Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви. Часть первая

«Все страньше и страньше»

Звонок с охраны сообщил, что пришел Он. Мы с Эллочкой быстренько встали и двинули в коридор. Не стоит давать издателю лишний повод для раздражения, он и сам его найдет. Кажется, я начала понимать, почему люди здесь двигаются короткими перебежками, не поднимая глаз. Поначалу мне казалось, что они только делают вид, что идут, на самом деле они передвигаются по-пластунски, стремясь слиться с окружающей средой. Теперь я знаю – не казалось. В эмоциональном смысле так и есть; все обитатели офиса стремятся стать незаметными, Господи, что должно происходить в офисе, чтобы люди начали себя так вести? Неужели для этого достаточно одного подсчета часов? Или он тут их ест, сотрудников этих? Навстречу по коридору, озаряя его своей фирменной улыбкой, летел Славик.

– Девочки, вы там поосторожнее в этом кабинете, – бросил он, не сбавляя скорости и не глядя на нас (вел себя, как в шпионском кино), – там ничего нельзя рассказывать, это очень нехороший человек.

Он исчез из коридора, как Чеширский кот, в воздухе повисла лишь Славикова широкая улыбка и неловкая пауза. Мы с Эллочкой шли от Зины Борисовны, совершенно очарованные этой женщиной, ее умом, тактом, стилем, и с робкой надеждой на благополучный исход, а тут вдруг Славик со своими странными предупреждениями…

– Вот козел, – бросила я в сердцах PR-директору, – там лебезит перед ней, целует во все места, а сам-то.

– Точно, – подтвердила Эллочка, и даже развила мою мысль, – видела, он даже не остановился, не хочет, чтоб она видела в своем телевизоре, что он с нами разговаривает.

– Как все тут странно… – и в голове невольно снова всплыла Алиса: «Все страньше и страньше».

– Поверь мне, – продолжила Эллочка, – Славик здесь имеет больше всех, – Эллочка намекала на доходы, не являющиеся зарплатой, но весьма плотно связанные с трудовой деятельностью.

Слух о прибытии босса вызвал чудесный эффект: люди стали исчезать, как кролики в шляпе фокусника. Народ прошмыгнул по своим углам, за перегородки open space’а – и коридор опустел. Больше никто не бежит с бумажками. Больше никто не слоняется с трубкой у уха. Больше никто не нависает над столом симпатичной коллеги. Еще недавно мне было бы смешно. Я была вне всего этого. А теперь… Надо быть стойкой и не поддаваться, а то скоро стану, как они, и буду заскакивать в первый попавшийся кабинет в страхе и трепете, лишь бы с не столкнуться с Ним.

– Кошмар какой, – шепчу я Эллочке, – я не хочу, как все, я не хочу бояться, – и та кивает: «Как крысы»…

Мне стало жалко людей, которые в борьбе за рабочее место, достигли уровня крыс, очень хорошо адаптирующихся, но не сильно приятных животных. Можно ли тут выжить и не превратиться в крысу? Может, есть варианты в плане выбора животного? Кто еще хорошо адаптируется?

Мы с Эллочкой гордо задрали головы, распрямили спины и с максимально непобежденным и независимым видом, призванным продемонстрировать всем, что «мы не такие», преодолели зловещий open space. Поверх перегородок, расчертивших огромный офис на метровые клетки, я увидела сплошь согбенные спины и опущенные головы. Напряженные затылки всем своим видом говорили: «Да, да, мы тяжело работаем, даже не сомневайтесь». Чем-то напомнило кадр из «Матрицы», где Нео просыпается в инкубаторе с коконами. Видимо, братья-сестры Вачовски просто побывали в чьем-то нехорошем офисе, с непривычки впечатлились и раз – да и «Матрицу» сняли…

Сударевы, судари и сударыни

Добравшись до редакции, я уселась сводить данные о входе во все сети распространения сразу (ну, а как? у нас же будет тираж сто тысяч). На почту уже нападало все, что требовалось для этого. Цифра вышла огромная, десятизначная. Хотела отправить боссу, но тут столкнулась с «политической» проблемой. Как быть с его истерикой? Сделать вид, что ее не было? Но она была! Если я не отреагирую, он будет думать, что это нормально – вот так орать на меня, раз я это проглотила. Обидеться и молчать? Тоже бред, непрофессионально, работать-то надо. Это случилось в первый раз. Возможно, есть способ сделать так, чтобы это не повторялось? Чтобы мы работали, как взрослые зрелые люди? Мы же не враги, мы делаем одно дело.

Решила отправить цифры и внизу приписать, что попросила бы впредь не разговаривать со мной в таком тоне. Тем более, не имея для этого объективных оснований. Стоп, это что сейчас было про основания? То есть если вдруг основания есть, то и орать можно? Ой, ладно, все, «я подумаю про это завтра». Опять. И, довольная своей изобретательностью, я уселась читать макет и ждать ответ.

Нет ответа. Может, я написала несусветную дерзость? Он от цифры офигел или от того, что я такая независимая личность? Интересно, а на Зинаиду Борисовну он орет? Или она тут прямо настоящая королева? К вечеру пришел ответ: статьи в журнал нужно делать более наукообразными. А автор Сударева пишет их слишком легковесно… Ни слова о сетях и тиражах.

Я перечитала письмо пять раз, потом снова прочитала свое, потом снова его. С чего это мы стали обсуждать автора Судареву вместо того, чтобы решать, как нам наращивать тираж? Где тут связь? Связи не выстраивались, но появилась догадка, что прорыв в издательском бизнесе и вход во все сети сразу явно пытается пройти мимо моего журнала. МОЕГО журнала? Ого! Я уже приросла к этому журналу, оказывается. Мне уже обидно за него! И это я уже хочу войти во все сети сразу.

А Сударева? Он же вчера хвалил ее статьи… Она же лучшая, у нее даже тяжелые темы подаются легко, понятно, остроумно, это знает вся редакция, отличные отклики от читателей! Я ничего не понимаю. Рядом стоит Валя и тоже читает ответ из-за моего плеча. Может, она поймет, что значит этот ответ?

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила ошарашенная Валя, – Сударева – она же умница и пишет классно. А тираж? Нам уже не надо тираж сто тысяч? Или он завтра снова его захочет?

– Ясно, – сказала я, – помощи зала не будет…

– Ася, – надо мной, как призрак, скорбно покачиваясь, стояла выпускающий редактор Маша, тощая, неземная, с огромными детскими глазищами, вечно хлопающими ресницами над вечно не сдающимся журналом, – мы не успеваем…

– Почему не успеваем?

– Опять все статьи пришли скопом и перед сдачей, теперь дизайнеру надо верстать круглосуточно. И некому вычитать макет, корректор заболел, – Маша медитативно прошептала эту фразу и снова ушла в астрал.

Явно я что-то делаю не так. Иначе почему каждый номер – как первый. К моменту сдачи всегда – всегда! – оказывается, что мы не успеваем. Причем всякий раз по новой причине…

– Нам нужен еще один редактор, – весомо отрезала Валя, – мы вдвоем не успеваем, я главный редактор и не могу работать за Машу.

Вечером я лежала в обнимку с макетом на диване (кто-то же должен его вычитать). Вся такая самостоятельная и почти самодостаточная женщина. За полгода моей работы журнал ни разу не сдан в срок, все редакционные процессы вихляют в разные стороны, издатель изживает PR-директора и требует тираж 100 тысяч, но бесплатно, курьера нет и взять его нельзя, менеджер по рекламе… Ох, это самое больное! Лучше почитать макет.

«Надо четко сформулировать желание». Автор одного из текстов очень подробно описал методику осознанной «сбычи мечт»: подумай так, зафиксируй сяк, почувствуй вот эдак – и тогда твое желание отправится прямиком в подсознание. И уже оно, подсознание, все тебе с радостью исполнит, оно же такое волшебное.

«Блин! Ни хрена это не работает», – с горечью подумалось мне. Вот я, Ася Лазарева – девушка с неустроенной личной жизнью. Я перепробовала все. Доблестно искала и тут, и там, со свечей и без, на сайтах знакомств, в кафе, ресторанах, клубах, концертах. Даже в шахматном клубе! А однажды мы с Никой, моей холостой подружкой решительно и смело сходили даже на футбол в пивной бар.

Мы с Никой дружим с института, почти в одно время на третьем курсе повыскакивали замуж, потом почти одновременно развелись и одновременно же пустились на поиски новых чувств. Ника белокурая, улыбчивая, худенькая и хрупкая с серо-зелеными глазами. У Ники дар: смотреть на вещи легко и всегда оставаться в хорошем настроении. У нее даже рингтон на телефоне – «Take it easy». Такое ощущение, что она все take очень easy, чему и мне стоит у нее поучиться.

Тогда в баре мы познакомились с чудными малышами двадцати пяти лет от роду. Впрочем, малыши были при «поршах» и «мерсах», и мы с ветерком покатались по ночной Москве. Потом пошли в другой ресторан. Потом еще в один. А в пять утра наши пути разошлись. Нам с Никой надо было домой: собирать своих личных малышей в первый класс и идти на работу. А бравым тренированным клубной жизнью парням требовалось продолжить. Футбол, кстати, неплохая штука.

Моя личная жизнь никак не желает устраиваться. И все взывания к подсознанию по инструкциям и без не дают результата. Зато (это издевательство, интересно, или просто – взамен личной жизни) у меня появился журнал, о котором я и не мечтала. Так, лишь издалека завидовала людям, причастным к издательскому делу, да и то давно. Журнал появился и быстро уничтожил любую возможность личной жизни, сожрав все силы и все свободное и несвободное время. Он, конечно, любимый. Но не тот! Я со злостью захлопнула макет. Не тот любимый, который надо. После таких проделок подсознания я с большим скепсисом отношусь к контактам с этой темной субстанцией.

Хитрый план

Я проснулась за двадцать минут до будильника. Всю ночь мне снились какие-то младенцы мужского пола. Видимо, это дети, которых я могла бы родить, если бы была умной женщиной и правильно вышла бы замуж с первого раза. Когда сон развеялся, в голове вихрь мыслей внезапно утрамбовался в план. Ура, я знаю, что делать с Эллочкой! Хотя ей, может, и не понравится этот вариант. Ладно, обсудим…

У нас с Эллочкой заведено встречаться на Курской у «Атриума». Я жду в машине уже полчаса. Успела накраситься и причесаться, спеть с радио любимую песню, и теперь меня одолевают мысли о совершенствовании и личностном росте (начиталась нашего журнала). «Надо все-таки детей, пока они дети, прямо заставлять чем-то заниматься, музыкой или спортом», – думалось мне. Все от печали о моем не сложившемся музыкальном образовании. «И почему я не заставляю Даню? Это все потому, что я ленивая безответственная мать, плохой директор и никудышная женщина».

Хлопнула дверца, Эллочка плавно усаживалась прямо на мою косметичку. В последнюю секунду выхватив свое сокровище из-под этой роскошной женщины, я посмотрела на Эллочку повнимательнее. Она была удивительно спокойна.

– Я подумала, что я ему предложу, чтоб он мне платил меньше, а я буду ходить два раза в неделю, но буду делать всю свою работу, обложки, мероприятия, но не буду ничего высиживать и писать дебильные отчеты. Как ты считаешь, получится?

– Ты не поверишь, – я ошарашенно уставилась на Эллин гордый профиль, – мне пришла в голову ровно та же мысль, я думала, как тебе сказать, прикинь?

Гора немного подсвалилась с моих плеч, но не вся. Частично осыпалась. Надо еще утвердить этот вопрос с издателем.

Приехали. Напряженно и молчаливо выпили кофе. Я готовлюсь к схватке за PR-директора очень ответственно. Разговор может быть тяжелый, и любой исход нужно встретить с гордо поднятой головой. Возможно, нам с Эллочкой вдвоем придется оч-чень гордо и оч-чень независимо удалиться из офиса на кладбище, так и не оставив следа в издательском деле. Для того чтобы гордо поднятая голова смотрелась максимально выигрышно, я накрасила губы поярче, попышнее взбила кудри и надела шпильки повыше. С обувью не угадала. Издатель изволил гулять.

«Гулять» – самая большая честь. И обычно удостаивается ее только Зина Борисовна. Еще ни разу за полгода я не видела, чтобы его «выгуливал» кто-то другой. «Вот тебе и раз», – подумала я, но со шпилек не слезла, прям в них и пошла ковылять по колдобинам промзоны. Всё ради PR-директора, плевать на туфли.

Как ни странно, все прошло тихо. Издатель после продолжительного припадка, эмоционально изнасиловав весь офис, был в прекрасном настроении. Спокойный, умиротворенный, философски настроенный. Только запах «Корвалола» в коридорах напоминал теперь о недавней буре. Плохо только, что после столь пристального внимания к «жопо-часам» PR-директора он ничего про них не слушал. Благодушно повторял: «Ну да, ну да, ну да». На мой логически обоснованный со всех сторон вывод о том, что такого сотрудника никак нельзя терять, он молвил: «Все так, люди – как дикобразы, порознь холодно, а вместе колко». «Круто, шикарная метафора, – восхитилась я, – где я ее слышала? И означает ли это, что вместе с Эллочкой делать журнал все-таки лучше?». Определенно, означает. Ура, какой он душка.

Все пункты хитрого плана по сохранению гордой грузинской женщины в компании тоже медленно плыли мимо сознания Эдуарда, удостаиваясь снисходительных кивков. «Ну, вот же, вот! Точно душка!» – я тихо радовалась, полагая, что теперь работа наладится – и мы все будем довольны друг другом. Договорились, что я пришлю ему письмо, а он одобрит. Прогулка окончилась. Теперь надо было как-то оправдать вопиющий факт «гуляния» перед Зиной Борисовной. Никто и никогда! Слышите? Никто и никогда не смеет гулять с Ним, кроме Нее!

Я помню, как-то издатель доверительно сообщил мне: «В офисе говорят, что мой заместитель (это Зина и есть) увольняет девушек, с которыми я танцевал на корпоративах». Я убеждена, что если такие позорные факты и имели место, то о них необходимо стыдливо молчать. Но Эдуард, похоже, гордится этим. Или мне кажется? Сейчас не до чужих морально-этических проблем. Факт нарушения приоритета Зины Борисовны на выгуливание издателя уже известен всему офису. Это читается во взглядах всех встречных. Одни светятся любопытством, в других читается вопрос: «Ты дура?». У третьих вопросов нет, они демонстрируют полную уверенность в том, что я дура – и точка. Пусть думают, что хотят, а я верю в то, что все люди хорошие. Блин, ну почему здесь нельзя просто работать?

Спустя час моя вера была благосклонно подтверждена реальностью. Зина Борисовна казалась очень довольной. Она тоже поговорила с Эдуардом. На мое письмо босс ответил «ок», это значит, что вопрос согласован. Можно жить дальше, делать хорошие обложки. Зина предложила сходить в ресторан и отметить нашу победу. Так и сделали.

Сырная тарелка, Пино Гриджио. Зина Борисовна взяла на горячее ризотто с грибами, а мы с Эллочкой по оливье. Дешево и сердито. А главное, можно наесться и вспомнить подзабытый вкус, Новый год был давно и еще не скоро наступит снова. Вино только для Зины, Эллочка не любит сухое, а я за рулем, мне еще всех везти по домам. Мы с Эллой были воодушевлены, всех любили и всеми восхищались. Какая Зина молодец, что поддержала нас! Какой невиданный компромисс со стороны босса (обменял часть тотального контроля на деньги, душка, душка)! Зина сказала, что обычно Эдуард так не делает, потому что любит ощущение власти, но настораживающая откровенность затерялась в бликах нашей победы.

Меня затягивает «туда»

все глубже…

Я была счастлива целых два дня. А на третий Зина Борисовна пропела: «Лазарева, там нам надо перекредитоваться. Тебе надо будет договор займа от журнала подписать, платить Эдуард сам будет, не парься, надо же ему денег на ваш журнал зарабатывать». Помнится, ко мне недавно уже подкатывала девица из бухгалтерии со странным предложением. Я ее, конечно, послала, но через неделю девица опять сидела у моего стола со сладкой улыбкой. Я снова сказала свое твердое «нет». А сейчас растерялась. Одно дело послать девицу, а другое – отказать самой Зине Борисовне, только что сделавшей доброе дело для нас с журналом. Она же помогла Эллочку отстоять! Я заерзала и объяснила Зине Борисовне все неблагоприятные последствия подписи таких документов. Она как-то странно на меня посмотрела. Не нравится мне все это…

На следующий день намечено грандиозное событие: вывод издателя в свет. Если кто-то думает, что хорошо быть жителем столицы (столько культурных событий, бери и ходи), то это не совсем так. Музеи, театры, мероприятия, – все для нас? Так, да не так. Жители Москвы – рабы графика, трафика и усталости. Если не брать в расчет гламурных содержанов и содержанок (для которых туса – их хлеб), то посещение светских и культурных событий позволяют себе не многие. Поход в театр во вторник означает, что уже в начале недели человек не выспится, а значит, будет напрочь выбит из рабочего режима. В конце же недели все москвичи уже выжаты до капли. Но нет – впереди домашние дела: стирки, уборки, Ашаны… Так что правило вырисовывается простое: если культурная жизнь мешает графику – то ну ее к лешему, эту культурную жизнь.

И все же одновременно со следованием графику жители столицы… сопротивляются графику. Из принципа или из модного нынче нонконформизма они упорно сопротивляются «графику-трафику» и «ходють и ходють» окультуриваться. Вот и в этот раз Эллочка аккредитовала себя, меня и издателя на телевизионную премию. «Там будут ВСЕ!», – многозначительно сказала она.

Я и в дожурнальную эпоху своей жизни бывала на таких премиях и закрытых вечеринках. Но раньше мы с Никой ходили себя показать, людей посмотреть, а в идеале и познакомиться с кем-то стоящим. С этим, как известно, ничего не получилось. То есть знакомиться-то мы знакомились, но раз мы обе пока все так же разведены и даже не отягощены серьезными отношениями, то все мимо. Куда, кстати пропала моя Ника? Дусю я слышу почти каждый день, а Нику не слышала уже две недели. Ну, это же можно исправить прямо сейчас, где телефон?

Конечно, все немного пропавшие подружки обычно оказываются немного подвлюбившимися. У Ники роман, все прекрасно, но есть небольшой минус – он женат. Они вместе работают, и все на работе знают, что у них роман, но чувствам не прикажешь, поэтому вот…

– Молчи, – сказала мне Ника, – я сама все знаю, подождем. Обещал развестись в течение года.

– Ладно, подождем, что нам стоит год подождать, – согласилась я.

Что тут скажешь, я расстроилась. Ничего хорошего от таких историй ожидать нельзя, тем более там дети… Их лучше вообще не начинать, такие истории.

Выход в свет

Новое платье куплено, прическа в туалете офиса сделана. Все вроде хорошо, только прежней радости нет, все-таки придавливает необходимость немедленного прорыва в издательском бизнесе. И издатель! Надо, чтобы Ему понравилось, это тоже придавливает. Непонятно, потяну ли эту функцию, ее вообще возможно потянуть? Может и невозможно, но надо. Он всю неделю радовался и предвкушал, как дитя, никак нельзя, чтоб действо его разочаровало, мы только что отстояли Эллочку. Плюс надо на обложку пригласить кого-то очень умного, симпатичного и известного. И познакомить как можно больше звезд с нашим шедевром полиграфии. Этого потребовал Эдуард. Как я все это сделаю? Я должна с журналом в руках кидаться на людей? Или может надо призывно им подмигивать? Господи, куда я вляпалась? Даже неохота никуда идти, хочется домой к Дане и маме. Уютно и спокойно. Но надо ломиться в гущу событий. Давай, Лазарева, ты сможешь.

Слава Богу, все действительно оказалось не так страшно. Когда мы пришли и сняли пальто, то издатель напутствовал нас фразой: «Ну ладно, девушки, работайте», – и исчез в толпе.

– Смотри, Позднер, давай подойдем, Урагант только что зашел в зал, – ткнула меня в бок Эллочка.

Своим обширным бюстом она прокладывала себе дорогу в толпе журналистов и селебритис с неумолимостью ледокола. «Неизвестно кого» она незаметно отодвигала, не прекращая улыбаться. Глазами показывала мне на особо приметных персонажей: светских охотниц, затянутых, сделанных, зашлифованных самым стойким макияжем, с татуированными бровями, неподвижно зафиксированными ботоксом. Все блондинки, как одна, и все с бровями серого, в природе не встречающегося цвета и зорким взглядом, оценивающим периметр.

Эллочка продолжала двигаться и мигать на странных людей, пребывавших «в образе», но еще не до конца определившихся, в каком именно. Со знакомыми фотографами обнималась и перекидывалась парой слов. Опытные фотографы на мероприятии – важные люди. По тому, кого они фотографируют, все остальные ориентируются. Эллочка дружит с лучшими.

Когда контакт с Позднером был установлен, мы с Эллочкой начали озираться в поисках издателя. Надо было успеть их познакомить, пока гуру эфира не ушел в зал. Мы обе шарили глазами по фойе. Вправо, влево – издатель исчез! Не в смысле растворился в водовороте тусовки, а натурально исчез. Испарился. И нигде, нигде не маячили его… оранжевые штаны. Да, вы правильно поняли. Оранжевые.

Пытаясь сохранить остатки светского вида, скользя по мраморному полу шпильками с грациозностью молодой козы на льду, я пронеслась по залам и заглядывала в закоулки, одновременно тыча во все кнопки на двух телефонах. Абонент не абонент. Эллочка замешкалась на старте, так как не могла определиться: то ли удерживать Познера силой и не давать ему уйти в зал, то ли бежать за боссом. Сообразив, что кидаться под ноги телеведущему в толпе журналистов и прочих звезд будет… хм… неуместно, она бросила добычу и погналась за мной.

– Это уже какое-то служебное помещение, – с телефонной трубкой у уха я влетела по гладкому полу, как на коньках, в какой-то другой интерьер и чуть кубарем не свалилась с каблуков, так как к другому интерьеру прилагался другой пол. Щербатый и шершавый древний паркет. Роскошь и блеск кончились, тут царил советский шик в неизменном с поствоенных лет виде. Вдобавок сюда свалили всю лишнюю мебель и утварь, мешавшую приему, и помещение превратилось в помесь столовки, кладовки и коморки для швабр.

– Тут его не может быть, – я развернулась на сто восемьдесят градусов, как Земля вокруг оси, воткнув одну шпильку в пол, но тут мне привиделось нечто оранжевое в пыльном облачке, – ой, Эдуард, ты здесь? Почему?

– Я тут посижу, – криво улыбнулся издатель, не отводя взгляда от планшета.

– Эдуард Витальевич, пойдемте, я познакомлю вас с Познером, – пропела Эллочка, спринтерски преодолевшая дистанцию.

– Нет-нет, девушки, идите сами, – бормотал бизнесмен. Мы с Эллой ошарашенно смотрели на него.

Издатель сидел, закинув ногу на ногу, в какой-то нарочито расслабленной позе. Поза эта, видимо, должна была сообщать: «Я весь такой свободный и клевый парень, мечтал приехать сюда именно за тем, чтобы поковыряться тут в планшете». Фальшь была настолько очевидной, что нам с Эллочкой стало неловко за босса. Не за то, что он тут сидит. Каждый хоть раз в жизни плохо чувствовал себя в толпе. А за то, что врет на пустом месте. Глупо!

Мы не стали настаивать и ушли. Познер был упущен. Началась церемония, которая Эдуарда тоже не заинтересовала. И лишь когда толпа из фойе всосалась в зал, он вызвал водителя, выбрался из своего угла и уехал. И этот человек материт меня по телефону за то, что я не фокусник и не могу сделать то, за что он не намерен платить (а именно – за профессиональное продвижение журнала). Хотя, возможно, хороший директор как раз должен быть фокусником? И в этом суть работы?