Царь всея Руси

Осенью, когда Иоанну уже исполнилось 13 лет, он поехал на охоту – поехал впервые, там, видимо, сговорился с боярами из свиты, среди которых не было Шуйских, продолжавших грабить царскую казну в Москве.

Вернувшись с охоты в ноябре, Иоанн на заседании Думы вдруг приказал арестовать князя Андрея Шуйского – предводителя рода Шуйских, и отправить его в тюрьму. Приказ Иоанна исполнили псари, что были на охоте вместе с князем, но по дороге в тюрьму убили Шуйского.

Потом были наказаны и другие участники избиения Воронцова, а он сам был возвращен из ссылки. Юный князь Иоанн не мог до своего 15-летия править самостоятельно, и изгнав Шуйских со сторонниками, приблизил к себе родственников матери – князей Глинских, других бояр, не связанных с Шуйскими, которые стали править страной от лица князя, который продолжил свое обучение на книгах священного Писания – книгам он доверял больше, чем людям.

Новые бояре оказались не лучше прежних, Шуйских, и потому управление страной происходило абы как, с воровством, стяжательством и произволом как московских бояр, где все роды были переплетены родственными узами, так и в других городах и уделах, где правили наместники.

До совершеннолетия Иоанна оставалось еще два года, которые прошли мельком, не оставив мне воспоминаний, – закончил подьячий Тимофей свою речь о детских и отроческих годах царя Иоанна Васильевича, прозванного в народе Грозным.

– Спасибо вам, Тимофей Гаврилович, за ваши слова про детство нашего царя, дай Бог ему здоровья, – молвил Степан, – меня в те годы еще не было на свете, а в народе всякие слухи ходят про лютость царя Иоанна, будто бы мучил он животных с мальства. Любил смотреть как людей казнят, потом, немного подросши, стал проявлять похотливость к девкам, кутил с приятелями – боярскими детьми и прочие скверные слова шепотком доносят эти слухи до людских ушей.

– Это, Степан, все промысел врагов – предателей нашего царя, – пояснил Тимофей, – ведь пустить слух поклепный просто, а приглушить и опровергнуть такой слух уже невозможно. Вот про царя нашего еще говорят, что сильно хворый он сейчас и почти обезумел от крови людской, а ему Господь сынка Дмитрия послал от молодой жены – значит, не хворый он, а есть в нем мужская сила. На прошлую субботу видел я царя Иоанна в церкви Покрова на обедне: он вполне здоров с вида и в уме здравом находится.

Про детские годы и вовсе брехня! Посуди сам, когда царю смотреть на казни было, если казней этих совсем немного, да и выполнялись они на Болотной площади вдали от Кремля? Насчет девок и вовсе вранье – царь очень набожен и к блуду относится очень строго, ибо это один из смертных грехов. Я тебе как-нибудь расскажу о царских женах, и ты поймешь его отношения к женщинам и к плотской утехе.

А сейчас поспешай к своей женушке Марии, небось заждалась своего сокола и постельку согрела, а тебя нет и нет, потому что слушаешь ты речи старого подьячего о прошлых временах и не торопишься к жене милой, – пояснил Тимофей слухи про царя Иоанна, добавив:

– Кажется, за разговором этим у меня и спину отпустило. Помоги-ка, Степан, слезть с печи: надо нужду справить, хлебушка откушать с молоком, а там и на боковую пора, пока хворь совсем не отступит. Как говорится: утро вечера мудренее.

Степан помог Тимофею Гавриловичу спуститься с печи, тот осторожно прошелся по горнице, понял, что боль отступила, но не прошла окончательно, и занялся хлопотать насчет ужина, а Степан, попрощавшись окончательно, пошел к своему дому, где его ожидала жена Мария.

– Повезло мне с женою, хотя и вдовая была, – улыбался Степан, пробираясь ночной улицей. – Никогда не скажет слова против моей воли, даже эти беседы с Тимофеем поддерживает. Другая бы сказала: – Что проку от твоих замыслов книгу написать про нашу жизнь, лучше бы хозяйством занимался, да службе усердия больше оказывал, для повышения жалования, а моя Мария не перечит и в этом деле.

Говорят, что вдова, словно кукушка, живет чужим гнездом, но моя Мария живет со мною, будто я ее суженый был изначально, и никогда у нее не было первого мужа. С Марией я совсем забыл про свое горе-злосчастье, про первую жену мою и детей наших, что сгинули при татарском нашествии. Прости меня, Господи, за мысли мои грешные и забывчивость, но горем дела не поправить, а в супружестве с Марией мы оба вновь обрели и семью и надежду на деточек, что Господь нам должен принести.

А жене своей пропавшей, и деточкам своим, сгинувшим в пожаре Московском, я завтра же поставлю свечи в храме Покрова за помин их душ безгрешных, – закончил Степан свои мысли, толкнул калитку и пошел к дому, за дверями которого его ждала жена Мария с лаской и заботой.

Начало власти

Две недели спустя, вечером, Степан снова навестил своего соседа Тимофея, интересуясь состоянием здоровья своего подьячего – на службе тот не появлялся, а навестить Тимофея на дому было недосуг.

Подьячий оказался дома и баловался горячим чаем с медом – накануне был медовый спас и подсластиться медком никому не возбранялось.

– Заходи, Степан, угощайся медком под чаек на зверобое – тебе будет в самый раз взбодриться для молодой жены, – пошутил подьячий, покрывая жидким медом ломоть хлеба так, чтобы не дать убежать сладкому меду с куска, но и самому не слепить пальцы.

Вместе со Степаном в открытую дверь дома залетели несколько ос и с жужжанием стали крутиться возле плошки с медом, а одна из ос, не выдержав соблазна, плюхнулась в вязкую жидкость и напрасно старалась выбраться из сладкого плена.

– До чего же они падки на мед, – сказал Тимофей, достал деревянной ложкой осу из меда и ударил ложкой об стол, освобождая осу, которая, измазавшись медом, не могла взлететь и принялась поедать мед со своего брюшка и крыльев.

– На сладость меда не только осы тянутся, но и люди: где еще попробовать сладость, как не от меда? Потому на Руси издревле занимаются бортничеством и пчеловодством, что лучшей сладости, чем мед, нет на всем белом свете. «Слышал я, что есть в дальней стране Китае похожая сладость, которую называют сахаром, но пробовать самому не приходилось», – сказал Степан, усаживаясь на лавку возле стола, перекрестился на образа, взял кусок хлеба, намазал медом и принялся усердно жевать всухомятку.

Закончив трапезу, Степан облизал пальцы, на которые пролились медовые нити с куска хлеба, и спросил Тимофея, который продолжал прихлебывать чай, вприкуску с медом.

– Что-то Вас, Тимофей Гаврилович, долго не пришлось видеть, вот я и заглянул по-соседски, справиться о вашем здоровье. Не болит-ли спина, или какая другая хворь привязалась? Вы в почтенном уже возрасте и болеть вам не зазорно, но помощь от соседа может пригодиться.

– Здоров я, Степан, – ответил Тимофей, заканчивая чаепитие, – меня не было в Москве с запрошлой недели: по указанию боярина Годунова пришлось съездить в Брянск и передать грамоту для воеводы, по случаю замирения с поляками. Зачем мне пришлось ехать – это разглашению не подлежит, но вчера я возвратился и вот сегодня отдыхаю дома и медком балуюсь. Если есть время, могу еще сказку про нашего царя Иоанна сказать – как, Степан, готов слушать старика?

– Конечно, Тимофей Гаврилович, дело к вечеру, делать нечего, да и Мария моя пошла к соседке посудачить про женские дела. Помнишь, наверное, из семейной своей жизни, если бабы между собой завяжутся языками, то развязки долго ждать надо – ответил Степан и попросил подьячего: – Скажи-ка, Тимофей Гаврилович, о самом начале царствования Иоанна, когда он стал править единолично.

Хорошо, сосед, только пойдем из дома на крылечко, где и поведу я речи про царя Иоанна – мне на солнышке думается проще и легче.

Соседи вышли на крыльцо, присели, и Тимофей Гаврилович начал свой рассказ.

– В прошлый раз мы вели беседу о детстве Иоанна и его отрочестве, теперь начнем про его полную власть говорить.

Отстранив Шуйских от управления государством, Иоанн поручил дела своим родственника по матери – князьям Глинским, поскольку сам править еще не мог – не исполнилось ему пятнадцати лет, в которые, по воле отца, он должен был стать властным правителем.

Но бояре давно переплелись родственными связями, и замена одних бояр на других не освобождает страну от боярского самовластия, которое за годы взросления Иоанна поразило все государство Московское.

Царь ввел новый придворный чин – стольник, в которые набрал своих ровесников из знатных родов, и эти стольники прислуживали на парадных пирах за государевым столом. Но дети самовластных бояр были такими же стяжателями, как и их отцы и потому в стране никаких перемен к лучшему не происходило: бояре наживались, а народ беднел и не имел защиты от всяческих врагов: татар, поляков, турок и прочих желателей захвата русских земель.

Царь Иоанн пытался одернуть бояр, наказать их, но за наказанных тут же вступались родственники из Думы, и все получали прощение.

В декабре 1544 года крымские татары снова напали на южные окраины Москвы, царь приказал наказать татар, но бояре, назначенные воеводами, перессорились из-за старшинства: кто будет командовать войском, и войско осталось на месте, а татары, разграбив поселения, ушли с добычей.

Весной следующего года царь Иоанн решил предпринять поход на Казань и назначил командующим князя Микулинского, который протянул время и вместо похода всем войском, ограничился коротким набегом на татар.

Это я говорю к тому, что бояре совсем не слушались царя и делали, что хотели, не опасаясь наказания царского за свое ослушание.

Наконец царь Иоанн достиг совершеннолетия и сразу же захотел затеять новый поход на Казань, лишь прошла зима. Русские войска сосредоточивались вдоль Оки, но войско собиралось медленно, бояре не желали участвовать в войне, а насильно собранные крестьяне обратились к царю с жалобами на бояр, у которых тут же оказались заступники.

Был случай, когда царь поехал на охоту и ему преградили дорогу в лесу несколько десятков воинов, желавших дать царю челобитную, но бояре из свиты царской приказали стрелять по бунтовщикам. Пролилась кровь, говорили про заговор против царя, потому что воины не могли знать, какой дорогой поедут царь со свитой – значит их кто-то уведомил – так объяснили царю, и он пуще прежнего стал остерегаться заговорщиков, приказав отыскать и наказать виновных в заговоре. Приказ исполнили ближние бояре, несколько человек, в том числе бояр Воронцовых, казнили – видно бояре из Думы не простили Воронцову его близости к царю в прошлые годы и оклеветали его.

Царь как бы правил государством, но порядки оставались прежними, что и при боярском правлении.

Чтобы обрести полную власть Иоанн решил венчаться на царствие, и венчание это должна была сделать церковь, ибо всякая власть есть от Бога, а церковь и есть промысел Божий и потому власть царя, освященная церковью, должна была стать нерушимой для бояр и всего народа русского.

Еще царь объявил, что намерен жениться – ведь только женатый человек считается на Руси взрослым и самостоятельным.

О своих намерениях Иоанн объявил митрополиту Макарию при всех знатных сановниках:

«Уповая на милость Божию и на святых заступников земли русской, имею намерение жениться, ты отче, благословил меня. Первою моею мыслию было искать невесты в иных царствиях, но рассудив основательнее, отлагаю сию мысль. Во младенчестве лишенный родителей и воспитанный в сиротстве, могу не сойтись нравом с иноземною: будет ли тогда супружество счастливым? Желаю найти невесту в России по воле Божией и твоему благословлению».

«Еще до своей женитьбы исполнить древний обряд предков его и венчаться на царство.»

16 января 1547 года утром Иоанн прошел в церковь Успения «Вступив в церковь государь приложился к иконам: священные лики возгласили ему многолетие; митрополит благословил его, служили молебен. Посреди храма на амвоне с двенадцатью ступенями, были изготовлены два места, одетые золотыми наволоками; в ногах лежали бархаты и камки; там сели Государь и Митрополит. Пред амвоном стоял богато украшенный аналой с царской утварью; Архимандриты взяли и подали ее Макарию: он встал вместе с Иоанном и, возлагая на него крест, бармы, венец, громогласно молился, чтобы Всевышний оградил сего Христианского Давида силою Св. Духа, посадил на престол добродетели, даровал ему ужас для строптивых и милостивое око для послушных. Наряд завершился возглашением нового многолетия Государю».

«Как скоро Государь вышел из церкви, народ, дотоле неподвижный, безмолвный, с шумом кинулся обдирать Царское место, всякий хотел иметь лоскут наволоки, на память великою дня для России».

13 февраля состоялось венчание царя Иоанна с Анастасией из рода Захарьиных-Юрьевых, невесту ту царь выбрал из многих, по совету Митрополита. Род Захарьиных не участвовал ни в каких заговорах и не принадлежали к противникам царя.

Венчал молодых митрополит Макарий, который сказал новобрачным: «Днесь таинством церкви соединены вы навеки, да вместе покланяетесь Всевышнему и живете в добродетели; а добродетель вечна есть правда и милость. Государь! Люби и чти супругу; а ты, христолюбивая царица, повинуйся ему как святой крест Глава Церкви, так муж глава жены. Исполняя усердно все заповеди Божественные узрите благая Иерусалима и мир во Израиле».

«Супруги вышли на ступени храма Богородицы. Их славило множество людей, собравшихся в Кремле, восхищались ими – такими молодыми, красивыми, счастливыми. На свадьбе гуляла вся Москва. Раздавались милостыни, прощались осужденные, шумели веселые пиры».

Но супруги не пили хмельного, ибо обычаю русскому, их задачей было произвести здоровых детей, а известно всем, что от хмельного часто рождаются больные дети.

Царь с царицей отправились на богомолье, а когда вернулись, после Пасхи, случился первый пожар на Москве, потом еще и еще, и наконец, в июне, случился «Великий» пожар, когда погибло несколько тысяч человек.

Царь собирался в поход на Казань, но из-за пожара, поход пришлось отложить и заняться восстановлением Москвы.

Именно на пожаре возле царя вдруг оказался священник Сильвестр, который пробился в духовники к царю и стал советовать неопытному еще правителю, что и как нужно делать, чтобы править народом. В первую очередь этот Сильвестр посоветовал царю править вместе с Боярской Думой.

Поп Сильвестр, пользуясь набожностью царя Иоанна, внушил ему, что пожары Московские – это есть наказание Божье за грехи царские, за гордыню, и потому надо править Русью смиренно, вместе с боярами. Царь послушался этих советов, и указы царские стали издаваться с начальными словами: «Мы с братьями и боярами уложили…»

Сильвестр, как говорили втихомолку на Кремле, даже отношения царя с женой Анастасией, регулировал, указывая, когда и как царю общаться с женой. В это время среди соседей Руси в Европе получил распространение католический канон, считающий плотское общение мужа с женой грехом и знатные люди общались с женою при монахе или священнике, который держал в руке свечку и читал молитвы, потому и пошло в Европе выражение, что о грехе прелюбодеяния кого-то с кем-то мол ничего не известно, так как я свечки при этом не держал.

Алексей Адашев, который заслужил доверие царя еще в малолетстве, убедил Иоанна, что следует ему править с согласия ближнего круга бояр, в который вошли семь или восемь знатных бояр, сам Адашев, хотя он и был не знатного рода, и конечно, поп Сильвестр, которые вместе стали называться «Избранной радой».

Этот Сильвестр с Адашевым убедили царя, что изменники и заговорщики Шуйские и прочие вовсе не виновны и их следует оправдать, что царь и сделал.

Потом родственников царя Глинских и близких к ним бояр царь отдалит в ссылку, а вместо них стали править в уделах и на Москве другие бояре, близкие к «Избранной раде». Но новые управители продолжали хищничать за счет крестьян и даже мелких дворян. «Избранная рада» стала, по сути, высшей судебной инстанцией, осуществляла назначения воевод и наместников, распределяла награды, вотчины, жаловала в боярство, изгоняла со службы.

«Сильвестр «правил русскую землю… за один с Адашевым».

Для восстановления Москвы после Пожара были подняты налоги, отчего «крестьянам была тягота великая».

Царь наш Иоанн, следуя советам попа Сильвестра и боярина Адашева молился за грехи свои и подписывал указы, что они сочиняли и этими указами было нельзя наказывать смертью за измену или заговор, а лишь ссылкой виновных или откупом, который назначала «Избранная рада».

Царь, обучившийся по церковным книгам, верил, что любое событие в его жизни совершается по воле божьей и поэтому надо неустанно молиться, и молиться, прося у Господа прощения за свои грехи истинные и мнимые, а Господь услышит и простит. Но как говорит русская пословица «На Бога надейся, да сам не плошай».

Итак, царь отдал правление страной на откуп своим доверенным лицам Сильвестру и Адашеву, а сам занимался богомольем вместе со своей женой Настасьей, в которой он нашел добрую жену и советчицу, а кроме жены Иоанн занимался подготовкой к войне с татарами, что ему не удалось с самого начала правления: то воеводы не смогли упредить татар в их набегах на окраины Руси, то московский пожар отсрочил походы на татар; как идти на татар, если позади тебя Москва, погоревшая почти целиком?

Вот и посуди, Степан, мог ли царь Иоанн управлять самодержавно Русью, если его советники убедили царя разделить власть с «Избранной радой» и ближайшими родственниками, среди которых были глухонемой брат Юрий и двоюродный брат Владимир Старицкий, – закончил Тимофей свой рассказ о начале правления царя Иоанна и притих, греясь в закатных лучах августовского солнышка, которое греет по-летнему, но уже не обжигает, а ласкает.

– Погоди-ка, Тимофей, – ответил Степан на рассказ подьячего, – почему ты решил, что поп Сильвестр и Адашев-боярин правили при живом царе и нанесли этим ущерб царской власти и Руси?

– Потому что царь Иоанн сам это вскоре понял, но ничего поделать не мог, поскольку слово дал править вместе с боярами и это слово считал нерушимым. Но как только смог, Иоанн отстранил и Думу, и попа Сильвестра и Адашева от всякой власти и наказал их сурово за причиненный вред стране.

Ты думаешь, Степан, стал бы я возводить поклеп на этих помощников царя, если бы сам царь их не наказал? Теперь, когда воля царя Иоанна исполнилась и вредители наказаны, можно говорить открыто об их злодеяниях для Руси и царя Иоанна, а в те дальние времена, стоило бы мне только рот открыть, как подручные этих господ в миг упекли бы меня в тюрьму или голову отрубили на плахе Болотной площади, – пояснил Тимофей.

– Еще мне непонятно, почему Иоанн венчался на царствие, а не королевство, как принято сейчас в Европе, – продолжал Степан свои расспросы.

– Потому, что его дед уже венчал своего сына Дмитрия на царство Московское, но Дмитрий умер, не успев вступить на трон. Кроме того, будет тебе известно, что Московские князья считают себя продолжателями дела византийских императоров, потому и величают Москву третьим Римом, а император по-латински означает цезарь – отсюда и русское слово царь произошло: получается, что царь-император выше королей, так и Русь, ставши царством, оказалась выше королевств Европейских.

– Еще мне интересно, как это Иоанн выбирал себе жену, – продолжал Степан, – я слышал про следующих жен царя Иоанна, но как из сотен девиц знатных выбрать себе одну в жены, не представляю. Свою жену первую я выбрал на соседней улице по пригляду, попросил ее согласия, и лишь потом заслал сватов, опять же по согласию своего отца.

– Выбрать невесту из многих девиц – дело нехитрое, как говорится: жениться, не напасть, как бы потом не пропасть, – усмехнулся Тимофей. – А дело происходит так: по городам и вотчинам едут царские гонцы, которые отбирают пригожих девиц знатных родов. Потом везут в Москву, где их осматривают вначале бояре из приближенных царя, отбирают лучших, которых осматривают бабки-повитухи на целомудрие и отсутствие скрытых изъянов, и лишь после этого девиц показывают царю, он выбирает приглянувшихся, потом говорит с ними и останавливает свой выбор на одной, которую и объявляют царской невестой, а остальных девиц отправляют по домам, щедро наградив, чтобы не таили обиды или зла на царя, что не выбрал их в невесты.

Царь Иоанн избрал из девиц себе в невесты «юную Анастасию, дочь вдовы Захарьиной, которой муж, Иоанн Юрьевич, был окольничим, а свекор боярином Иоанна III. Род их происходил от Андрея Кабалы, выехавшего к нам из Пруссии в XIV веке, но не знатность, а личные достоинства невесты оправдывали сей выбор, и современники, изображая свойства ее приписывают ей все женские добродетели, для коих только находили они имя в языке русском: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, соединение с умом основательным; не говорят о красоте: ибо она считалась уже необходимою принадлежностью счастливой царской невесты».

Степан удовлетворился разъяснениями Тимофея, но продолжал свои расспросы.

– Скажи-ка, Тимофей Гаврилович, а почему царь Иоанн, вступив в силу власти, не покарал заговорщиков, что отравили его мать, и оставили царя и брата Юрия сиротами беззащитными?

– Советники царя, Сильвестр и Адашев, убедили Иоанна, что, царя отравили Шуйские, которых царь уже покарал, но никакого заговора не было. Мол, Шуйские злодействовали в одиночестве, а остальные бояре здесь не участвовали и даже не знали об злом умысле бояр Шуйских. Царь Иоанн тогда поверил своим советникам, но много лет спустя вернулся к поиску отравителей своей матери, Елены Глинской, и своих жен и детей и жестоко покарал их.

– Что еще важного сделал царь Иоанн в начале своего правления? – спросил Степан, – женился, венчался на царствие, но что-то сделал самостоятельно?

– Царь Иоанн, несмотря на молодость и вопреки советам близких бояр с Сильвестром и Адашевым, хотел навести порядок в управлении страной и потому дал приказ подготовить уложение о правлении – судебник, где расписать, что и как делать простым людям и знатным боярам. Такой судебник был принят его дедом – Иваном Третьим, но царь хотел его улучшить, и этим укрепить царскую власть, согласно новым потребностям России, которая из княжества стала царством.

«Иоанн и добрые его советники искали в труде своем не блеска, не суетной славы, а верной, явной пользы, с ревностною любовию к справедливости, к благоустройству; не действовали воображением, умом не обгоняли настоящего порядка вещей, не терялись мыслями в возможностях будущего, но смотрели вокруг себя, исправляли злоупотребления, не изменяя главной, древней основы законодательства: все оставили, как было и чем народ казался довольным; устраняли только причину известных жалоб; хотели лучшего, не думая о совершенстве и без учености; без феерии, не зная ничего, кроме России, но зная хорошо Россию, написали книгу, которая будет всегда любопытною, доколе стоит наше Отечество: ибо она есть верное зерцало нравов и понятий века».

– По новому Судебнику ограничивались права местничества и волостителей, упорядочивались подати с крестьян, наместник не мог арестовать человека, не предъявив его вины земскому старосте и двум целовальникам, которые избирались в каждом городе. Тяжкие преступления решались только в Москве и к таким относятся семь преступлений, наказываемых смертью: убийство, предательство, ограбление храма, похищение людей, поджог дома с людьми, – Тимофей задумался немного и признался – не припомню еще двух преступлений, кажется, содомия и изнасилование, но суть не в этом, а в том, что в Европе наказывают людей смертью за малейшую провинность, о чем я знаю, наверное, из бесед с иноземцами, что приезжают в Россию по торговым или ремесленным делам.

Для утверждения Судебника и решения других вопросов, царь Иоанн собрал церковный Собор, который назвали Стоглавым, потому что постановления Собора составили 100 глав. Этим Собором был утвержден Судебник, упорядочены церковные обычаи, и еще много вопросов, в том числе и по военным делам, ибо царь уже увидел слабости войска русского при организации первого похода на Казань, который так и не состоялся по причине местничества между воеводами за право первенства в войске, – закончил Тимофей свои пояснения, но вдруг встрепенулся и добавил: – Чуть не забыл, что царь Иоанн еще до церковного Собора учредил своим указом правительственные учреждения: Челобитный, Разбойничий и другие приказы. Во главе каждого приказа поставили дьяка, ему в помощники назначались подьячие, писари и служки, которые решали вопросы управления делами, по которым и назывался Приказ. К слову сказать, наш Посольский приказ был учрежден одним из первых, и мы занимаемся вопросами отношений с другими государствами, королевствами, княжествами иноземными и прочими, что тебе, Степан, вполне известно.

Царь учредил регулярное войско – стрельцов из трех тысяч лучших воинов – этим стрельцам установили жалование в 4 рубля в год, дали оружие и поселили в отдельной слободе, рядом с царским дворцом в Воробьево.

Тимофей умолк, задумавшись, а Степан, попрощавшись, вышел вон, чтобы не утомлять подьячего новыми расспросами – и так беседа заняла весь вечер, и пора было возвращаться домой, где его ожидала верная жена Мария с готовым ужином из пшенной каши с медом и яблоками.