Screenplay 3. Потерянная

Действовать. Простые будничные действия помогают решить большинство глобальных проблем. Каждый раз, обретая контроль хотя бы над малым, тем самым мотивируешь себя на дальнейшие конструктивные действия. Страх, отчаяние, подавленность и даже гнев происходят от сознания собственного бессилия, беспомощности. Нужно предпринять какие-то действия. Просто начни делать хоть что-нибудь, Лиз, хватит сидеть, как каменная горгулья на стене собора!

Я встала, походила по домику, чтобы унять дрожь. Отчаяние переросло в зловещее спокойствие, я подошла к столу, заглянула в пакет.

– Посмотрим, чем тут угощают?

Мы оба старательно делали вид, что забыли о нашем поцелуе, как будто это случилось не с нами и не здесь. Рональд – не знаю по какой причине. Я – по причине того, что не представляла, как с этим быть и как к этому относиться. Особенно учитывая новые обстоятельства. Голова просто шла кругом.

Пакет был довольно объёмным, и я по очереди извлекла из него двухлитровую бутылку воды, хлеб, фрукты, овощи, пачку чая, банку кофе, несколько вакуумных упаковок с мясной нарезкой, сахар, пластиковые стаканы, влажные салфетки, зажигалку, колоду игральных карт, две плитки шоколада и большой пакет с печеньем. Задумчиво повертела колоду в руках – надо же, ещё и о досуге нашем побеспокоились, неслыханный альтруизм. Наверняка Денис, мы с ним частенько перекидывались в покер. Карты… Как будто мы и в самом деле просто отдыхаем на природе. Он бы ещё гитару в пакет засунул, придурок. И бадминтон.

В этот момент через наше единственное крошечное окно в комнату закинули охапку хвороста и вслед за ней несколько маленьких брёвнышек. Ну да, у нас же тут печка в углу. Сверху на ней стоял маленький котелок.

– Зажжём камин? – предложил Рональд, поднимаясь и потирая ладони.

Мы пили кофе, на столе лежали сандвичи, но кусок не лез мне в горло. Я просто сидела перед остывающим стаканчиком, закрывшись рукой и закусив губу. Рональд тоже не притрагивался к еде. Выстукивал пальцами (длинные пальцы) незатейливую мелодию по бурой столешнице, сдувал парок со своего кофе.

– Сейчас бы водки выпить, да, Лиз? – он участливо вытянул шею.

– Ага. И стаканом закусить, – пробубнила я, поднимая на него глаза. – Что вы, американцы, о нас, русских, только не думаете…

Он спокойно улыбался, рассматривал меня.

– Тебе нужно поесть, – придвинул ко мне бутерброд.

– Тебе тоже, – ответным жестом я передвинула бутерброд к нему.

– Хорошо, но ты съешь это первой. И если с тобой ничего не случиться, я пойму, что еда безопасна.

Я хлопала глазами, Рональд ухмыльнулся:

– Помнишь, у Марка Твена был такой лорд-отведыватель?

– «Принц и нищий»? – с трудом припомнила я.

– Ну да. Обычно я не страдаю приступами чрезмерной щепетильности, но что поделать. Ты ведь любишь попадать в истории, и теперь у тебя новая должность. Будешь проверять, не отравлена ли моя еда.

Он по-птичьи наклонил голову с интересом уставился на меня. Всё-таки он очень милый, но…

– Мне не хочется есть, Рональд.

– Ну, значит, будем голодать вместе, – поник он.

– Это шантаж, мистер Шелтон, – сказала я строго, но лицо его было непроницаемым. Пришлось взять сандвич и начать медленно жевать. Вкуса я не ощущала совсем, будто во рту у меня находились опилки или солома. Рональд удовлетворённо кивнул и тоже принялся за еду.

– Знаешь, что я сейчас чувствую? – спросил он, добавив в голос вкрадчивости.

– Что? – у меня перед глазами встала сцена с поцелуем, и я судорожно повела лопатками.

Не хочу ничего обсуждать сейчас. Не до этого. И не до этого дурацкого бутерброда. Я отложила его в сторону.

– Острую нехватку камер, режиссёра и всей этой съёмочной толпы.

– Надо же…

– Нет, правда. Вот смотри…

Он замолчал, откусил от сандвича и поднёс его вплотную к моим губам. Бровью отдал приказ. По его глазам я поняла, что продолжения не будет, пока Мистер Суперзвезда не добьётся своего. С какой-то обречённостью, покорностью даже, я осознала, что окончательно и бесповоротно утратила инициативу в руководстве собственной жизнью. Как будто села в самолёт, и дальше от меня ничего не зависит.

– Декорации потрясающие, – продолжил он, после того как я откусила от его сандвича, – я в наручниках, похищенный, в лесной глуши, в каком-то сарае, ужинаю с прекрасной леди, эта лампа, эта печка, это всё, – он широким жестом обвёл комнату, – это не из реальной жизни, это из какого-то фильма, из вестерна. И я сбит с толку. Почему здесь нет камер? Почему никто не говорит мне в какую из них смотреть? Почему никто не поправляете мне грим? И где вообще мой текст, хотел бы я знать? Где сценарий? Я не привык работать в таких условиях!

Всё ещё пытается отвлечь меня. Дурачится, как будто мы действительно на съёмках. Жаль, что киноакадемия никогда не сможет по достоинству оценить его в этой сцене: если Рональд за что-то и заслуживает награду, так это за ту роль невозмутимого оптимиста, которую играет сейчас.

– Каждый рад бы жить по заранее написанному им же самим сценарию, – пробубнила я.

– Но жизнь никогда не бывает организована так же правильно, как кино? – спросил Рональд беззаботно.

Я бросила на него хмурый взгляд и отвернулась к стенке.

И как мне теперь быть?

Понемногу я приходила в себя и уже могла достаточно ясно соображать. Если раньше эта обстановка и была декорациями, во всяком случае для меня, то теперь она стала реальностью. Перестав быть кукловодом, управляющим развитием этого представления, я сама переместилась на сцену. Но какая у меня роль, я не понимала. Что я должна сыграть теперь? Я была в растерянности. А может, и не нужно ничего играть? Может, нужно просто жить? Смириться с ситуацией?

Итак, разберёмся в ситуации. Меня, переводчицу сопровождающую голливудскую звезду мистера Шелтона, похитили вместе с ним и удерживают в лесной глуши опасные (я это знаю) преступники. Они требуют выкуп, и я должна помогать им вести переговоры с заграничным доверенным лицом мистера Шелтона. Получив деньги или их алмазный эквивалент, они отпустят нас на свободу. Скорее всего, опять накачают транквилизаторами и оставят в каком-нибудь заброшенном доме, чтобы, очнувшись, мы самостоятельно добрались до людей. Я бы во всяком случае так и сделала. Что будет дальше? Рональд вернётся к съёмкам фильма? Или поспешит покинуть эту безумную страну на своём прекрасном личном самолёте при первой возможности? Нужно уточнить.

– Рональд?

Он отвлёкся от пейзажа за окном, локтями упёрся в столешницу, голова опустилась на кулаки.

– Да?

– Когда нас отпустят, что ты будешь делать?

– Зашью датчик GPS себе под кожу, – смеётся он.

Смеётся заразительно, я тоже не могу сдержать улыбку.

– Ну а всё же? Сразу уедешь или продолжишь работу над фильмом?

– Если и продолжу, то уже в другом месте. У нас плотный график. Локации находятся в нескольких странах, следующая, например, в Азии, в храмах Ангкора. Ты слышала про него что-нибудь?

– Не знаю, – пробормотала я, погружённая в свои мысли.

– О, Лиз, они прекрасны. Как-то давно я побывал там, и с тех пор они не выходят у меня из головы. Эти огромные тысячелетние храмы, перепутанные корнями и лианами, все эти барельефы, древние статуи, ступени – всё это так красиво, что дух захватывает! Это круче, чем всё вместе взятые пирамиды! И я просто поражаюсь тому, как мало людей знает об их существовании. Я хочу рассказать миру об этом чуде света и уже очень давно планирую организовать там съёмки. Кажется, я наконец добился своего – переписал сценарий, чтобы иметь возможность снять в этих храмах некоторые сцены…

Я смотрела на него исподлобья, недоумевала над его энтузиазмом. Какие ещё, мать твою, храмы? Тебя похитили, очнись! И меня тоже…

– Нам пришлось, как обычно, получать кучу разрешений в различных комиссиях, – продолжал Рональд, не обращая внимания на выражение моего лица. – Существуют определённые договорённости с властями о времени проведения съёмок. Где-то будут перекрываться дороги, где-то закроются для посещения общественные места. Если мы задержимся в России, мы не уложимся в график и не сможем своевременно начать работу на следующих локациях. Всё очень сложно.

ну какого чёрта тебя сюда принесло?! ничего этого бы сейчас не происходило

– А зачем вообще понадобилось устраивать съёмки в России? У вас что, своих пещер не хватает? Или заварушки без злых русских недостойны внимания?

– Этот фильм, как и многие свои другие, я продюсирую сам. А у меня есть своя «фишка» – минимум компьютерной графики и максимум реальных локаций. Ненавижу павильонные съёмки, если есть возможность, всегда устраиваю их на настоящих объектах.

– Почему?

– Для меня пребывание в Голливуде – сплошное разочарование, мне в нём тесно. Там не осталось ничего живого, и я не ощущаю себя живым в этих павильонах. С другой стороны, я люблю путешествовать, люблю посещать новые интересные места, люблю рассказывать о них людям. Часто действия в моих фильмах разворачивается сразу в нескольких странах, плавно перетекает из одной в другую. Видишь ли, давно известно, что у зрителей возрастает интерес к фильму, если они знают, что съёмки проходили и в их стране тоже, и они с большим удовольствием покупают билеты. Как продюсер я не могу не заботиться о прибыли. Не только для себя, но и для студии и для всей команды. Но теперь, кажется, съёмки сорваны, и я просто не представляю, как нам уложиться в график. Скорее всего, придётся снимать оставшиеся сцены пещеры в павильонах…

Надо же. Я и не думала, что устроенное мной похищение так повлияет на съёмочный процесс. Я тогда вообще ни о чём не думала, кроме того, что хочу оказаться с этим мужчиной наедине. Чтоб ты сдох, Руслан! Спутал мне все карты! Вместо того чтобы очаровывать Рональда, я думаю совсем о других вещах! Не до романтики в этих условиях абсолютно. Сколько мне понадобится времени, чтобы прийти в себя? Сколько у меня есть времени чтобы добиться своей цели? Я же всё равно собираюсь это сделать, так? Собираюсь же?

Я смотрела на Рональда

сидит переживает за свои съёмки

и понимала, что мне не до него.

Понимала, что хочу домой. Хочу к Антону. Хочу всё ему рассказать. Пожаловаться на Руслана и остальных. Хочу вместе с ним составить план мести. Хочу смотреть, как он по очереди прицеливается в их мерзкие физиономии. У нас с ним одна беда на двоих – наши партнёры предали не одну меня, они предали нас обоих. А Рональд… Что Рональд? Одни фильмы в голове… У нас с Антоном общее прошлое. Такое количество разных событий, что хватило бы на несколько жизней. Он меня любит. Он меня понимает. Он мог бы меня защитить.

Я почти вижу, как Антон одной рукой поднимает Руслана за горло, ноги его отрываются от земли, он хрипит и закатывает глаза, и от этого зрелища мне становится очень хорошо. Как мы нужны сейчас друг другу, как никогда прежде! Я тут сижу похищенная, преданная, а у него мать умирает или уже… Сердце моё болезненно сжалось. Антон! Пожалуйста, найди меня, выпусти кишки этим ублюдкам и отвези меня домой! Мы всё переживём… вместе… как обычно…

– Пожалуйста, не плачь! – Рональд мягко ставит свой стакан на стол, его рука тянется ко мне, вытирает слезу с моей щеки.

– Я и не плачу! – упрямо говорю я и отворачиваюсь к стене.

что хочу, то и делаю! Буду плакать, если захочу! Не нравится смотреть на женские слёзы, иди спать. Тебе не понять! Заплатишь денег и вернёшься к своей жизни, поедешь там куда-то, а моя жизнь, между прочим, рухнула! Антон никогда не простит мне этого, ничто уже не будет так как раньше… И всё из-за тебя! И нечему тут улыбаться!

– Не смотри на меня так, пожалуйста. Этот упрёк в глазах убивает, – говорит Рональд нежно. – Я знаю, что виноват в том, что ты оказалась в такой ситуации. Я знаю, что тебе страшно. Я обещаю, что всё будет хорошо.

Молчу, глядя в пол.

– Я компенсирую тебе этот моральный ущерб, – наконец выдаёт он то, что наверняка уже давно вертится у него на языке.

– И сколько, по-твоему, стоят мои нервы? – спрашиваю я язвительно.

Глаза Рональда черствеют, но тут же сменяются виноватым выражением.

– Прости меня, пожалуйста. Не всё в мире можно измерить деньгами.

Я вздыхаю и вытираю нос. Вот именно.

– Но я что-нибудь обязательно придумаю! Я даже знаю что. Я покажу тебе, что такое настоящий страх. Я подвергну тебя таким ужасным испытаниям, что вся наша сегодняшняя ситуация покажется тебе просто смешной по сравнению с этим кошмаром! – он зловеще сверкает глазами.

– И что же это?

– Отвезу тебя в Диснейленд. Ты когда-нибудь каталась на русских горках?

– У нас они называются американскими.

Рот мой непроизвольно растягивается в широкой улыбке. Рональд, глядя на меня, тоже нервно улыбается, и в следующий момент мы начинаем смеяться так громко, что в окошке появляется чёрное пятно с удивлёнными денисовскими глазами.

– В чём дело? – спрашивает он.

Я показываю ему язык и кидаю в него сандвичем. Пусть катится вместе со своим Русланом ко всем чертям! Не так уж всё и плохо. То есть всё плохо, но не так уж.

– Лиз, – мягко упрекает меня Рональд после того, как Денис исчез, – я же просил тебя не грубить им.

– Я постараюсь, – пожимаю я плечами, и меня вдруг осеняет: – О, Рональд, прости! Совсем забыла извиниться, – я виновато разулыбалась, скромно похлопала ресницами. – Извини, что набросилась на тебя. Я хотела сразу же попросить прощения, но меня отвлёк этот придурок в маске, и я совсем забыла.

Рональд чуть нахмурился, подбирая слова, но я его опередила. Положила ладонь на его руку, заглянула в глаза:

– Понимаешь, мне срочно было как-то отвлечься от своих мыслей, сделать что-то, что вырвало бы меня из страхов, потому что я почувствовала… как начинается приступ. В детстве я часто начинала задыхаться, когда нервничала или пугалась чего-то. Со временем я научилась контролировать свои эмоции, и за последние лет двадцать не было ни одного приступа, но сегодня… Понимаешь, я ведь очень эмоциональный человек. Мне самой иногда страшно от того, на какую глубину я способна уходить, погружаясь в свои эмоции. Я испугалась, когда мне снова начало сдавливать горло, а ингалятора не было, и единственное, что пришло мне в голову… – Я состроила милую дерзкую гримаску. – В общем, извини ещё раз за то, что так цинично тебя использовала.

Рональд смотрел на меня, хлопал ресницами. На его лице читалось забавное смятение.

– Да ничего, Лиз, рад был помочь. И кажется, это я должен извиняться за то, что… ну ты понимаешь…

за то, что отверг тебя

– Я знаю, что такого пункта нет в твоём контракте, но можешь считать это дружеской услугой, – подмигнула я, и он с облегчением рассмеялся.

День близился к своему окончанию. Маленькое, как бойница, окошко транслировало темноту. В печи потрескивали угли, отсветы пламени плясали на деревянных стенах и балках, возле древней керосинки, прицепленной к потолочному крюку, кружились мотыльки, снаружи дождь шуршал листьями, стучал по деревянной крыше.

Странно быть похищенной, сидеть в какой-то конуре, в лесной глуши, наедине с совсем незнакомым мужчиной и чувствовать себя так уютно, как никогда прежде. Даже запах трухлявого дерева и копоть керосинки казались уютными.

Завернувшись в выданные нам пледы, прислонившись спинами к деревянным стенам, мы сидели напротив друг друга. Я на кровати, Рональд на деревянной шконке. Заниматься было особенно нечем, и мы просто разговаривали. Разговаривали уже долго, и все темы в основном вертелись вокруг нашего похищения в частности и преступности в общем.

– Да брось, Лиз, – махнул Рональд. – Не могут же все быть хорошими, кому-то приходится быть плохим. Представь, если бы мы все были правильными! Одинаковые люди-зеркала. Куда ни повернёшься, видишь только своё отражение, безупречное, идеальное. Какой тогда смысл в жизни? Тебе интересно было бы общаться с зеркалом? Я знаю, о чём говорю. Для интересного сценария, как и для интересной жизни, нужна интрига, и внести её могут только такие вот ребята. Они знают толк в том, как не дать заскучать всем остальным.

– Я что-то не пойму, ты их защищаешь?

не защищает, конечно, просто, напуганный моим приступом удушья, старается максимально разрядить обстановку

– Нет, но… Помню, когда я мальчишкой смотрел фильмы или читал комиксы, мне всегда хотелось, чтобы победили плохие парни. Они казались мне интереснее положительных героев. Они все были такими смелыми, дерзкими, с ними всегда было ужасно весело. Все эти супермены ребята, конечно, классные, правильные и всё такое, но они скучные, они всегда должны быть идеальными. Только плохие парни могут позволить себе отрываться на всю катушку и только они могут сделать супермена суперменом. Кто он без них? Пустое место, ничем не примечательный очкарик. Не стоит от всех людей требовать, чтобы они были цветочками. Нужно понимать, что для цветочков требуется компост, кто-то хорош именно в этой роли.

я знаю, что на экране ты всегда цветочек, но какой же ты в жизни?

– А тебе приходилось играть роли плохих парней?

– Только раз. Но зрителям не понравилось, они хотели по-прежнему видеть во мне героя, не воспринимали меня в другом амплуа. Я уважаю мнение своих зрителей, и мне приходится с ним мириться, о чём я иногда сожалею. Всегда интересно примерить на себя чью-то шкуру, а шкуры отрицательных персонажей тем более.

Каждый раз перевоплощаясь в психопата, в социофоба, вживаясь в роль, задумываешься над его личностью. Задаёшь себе кучу вопросов. Что сделало его таким? На него повлияли события в прошлом или в нём с рождения какой-то изъян, как бракованная плата в компьютере? Каким он был раньше? Какие мысли у него в голове? В чём его боль? На какое-то время ты становишься детективом и психологом, это уникальный опыт, Лиз.

Но зрители хотят видеть меня только в таком амплуа – идеальном, поэтому мне нравится писать сценарии для своих независимых фильмов. Так я могу влезть в шкуру и в мозги любого персонажа, исследовать его личность, просчитать его действия. Это интересно, и, кажется, у меня это неплохо получается.

– Тебе нужно было стать писателем.

– Дело в том, что я мыслю картинками, образами и не представляю, как это – сидеть над текстом, оттачивать каждое слово. Для меня это слишком сложно.

– А мне больше нравится читать, чем смотреть. Когда я читаю, я сама создаю для себя фильм. Я открываю книгу и вижу белое пространство, испещрённое маленькими чёрными символами. И пока глаза исследуют его строчка за строчкой, мозг проводит колоссальнейшую работу по перекодировке этих символов в зрительные образы. И мне всегда нравится, как мой мозг справляется с этой задачей, как оживляет персонажей и выстраивает для них декорации. Это, если вдуматься, и вправду какое-то невероятное волшебство. Но самое удивительное то, что одна-единственная книга может произвести на свет миллионы фильмов, ведь у каждого читателя он будет свой. И герои будут разными, и декорации, и даже выводы из прочитанного каждый сделает свои.

– Ты как будто думаешь моими мыслями. Я ведь тоже люблю читать.

– Знаешь, я недавно купила дом, и от прежних жильцов мне досталась здоровенная библиотека, они не посчитали нужным забрать с собой этот древний хлам, копившийся, видимо, не одно поколение. Так вот, я что хочу сказать. Каждый раз, когда я беру очередную книгу, у меня внутри зарождается ощущение предвкушения. Это довольно волнительно перелистывать страницы в ожидании очередного сюрприза. То между ними найдётся старая чья-то фотография, то письмо, то талончик на проезд, то высушенные цветы, то незаконченная вышивка, то ещё что-нибудь. Воистину фантазия прежних владельцев библиотеки была очень изобретательной по части закладок. И все эти предметы будто пойманные воспоминания. Это так странно – прикасаться к чьим-то чужим, личным, невыразимо трогательным и навсегда ушедшим событиям.

– Как необычно ты рассуждаешь, Лиз. Прикасаться к чьим-то чужим событиям… Представлять себе их чувства и мысли, возможно, даже влезать на время в чью-то шкуру, ты об этом?

– Ты поэтому выбрал профессию актёра? Нравится примерять на себя разные шкуры?

– Почему я выбрал эту профессию? Всё просто. Из-за денег, Лиз. И долгое время она мне не нравилась, в какой-то момент я разочаровался в своём выборе, но уже не мог ничего изменить. Прошло много лет и случилось много важных событий, прежде чем мне удалось изменить своё отношение к работе и отношение работы ко мне. Теперь я точно знаю, зачем мне это нужно. И тут ты, конечно, права. Профессия актёра позволяет почувствовать себя внутри самых разных личностей в рамках одной жизни. Другой профессии, дающей такую возможность, я не знаю.

а я знаю

– У тебя постоянно съёмки. Ты вообще когда-нибудь отдыхаешь?

– Конечно.

– А как?

– Обычно прячусь от всего мира в глухом, красивом месте и сижу со своим ноутбуком наедине, записываю какую-нибудь историю. Для меня это лучший отдых или, лучше сказать, разгрузка. Пока я ничего не пишу, а просто езжу по съёмочным локациям, по презентациям, накапливается столько идей, что меня просто распирает от них, я чувствую какое-то давление изнутри, и мне необходимо от него избавляться. Избавиться я могу только одним способом – сесть и записать все эти идеи.

– Ну а как насчёт обычного отдыха? Ну… всякие там развлечения?

– Какие, например?

– Всякие.

– Если ты про что-то вроде активного отдыха, то его мне и на съёмках хватает. Я организовал свою жизнь так, чтобы работа приносила мне удовольствие, и оно именно в этом и заключается. Я ещё и каскадёр по совместительству, не представляю себя без трюков, без чего-то головокружительного…

Я без сна лежала в темноте. Размышляла над тем, нравится ли мне тот факт, что у нас два спальных места. Наверное, всё-таки нравился. Я хоть и чувствовала себя крайне неуютно в своей кровати, но всё же Рональд мне чужой

пока ещё?

человек, и то, что он лежит не вместе со мной, а на нарах у противоположной стены, меня устраивало. К тому же я привыкла спать одна.

Мы оба ворочались в темноте на своих неудобных матрасах, Рональд шуршал сеном, я скрипела железными пружинами и, наконец, угнездилась между двух больших комков свалявшейся набивки.

– Без выкрутасов, мистер, – проворчала я ему вместо «спокойной ночи». – У меня под подушкой здоровенный чёрный маузер.

– Мисс, не переусердствуйте с запугиванием, – ухмыльнулась темнота его голосом. – Всё же здесь удобства на улице.

Не знаю, что бы я чувствовала, если бы ситуация и дальше разворачивалась по моему сценарию, но последние события отрезвили меня. Стоило мне потерять голову от этого мужчины, жизнь моя проходила как во сне. В том сне, где перестают действовать законы физики и вещи становятся нематериальными, теряют свою статичность, приобретают любую желаемую форму и состояние, преграды сметаются с пути одним взглядом, а для того, чтобы полететь, достаточно просто подумать об этом, и ноги сами отрываются от пола. Да, это был сон, но меня довольно жёстко вытряхнули в реальность, и теперь я смотрю правде в лицо. Рональд – почти незнакомый мне мужчина, которого я хочу сделать своим,

да, я всё ещё хочу

и мне стыдно за минутную слабость, заставившую меня в этом усомниться. Разобравшись в себе, я поняла откуда взялись эти упаднические настроения, злость и нерешительность. Гнусное предательство подорвало мою веру в себя. В тот момент я больше не чувствовала себя всемогущей, я была раздавлена, и моё подсознание запустило защитные механизмы, убеждая, что Рональд мне не очень-то и нужен. Услужливо подменяло истинные цели, подсовывало то, что можно взять легко и не напрягаясь, – Антона.

Слишком сложно за пару-тройку дней привязать к себе такого мужчину – это я понимала и раньше, но верила, что возможно всё, нужно лишь приложить усилия. Рональд стал для меня одновременно и маяком, и камнем на шее. Я стремилась к нему, но это же стремление утягивало меня в пучину неуверенности, топило в страхах и сомнениях. На меня и так слишком много свалилось, и я хотела избавиться от этих чувств, но это значило бы, что я должна избавиться и от своего стремления тоже. Стало казаться, что мне не по силам эта задача, будто я откусила, но не могу проглотить. Будто замахнулась на нечто настолько грандиозное, что скорее раздавит меня, чем дастся в руки. И поспешила эти руки отдёрнуть.

Просто удивительно, от каких потрясений способно оправиться сознание. Я – это всё ещё я, и я по-прежнему хочу этого мужчину. Стоило мне это осознать, как хвост перестал вилять собакой, и я сосредоточилась на своей главной цели, не позволяя сомнениям разъедать душу. Помог мне в этом сам Рональд. Раньше я представляла себе операцию по его завоёвыванию как партию в шахматы. Белые начинают и выигрывают. Черные фигуры, олицетворяющие сомнения Рональда, повержены, сам брюнетистый король взят в плен прекрасной белой королевой. Как только всю мою стройную стратегию разрушили, скинув шахматную доску со стола к чертям собачьим, Рональд показал мне, что мы по одну сторону баррикад. Пыль сражения осела, и оказалось, что противник стал союзником.