А потом был серьёзный разговор.
– Как ты смогла это сделать? – спросила Аделаида Николаева свою малышку-дочь.
– Что сделать, мама? – Николь забралась под одеяло к мамочке и крепко к ней прижалась.
– Ты смогла прекратить… остановить… ты успокоила меня, дочка, – кое-как подобрала слова мать.
– Я не знаю. Я видела, что твоя голова вся-вся красная, как будто в огне. И я… ну, не знаю как, но я очень хотела, чтобы красного в твоей голове не было!
– А сейчас? Ты это видишь и сейчас?
– Нет, сейчас твоя голова не красная.
– А какая, нормальная, да? – Аделаида напряглась.
– Нет, не совсем нормальная. Нормальная она у тебя зелёная. Ну, не сама голова, а… в ней. Я не знаю, как это объяснить, мамочка, – с сожалением вздохнула Ника.
– А… у других? Какого цвета голова у других?
– У магов? Бывает зелёная, а ещё синяя или фиолетовая или, но это редко, как солнышко. Ну, и другие ещё бывают, я не знаю, как те цвета называются. А те, кто не маги, у них тоже голова другая. Да люди вообще все разные, ты и сама знаешь. И цвета у всех, как лица, разные, вот!
– Николь, ты уже взрослая, – мама уселась в кровати и сгребла в охапку девочку, как будто бы кто-то пытался отобрать её, – и ты сейчас должна пообещать мне одну вещь. Ради нас с тобой! Ради памяти папы и… Александра! Обещай!
– Да, мамочка, что я должна обещать? Я уже не хожу босиком по лужам. И снег зимой есть не буду. Я уже взрослая!
– Да, ты у меня совсем-совсем взрослая, моя хорошая, – женщина укутала дочь в одеяло и стала раскачиваться взад и вперёд. – Но сейчас ты мне пообещаешь совсем другое. Обещай, что никогда и никому не скажешь, что видишь эти проклятые магические потоки! Это несёт только горе. Папа их видел и пропал. Сашенька наш их тоже видел и… За что? За что нам это с тобой?! – в мамином голосе опять послышались слёзы.
– Мама, мамочка, я обещаю! Я никогда и никому не скажу про это. Ты только не плачь, мамочка! Я тебе всё-всё обещаю!
Аделаида ещё много-много раз напоминала дочери, что никому и ни при каких обстоятельствах нельзя говорить про свой дар. Дар, превратившийся для их семьи в проклятие. И когда в шесть лет маленькая Николь Николаева проходила свою первую проверку на наличие магического дара, на вопрос, видит ли она магические потоки, девочка уверенно ответила: «Нет!» Её спрашивали разные люди и много раз, но ответ был всегда одинаков. В итоге у девочки определили первый магический уровень со склонностью к целительской магии и направили учиться в интернат для магически одарённых детей.
***
Все дети, у которых обнаруживался магический дар, поступали на обучение в такие интернаты. Там они учились общим наукам, а ещё развивали свой дар. Каждый год будущие маги проходили тестирование, которое и определяло их уровень. Как правило, дети наследовали уровень силы родителей. Чем больше магическая сила родителей, чаще всего, отца, тем выше вероятность, что ребёнок родится одарённым. Почему государство тратило ресурсы на магическое обучение слабо одарённых девочек? Каждая девочка рано или поздно вырастет. И станет матерью. Матерью сильных магов. Это её право и почётная обязанность. Если магический уровень женщины ниже седьмого, и она не получила право самостоятельно выбрать партнёра, она может родить детей от магически сильных мужчин. И тогда её дети послужат на благо Свободной Республики Либерстэн.
В интернате, в который поступила на обучение маленькая Николь Николаева, учились не только «домашние» дети, то есть дети, которые росли с родителями, но и «государственные» – дети, рождённые женщинами от сильных магов. Такие малыши с самого момента рождения находились на попечении государства. Они не считались сиротами. У каждого были своя мать и отец. И многие из них регулярно навещали своих отпрысков. Но заботливое государство избавляло занятых родителей от тяжёлого труда по воспитанию, брало на себя все заботы и расходы. И освобождённые от тягот воспитания и содержания детей родители могли продолжать свободно трудиться на благо Республики. Мужчина – применяя свои способности, а необременённая старшими детьми женщина – работая на своём поприще и вынашивая следующего будущего мага.
Николь, конечно же, ходила в детский сад, и там с удовольствием общалась с другими такими же «домашними» детьми. Но жизнь в интернате преподнесла свои сюрпризы. «Государственные» дети были злее и хитрее. Они могли поставить исподтишка подножку, дёрнуть за косу, отобрать конфету или печенье, выданные на полдник. И всё без объяснения причин. Девочка никак не могла понять, зачем они так поступают, ведь она никому из них ничего плохого не делала. В первый же родительский день, когда мама приехала навестить, Ники слёзно умоляла забрать её домой и отправить в школу для простых детей. Как несправедливо: в закрытых интернатах держали только магически одарённых, обычные дети ходили в обычные школы и продолжали жить дома.
– Малышка, – чужим, каким-то не родным голосом, начала мама, – тебе выпало большое счастье иметь магию. Только здесь ты можешь всесторонне развить свой дар и стать впоследствии полезным членом нашего общества. Ты сможешь, я верю. И помни… я люблю тебя, и я всегда с тобой.
Девочке показалось, что мама хотела напомнить ей совсем про другое, но под внимательным взором гражданки воспитательницы Надежды сказала именно это.
– Я помню, мама. Я помню.
А потом было изрезанное кем-то из девчонок форменное казённое платье. Николь пыталась его заштопать, но весь класс только обидно смеялся над неумело стянутыми суровой ниткой огромными круглыми дырами. И в субботу, когда все-все дети отправились вечером смотреть диафильмы, Николь не взяли. Она была наказана. Можно было кричать и плакать, но что бы это изменило? Обидно, да. Но вдруг, права Светка Луценко и она сама встала ночью и изрезала платье? Говорят, у слабых магов случаются такие ночные похождения.
Сидеть в общей спальне с четырнадцатью одинаковыми кроватями, заправленными одинаковыми серыми одеялами, было скучно. И в постель нельзя ложиться раньше времени, да и перед сном будут давать сладкий кефир. И пусть не разрешили пойти со всеми в актовый зал, но в коридор-то выйти можно? Находиться одной во всегда шумной спальне было страшно. Гражданка воспитательница Нина оставила гореть один совсем слабенький ночник. Вспомнились все страшные истории, которые старшие девчонки рассказывали поздними вечерами. А вдруг в комнату незаметно пробрался имперский монстр и сейчас прячется под одной из кроватей? Николь в ужасе подбежала к двери и со всей силы её толкнула. Дверь обо что-то стукнулась, и послышалось жуткое шипение. Неужели монстры поджидали в коридоре? От ужаса девочка не смогла даже пискнуть. Вот и всё. Сейчас её украдут и выпьют всю кровь.
– Ты чего дерёшься?! – послышался возмущённый голос.
– А? Что? Я не дерусь. Ты не монстр? – Николь с опаской разглядывала рыжего мальчишку года на два старше её самой, осторожно потирающего ушибленный лоб. Кажется, именно его она ударила дверью.
– Какой же я монстр, – снисходительно ответил он, – я Костик. А ты кто?
– Я Николь, но все зовут меня Ники или Ника. Я живу в этой комнате и учусь в первом классе.
– Ники, значит. А почему ты не смотришь диафильм?
– Я наказана, – признаваться очень не хотелось, но и так понятно, почему она не вместе со всеми. И у Костика про то же самое можно не спрашивать, всё написано на его проказливой физиономии. – Ночью я изрезала своё форменное платье, – и Николь тяжело вздохнула.
– Изрезала платье? Но зачем? – новый знакомый подвёл девочку к небольшому старенькому диванчику, обитому потрескавшимся дерматином, усадил на него и плюхнулся рядом.
– Я не помню, – и опять последовал тяжёлый вздох. – Светка Луценко говорит, что со слабыми магами такое бывает.
– Врёт. Это я тебе точно говорю, врёт, – уверенно заявил Костик. – Я учусь с Луценкой в одном классе и хорошо её знаю. Врунья и вредина! Сама же, небось, и изрезала твоё платье.
– Но зачем? Какая ей от этого выгода?
– Ты же «домашняя», да? – глянул исподлобья он.
– Ну да, до школы я жила с мамой, а что?
– Не любят наши «домашних», – хмуро пояснил рыжий.
– Но почему?
– А, долго пояснять, – Костик как-то безнадёжно махнул рукой, но потом напустил безразличный вид и признался: – Завидуют.
– Завидуют? Но почему?
– У «домашних» есть мама и папа, есть дом, а у нас, «государственных», этого нет.
– Но как же нет? Я же видела, и к «государственным» приезжают родители?
– Не ко всем. К Луценке мать давно не приезжала. А… ко мне – вообще, ни разу, – сдавленно признался Костик. – И отец ни разу не приезжал. Я их даже не знаю. Только имена и фамилии.
– А знаешь, – Николь так захотелось пожалеть этого рыжего мальчишку, но она не знала, как это сделать, не по голове же гладить, – у меня совсем нет папы, он пропал. А брата украли монстры, вот. И мы остались с мамой вдвоём. Коськ, – само собой получилось сократить имя нового знакомца, – а хочешь, я попрошу маму, и ты станешь моим братом, а?
– Так нельзя, – мальчишка задумчиво почесал взлохмаченную рыжую макушку, – вдруг… вдруг мои мама или папа найдут меня. Может, они важное государственное задание выполняют и не могут сейчас приехать!
– Да, как же я не подумала.
– А знаешь, – Костик даже подскочил с диванчика, – я понял, ты хорошая. И если уж я не смогу стать тебе братом, то женюсь на тебе, вот!
– Женишься? А какой у тебя уровень?
– Пока третий, – нехотя признался он. – Но я буду тренироваться, и скоро получу четвёртый, а там и до восьмого недалеко!
