Цена вопроса (сборник)

Глава 3

Карина закрыла за собой дверь, медленно пересекла комнату и подошла к окну. С их одиннадцатого этажа открывался шикарный вид. Правда, сейчас было темно, лишь далеко внизу вспыхивали и переливались разноцветные огни. Подмигивали фарами автомобили, щедро рассыпали бриллиантовые блёстки рекламные вывески, светились уютным светом окна домов.

А чуть дальше – широкое тёмное пространство: это мирно дремала закованная во льды река. Вынужденная сменить жильё, Карина больше всего скучала именно по этой захватывающей дух панораме. Крохотная квартирка, которую она снимала, находилась на втором этаже, и ей страшно не хватало этого вольного волжского простора. Казалось, её заживо засунули в тесный душный гроб.

Карина задвинула шторы и опустилась на кровать. Медленно обвела взглядом комнату. Это был её мир, её вселенная. Место силы. Личный замок. Крепость, где она искала и обретала защиту. Она любила их с отцом дом, быстро начинала по нему скучать и с наслаждением возвращалась из любой, даже самой желанной поездки.

Они переехали сюда через пять лет после маминой смерти. До этого жили в квартире, которая осталась от маминых родителей. Сначала в «двушке» было тесновато: четверо взрослых и маленькая Карина. Потом жильцы один за другим стали навсегда покидать дом: мама, вслед за ней бабушка, потом дед. В конце концов они с папой остались вдвоём. Квартира осиротела, притихла, в углах затаилась скорбь.

Отцу было там очень тяжело. Позже он не раз говорил Карине, что купить другую квартиру и переехать было его заветной мечтой. Или, точнее, вопросом жизни и смерти, залогом выживания. Он готов был пахать, как проклятый, чтобы заработать на новое жильё и не возвращаться каждый вечер туда, где каждая мелочь напоминала об ушедшей жене и пропавшем счастье.

К счастью, их с Альбертом бизнес вскоре стал приносить хороший доход. Да и старую квартиру удалось продать быстро и выгодно. Они перебрались в противоположный конец города, словно спасались, бежали от чего-то.

Новая квартира и по сегодняшним-то меркам может именоваться элитной, а уж тогда… Карина помнила, как отец впервые привел её сюда, показать, где они скоро будут жить. Помнила и свои ощущения.

Мебель ещё не привезли, ремонт в самом разгаре. Квартира выглядела слишком большой, неуютной, пустой. Три огромные комнаты: гостиная, папин кабинет, он же спальня, и Каринина детская. Привыкшей к скромной «двушке» девочке эти хоромы казались чужими, враждебными. Комната, которая полагалась ей теперь, была раза в три больше прежней. Карина растерянно бродила по ней и гадала, чем заполнить эту пустоту.

– Ну, как тебе? – спросил папа.

Она видела, как ему нравится новый дом, как сильно он хочет, чтобы и дочке он тоже пришёлся по душе. Поэтому подавила вздох и постаралась изобразить радость. Но папа, конечно, сразу всё понял. И позвал Карину на лоджию, куда можно было попасть из кухни или из гостиной.

– Иди-ка сюда!

Лоджия была необычная – полукруглая и просторная. Отец приоткрыл одно из окон, и в лицо сразу ударил озорной свежий ветер. Их дом тогда стоял почти на окраине города. Карина глянула вниз и увидела изумрудные луга, перелески и серебристую, сверкающую на солнце реку. Она впервые поднялась на такую высоту и буквально потеряла дар речи от увиденного. «Я сказочная принцесса в башне замка», – пронеслось в голове.

Отец стоял рядом, довольный эффектом.

– Здорово, пап! – закричала Карина.

– Переезжаем?

– Переезжаем!

Она сама выбирала кровать, шкафы, тумбочки, стол, шторы и всё остальное. Здесь всё было – под неё. И для неё.

Съехав, Карина чувствовала себя королевой в изгнании, но возвращение тоже не добавило радости. Ей казалось, что их дом осквернён. Пожалуй, только эта комната, до которой руки Азалии так и не успели добраться, оставалась по-настоящему родной.

Она глубоко вздохнула и с трудом удержалась, чтобы снова не начать плакать. В комнате было тепло, но её всё равно била дрожь. Надо бы сходить в прихожую за сумкой, взять таблетки: Диана сунула что-то успокоительное.

Только вот идти не хотелось. Тащиться мимо кухни, видеть, как наивная тётя Нелли успокаивает эту лживую стерву… Нет уж, спасибо, насмотрелась! Азалия сейчас не упустит возможности, такого нарасскажет – волосы дыбом встанут. Это она умеет.

«Надеюсь, тётя Нелли теперь хотя бы здороваться со мной не перестанет, – вяло подумала Карина. – А вообще-то, какая разница? Завтра улетит домой, пусть думает, что хочет».

Карина боком завалилась на кровать, свернулась калачиком и закрыла глаза. Лежать бы вот так и ни о чём не думать. Забыть, забыться.

Не вышло. Словно назло, в прихожей заверещал мобильник. Она попыталась не обращать внимания, но звонивший был настойчив. Твёрдо вознамерился пообщаться с ней.

Карина вздохнула, поднялась с кровати и выползла из комнаты. «Ладно, заодно тогда и таблетки возьму».

В кухне – та же картина. Тётя Нелли и Азалия вполголоса беседуют о чём-то. Голова к голове, голоса тихо журчат, слова льются и льются. Внезапно Карине захотелось пойти туда и разбить этот тет-а-тет. Заорать или швырнуть на пол что-нибудь тяжёлое. Например, уродливую вазу, которую мачеха притащила домой в первые дни своего появления и водрузила на столик в отцовской спальне. Говорила, это эксклюзивная «модерновая» вещь ручной работы, которая стоит бешеных денег. Карина терпеть не могла подобные «произведения искусства». Бесформенная груда, какой-то обрубок, смутно напоминающий человеческое тело без головы, закутанный в переплетение металлических полосок.

Разумеется, не стала ничего бить и крушить. Незачем лить воду на мельницу Азалии. Давать ей шанс победно глянуть на тётю Нелли: а я что говорила?! Психопатка, чокнутая истеричка, социально-опасная грубиянка.

Карина тихо прошмыгнула к входной двери и принялась искать свою сумку. Звонила Ира Косогорова. Приятельница. Хорошее словечко для таких отношений, как у них с Ирой. Больше, чем просто знакомые, но меньше, чем настоящие друзья.

Ни в школе, ни в институте подруг у Карины не было. Наверное, она не умела дружить. Для этого нужны две вещи: потребность и время. У неё не было ни того, ни другого.

Говорить с другой девочкой о моде, косметике, шмотках было скучно. Она относилась к вещам прагматично и равнодушно: закончилась помада, вышла из моды кофточка, износились джинсы – значит, надо купить новые. Пошла и купила. О чём тут говорить? Что обсуждать?

А беседовать о сокровенном, о своих радостях, страхах или сомнениях, говорить о симпатии к мальчику, обсуждать книги и фильмы, делиться проблемами с кем-то посторонним казалось невозможным. Для таких разговоров был единственный подходящий собеседник – папа.

Что касается времени, его тоже хотелось провести с толком. Куда интереснее было читать и писать стихи. Поначалу, чтобы не прослыть совершеннейшим изгоем, Карина пыталась общаться с одноклассниками.

Но притворяться быстро надоедало, и со временем она оставила это занятие. Держалась особняком, была молчалива и нелюдима. С детства слыла высокомерной, замкнутой, «повёрнутой» чудачкой. Девочки в классе шептались за её спиной, что она задавала, богачка, да вдобавок с приветом. Мальчики тоже сторонились хотя и симпатичной, но чересчур задумчивой Карины, у которой неизвестно что на уме и так просто к ней не подъедешь.

Иногда одиночество удручало, но ненадолго. А после слов отца: «Мало у кого хватает духу позволить себе не оправдывать чужих ожиданий. Ты – отважилась!», Карина и вовсе успокоилась.

В вузе, куда поступила легко и без усилий, её обособленность не казалась чем-то из ряда вон. Училась она в институте культуры и искусств, где каждый студент считал себя человеком необычным. Многие старались, как могли, начиная от эпатажного внешнего вида и заканчивая специально придуманной линией поведения. Конечно, у большинства это было просто интересничание.

Но Карина вздохнула свободно: здесь она не бросалась в глаза. И её материальное положение – тоже. Детей из малообеспеченных семей на их факультете не было. Позволить отпрыску получать профессию культуролога могли лишь состоятельные люди. Люди, которые знали, что их чадам не придётся работать в поте лица, дабы прокормить себя.

В институте у Карины и появились приятели. Они помогали друг другу на семинарах и сессиях, общались на переменах и вечеринках, ходили вместе на дискотеки и в кино, изредка «прошвыривались» по распродажам. Это ненавязчивое общение не задевало души, но помогало развлечься. Прошли пять лет, отгремел выпускной – и все они забыли друг о друге.

Получив диплом, Карина осталась в институте, поступила в аспирантуру. Сейчас заочно училась, работала лаборанткой на кафедре культурологии и философии, писала диссертацию. Здесь, на кафедре, Карина и познакомилась с Ирой. Это была, конечно же, вынужденная дружба. Как у Пушкина хорошо сказано: «от делать нечего друзья»! Больше им общаться на кафедре было не с кем. В основном контингент пожилой, солидные семейные люди. А тут и чаю есть с кем попить, и в магазин за пирожными сбегать, и на студентов оборзевших пожаловаться, и про коллег посплетничать. Правда, говорила в основном Ира, Карина же привычно помалкивала и слушала.

Сейчас Косогорова звонила справиться о её самочувствии.

– Привет, – скорбно молвила она. – Ты как? Ничего?

– Нормально, – коротко ответила Карина.

– Ты уж держись давай.

«За кого? Или за что?» – хотела съязвить Карина, но промолчала. Зачем обижать человека?

– Стараюсь. Спасибо, что позвонила.

– Да что ты! Какое спасибо! Не могла не позвонить, не поддержать. Ты должна держаться.

«Далось ей это, держаниеʼʼ», – поморщилась Карина.

Ира не успокаивалась:

– Кариша, все мы смертны… – глубокомысленно изрекла она. – То есть я хотела сказать… Понимаешь…

– Я понимаю. Спасибо, Ирочка. Я пойду прилягу, ладно?

– Ладно, ладно, конечно, – заторопилась Косогорова. – Ты уж завтра на работу не выходи. Отдохнёшь…

– Нет, я выйду, – перебила Карина. – Мне так легче.

– Пока, Кариша.

Экранчик погас. Телефон удовлетворённо замолчал. Карина задумчиво смотрела на него. Неужели всё-таки ждала, что он позвонит? Где-то там, в запретной зоне, жила надежда?

Она отключила телефон, небрежно бросила его в сумку, нашарила в боковом кармашке упаковку с пилюлями и торопливо прошла в ванную. В кухне наметилось какое-то движение, а сталкиваться с тёткой или Азалией желания не было.

Защёлкнула серебристый замочек и перевела дыхание. Как же она будет жить с Азалией в одной квартире, если это вынужденное соседство вызывает такую неприязнь? Ответа не было. Карина засунула в рот сразу две жёлтые таблетки, разделась и залезла под горячую воду.

Она обожала принимать душ и валяться в ванне. В воде ей легче думалось, мысли обретали чёткость. И стихи писались, и проблемы решались. Отец называл её русалкой.

Сама Карина считала: любовь к воде объясняется тем, что это её стихия по гороскопу. Она родилась под знаком Водолея. 22 февраля. Это будет первый день рождения без папы. Ей больше не от кого ждать поздравлений. Да и не нужны они ни от кого. Карина глубоко вздохнула и ополоснула лицо. Не помогло: она снова заплакала.

Вылезла из ванной уже ближе к полуночи. К её удивлению, очень хотелось спать. Видимо, таблетки подействовали: мысли сделались тягучими и вялыми. Она с трудом постелила себе, забралась в кровать и моментально заснула, не успев додумать мысль, что надо бы запереть дверь.

Глава 4

Карина второй час добиралась до работы. Обычно дорога отнимала минут сорок. Но из-за снегопада, который начался со вчерашнего вечера и продолжался до сих пор, проехать было практически невозможно. Она опоздала уже на пятнадцать минут, позвонила и предупредила, что задерживается.

Трубку снял заведующий кафедрой, профессор Семён Сергеевич Савин, которого за глаза все звали СС. Никакой связи с характером кличка не имела – профессор был безобидным милейшим стариканом, всю жизнь посвятившим преподаванию. Редкий случай: Савина обожали и студенты, и коллеги.

Институтские старожилы рассказывали, что лет десять назад у Савина случился второй инфаркт. Увезли на «скорой» прямо с экзамена. Все были уверены, что если Семён Сергеевич и выживет, то уж в институт точно не вернётся. Но через два месяца легендарный СС был на своём посту. Несмотря на категорические запреты врачей и бурные протесты жены.

С тех пор в институте сменились два выпуска студентов. Жена Семёна Сергеевича умерла от рака пять лет назад. А его самого любимая работа крепко держала на этом свете.

Жил он в двух шагах от института, поэтому снегопад не помешал ему прийти на работу как обычно. Семён Сергеевич неизменно являлся в восемь утра, вне зависимости от того, во сколько у него по расписанию занятия и есть ли они вообще. Карина полагала, что живи профессор Савин в другом конце города, это бы ровным счётом ничего не меняло.

На Каринины оправдания СС рассеянно молвил:

– Не переживайте, Кариночка, добирайтесь спокойно. Все опаздывают – такая уж нынче погода.

Требовательный к себе, к другим профессор был снисходителен. Однако никто и никогда его добротой не злоупотреблял.

Дорожники не успевали расчищать магистрали, и поток машин двигался с выматывающей нервы черепашьей скоростью. По радио диджей рапортовал о новых авариях на дорогах, водители психовали, «дворники» лихорадочно метались по стеклу, снег валил…

«Отличный день рождения! Лучше не придумаешь», – горько усмехнулась про себя Карина. Разумеется, был бы жив папа, ни снегопад, ни пробки, ни какие угодно катаклизмы не помешали бы ей получить свою порцию радости.

Но сегодня из близких её поздравила только тётя Нелли: позвонила в семь утра из Екатеринбурга. Карина как раз допивала кофе. Тётка словно отсекла от себя Уральскими горами грустные мысли и переживания: голос звучал бодро и оптимистично.

Она речитативом отбарабанила положенные пожелания, для порядка поинтересовалась, как племянница себя чувствует, получила фальшивые уверения, что всё в порядке и повесила трубку, сообщив, что у них уже девять утра, у неё начался рабочий день и больше разговаривать она не может.

Обе повесили трубки с облегчением. Нелли вести светскую беседу мешало смутное чувство, что она открещивается от чего-то важного. Карине попросту не о чем было говорить с тёткой.

Под конец разговора в кухню вплыла Азалия. Она работала начальником юридического отдела в крупной компании, которая занималась чем-то, связанным с нефтью. Вставала рано, обычно не завтракала, только пила зелёный чай с ложкой мёда, зато не менее часа рисовала лицо. Они выходили из подъезда примерно в одно и то же время, садились в свои машины – Карина в белую малолитражку, Азалия в роскошный алый джип – и разъезжались по своим делам.

– Утро доброе, – пропела мачеха, – у тебя сегодня день рождения?

– Да. И тебе доброго утра.

– Поздравляю, дорогуша. Как отмечать планируешь?

Карина оторопела, поражённая неуместностью вопроса, и язвительно ответила:

– Известно как. С песнями и плясками. Обстановка-то располагает к веселью.

Ждала, что Азалия смутится, но та не отреагировала. Спокойно заварила себе чаю в маленьком чайничке, достала пузатую банку с мёдом, мурлыча под нос песенку.

Когда рядом не было никого, перед кем требовалось играть, она не утруждалась изображать убитую горем вдову. Карина в число зрителей не входила, так что в её присутствии мачеха напевала, пила любимый коньячок, смотрела сериалы и шоу, слушала музыку, болтала по телефону. Жгла мерзкие ароматизированные свечи, и в результате вся квартира пропиталась удушливым горько-сладким ароматом. Карина ни разу за эти дни не увидела следов слёз на её лице. Ни аппетита, ни сна Азалия тоже не потеряла.

Разумеется, на поминках поведение коренным образом менялось. На свет Божий извлекались приличествующие случаю атрибуты: кружевной чёрный платок, помада блёклого персикового оттенка, строгое тёмно-серое трикотажное платье, туфли на низком каблуке. На лицо навешивалась печальная мина, волосы укладывались в старомодный пучок.

Преображение было поистине удивительным. Откуда-то возникали горькие складки возле губ, глаза казались чуть припухшими от бессонных ночей, руки начинали слегка подрагивать. Но самым поразительным было умение плакать: бурные потоки слёз начинали извергаться из глаз всякий раз, когда ей было нужно.

В Каринином институте был театральный факультет, и она время от времени присутствовала на постановках, репетициях и мастер-классах. Однажды наблюдала, как режиссёр пытался заставить начинающих актёров плакать.

Юноши и девушки, которые готовились в ближайшем будущем штурмовать экраны и театральные подмостки, старались изо всех сил. Сосредотачивались и собирались с мыслями. Вспоминали самые страшные, унизительные и грустные моменты своей жизни. Пробовали воскресить в памяти «слезоточивые» эпизоды фильмов и книг. Режиссёр пугал их, орал и оскорблял – ничего не помогало. Чем всё закончилось, смог ли хоть кто-то зарыдать, Карина так и не узнала, ушла. Но то, что заставить себя плакать усилием воли часто не под силу даже профессиональным (ну, пусть полупрофессиональным) актёрам, убедилась.

Азалия же делала это легко и играючи. Раз – и она горько рыдает, а все окружающие бросаются её утешать. Два – и слёзы высыхают, вдова «умудряется взять себя в руки», чем вызывает ещё большую приязнь и уважение окружающих. «Как страдает, бедняжка! Но при этом как держится!»

Карину поражал этот неприкрытый, откровенный цинизм, ей было обидно за отца, который, окажись на месте Азалии, вне всякого сомнения, вёл бы себя совсем иначе. Она знала, что с ним творилось после смерти мамы. Помнила, как он многие годы дважды в неделю ходил на её могилу.

То, что вытворяла Азалия, было злым фарсом, гримасничаньем, оскорблением его памяти. Карина точно знала это, но кто бы ей поверил? И она молчала, старалась не связываться, по привычке глубже прячась в свой панцирь.

Больше в то утро между ними не было сказано ни слова. Девушка поспешно ретировалась из кухни, оделась и ушла на работу раньше обычного. Ей нужно было зайти в магазин, купить продукты и разные мелочи: именинники на кафедре традиционно «проставлялись». Полагалось прибыть наряженной, напомаженной, накрыть шведский стол, получить в подарок букет и какую-нибудь безделушку, выслушать пожелания и растроганно поблагодарить коллег.

Телефон призывно загудел, завибрировал. Кто бы это мог быть? Звонок с работы исключался. Поздравлений Карина ни от кого не ждала: тётя Нелли уже отметилась, Ира звонила час назад, Диана тоже. Старшая подруга всегда поздравляла её лично, но на этот раз не смогла: была в командировке. Работала в пресс-службе крупного кондитерского холдинга, и позавчера уехала в региональное отделение, писать о тамошней сдобно-сладкой жизни. Впрочем, подозревала Карина, она в любом случае не стала бы звонить к ним в дверь: вряд ли ей захочется натыкаться на Азалию. Это была отдельная история.

Карина дотянулась до телефона, и сердце, вопреки всему, почему-то ёкнуло. Некоторое время она тупо пялилась на экран, потом всё же ответила:

– Алло.

– Привет, Манюня! – произнёс знакомый голос. – Поздравляю, дорогая. Всего тебе и побольше.

– Спасибо, Жан, – сдержанно отозвалась она. – Но не стоило утруждаться. И не зови меня так.

– Прости, по привычке. Чего невесёлая? Занята?

– За рулём.

– Ясно. Как ты? Как отец?

Разумеется, Жан ничего не знал: они не общались примерно десять месяцев. Причём расстались далеко не друзьями. Потому и удивительно, что он звонит и ведёт себя, как обычно. Врождённое нахальство. Карина бы так не смогла.

– Папа… умер.

– Как? Прости, он что болел или…

– Сердце.

Она не могла ни с кем обсуждать папину смерть. Говорила, только если промолчать было невозможно. И никогда не плакала на людях.

– Мне, правда, жаль. Почему не позвонила? Мы не чужие люди…

– Давно уже чужие.

– Зря ты так. Может, помощь нужна?

То, с какой проникновенной задушевностью он умел иногда говорить, раньше производило на Карину сильнейшее впечатление. Позволяло считать, что Жан просто носит на людях маску – это у него профессиональное. А на самом деле тонкий, глубокий и ранимый человек с большим сердцем и широкой душой. Только ей, Карине, и открывается по-настоящему. Лишь спустя долгое время она поняла, что это всего-навсего часть роли, чётко продуманная тактика для извлечения выгоды. И опробует её Жан абсолютно на всех, кто ему нужен и может быть полезен.

Она ничего не ответила, и он продолжил:

– Я подумал, может, мы могли бы…

– Нет, не могли бы. И вообще, зачем ты звонишь? Неужели не с кем провести вечер? Все твои девки заняты?

– Просто хотел поздравить… Не думал, что…

– Спасибо. Извини, не могу больше говорить.

Она бросила трубку, злясь на себя за свою несдержанность. Теперь он подумает, что по-прежнему небезразличен ей!.. С другой стороны, пусть думает, что хочет.

Через пятнадцать минут девушка входила в просторный вестибюль. Здесь её догнала Ира, и, оживлённо щебеча, помогла дотащить пакеты до третьего этажа. Карина слушала вполуха: выбросить из головы Жана пока не получалось.

Глава 5

На самом деле её бывшего возлюбленного звали Иваном. Но никто не называл его настоящим именем: он давно взял себе сценический псевдоним Жан Пожидаев, и теперь даже родная тётка именовала племянника Жаном. Матери и отца он не знал: родители погибли, когда ему было три года.

Карина познакомилась с ним в институте. Жан учился на театральном факультете, был на два года старше. Она оканчивала третий курс и пришла на дипломный спектакль выпускников.

Ставили современную пьесу, довольно слабенькую. Теперь уж не вспомнить ни автора, ни названия. На сцене было людно, шумно и красочно, актёры играли задорно, с огоньком, благосклонная публика не скупилась на овации.

Но Карина замечала только главного героя. Он появлялся в каждом действии, участвовал почти во всех диалогах и вытягивал постановку, умудряясь сделать яркими и значимыми откровенно провальные сцены. Вне всякого сомнения, это был чрезвычайно одарённый актёр. И очень красивый парень.

Прекрасная фигура, подвижное, выразительное лицо, большие глаза, правильные черты. Ямочки на щеках, открытая обаятельная улыбка. Волосы – густые, волнистые, длинные – были того редкого оттенка, который принято называть пшеничным. Он был высокого роста: как позже выяснилось, Карина едва доставала ему до плеча.

Единственным недостатком идеальной внешности был курносый нос, поэтому Жан терпеть не мог поворачиваться к кому-либо в профиль. Карина не заметила бы этого изъяна, но он сам однажды пожаловался ей на досадный промах природы. «Ничего, – в шутку говорил Пожидаев, – стану звездой, сделаю пластику». Впрочем, почему в шутку? Во всём, что касалось его персоны, Жан был предельно серьёзен.

В тот вечер, после окончания спектакля, Карина сделала то, чего не делала ранее: отправилась с сокурсницами на вечеринку за кулисы.

Ушли они оттуда вместе с Жаном, в самый разгар попойки.

Никогда раньше с ней не случалось ничего даже отдалённо похожего на это озарение. Странно, но романтичную и впечатлительную Карину обошли стороной подростковые увлечения и школьные романы. В старших классах за ней ухаживал мальчик Серёжа, но его чувства вызывали только раздражение. Будучи студенткой, она два раза ввязывалась в ненужные ей отношения. Оба романа закончились, не успев толком начаться.

Тем сильнее и оглушительнее было внезапно обрушившееся на неё осознание того, что раньше она жила неправильной, половинчатой, ущербной жизнью. «Только влюблённый имеет право на звание человека». Как она была теперь согласна с Блоком! Как хорошо понимала своего отца, который никак не мог научиться жить без своей любимой!

Карина засыпала с мыслями о Жане и просыпалась, счастливая тем, что увидит его сегодня. Их отношения, начавшись в тот майский вечер, продолжались около двух лет. А когда закончились, она сказала себе: такое с ней было в первый и последний раз. Второго она просто не выдержит.