Под знаком льва

Управляющий сообщил милиции, кто приходил. Быстро сделали фотороботы, установили фамилии, местопребывание этих садистов. Милиция объявила всесоюзный розыск, но искать их долго не пришлось. Через пару дней управляющего забрал наряд милиции, его повезли в морг, так как были обнаружены три трупа, похожие на визитеров, и тот их сразу опознал. Они были убиты выстрелом в голову, одной и той же рукой. Вот так и оборвалась ниточка, а кто является главным заказчиком, попробуй, догадайся, но нам-то и догадываться не надо.

Родителям сообщил: «Встречайте, выезжаю с гробом – Вова погиб». Мать на себе волосы рвала. Кое-как, распухшего, его затолкали в цинковый гроб, запаяли – по-другому везти нельзя было. И с таким “подарком” я возвращался в Челябинск. Слишком дорогой ценой, Игорь, мы за все это платим: ты – самой любимой, а я – самым дорогим, хотя, убежден, что за все эти гады ответят».

Таяновский всю ночь не спал, раздумывая о письме, и, чувствуя себя отчасти виноватым, уснул только под утро.

Игорь строил планы разгрома Белого. Дед помогал ему советами и, хорошо зная зековские порядки и законы, говорил:

– А что здесь долго думать? Копейка у тебя имеется, взял снайперскую винтовку, завалил прям около ресторана, метров с пятисот. Пока его быки очухаются, ты уже будешь дома сидеть у телевизора, горячий кофе пить.

Смотрящим за этой зоной был Сергей Григорьевич Волабин по кличке Длинный. Характеризуя его, Белый, ухмыляясь, говорил: «Дерзкий малый». Они вместе сидели в Златоусте, в так называемой «восьмерке», – зеки считали ее самой беспредельной по всей России, ментовский террор – хуже, чем в третьем рейхе. У Длинного была четвертая судимость за хранение и распространение наркотиков, в четвертый раз он попался на «южных морях», взяли его с поличным при передаче товара, он был осужден к восьми годам лишения свободы, а отбывал наказание в двухбратской тюрьме. Белый именно эту зону подкармливал всякими «сладостями» – кому наркотики передавал, кому деньги, а Длинный, в свою очередь, выполнял все заказы и просьбы Белого: как говорят, кто платит, тот и музыку заказывает. Вот и отправил он Длинному такой заказ: «Братан, к тебе там посадили очень гордого орла, я тут с ним на свободе никак не мог договориться, почему-то мы не смогли найти общий язык, так что сделай из него курочку, а лучше – петушка, так, чтобы жил, но очень плохо. Дело в том, что у него на свободе копейка осталась, причем немалая, не захотел поделиться, крыса. А я его здесь подожду».

Длинный отписал Белому в ответ: «Братан, прокоцаю, все сделаю, непокорных на зоне не бывает, тем более на моей, – подчеркивая тем самым свою власть и силу. – С хозяином у меня все чики-пуки. Сам пару раз обращался, надо было одного козла проучить, так что этот будущий петушок будет моим, а я люблю свежатину, чтобы бабы по ночам не снились».

Длинный заслал своего шныря:

– Узнай, Васька, кто такой, всю подноготную, с кем кентуется, может, есть за ним грешки какие.

Шнырь навел справки и доложил:

– Да нет за ним ничего, мужик как мужик: работает, никому не должен, не играет, с воли хороший согрев получает, со своей хатой делится, а самое главное – с Дедом сдружился.

«Это уже намного хуже», – подумал Длинный. Дед хоть и мужиком был, но с Игроком кентовался, были у них раньше какие-то общие дела, а Игрок, можно сказать, второй человек на зоне. Всю играющую в карты братву он крутил, как хотел, и не только здесь. Всюду, где бы он ни сидел, ему равных не было. За свои двадцать девять лет отсидки, начиная со сталинских времен, ни одному зеку пришлось с ним поплатиться собственной шкурой, проиграв в карты. Марку он держал по нынешнее время. Другу своему, Деду, говорил: «Я, братан, свободы боюсь, как черт ладана. Самое большее, что я там находился, – одиннадцать дней между сроками. Я чуть не извелся, пошел и украл в ларьке двести семьдесят рублей и часы, слава богу, назад привезли. Тут я привык, а там – черт знает, что делать. Люди какие-то не такие». Да и, действительно, идти ему некуда было. Детдомовец, без родни, ни кола ни двора. Так и доживал по зонам.

Длинный долго мозговал, как технически провернуть это дело. Если дал слово Белому – надо делать, хоть и мужик он нормальный, этот Таяновский. Вечером Длинный выбрал момент, когда никого вокруг не было (обычно возле него всегда тасовались кенты), и подозвал к себе шныря:

– Ты, Васек, подкинь к нему под подушку или в тумбочку сигарет своих, чаю, а братве кричи, что скрысятничал, сука.

На зоне за воровство били и опускали человека. Убить, может, сразу и не убьют, но здоровье отнимут точно. «А то так, с бухты-барахты, опустить человека… братва может не понять, – рассуждал Длинный, – да и Игрок вдруг поднимет хипиш, начнутся разборки».

Вечером после ужина шнырь метался по бараку и матерился злым матом.

– Васька, в чем дело, что у тебя пропало? – спросила братва.

– Какая-то крыса насунула чай и сигареты, да и сало было в кульке.

Кент шныря подошел и стал подыгрывать:

– Может, у этого тихони поглядишь, уж больно у него рожа правильная, – показал на Таяновского.

Игорь сидел на койке. Он оторвал глаза от газеты и молча поглядел на разыгрывавшийся спектакль, затем, не обращая на них никакого внимания, упал на койку и взялся читать дальше. Шнырь со своим кентом подошли к Игорю:

– Братик, не в обломняк, – ехидным голоском обратился к нему шнырь, – давай посмотрим у тебя, глядишь, и обнаружим пропажу.

Дед молча наблюдал за происходящим. Увидев, что наезжают на Таяновского, окликнул:

– Ты, промокашка, что ты от мужика хочешь? Что за наезд? Нас целый день в бараке не было.

– Да мы поглядим, если нет – не в западло, извинюсь.

Дед примолк.

– А если нет у меня ничего, я тебе рожу набью, устраивает? – спросил Игорь, вставая с постели.

Шнырь стал искать и вдруг под матрасом обнаружил то, что хотел найти, и, счастливый от находки, которую сам же положил, показал ее всей братве. Игорь, не раздумывая, ударил его со всего маху в челюсть, понимая, что это подлог. Шнырь улетел к батарее и больше не встал, слету обнял ее головой, сидел, держась за челюсть. Второго Игорь тоже что было сил подцепил керзачом ниже пояса, и так, видимо, удачно попал, что тот аж подпрыгнул и заорал, а лицо такое было, что смотреть страшно. Он в мгновенье очутился перед Игорем на коленях, склоняясь к нему головой. Второй удар пришелся прямо в лицо. После такого Васькин друг лежал полуживой.

Подбежал Дед, он был справедливым и кражу не потерпел бы даже от друга:

– Игорь, объясни, как это оказалось у тебя под матрасом?

– Без понятия, дядь Миш, я же вместе с тобой был на промзоне, пролететь в барак я никак не мог, это – спектакль, сам понимаешь.

Дед глянул на Ваську, тот сидел на корточках и шепеляво матерился:

– Челюсть, конь педальный, перебил, ну, сука, держись. Тебе это так не прокатит, ты теперь ку-ка-ре-ку.

Дед не выдержал и тоже ударил шныря керзачом со всего маху в живот. Игорь подскочил, хотел еще дать, но Дед его остановил:

– Успокойся, разберемся еще.

Утром на перекличке Таяновский узнал, что у Васьки челюсть сломана в двух местах, и он находится в зоновской больнице. А у другого, корешка его, распухло все до громадных размеров, ходит, как будто гирю кто-то привязал между ног, его тоже прооперировали. Игоря не сдали куму, сказали, что у пострадавших между собой была разборка, а ему решили, как бы там ни было, отомстить.

Дед, озабоченный таким наездом на Таяновского, попросил Игрока навести справки: «Мужик не при делах, это – гонки». Игрок попытался узнать у Длинного, а тот якобы ничего не знает: намяли ребра друг другу, да и все. Вечером позвали Таяновского к Длинному на сходняк, узнать, что произошло на самом деле. У Длинного сидела вся зоновская элита, тут же находился и Игрок: он всегда присутствовал на разборках.

– Присаживайся, мужичок, – сказал Игорю Длинный, – расскажи подробно, что за гонки были у вас, кто у кого скрысятничал?

Игорь присел на табуретку, быки Длинного стояли сзади. «Сейчас отнимут полздоровья, забьют, козлы», – подумал он, а потом стал рассказывать:

– Мужики, меня не было в бараке, я на промзоне находился, да и с воли мне хороший грев идет, тут секрета нету. Надо быть последним идиотом, чтобы полезть по тумбочкам, одно с другим никак не вяжется.

– А может, кому на воле задолжал? – с намеком поинтересовался Длинный.

Игорь взглянул на него, и они друг друга поняли. «Наверное, пришла малевка от Белого, и он пустил ее в ход», – подумал Таяновский.

– Да нет, ничего я никому не должен, работаю на себя и срок отматываю, вот и все. Задолжал только долги свои пособирать на воле, – и Игорь с такой же серьезностью поглядел на Длинного.

Тот понял – этот за себя постоит.

– На воле была у меня фирма, за «боюсь» не стал платить, так они, беспредельники, жену угрохали, меня, ни за хрен собачий, сюда засунули, а теперь сюда малевки шлют, чтобы зоновская братва или опустила, или угрохала меня, непокорного.

Возле Длинного сидело человек семь зеков, все молчали.

– Вот видишь, Игорек, как говорят, «от тюрьмы да от сумы не зарекайся», – сказал Длинный. – А грев, говоришь, хороший получаешь, наверное, тебе приятно, что каждый месяц тебя так подогревают. Ну не у всех же есть родня и кенты, поэтому наша братва и снимает потихоньку бабки с фраеров, чтобы мы здесь с голоду не подохли, они ведь тоже приворовывают у государства, а наша братва делится с нами.

– Я не воровал, работал честно, – ответил Игорь.

– Конечно, это дело добровольное, хочу плачу, хочу нет, – отозвался Длинный.

– Пусть мужичок идет, он не при делах, по нему видно, – вмешался в разговор Игрок, – а что челюсти поломал да яйца помял – правильно сделал, не хрен мужика подставлять.

Остальная братва поддержала Игрока.

– Но смотри, мужик, если за руки поймаю, твоя мама – сирота, – сказал Длинный.

С таким заключительным предостережением Игоря и отпустили. Шел к себе, даже пот холодный выступил. «Брехня, – думал он, – здесь тоже есть справедливые люди. Игрок – молодец, а Длинный наверняка получил малевку от Белого, на роже у козла написано».

На зоне мужики недолюбливали Длинного, но с воли его хорошо поддерживали, так и держался он смотрящим, когда есть деньги – ты на зоне фраер.

Длинный передал Белому ответ: «Опустить не получилось, передай какой-нибудь отравы, траванем козлятину». Белый согласия не дал: «Я тебя за какой хрен грею?! Чтоб ты порядок держал, а ты, вижу, ума не можешь дать одному мужику. Думаешь, я здесь не рискую, добывая копейку, да не меньше, чем ты, а то смотрящим можно и другого поставить, если ты не в состоянии за свой базар ответить». Длинный почувствовал исходящую от Белого угрозу, а с таким денежным мешком ссориться – себя не уважать, достанет, где хочешь, хоть на Земле Франца-Иосифа. Он срочно вызвал к себе своих должников, двоих абхазцев:

– Так, братья-абхазцы, слушайте меня внимательно. Вы задолжали за анашу уже полторы штуки, а отдать по всей вероятности нечем, ну а я вас и не подгонял с отдачей.

Длинный всегда имел таких должников, которых в любую минуту можно было использовать, как камикадзе. Те снова попросили отсрочки с долгом:

– Братан, через двадцать дней – свидание с родоками, отдадим сразу, базара нет.

– Нет, мои хорошие, срок и так давно вышел. Я молчал, все ждал, имею право потребовать свое. Мне сейчас бабки нужны как воздух, или, мужики, отработайте свое, тогда я спишу долг, и вот сколько шалы получите, – он достал из-под подушки и показал кулек с полкило, – после того, как опустите одного мужика. Чтоб его на зоне не Игорем звали, а Маруськой.

Те переглянулись друг с другом и ухмыльнулись:

– Да за такой кулек шалы можно и кума трахнуть!

– Вот и хорошо.

Длинный объяснил, кто такой Таяновский, и братья-абхазцы начали охотиться за ним, чтобы поудобней подобрать момент и место, взяв еще одного земляка в этот сексуальный пай.

Ночами Таяновский полуспал, открывая глаза при любом шорохе и скрипе, боясь, как бы сонного не задушили. В голову разные мысли лезли: и Длинного убить, и убежать из зоны, и нанять через Пашку киллера, чтобы Белого убрать… Чего только не передумал он за эти ночи! А тут еще по зоне пошел слух, что наши умные депутаты решают вопрос об амнистии туберкулезникам, женщинам и с первой судимостью по определенным статьям. Он как раз попадал в разряд амнистируемых и молил Бога: «Хоть бы дожить, не задушили бы», но тучи над ним сгущались.

Как-то Таяновский приболел и не пошел со своим отрядом мыться, лежал с высокой температурой, наглотался таблеток и закутался с головой в одеяло. В санчасть решил пойти с утра, если не спадет температура. Вдруг слышит, что поскрипывает пол, в нескольких шагах от койки доска, прогибаясь, скрипела, этот скрип Игорь давно уже выучил. Только хотел приподнять одеяло, чтобы посмотреть, кто там, как на него набросились трое кавказцев. Игорь начал вырываться, никак с койки не мог встать в полный рост. Успел только локтем ударить одного в голову, другого чуть задеть головой, третий чем-то тяжелым ударил его по затылку. Таяновский, бесчувственный, обмяк на койке.

Когда абхазцы заходили в барак, их увидел один из знакомых Игоря, услышал крики и маты и побежал в баню все рассказать Деду. Тот еще не успел толком раздеться, накинул фуфайку и бегом в свой барак, к Игорю.

Кавказцы быстро справились с Таяновским, связали ему руки и ноги и стащили до колен спортивные брюки. У Таяновского хоть и хлесткий был удар, но, когда очнулся, был связан по рукам и ногам. Один из зеков, которого Игорь ударил по голове, говорил:

– Я, братаны, его буду делать первым.

Таяновский лежал на койке буквой «Э», те двое накрыли голову подушкой, чтоб не орал, и вдруг заскочил Дед со своей братвой, и прямо к ним с криком: «Поколю всех уродов, мне терять нечего!», размахивая перед собой блестящим лезвием ножа.

Насильники кинулись врассыпную. По зоне знали, что шутить с Дедом не стоит, почти отжил свое, зоновская жизнь недолгая. Дед подбежал к Игорю и своей финкой перерезал веревки на ногах и руках, тем временем двое уже били абхазцев. Игорь вскочил и тут же побежал на помощь своим друзьям. Драка продолжалась еще минут десять. Обидчики Таяновского валялись между коек. Дедова бригада отбивала им все что можно, так даже животных не бьют.

– Спасибо вам, ребята, – тяжело дыша, сказал Игорь, – еще бы минут пять, и трахнули бы, скоты, вы вовремя успели.

– Скажи спасибо Шурику, он прибежал сказать, – ответил Дед.

– Благодарю, мужик, за мной не заржавеет, грев с воли придет, рассчитаюсь, – похлопал Саню по плечу Таяновский.

Так и закончилась вторая неудачная попытка опустить Игоря. На следующий день Таяновский пошел в санчасть, и его положили с воспалением легких. Дядя Миша пришел его проведать и принес письмо от дочери.

– Дядь Миш, все идет от Длинного, – сказал Игорь, – я больше чем уверен.

– Да, многие на него обижаются, – ответил Дед, – надо что-то придумать, иначе он тебя в покое не оставит, а по зоне с тобой за руку ходить не будешь.

– А что можно придумать? – спросил Игорь.

– Поговаривают, что амнистия будет. Тебе, Игорек, надо перебраться на другую зону. Пиши своему другу письмо, пусть приезжает с деньгами, а мы что-нибудь сделаем. Игрок в неплохих отношениях с хозяином, думаю, что договориться сможет. Пока ты этапом доедешь до нового местожительства, там, глядишь, и амнистия.

Так и условились. Дядя Миша ушел, Игорь стал читать письмо дочери: «Здравствуй, папа. Письмо я твое получила, ты пишешь, что у тебя все хорошо. У меня тоже все нормально, только в этой четверти по английскому поставили четыре. С Колькой, теть Наташиным сыном, я дружить перестала после одного случая. Каждый день бабушка посылает меня за хлебом или покушать что-то купить, вот я и пошла. Подхожу потихоньку к магазину, смотрю, теть Наташа подъехала с каким-то дядькой на иномарке. Она поздоровалась со мной и даже не спросила, как ты там, пишешь домой или нет…»

Игорь уже сам два месяца не получал от Наташи ничего и догадался, что это конец дружбе. Письмо дочери было тому подтверждением. «Ну, на нет и суда нет», – решил Игорь и продолжил читать: «…Я хотела позвать Кольку, он сидел в машине на заднем сиденье. А он как будто не заметил и отвернулся в другую сторону. А может, мать запретила, да он мне и так в последнее время не нравился – такой зазнайка стал! Бабушка говорит, по телевизору слышала, что будет амнистия, мы тебя очень ждем. Дядя Паша, когда приезжает, всегда заходит к нам, спрашивает, чем помочь. Бабушка дает ключ от твоей квартиры, и он там живет. Целую, пиши. До свидания».