Книга Стратегии философского исследования коммуникации - читать онлайн бесплатно, автор Александр Сергеевич Шохов. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Стратегии философского исследования коммуникации
Стратегии философского исследования коммуникации
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Стратегии философского исследования коммуникации

Находясь в такой специфической исследовательской позиции, наблюдатель-исследователь испытывает на себе разнообразные парадигмальные влияния, поддаётся очарованию тех или иных эпистемических, парадигмальных, методологических установок, подходов, теорий, гипотез, попадает в поле ожиданий, накладываемых на него другими участниками ситуации, в том числе коллегами-исследователями, при этом он «узнаёт» и «не узнаёт» себя одновременно, и может предстать неким множеством.

Благодаря рефлексивным процессам сам факт вхождения в ситуацию исследования и наблюдения приводит к диссоциации целого. В рефлексивном процессе возникает наблюдаемый и наблюдатель, действующий и смотрящий на своё собственное действие как бы со стороны. Наблюдатель становится потенциально множественным, контингентным, способным быть многоликим. Например, исследователь может смотреть на ситуацию из разных позиций, сформированных благодаря влиянию других исследователей, предложенных ими концепций, сформировавшихся в сообществе парадигм. Эти позиции могут существенно отличаться друг от друга по содержанию. Философ-исследователь, избегая самоотождествления с одной из них, оказывается в ситуации, когда ему необходимо удерживать сложный многомерный баланс между разными возможными исследовательскими позициями. Так он становится диссоциированным целым, которое удерживается вместе засчёт аутокоммуникации.

В дальнейшем может происходить выделение и оформление каждой исследовательской позиции, они как бы «расходятся», отдаляются друг от друга и обретают самостоятельный статус. Этот процесс дальнейшего расхождения исследовательских позиций и их оформления может быть обозначен термином «дисперсия». Когда дисперсия заходит достаточно далеко, и позиции становятся устойчивыми образованиями, их можно назвать ипостасями или воплощениями исследователя.

Термин «ипостась» в значении, близком к употреблённому в этом тексте, встречается у В.А.Лекторского: «Согласно позиции конструктивного реализма, Я во всех своих ипостасях, в том числе и в качестве познающего, может быть понято как существующее в социальных коммуникациях, т.е. как продукт и одновременно условие социально-культурного конструирования» [73, c. 24]. Ипостаси интересны тем, что они одновременно являются и не являются тем самым наблюдателем-исследователем, который вступил в ситуацию исследования. Было бы опрометчиво утверждать, что исследователь «состоит» из ипостасей, ведь каждая ипостась – это и есть сам исследователь. Столь же необоснованно звучала фраза о том, что целостный субъект разделяется на испостаси. Никакого разделения, разумеется, не происходит, напротив возникает феномен одновременного удержания множественности подходов, позиций, логик. Таким образом, человек, выстраивая, усложняя отношения с самим собой, обретает изменчивость и многовариантность. Возможность быть другим создаёт условия для внутренней коммуникации между разными ипостасями одного и того же человека. Каждая ипостась получает свою собственную миссию, а единство этой множественности начинает поддерживаться внутренней коммуникацией «с самим собой» [92, с. 146].

Каждая ипостась, если смотреть на неё с точки зрения исследователя коммуникации, проявляется как особое коммуникативное состояние. При этом философ-исследователь как целостность может быть описан как композиция собственных коммуникативных состояний.

В одном коммуникативном состоянии человек начинает олицетворять одну позицию, в другом – другую. Он может быть субъектом деятельности, наблюдателем, исследователем, участником ситуации, партнёром, противником, апологетом той или иной парадигмы, теории, концепции и т.д. В каждом из коммуникативных состояний исследователь берёт на себя коммуникативную роль, словно актёр, герой с тысячей лиц. И всё же, несмотря на свою многоликость, он сохраняет единство и целостность благодаря связям, которые устанавливаются между его собственными коммуникативными состояниями, и благодаря тому, что каждое из этих состояний – это и есть «он сам».

Как соотносятся представления о диссоциации и дисперсии субъекта-исследователя, о которых шла речь выше, с утверждениями о том, что стратегия возникает как результат сделанных им выборов? Кто делает выбор, если субъект-исследователь представляет из себя в дисперсированном состоянии множество равноправных ипостасей, соединенных аутокоммуникацией? Очевидно, должна быть произведена сборка субъекта-исследователя, чтобы он оказался способен взращивать стратегию исследования. Можно предположить, что «аутокоммуникация дисперсированного субъекта–исследователя в какой–то момент качественно изменяется, в ней возникают ответы на вопросы: «Кто я?», «В чем состоит мое уникальное решение исследовательской задачи?», «Какова моя авторская стратегия?», «Какие подходы к решению задачи я считаю эффективными?». Эти «собирающие» вопросы, часто задаваемые исследователю коллегами, инициируют ответы, в результате которых и происходит выход субъекта–исследователя на второй уровень рефлексии и одновременно он пересобирается в новую целостность» [164, с. 118]. Рефлексивное самоопределение и сборка субъекта–исследователя сопровождаются эпистемическим конструированием модели мира и модели наблюдателя (субъекта-исследователя). Далее об этом будет сказано более детально.

Эволюция наблюдателя в живописи, во многом подобная описанной выше диссоциации и дисперсии, прослеживается М.Б.Ямпольским в монографии «Наблюдатель. Очерки истории видения» [169]. Сложная игра рефлексивных отражений неоднократно становилась предметом философского рассмотрения. В частности, французский философ Г.Марсель выделяет рефлексию первого уровня (первичную) и второго уровня (вторичную).

Диссоциация, дисперсия и оформление ипостасей приводят к тому, что единый человек становится своеобразной сетью связей, в которой невозможно выделить один центр, то есть некое топологически очерченное место, в котором находится «сам человек».

Но как же осуществляется самосознание этой множественности? Центр самосознания может эмерджентно возникнуть в плотном сплетении рекурсивных колец коммуникации. Он не будет локализован в сети. Он может эмерджировать как интегральное качество непрерывно пересобираемой целостности. Термин «целостность» может интерпретироваться как ещё не ставшее или становящееся «целое», диалектика этих понятий рассматривались многими исследователями (в частности, Л.Г.Шаманским [147], И.В.Ершовой-Бабенко [53]g).

В качестве примера можно привести отношение мозга и самосознания: в мозге, если рассматривать его анатомически, некоего выделенного центра самосознания нет. Но самосознание эмерджентно возникает в нем, и есть основания считать, что самосознание – это следствие нейрокоммуникативных процессов.

В предложенном контексте уместно говорить о многомерности субъекта через проявление его ипостасей. Представляется интересным, что такая многомерность становится в чём-то подобной многомерности слова. Л.Н.Богатая в статье 2015 года, говоря об ипостасях слова и о его многомерности, пишет: «Прежде чем преступить к краткому представлению этих ипостасей, важно сделать следующее замечание. Размышлениям о многомерности слова следует предпослать продумывание мысли по поводу его организмичности. Слово подобно живому организму» [28, с.272]. Говоря об ипостасях слова, Л.Н.Богатая описывает «различия функционирования слова» [28, с.271] как понятия, концепта, имени, символа и термина: «Во всех своих проявленностях СЛОВО обнаруживало специфическую мерность или – ипостась» [28, с.271].

Интерпретация ипостаси как мерности выглядит перспективной философской метафорой также и в контексте диссоциации, дисперсии и оформления ипостасей субъекта–исследователя, которая была описана выше.

В определённых условиях, о которых более подробно будет сказано дальше, множественность может быть вновь собрана в единое, благодаря чему происходит своеобразный синтез субъекта–исследователя.

1.1.3. Коммуникация как способ моделирования вариантов пересборки целостности

Само словосочетание «способ сборки» имплицитно содержит отсылку к акторно-сетевой теории (АСТ), в первую очередь к тексту Бруно Латура «Пересборка социального» (тексты Бруно Латура рассмотрены в разделе 2.3 настоящего исследования). Бруно Латур высказывает идею, согласно которой актор-сеть является тем способом, которым социальное постоянно «пересобирается». Иными словами, социальное является результатом никогда не останавливающейся пересборки, которую производят акторы, и которая состоит в подсоединении других акторов посредством некоторых устанавливаемых между ними связей (ассоциаций). Бруно Латур нигде не упоминает о том, что природа этих связей коммуникативна, и вообще он не использует термин «коммуникация». Латур настаивает лишь на том, что эти связи изменчивы, и что те из них, которые становятся неактуальными, исчезают. Сеть Бруно Латура – это находящаяся в непрерывном изменении паутина, протягивающая сквозь время и пространство, ассоциирующая не только людей, но и предметы.

Сравнивая концепт актор-сети Бруно Латура с концептом «фрейм» [38, с.43] Ирвинга Гофмана (в русском переводе «frame» переводится как «рамка»), В.С.Вахштайн очень точно подмечает: «Если «фрейм» – это «редуктор интеракции», то «сеть» – ее «дистрибьютор»» [32, с. 105]. Сам Бруно Латур пишет об этом в статье «Об интеробъективности» так: «Взаимодействие выражается в противоречивых формах: оно представляет собой систему фреймов (которая ограничивает интеракцию) и сеть (которая распределяет одновременность, близость и «персональность» взаимодействий)» [70, с.83]. У И. Гофмана термин «framework» обозначает некий класс фреймов, которые в конкретной ситуации выступают как единая система, определяющая формат интеракции. Латур дополняет гофмановский термин «framework» концептом «network», указывающим на сетевую распределенность взаимодействия. При этом под распределённостью он понимает следующий набор свойств интеракции: «одежда, которую мы носим, привезена из другого места и произведена довольно давно; произносимые нами слова не придуманы специально для этого случая, стены, в которых мы находимся, были спроектированы архитектором для клиента и сооружены рабочими – людьми, которые здесь сейчас отсутствуют, хотя их действия вполне ощутимы. Сам человек, к которому мы обращаемся – продукт истории, выходящей далеко за пределы «фреймов» наших с ним отношений. Если вы попытаетесь нарисовать пространственно-временную карту всего, что присутствует во взаимодействии, и набросать список всех, кто так или иначе в нем участвует, вряд ли вы получите хорошо различимый фрейм; скорее – спиралевидную сеть с множеством самых различных дат, мест и людей» [70, с.83]. Именно в этом смысле сеть «распределяет» интеракцию, выступает ее «дистрибьютором». Интеракция перестаёт быть только локальной, акторами сети начинают выступать все те события, предметы, документы, факты, которые проявляются в данном фреймворке. В этом смысле интерсубъективность преобразуется в интеробъективность.

С учетом сказанного о фреймворке и нетворке, можно вспомнить концепт «коммуникативных пузырей», предложенный Л.Н.Богатой: «Определенный прорыв в разрешении коммуникативных проблем может возникнуть, на наш взгляд, при введении представлений о метапространстве коммуникации. Конструкцию этого пространства представить достаточно просто. Образно его можно мыслить как пространство, в котором периодически возникают, а затем и исчезают отдельные коммуникативные пузыри локальные коммуникативные пространства. Каждый участник коммуникации входит в коммуникативный акт ссобственным локальным коммуникативным пространством» [26, с.245]. В процессе коммуникации локальные коммуникативные пространства (пузыри) могут пересекаться, сливаться, подсоединять к себе другие пузыри, тем самым формируя своеобразный коммуникативный фреймворк, конфигурация и содержательное наполнение которого в каждый момент времени связано с состоянием постоянно пересобирающейся актор-сети.

Представляет интерес и еще одна характеристика взаимодействия, данная Б.Латуром: «взаимодействие не ограничивается простой «настройкой», а предполагает конструирование» [70, с.83], одним из вариантов которого становится пересборка социального. В этой пересборке социальное «возникает» как непрерывно становящаяся целостность.

Бруно Латур конструирует концепцию актор-сети без использования термина «коммуникация». Можно предположить, что это сделано потому, что сам термин «коммуникация» привносит множество дополнительных коннотаций, которые могут запутать читателя и просто уведут его в сторону от понимания и без того сложных теоретических построений. Как и для любого автора, для Бруно Латура было важно создать специфический язык описания, который бы позволил выразить принципиально важное содержание, не уводя читателя в сторону.

Однако, вполне вероятно, существуют и другие, более глубокие основания, из–за которых термин «коммуникация» не используется Бруно Латуром. Они могут быть связаны с тем, что природа коммуникации выходит далеко за пределы социального. Х. фон Фёрстер полагал, что рекурсия есть коммуникация, а рекурсивные петли (или петли обратной связи) можно наблюдать в живой и неживой природе. В то же время далеко не всякая коммуникация – это рекурсия. Ведь рекурсия – это обратная связь после какого–либо действия или взаимодействия, направленная к его источнику. И если указанный источник способен принять и обработать эту обратную связь, а также если он может или должен учесть её в своей дальнейшей активности, такая рекурсивная петля станет изменяющей и развивающей для источника. Рекурсия может быть содержанием коммуникации, но не только она. В коммуникации могут рассматриваться различные варианты будущего, множество интерпретаций далёкого прошлого, различные уровни и типы рефлексии способов обсуждения действий или взаимодействий, – иными словами, содержание коммуникации может быть намного шире, чем рекурсия. Коммуникация может мыслиться как обмен чем–либо, имеющим значение для участников обмена. Этот обмен имеет одну важнейшую характеристику. Он аутопойэтичен: иными словами, любой предмет коммуникативного обмена на следующем шаге может стать предметом коммуникации, по поводу которого происходит обмен уже другими коммуникативными содержаниями: мнениями, суждениями, теориями и т.д. Эта особенность предельно хаотизирует коммуникацию, и одновременно обеспечивает её постоянное воспроизводство, причём чем дольше происходит этот обмен, тем более расширенным и многообразным это воспроизводство становится.

Научное или философское мышление о коммуникации требует скептических стандартов наблюдения: в первую очередь ответа на вопрос, чем является и чем не является коммуникация. В обильном умножающемся множестве коммуникаций присутствует возможность обнаружить подтверждение почти каждого такого ответа. Поэтому исследователи прибегают к разноуровневым фильтрам (понятиям, конструктам, моделям, концепциям, теориям, парадигмам и т.д.), благодаря которым в хаосе коммуникативного обмена удаётся выделить некоторые топологические особенности и смысловые паттерны, поддающиеся изучению, а затем вырастить стратегию исследования.

Глубинная суть описанного процесса связана с двумя началами, о которых украинский философ А.В.Худенко писал в своей монографии «Архитектоника идентичности» о двух видах истины: это «истина «матемы» либо «поэмы»… Речь идет о том, чтобы разобрать, амплифицировать факт встречи этих «видов», дабы обнаружить в этом расширении тектоническую мощь, чем и в чем сбывается идентичность нечто» [143, с. 93]. Далее исследователь размышляет о том, что поэтическая стратегия – это «повествование о мировой множественности» [143, с. 94], а «матема» проявляется в «устойчивых иизначально тождественных связях». Прилагая эту диалектику к исследованию коммуникации, можно видеть, что поэтическое начало проявляется в умножающем многообразие аутопойэзисе, а математическое – в использовании различных порядков, благодаря которым оказывается возможным взращивание исследовательских стратегий.

Когда речь идёт об актор–сети Бруно Латура, он говорит о связях (ассоциациях) внутри этой сети, которые, конечно же, могут быть описаны как коммуникативные, но в свете сказанного выше это слишком широкое определение. Коммуникация между акторами создаёт условия для изменения и развития сети, для разметки и проектирования её потенциально возможных будущих конфигураций. В актор-сети происходит конструирование сообщений и обмен ими между акторами. Благодаря пониманию и интерпретации сообщений сеть может начать перестраиваться. Таким образом, коммуникация может быть рассмотрена как средство для конфигурирования актор-сети, как один из инструментов её неостанавливающейся пересборки, как проводник возможного будущего (то есть проводник контингетности) в сетевое состояние «здесь и сейчас».

Обогащение концепции актор-сети термином «коммуникация» в указанном контексте может неоднозначно восприниматься исследователями, работающими в акторно-сетевой парадигме. Тем не менее, не стоит забывать, что одно из названий Акторно-сетевой теории – это «социология перевода». В частности, Мишель Каллон продолжает активно развивать ее именно под этим названием, и хотя он также осторожен с термином «коммуникация», и использует его только вскользь, в его текстах можно обнаружить широкий спектр активно использующихся близких терминов: «спор», «разногласие», «объяснение», «интерпретация», «высказывание» и т.д. Если не избегать этого термина, главное в социологии перевода – это правильно организованная коммуникация, когда учёные могут выступать даже переводчиками «безмолвных акторов» [55, с. 80] (например, морских гребешков) и защищать их интересы.

Для целей данного исследования представляется принципиально важным зафиксировать роль коммуникации в перестройке актор-сети, поскольку именно коммуникация создаёт условия для становления и развития непрерывно пересобирающихся целостностей.

Необходимо упомянуть о тектоническом сдвиге значения термина «коммуникация», выполненном Никласом Луманом. Никлас Луман разделил коммуникацию и субъекта, ввёл понимание коммуникации как аутопойэтического процесса и разработал теорию общества, которое, по его мысли, и есть коммуникация [151], [161]. Текстам Никласа Лумана будет посвящён раздел 2.2. настоящего исследования. Здесь целесообразно ограничиться одним кратким замечанием.

Коммуникация, понимаемая как аутопойэтический самовоспроизводящийся и саморазвивающийся процесс, потенциально способный подсоединять другие коммуникации, может быть понята как неостановимая пересборка непрерывно формирующейся целостности, которая обнаруживается на «королевском месте» и которая моделирует состояние субъекта-исследователя. Единый монолитный субъект познания как бы уступил место композиции коммуникативных состояний. Это проявляется как на уровне отдельного человека (который некогда выступал в роли единого и неделимого атома познания, субъекта), так и на уровне сообщества: и в том, и в другом случае коммуникация начинает работать как аутопойэтический процесс неостановимой пересборки эмерджирующей целостности.

Именно в коммуникации генерируются общие смысловые ключи, растут, интерпретируются и развиваются парадигмальные конструкты. Коммуникация проявляет различные исследовательские ракурсы и влияние различных эпистемических и парадигмальных притяжений, испытываемых её участниками. Неслучайно философы и учёные так чувствительны к выбору терминов, которые используются в коммуникации. Ведь каждый термин генетически происходит из тех или иных парадигмальных и эпистемических истоков. Поэтому анализ терминов и терминологических конструктов, используемых в научной и философской коммуникации, служит ключом для парадигмального анализа.

В ходе подобного анализа важно различать терминологические базисы, формирующие то или иное «локальное пространство смысла» [25, с.215] и выявление «терминологических гнезд» [23, с.59] (термины введены Л.Н.Богатой). Терминологические гнезда обычно формируются вблизи того или иного терминологического конструкта и способствуют его экспликации.

Под коммуникацией между исследователями можно понимать процесс, в котором аутопойэтически возникают и саморазвиваются различные средства описания, понимания и познания. Коммуникация сама по себе неспособна познавать или понимать смысл, но она может выступить своеобразной «фабрикой смыслов». Коммуникация может быть превосходным способом моделирования мышления участников, в ней могут проходить апробацию и выкристаллизовываться подходы, которые в дальнейшем послужат ориентиром для других исследователей. Можно предположить, что «дисциплинарные матрицы» Т.Куна возникают, вызревают и развиваются именно в такой коммуникативной среде научных сообществ.

Коммуникация между исследователями имеет свои особенности, отличающие её от повседневной коммуникации, массовой коммуникации и коммуникации, которая происходит между автором текста (литературного произведения, научного исследования) и читателем-зрителем-слушателем, не находящимся в позиции исследователя.

В коммуникации исследователей создаются условия и возможности для описания, понимания и познания чего-то нового, для выхода за рамки известного и понятого ранее. Эта коммуникация отличается тем, что все участники в равной степени активны, они привносят свои собственные содержания в коммуникацию. Эти содержания оказываются доступны другим участникам, и каждый стремится взять из коммуникации всё, что поможет ему в дальнейшем движении. Такая коммуникация включает в себя генерацию и интерпретацию новых смыслов, которые часто могут быть уловлены благодаря терминам и иным средствам языкового выражения. Результативность такой коммуникации для участников во многом зависит от языка, которым они пользуются для решения своих исследовательских задач, и от степени взаимопонимания, устанавливающейся между ними. Главными отличиями такого типа коммуникации являются устремлённость к новому знанию, изобретение новых средств описания, желание более глубоко понять как сам процесс коммуникации, так и возможности, которые открываются перед каждым исследователем в решении его собственной исследовательской задачи.

В связи с этим возникает тесная переплетённость процесса решения исследовательских задач и процесса наблюдения и исследования коммуникации, которая способствует решению подобных задач. Более эффективная, насыщенная коммуникативная среда в большей степени приближает к целям исследований, создавая условия для генезиса новых идей.

1.2. Конститутивные элементы парадигмы и рефлексия второго уровня

1.2.1. Конститутивные элементы парадигмы в естественных и гуманитарных дисциплинах

По прошествии более полувека с момента выхода знаменитой книги Т.Куна «Структура научных революций», высказанные в ней мысли кажутся удивительно прозрачными и актуальными.

Почти все науки развиваются, накапливая факты в рамках отдельных школ или подходов, пока кому-то не удаётся предложить некое объяснение значительного количества собранных фактов, выраженное на пригодном для этого научном языке. Такое объяснение обычно носит характер интерпретации, которую оказывается возможным использовать для объяснения новых фактов, а также (и это очень важно) для выделения и описания подходящих под данную интерпретацию явлений, которые, возможно, ранее не выделялись. Система научных понятий, благодаря такой интерпретации, получает новый импульс к развитию. Т.Кун пишет, что в его книге «приводилось много примеров, в которых интерпретация играла центральную роль. Эти примеры типичны для подавляющей части исследований. И в каждом из них ученый благодаря принятой парадигме знал, какие имелись данные, какие инструменты могли быть использованы для их обработки и какие понятия соответствуют их интерпретации» [67, с.164]. Иными словами, не имея понятия о силе и массе, невозможно ни придумать подходящий эксперимент, ни истолковать его результаты, ни предложить новые эксперименты и наблюдения. «То, что человек видит, зависит от того, на что он смотрит, и от того, что его научил видеть предварительный визуально-концептуальный опыт» [67, с.153]. Парадигма, таким образом, позволяет увидеть и понять происходящее, измерить и истолковать результаты наблюдений и экспериментов. Т.Кун продолжает: «когда мы смотрим через призму парадигмы… то в падении камня… непосредственным образом обнаруживаются законы, им управляющие» [67, с.167].

Парадигма во многом подобна языку, имеющему определенный набор слов и правил их связывания. Парадигма в процессе её использования проявляет себя как своеобразная научная «языковая игра» [34, c. 83] (по Л.Витгенштейну). Тем не менее, вряд ли можно сказать, что парадигма – это сам язык научного описания. Скорее это конструктивный фундамент научного языка. Функция парадигмы чем-то напоминает функцию грамматики. С тем отличием, что грамматика позволяет выстраивать грамматически правильные высказывания, а благодаря парадигме научные высказывания обретают правдоподобие, позволяют вступать в коммуникации с участниками соответствующего сообщества.