F20. Балансировать на грани

– Тебе нравится прижиматься ко мне, да? – спрашивает Олег шёпотом. В этот момент главный персонаж, зайчик с большой морковкой в лапах, убегает от волка под громкие аплодисменты детей.

Я молчу.

– Мне кажется, тебе очень нравится, – отвечает он за меня. – Правда, я пока не понял почему.

– А тебе нравится? Когда я прижимаюсь.

– А ты как думаешь? – он кладёт мою ладонь на свою ширинку.

– Ты сейчас опять?.. – растерянно шепчу я, ощупывая его желание.

– Надеюсь, что нет. Я бы не хотел выглядеть гадко перед матерью.

– Значит, на свете всё-таки есть человек, которого ты стесняешься?

– Значит есть. Только если ты не прекратишь, меня и это не остановит.

Замираю, понимая, что всё ещё глажу его, убираю руку.

Я лежу у Олега на груди, а он обнимает меня. Со стороны мы, должно быть, похожи на влюблённую парочку. Смотрим глупый мультфильм, думая друг о друге. Хочется, чтобы он продолжал меня трогать, не ограничиваясь плечами и ключицами. В зале темно, я очень надеюсь, что никто не обращает на нас внимания, хотя Катя, сидящая рядом, часто поглядывает расширенными в ужасе глазами, перешёптывается с мужем.

Мои соски ноют от необходимости, чтобы он к ним прикоснулся. Я мечтаю о поцелуе в шею, таком влажном, чувственном, о касании его горячего языка. Почему в тот момент мне показалось, что в его ласках было что-то детское? Олег – взрослый мужчина, который к тому же был когда-то женат. Да, он сейчас адаптируется к нормальной жизни, но у него получается, не так ли?

Я перекидываю волосы на левую сторону, приспускаю кофту, оголяя правое плечо. Он тут же наклоняется.

– Только поцелуи, ладно? – шепчу.

Он кивает и начинает ласкать, слегка посасывая. Нежно и очень чувственно, широко открывая рот, облизывает мою кожу, впиваясь в неё, но тут же отпуская. И снова. Приходится поёжиться на стуле от внезапного острого дискомфорта.

Кладёт ладонь на мою ногу, проводит пальцами по бедру, слегка надавливая.

– Ведите себя прилично! Тут полный зал детей! – шипит мужчина справа от Олега.

Тот вздрагивает, дикими глазами смотрит на соседа, потом на меня. Вытирает ладонью свою слюну с моей кожи, подтягивает кофту, но руку кладёт обратно на мои стиснутые колени.

– Кажется, это не лучшее место, – шепчет он.

– Почему мне так приятны твои ласки? – отвечаю я вопросом, тяжело дыша, понимая, что безумно его хочу.

– Все мы слегка извращенцы, – шепчет он в ответ, доставая из кармана вибрирующий телефон. – Мне пора принимать лекарства. Не скучай.

Поднимается и аккуратно протискивается к выходу. Катя тут же протягивает мне мобильный, на экране которого написано: «Так это правда? Вы с ним спите?» Я отрицательно качаю головой и растерянно пожимаю плечами, думая о том, что мы пока с ним не спим. А если быть до конца честной, то о том, каково это – спать с ним?

Фильм закончился минут через десять, и мы всей гурьбой забиваемся в небольшой ресторанчик развлекательного центра. Профессор с женой, кажется, не заметили нашего милого петтинга с их сыном. Они весело обсуждают с детишками меню, выпытывая у официантки подробности состава блюд, Катя с мужем спорят насчёт салатов, а я единственная не могу понять, почему никто не спрашивает, где Олег? Наконец, озвучиваю этот вопрос.

– Он принимает лекарства, – отвечает Николай Николаевич. – Скорее всего, приходит в себя в туалете.

– Приходит в себя? – переспрашиваю я.

– Да, в течение первых тридцати минут наступают сильная вялость и апатия, потом проходит.

– Так нужно пойти помочь ему! – Я подскакиваю со стула, думая о том, в каком из мужских туалетов может приходить в себя Олег.

– Да сиди ты, он в порядке. Он каждый день несколько раз через это проходит, – включается в разговор Катя.

– А ему обязательно принимать эти таблетки?

– Обязательно, – вздыхает профессор, – иначе болезнь начинает прогрессировать. И вообще, раз уж мы коснулись этой темы, – он кладёт руку поверх ладони своей жены. Инна Викторовна, видимо, хотела его перебить или одёрнуть. Женщина покорно закрывает рот, опускает глаза. – Очень удивлён, что ты доверяешь ему столь ответственную работу. Я люблю своего сына, но не могу не признавать очевидного. Он мыслит намного медленнее обычного среднестатистического человека.

– Я знаю его способности. Скоро год, как он работает под моим руководством. И я бы не сказала, что у меня накопилось много претензий. Конечно, ему ещё учиться и учиться, но ребята помогают. Думаю, вы зря списываете его.

– Мне просто не хотелось бы, чтобы твой бизнес пострадал из-за его ошибки, в которой его нельзя будет обвинить. Ты понимаешь, о чём я? Работа Олега – целиком и полностью твоя ответственность, никто не может за него поручиться, да и он сам не может.

– Я понимаю все риски, я перепроверяю качество выполненных им заданий. Но мне кажется, с тех пор как он устроился к нам, ему становится лучше.

Глаза Кати, сверлившие во мне дыру в течение всего вечера, снова округляются. Видимо, она подумала о том, что я не увольняю её брата исключительно из личной симпатии. Потому что мне нравится спать с ним. Похоже, эта мысль посетила нас обеих одновременно – мы обе отвели глаза.

Олег действительно появляется минут через десять, садится на углу стола, открывает меню. Никто не реагирует на его появление, только Инна Викторовна погладила сына по руке, кажется, с нежностью, на что он кивнул, слегка улыбнувшись.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – тихо спрашивает она.

– Как пациент Ясперса. – Теперь Олег улыбается натянуто и очень широко. – Таблетки как ничто другое помогают мне раскрыть страдающую душу для понимания и помощи, – бесцветным тоном бубнит он, листая страницы с фотографиями блюд и напитков.

Я особо ничего не поняла из его речи, но судя по выражению лиц профессора и его жены, она (речь) имеет некоторый смысл.

– Я думаю, что тебе достаточно помогают, кроме того…

– Я тоже так думаю, – неестественно громко соглашается он. – Как говорил Кьеркегор, страх – это головокружение свободы, только во время страха проявляется истинное существование. Что ж, я могу утверждать, что благодаря «помощи» я наконец познал себя. Чего никогда и никому не пожелаю.

– Я всегда говорил, что твоё увлечение экзистенциализмом до хорошего не доведёт, – нарастающим голосом произносит профессор.

– Теперь я с тобой согласен. Одно дело подозревать, что с тобой что-то не так, другое – знать абсолютно всё о том, что с тобой происходит и как тебя от этого лечат. Знание не всегда бывает во благо.

– Какие таблетки ты сейчас принимаешь?

– Гуманизм – основа нашего бытия, отец, – вместо ответа на прямой вопрос Олег кого-то цитирует. – Надеюсь, когда-нибудь она станет основой моей профессии.

– У тебя нет профессии. В любом случае копаться в чьей-то голове – это не профессия, это придурь.

– Намного проще разрезать и зашить, или же напичкать таблетками и забыть, – горячо возражает Олег и резко замолкает, захлопнув рот.

Секунд двадцать они с отцом смотрят друг на друга, выпучив глаза. Олег первый опускает свои, ссутулившись, зависает взглядом на одной точке. Впечатление, что он потерялся между своим собственным внутренним миром и реальностью.

– Олег, Оле-е-ег, – зову я, коснувшись его плеча, но он не реагирует.

– Оставь его, – говорит Катя, махнув рукой. – Скоро придёт в себя. Давайте уже спокойно поедим. – И обращается к детям: – Какой момент в мультике вам больше всего понравился?

Пока те наперебой рассказывают свои версии, несколько дополненные и приукрашенные, я смотрю на Олега, который так и не шевелится, лишь изредка медленно моргает. С трудом борю острое желание поводить рукой перед его глазами, побоявшись, что этот жест может быть воспринят как издевательство над больным человеком.

Через какое-то время он возвращается в наш мир, удивлённо оглядывает присутствующих, затем пытается вникнуть в тему разговора, но слушает рассеянно, ничего не комментируя. В конце концов, сухо прощается и уходит домой.

– Не нравится мне, что он живёт один, – вздыхает жена профессора, провожая сына взглядом. Поджимает губы, когда тот останавливается, что-то говорит воздуху, потом дёргает как будто за руку невидимого человека и тащит его к выходу.