертолетной площадки оставалось всего километров пять-семь, тяжелый мясорубный пристук ротора был неожиданно рассечен каким-то неестественным «вжиком», а в днище – прямо под ногами у пассажира – образовалась дыра шириной в палец…
Один из нарьянмарских нагнулся через брюхо к полу и поднял смятую большую пулю.
– Карабин однако, – доверчиво засмеялся чиновник.
По резкому маневру борта Грек понял, что и в кабине у летчиков случилось нечто серьезное. Тут же открылась дверца их кабины – и оттуда ввалился командир, он был бледнее смерти. Из левого рукава куртки струйкой сбегала кровь.
– Аптечку! – заорал он, вращая глазами. Но тут же упал – не от боли и не от потери крови, а просто потому что оставшийся за штурвалом правак так резко кинул машину вниз, что и сами пассажиры не усидели на боковых скамьях, послетали на пол.
Снижались со скоростью урагана – должно быть, метров тридцать в секунду. Грек чувствовал, как от резкого перепада давления в переносицу кто-то изнутри вбивал ему иголки…
Сели-плюхнулись за краем вертолетной площадки. Где-то рядом засиренила «скорая помощь». Абсурд происшедшего держал всех в оцепенении еще минуту. Руку левому летчику бинтовал инженер-снабженец из ДЕЛЬТАНЕФТИ, летевший в Арьеган вместе с Харлампиди.
– Все – вываливаемся. – Правак выбрасывал трап.
5. Падинское
– А здесь вообще черт значит что стало происходить. – Коротко махал рукой Михаил Дерюжный, радуясь возможности списать на форсмажоры все собственные неудачи и недоделки.
Он махал короткой рукой в балке у бурового мастера на 21-ой скважине, одной из нескольких проблемных на Падинском месторождении, которые стояла задача реанимировать.
Падинское открыли и разведали несколько десятков лет назад. Как это нередко случалось в те далекие годы, когда скважину «консервировали», отцы и деды-буровики обошлись с ней покруче, чем если бы ее и вовсе ликвидировали. Накидали, видимо, туда всякого бурового лома, разбитого ловильного инструмента и еще метров на полста выше положенного добавили раствора в цементную пробку, изолировавшую скважину от пластовых флюидов. И для тех, кто спустя много лет повторно вошел в скважину и вызывал ее к жизни, испоганившие ее злые духи земли устраивали сюрприз за сюрпризом.
Но еще хуже было то, что на это ОАО АРБУР ни в чем нельзя было положиться.
– А что стало происходить? – жестко спросил Грек.
Дерюжный был странной фигурой в буровом деле. Однако имел прямой выход на Тихарева. В АРБУРе у него вообще было странное амплуа – «координатор»…
– Ну, во-первых. – Одышливо мельтешил тот. – Вспомни случай по зиме, когда нам нарисовали штраф за то, что мы здесь двести га самозахватом себе прирезали. То статейки пошли – что ДЕЛЬТАНЕФТЬ перекрывает пути миграции оленьих стад. То – что ядовитые все вещества не утилизируем, а в землю засовываем…
– Так то же ДЕЛЬТАНЕФТЬ, не ваша головная боль…
– А мы ваши подрядчики. Как же не наша…
В балок с мороза вошел буровой мастер Шалымов. Огромный и болезненно толстый, он возложил живот на рабочий столик с бумагами и компьютером. Грека всегда впечатлял этот животище, который не могли охватить ни свитер, ни майка. Нижняя его часть оставалась нараспашку при любой погоде.
Грек сердился:
– Вы мне по производству рассказывайте, а не грузите эмоциями. Вы же знаете, что Тихареву эти ведомства – как бабочки… сачком переловит… Лучше скажите – какая проходка за ночь.
– Да ты погодь, Грека. – Придавил его руку к столу Шалымов и тяжко хрипел простуженным басом: – После того как эти ненцы позавчерась попередыхали, как кролики, нам тут два дня житья не давали туристы в погонах…
– ???
– Ну, мильтоны – начиная с участкового и кончая полковником. Какая-то прокурорчиха из Усинска. Орава целая. Работать мешают – туда с ними пойди, сюда пойди…
– Так что им надо было? Гнали бы… – Разыгрывал полную неосведомленность Грек, а сам тем временем послеживал за Дерюжным краем глаза. Ведь почему-то даже и не заикнулся об этом вчера в телефонном разговоре.
Кислые воспаленные глаза Дерюжного подрагивали в ресницах, а сам он нервно теребил свой приплюснутый широкий нос, словно пытаясь из него вылепить тонкий – с аристократической горбинкой… От природы его нос, видимо, не был таким вмято-курносым и безобразным, а приплюснули ему его где-нибудь в драке. Ясно, что не на ринге, на боксера он никак не тянул характером.
– Дык как прогонишь? – Изношенный дизель бронхов Шалымова тарахтел и дребезжал мелким сипом. – Они и понаехали сюда – как ненцы те передохли все, как кролики… Какая уж тут работа…
И он коряво пересказал содержание трагедии, о которой Харлампиди впервые сообщили вчера утром.
– И что же – вы-то когда об этом узнали? – спросил Грек.
– Дык позавчерась еще утром. Они еще мимо нас на Арьеган тогда своих возили. Сначала на Толву, а потом на Арьеган…
Грек молча перевел глаза на Дерюжного. Карий – с метисинкой – взгляд Валерия Харлампиди мог становиться пронзительней любого – даже и происходящего из голубой или холодно-серой радужной.
– Да когда мне докладывать? – Изображал спокойствие Дерюжный. – Да и забылось как-то…
Чины из органов приезжали дознаваться – не известно ли им чего и не используется ли метиловый спирт в технологических цепях на станке КРС.
– Да если б и было чего – не сказал бы, – дребезжал пробитыми басами буровой мастер.
– А что – есть? – пытливо мигнул Грек.
– А и тебе не скажу. Дык и не могло оно отсюда утечь. – Весомым аргументом навалил живот на хлипкий столик Шалымов.
Что-то уже прояснилось. Из этого разговора стало ясно, что Дерюжный по какой-то причине скрыл то, что в любой подобной ситуации без упоминания не оставил бы, ведь это для него бы был вид «отмазки», способ спрятать огрехи производства за случайные события…
– Жалко, конечно, оленеводов…
– А ночью почему стояли? – Грек заглядывал в буровой журнал одним глазом. – Вы за два дня прошли полметра.
– Дык не дается ж. Мы уж и печать два раза спускали. Там по центру в бетоне какой-то штырь торчит.
Пучеглазый и потный Шалымов, у которого и подбородок-то казался небольшим животиком несоразмерно робко покосился на Дерюжного.
Понял – что у тебя за тормоз, – глазами сказал ему Харлампиди.
В это время Дерюжному позвонили, и Шалымов быстренько предложил:
– Ладно, пойдем к ребятам. Посмотришь – что у нас.
Когда оба вышли, оставив Дерюжного у коробки спутникового телефона, Грек неожиданно спросил:
– Слушай, Шалымыч, а ведь этот чум… он ведь от вас и от Толвы тоже недалеко…
– Дык знамо недалече. Они там на толвинской петле стоят.
Да ты их знаешь хорошо. Там еще лесок такой душевный над речкой.
– Это они ж на ДЕЛЬТАНЕФТЬ в прошлом году накатывали. Ну, не сами – а через них. Помнишь, с ними еще телевизионщики какой-то сюжет снимали.
– Ну-ну. – Качнул животом буровой мастер. – Потом по ящику показывали. Ребята видели, когда с вахты воротились. По какому-то центральному каналу показывали. Сам не видел. В общем ДЕЛЬТАНЕФТЬ оленеводству вредит, природу загрязняет… лес под сейсмопрофиля рубит… Про КУЛОЙЛКОМИ небось никто такого не покажет…
– Что ж, значит они…
– Ага… – Кивал буровой мастер, не вполне понимая, почему Харлампиди акцентирует.
А что если… – думал Грек, – что если не на ДЕЛЬТАНЕФТЬ это накат… что если наоборот…
Эта догадка, впрочем, потерялась в потоке рабочей информации. Буровой мастер Шалымов был, пожалуй, единственным мужиком в арбуровской шайке-лейке, на которого можно было положиться. Поэтому все вопросы Грек предпочитал решать с ним. Но так получилось, что между ними где мог почему-то встревал этот «координатор», этот ненужный Дерюжный, как звал его про себя Грек. Порождение эпохи и деловой практики Нила Тихарева, которые вот-вот должны были закончиться, чтобы уступить место следующему этапу капиталистического строительства, да все никак не заканчивались…
– Дак что у вас там за ЧП в полете случилось?
– Да обстреляли нас на подлете к Арьегану. Такого здесь вообще никогда не было. Маразм какой-то…
– Ага, не поймешь – то маразм, то терроризм…
Разговор у них шел на ветру за одним из хозяйственных балков. Дерюжный, как договорит, сразу кинется к площадке буровой за ними. А они пока спокойно тет-а-тет потолкуют.
Шалымов закурил «приму» без фильтра.
– Уходить я хочу, Грека, от них. Ну их на хрен совсем. Пять лет на них здоровье гнобил – а теперь невмоготу. И деньги у них есть – а все одно, и нам недоплачивают, и оснастку не закупают. Долота и те все какие-то ворованные в земле крутим. Вот нехорошо тебе как заказчику своих закладывать… а ты спроси – какой щас в пятнадцатой скважине буровой раствор…
– Как какой? – удивился Грек. – Только утяжеленный. И только с превенторами – иначе нельзя. Я же сам верстал программу расконсервации и бурения.
– Да там уже три дня как инженера по растворам не было. То ли запил где, то ли что… Прикинь…
Из-за балка высочил Дерюжный.
– А… вот вы где шушукаетесь… Ты шо, Шалымыч, скидываешь информацию тут втихую? – он ядовито хохотнул. Дыхание у него было смрадное, Грек и предпочитал с ним общаться вне помещения – где мороз перебивал могильный тлен, шедший у того изо рта.
Харлампиди хотел сказать ему что-то злое, но сдержался.
Для капремонта скважин АРБУР использовал два старых уралмашевских станка на шасси «урагана» – древнего многоколесного ракетовоза, еще «при Советах» таскавшего межконтиненталки. Один из них сейчас и стоял на скважине № 21 небольшого месторождения, названного Падинским. Все лучшее на нем было заменено изношенным и плохим, поэтому поломки сыпались одна за другой.
Если бы капремонт не был отдан на откуп «левакам» – подрядчикам из АРБУРа – и если бы не были разбазарены буровые активы самой ДЕЛЬТАНЕФТИ, не было б ни простоев, ни отставаний от планов, а главное – не тратились бы силы на разборки с подрядчиком…
Грек это знал, но вынужден был с этим мириться, потому что знал еще и другое – на чьей стороне Нил Тихарев. Он на стороне своих старых дружков – таких же мордастых, шкафоподобных и приземистых, как сам он, покорителей недр Республики Коми… Покорители недр они, конечно же, в кавычках. Уместнее было бы сказать «гробокопатели». Тоже покорители недр своего рода…
И все же иногда, когда стрелка негодования начинала зашкаливать за десять атмосфер, Валерий Харлампиди, начальник отдела бурения и КРС нефтяной компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ, взрывался, не думая о последствиях. Случалось, он вступал в открытую ругань с гендиректором – если один на один у того в кабинете. Или протестовал против неразумной практики на производственном совещании – когда при всех.
А в общем такое случалось редко, что его и выручало. Ни безупречная репутация, ни личные заслуги и ни связи не спасли бы, случись ему озвучить свои протесты, когда Тихаревым овладевали драконы гневливости – иногда беспричинной. Тот терпел его взрывы только из показного патриаршего великодушия – выказывая, каким терпимым и великодушным он может быть с подчиненными.
Но Греку, пожалуй, единственному это сходило с рук. Тихарев про себя ценил особое устройство души Валерия Харлампиди, в других он не находил оправдания идеализму. Грек и в самом деле сочетал в себе несхожие черты: он был по-мужски тверд и непробиваем в убеждениях, но эта кольчуга была на нем поверх тонкого сукна – его внутреннего благородства.
Чего не знал Валерий Харлампиди, как не узнал бы и никто другой, так это того, что Нил Тихарев был своего рода коллекционером человеческих душ. Ему нравилось, что у него в директорате и в числе начальников отделов были люди неординарные – либо в своей неумеренной фактурности, острохарактерные, либо в плане личностной своей реликтовости.
Валерий Харлампиди представлялся ему порой неким Ланцелотом, персонажем из рыцарских романов, которые одни он только и читал когда-то. На самом донце тихаревской души угасала мечта о благородном и прекрасном, так и не скомпенсировавшая жестокости и вероломства, которыми была начинена его жизнь в начале-середине девяностых.
Да, у Грека было как минимум полдюжины поводов отматерить и Дерюжного, и Шалымова, но, единственный из буровиков в крае, он не умел материться. Хотя и умел быть требовательным.
Грек спросил что-то у бурильщика, работавшего на площадке буровой у пульта, потом вернулся к буровому мастеру и «координатору»:
– Поднимай из скважины инструмент. Меняй фрезу. Этот парень запорет обсадную. Или сам становись к пульту.
Мастера разобрала злость. Он сдернул с дымящегося потного затылка самовязную шапчонку и хлестко хлопнул ей о колено.
– Дык… ну ты че, начальник? Где же я тебе лучше-то найду? Они с утра до ночи на морозе с трубами валандаются. А сколько они за это имеют – спроси… Где ж лучше взять?
Грек резанул взглядом по рыхлому лицу «координатора», тот стоял в стороне. Потом подвел его за рукав к буровому мастеру.
– Хорошо, тогда вы, Михаил.
Тот отпрянул, высвобождая руку:
– Да вы что, у меня другие функции. Я вообще другим делом…
– То есть, вы не буровик?
– Нет, но я…
– А кто?
– Как кто? Я координатор…
– И что вы координируете? Зачем вы здесь?
Дерюжный отступил еще и набычился:
– Как что… я координи… Да я вообще буду жаловаться на ваше поведение директору. Своему директору, – уточнил он.
– Отлично, – согласился Грек. – Жалуйтесь – хоть в союз художников. Это ваше право.
Шалымов вновь натянул шапочку на слипшийся и все еще дымящийся растительный покров и засеменил за Греком вниз. В этот момент он жмурился от удовольствия.
– Не спеши пока уходить от них, Шалымыч, – кинул через плечо Харлампиди. – Тут ведь и у нас что-то перемениться может…
Сверзаясь вниз по лестнице вслед за ним, буровой мастер скрипел сапожищами о железные ступени.
– Дык понял я… оно и до нас тут долетает…
6. Толва
Когда он вернулся в Арьеган, с северо-запада вовсю уже валила пурга. Плохо, если резко потеплеет. Сразу градусов на сорок. Здесь такое и за ночь может случиться. Что там за ночь – за два часа. Просто удивительно, в какие малодоступные места природа хотела спрятать от всенаходящего гомо сапиенса свои тайны.
А в общем не совсем так. Она поступила иначе. Она поступила, как обольстительница. Как обольстительница, которая сначала соблазнит доступностью, а потом сводит с ума, испытывая силу страсти и подлинность намерений явившихся ее покорить.