Юность Богов. Книга первая: Огненная Чаша

Глава 3

Похищение Чаши

Урожайным был тот год во всём: деревья от плодов ломились, травы густо колосились, мёд из гнёзд пчелиных тёк рекой, и запах над Долиной плыл такой густой, что надышаться им было невозможно. По двое-трое дети вздумали рождаться, и даже звёзд как будто бы прибавилось на небе, и с новой силой радость в песнях вырывалась на простор. А по Долине пророчество гуляло, что Боги на конях каких-то собираются прийти – весть такую деревья, камни и цветы про меж собой шептали, а Ветер эту новость повсюду разносил. Старики, кто возрастом в годах дремучих были, вдруг пророчества седые вспоминали, в которых Боги обещались на Явь прийти, как только трудные настанут времена. Но времена то те как раз не приходили, и Краса-тою всё цвело и полнилось Добром. Наказы Лады исполнялись свято: вещам, явленьям имена пресветлые давать, чтобы они в себе Добро несли. И важно было вещь правильно назвать, чтоб форма отвечала сути, а если неправильно вещь называли, то безобразье выходило: на дереве вдруг хвойном яблоки росли, а рыбы по берегу ползли, пытаясь в воздух подниматься, чтоб славно полетать на плавниках своих, а птицы в воду вдруг ныряли и за русалками гонялись, их собираясь поклевать. Воображенье надо было в строгости держать и мыслью крепко управлять, чтобы вибрации предмета те нужные принять. Да, много безобразий выходило, пока не получалось диво, что Краса-той зовём. Для доброславов в делах и мыслях критерий был один, чтоб в мыслях и делах сияла Краса-та. В ней Истина сама жила, и Краса-та одеждой ей была.

В тот чудный год, которому и счёта нет в чреде бегущих лет, доброславам в головы пришла идея построить Лестницу в Миры иные, чтобы ходить туда, куда уходят души, здесь плотные тела оставив, и откуда возвращаются обратно в Доброславию свою. Подумали и стали делать, то есть думать: сплетали вместе нити мыслей светлых и Лестницу из них творили, что Радугой в небесные пространства уходила; уж облака прошли, что лёгкой дымкой вкруг Лестницы вились; уж первых Звёзд достали и начинали к ним Лестницу крепить. Азартно Ветер здесь крутился, не зная, как и чем помочь; он Лестницу уж пробовал на крепость: щёки надувал и Лестницу качал. Радугой над Доброславией она сверкала, в звёздные глубины уходя.

Ночами тёмными сиянье Звёзд вплеталось в Лестницы узоры, а старики шептали внукам, что это Звёзды спускаются по Лестнице с небес, чтобы детишек вверх забрать и в зыбках там качать. Но Звёзды вовсе не думали детишек красть, просто с Лестницей они играли, а детишкам навевали сладкий сон про Светлые Миры из чудной Краса-ты.

Днём по Лестнице той люди поднимались, а ночами души из Нави и из Прави вниз спускались, и где-то там они встречались – в облаках – и тихие промеж собой вели беседы; туда-сюда-обратно приветы слали, случалось сверху пророчества передавали, и в них какие-то неясные намёки на что-то были, которые тревогу некую вносили. Но понятия такого даже не было тогда, и потому на них внимания не обращали: ведь счастьем полнились сердца, и радость светлая плескалась за край округлых синих глаз, и Краса-тою Мира доброславы упивались: Солнца сладостным восходом, серебряных речушек тихим перезвоном, цветов горящими кострами, разливами вечерних красок в Небесах и запахами родины своей в цветенье мыслей радостных и звонких. Ах, в детстве очутиться б том, что сказкою играло и наиграться не могло!

Однажды в середине лета (а лето здесь было круглый год) случилось то, чего и быть бы не должно, ведь каждому рассказу предшествует начало, хотя б событие какое. И даже Мир сам начинался с события большого – Первоначала, которое в пустотах Бытия катилось Огненным Яйцом и восхотело себя вдруг проявить и Краса-той зажить. И полыхнула Бездна Огнём Светлейшей Красаты! Так из Единого Жизнь проявилась: лишь только мысль Творца вонзилась в материи слои Спиралями Огня, в них сразу Жизнь явилась и с Краса-той соединилась в Огнь двуединый. Вот так с События такого настали Времена, и Время потекло рекою полноводной, потом уж появились Мудрецы, что стали всё считать, и мерить, и писать. А Жизнь смеялася над ними и говорила им:

– Свои расчёты уберите, меня вы сердцем полюбите, тогда и мера вам от-кроется всего. Да, что-то не туда потёк рассказ – о чём, бишь, я?

А, вспомнил – о середине лета, в котором не было зимы.

Был тихий вечер. Светило за Холмы ушло, оставив Серпень молодой Луны стоять дозором до первых Звёздных Глаз, что за порядком безсонно будут наблюдать с крутого небосклона. На омутах и озерцах русалки разрезвились в воде парной и мягкой, а в небе сияла Лестница-дуга, крутой спиралью в небо уходя, и Солнце с ней играло остатними лучами – покой и тишина туманом лёгким и прозрачным над Долиной стлались, ночные сказки обещая про Дальние Миры.

Брат и сестра – Добрёнок и Добринка – с речки возвращались, где засиделись у воды. Их русалки завлекли рассказами своими. Брат старше был сестры на года два иль три. А так они похожи были. Средь россыпи веснушек на носах капельки сияли синих глаз. Добрёнку лет двенадцать было. Любили оба поболтать и рот не закрывать. Всё им по сердцу было, и радость к Миру в них бурлила. С ними Дружка верная была – собака, что неизвестно откуда прибрела. Уж года три как с неба будто бы свалилась: четыре лапы, пятый хвост и умные глаза – из леса вот так вот к ним пришла и лапу протянула просто:

– Дружка я, – сказала и больше уж не отставала, за малышами зорче зорко-го глядела и, если что, рычала грозно. Особенно русалок не любила, которые могли двух малышей схватить, их в омут чёрный утащить и рыбкам запросто скормить – такие ей грезились страшилки. Её завидев, русалки в панике кусты свои бросали и чешую в траве ей оставляли. С отвращением великим Дружка чешую кусала и на проказниц водяных она рычала, кося по сторонам сердитым глазом. Раза два иль даже три ей удавалось за хвост русалок ухватить и страх на них отменный наводить. При детях Дружка как бы нянькою была, им советы умные давала. Родители Добрёнка и Добринки при появлении её пытались Дружку расспросить: откуда всё ж она взялась, зачем, с какою целью?

– Я здесь по делу, – так пояснила им и села у крыльца.

– По какому? – родители её спросили.

– Я буду детишек ваших охранять, Веление мне было, – Дружка носом по траве сурово поводила и для острастки малость даже порычала: враги ей грезились повсюду.

Что за Веление и чьё оно – так и осталось неизвестным, а только Дружка про то ни слова не сказала.

От Добрёнка и Добринки Дружка ни на шаг не отставала и обычно впереди бежала, выискивая неизвестных никому врагов; таковых пока не находилось, но Дружку это не смущало. И днём, и ночью исправно дозор она несла, со всеми в строгости была и только Добрёнка и Добринку за хозяев признавала, без меры их ласкала. Словом, куда они, туда она бежала.

Прошли берёзовую рощу с хором птичьих голосов: «Откуда и куда? Откуда и куда?».

– Оттуда и туда, – им Дружка недовольно отвечала: уж очень она шума не любила.

– Куда отсюда? Куда туда? – трещали пустозвонки, мостясь на голову со-баки, на хвост и на хребтину, нисколько Дружки не боясь. Шумели и трещали так, что Дружка им сказала: «Р-р-р-р!». И наступила тишина, в которой с тихим звоном стыл закат, и серп Луны далёкой всё выше поднимался, чтоб насладиться Краса-той. И ближние холмы уже блестели в его неверном свете, а отражение серпа тихонько трепетало в омутке речном – там весёлые русалки отраженья серебристые ловили, их на волосы себе крепили, а после любовались все собой, и дружно, весело смеялись. Завидев Дружку, ей пропели звонко:

– Дружка! Дружка! Свирепая подружка!

Русалок всех кусает, а песенок не знает! Ха-ха! Ха-ха!

Дружка зубоскальства над собою не терпела, с места тут же сорвалась, стрелою понеслась, чтобы насмешниц примерно наказать, их славно покусать за длинные хвосты, а если повезёт – за волосы их оттаскать, но лупоглазые красотки были начеку и скрылись с плюхом в омутке, ещё и Дружку окатив потоками воды.

– Трусишки жалкие! – ругалась Дружка, гавкая на воду, по которой расходилися круги. – Вот только покажитесь, я жару вам задам!

Но русалки, на той явившись стороне, ещё сильней смеялись, ещё сильней водой плескались, и Дружка понапрасну вокруг гонялась омутка, пока премокрою не стала вся, и прочь уныло побрела. А русалки хихикали ей вслед:

– Глупая собака прибегала,

Утопить в воде нас обещала.

И так нас напугала, Что утонули все!

Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха!

Раздол Весёлый показался – так место называлось, где дом Добрёнка и Добринки в ряду других стоял у Красного Холма, где Доброславы собирались, чтобы к Богам молву свою направить; где Камень Звёздный был; где Боги юные стояли и Чашу Светлого Огня в своих руках держали. Добринка и Добрёнок каждый день на Холм взбирались – как если б крылья их туда несли – и с радостным восторгом глядели на Богов скульптуры и всё мечтали по Лестнице подняться, чтобы с Богами пообщаться у дальней той Звезды, что ярче всех сверкала по утрам, и вот уже на Лестницу вступили, как дед Добрей за пятки их схватил:

– Куда, мои родные, собрались? Я вижу: далеко и высоко, а вот меня как раз-то и забыли.

– Да Ладу мы хотели увидать, – внучка деду отвечала.

– А я хотел бы Бога Солнца Ра там повстречать, – сказал Добрёнок.

– На этой Лестнице Богов вам не найти, – сказал им дед серьёзно, гася улыбку в русой бороде. – Ступеней здесь не хватит, чтоб до Богов дойти.

– Когда поднимете ступеньки вы ещё? – спросила внучка строго.

– Как только, так, стало быть, и сразу, – загадочно ответил дед, снимая вну-ков с Лестницы и ставя их на землю. – Вот срок настанет, и Боги сами к нам на Явь придут.

– А Боги обязательно придут? – внук не поверил деду. Насупившись, на деда он смотрел.

– Камень сам об этом мне сказал, и многие слыхали. Да хоть у бабушки спросите, она вам тоже подтвердит. Боги слов на ветер не бросают.

– А сам ты, дед, Богов-то видел? – Добрёнок деда вопросил, в него глазами впившись.

– Да, приходилось мне Богов встречать, – загадочно дед отвечал, и таинственной улыбкой лицо расцветилось его.

– Где? Когда?! – вскричали внуки.

– В одном из воплощений прошлых, а также в Небесах. И бабушка Добрина видит их во снах, душой встречаясь с ними на Небесах, и даже на Яви их также видела она.

– А какие они – Боги? – внуки деда за руки схватили и жадно теребили.

– Боги… – задумался Добрей. – Они, как Солнышко, Добром сияют. Они блистают Краса-той! Слов нет таких, чтоб мне их описать. Их надо просто увидать, – Добрей вздохнул, слезу невольную смахнул, что покатилась по щеке.

– Зачем же с Яви Они ушли? – едва не плача, Добринка вопросила. – Быть может, кто обидел их?

– Обидеть невозможно их, – дед отвечал, пресладостно вздыхая, и аура его вдруг источила дивный аромат.

– А если я не буду обижаться, то стану Богом я? – спросил Добрёнок вдруг.

– Тогда уж точно станешь, – серьёзно дед внуку отвечал.

А внук был полной копией его: с высоким лбом, белесыми слегка бровями, вразлёт глазами бездонной синевы, в которых свет мерцал далёких звёзд. Порою дед дивился внуку: серьёзен был не по годам и взгляд метал такой, что в трепет приводил, как если б собеседнику в сам дух входил. Вопросы непростые задавал, от которых у мудрецов трещали головы не раз: почему, зачем и отчего и даже для чего? И попробуй отсебятину ему сказать! Но более всего расспрашивал он о Вселенной, про Дальние Миры, и про Богов, и где Они теперь, и как Их отыскать? Уж не раз по Лестнице пытался он взбежать в Небесные Миры, чтоб Ра там разыскать и Истину понять, которая бы сразу превратила всех в Богов.

Не отставала от брата и сестра – такая же дотошная была. Хотелось всё ей знать и всё уметь, чтоб силой мысли создавать повсюду Краса-ту, и всё про Ладу узнавала, и в неё играла, и спрашивать любила: «А как бы Лада поступила?» – и, получив ответ, ему во всём внимала. И часто брат с сестрёнкой у скульптур Богов бывали, Огонь там возжигали и Богов о чём-то там вопрошали. Родители детей и старики себе вопросы задавали: «Что за духи к ним пришли?» – даже Звёзды вопрошали, но те загадочно молчали, а духи предков как если б в рот воды набрали – молчанием вопросы эти окружали – лишь звон таинственный в ушах звучал. Но раз уж Небеса молчали, то знать о Тайне их уже никто не мог. Внуки от рожденья много знали – они как будто вспоминали, и знания из них рекой лились: в ученье, в деле и потехе они энергией звенели, и всё горело в их руках; умения к ним сами шли, куда бы глаз ни бросили они. Души не чаяли во внуках дед Добрей и бабушка Добрина, учили их всему, что сами знали и могли: вот, например, как образ дерева принять, а то цветком предстать иль в неведимок превратиться и деда с бабкой щекотать, а потом куда-нибудь исчезнуть, с русалками беседу завести, то гномов повстречать и с ними злато в пещере поискать, а то и к эльфам забрести и с ними на ветвях день целый провести, их слушая рассказы, а то и песни вместе распевать и даже танцевать. Им всюду и везде со всеми было хорошо, и мир пред ними душу раскрывал, ответною любовью их ласкал.

Сегодня Добрёнок и Добринка домой спешили, от деда мысль чёткую приняв: бабуля заскучала, а чай медовый остывал. Ох и будет нагоняй гулёнам двум пропащим! Едва мосток горбатый перешли через Быстринку-речку, как небо вдруг разом потемнело, и страшно всё загрохотало: трах-бах-тр-р-р-бах! – и Лестницы как не бывало! Её ступени с печальным звоном вниз осыпались во мраке онемелом, лишь остов жалкий от неё остался – безсильно он болтался в Небесах. А там, как туча чёрная, дракон завис – три головы с огнём багровым впереди и длинный хвост с огромными шипами, что волочился по земле, деревья с корнем вырывал, и ветер хладный завывал под крыльями его, повсюду сея ужас. А на спине дракона страшилище сидело – не человек, не зверь, а что-то среднее меж ними: зелёно-чёрный с красными глазами и большущими рогами. Он в лапе чёрный меч держал, которым Лестницу и сокрушал. А за плечами чёрный вился плащ, а может быть, то крылья чёрные болтались – во мраке и со страху не очень разберёшь. Порождение то было Властителя планеты – Кощей Свирепый. Лестницу срубив, Кощей страшнее грома громкого захохотал, дракон пронзительно визжал, восторг свой выражая, сердца людей пронзая доселе страхом незнакомым им. Доброславам разум даже отказал, и немо, тупо они смотрели, как Враг вольготно бушевал и всё огнём своим сжигал.

Дракон же в небе сделал пируэт и на фигуры трёх Богов чёрный устремил огонь, скульптуры те стараясь сжечь. Кощей же Чашу Светлую схватил, и вопль злобной радости Долину всю пронзил: Кощея за Чашей посылал Властитель Яви – Чаша всем чёрным замыслам его стояла поперёк. Сатанэль давно к той Чаше подбирался, и только гнева Ра он опасался. Чаша, как понял Сатанэль, связь с планетой-Радж хранила, в ней Высшей Краса-ты энергия горела и тем Огнём своим сжигала мыслеформы Зла, что Сатанэль на Яви порождал и психосферу ими заражал, а заодно энергией светлейшей сознание людей Огонь тот заряжал и тем удерживал планету в Краса-те. Ревнивая обида сердце жгла Властителю планеты: каким-то доброславам Владыка Ра ключ вручил к заветной тайне бытия – владению Огнём. В Зеркало не раз он наблюдал, как с помощью Огня – созвездья Ориона дара – двуногие людишки волшебство своё творили и замыслы его губили, образы рождая Краса-ты, – так просто оказалось всё! А он же многие века вокруг да около искал, а камень преткновения Огнём пылал в руках фигур тех деревянных, которые для доброславов Богов изображали. Конечно, эту Чашу он мог бы запросто астральными руками взять, но решил двуногих этих изрядно попугать и им науку преподать, кто здесь на Яви истинный Хозяин.

Когда два лиходея Лестницу снесли и Чашу загребли, Властитель Яви в восторге сладострастном Зеркало Обзора едва не сокрушил, власть предвкушая полную над Явью. Многие лета в нём раздраженье ярое кипело: он – Яви Властелин – какой-то там боится Лады и в эту Доброславию не может шагу и ступить!? Да где такое было?! Наместник – на любой планете – полный Господин! Долго к этой Доброславии ключи-отмычки он искал: Заклятье Ра Щитом своим Долину охраняло и всех, кто шёл в неё со Злом, тех и близко к ней не подпускало, стеной непроходимою вставало и даже его мыслям прохода не давало. Долго он драконьи головы свои ломал, и так и сяк пытался к Чаше подобраться, да всё на Стену из заклятий натыкался.

Но однажды на рассвете людишек песню услыхал: они в ней Ра благодарили и славили Его, благословения просили на целый день вперёд. Тогда его и осенило: ключ к Стене запретной есть имя Ра! Он даже рассмеялся разгадке столь простой. Во всём любил Ра простоту и утверждал в ней Краса-ту, а магнитом всему и вся здесь имя было Ра. К Зеркалу тогда припал, имя Ра назвал, и завесы серой полог растворился, открыв Волшебную Страну, что спрятана была в горах от любопытных глаз и, скорей всего, конечно, от него. Ревниво, злобно, жадно разглядывал Волшебную Страну, о которой много он слыхал, но давно уж не видал. Да, Боги постарались: всё здесь искрилось Краса-той, как будто бы сама планета Радж на Яви поселилась; всё Светом, Цветом здесь переливалось, и пело, и цвело! То Рай был сущий для тела и души, а Девы дивною блистали Краса-той. И даже Суров Девы им малость уступали, хотя прекрасней их на Яви Сатанэль не ведал никого, и немало их перетаскал к себе в Гарем, чтоб наслаждаться там их плотской красотой.

Цепким, жадным, вороватым взором Сатанэль Долину осмотрел: рассвет над ней горел, Светило ласкало горы и холмы, что окаймляли огромную долину всю в блёстках рек и капельках озёр. Едва ли не на каждой горке иль холме горели Чаши со смолой, и гимны пелись Ра счастливыми людьми:

О, Ра! О, Ра! О, Ра!

Привет тебе с утра!

О, Ра! О, Ра! О, Ра!

В тебе мы славим Солнце,

И славим Краса-ту,

В Тебе сокрыта Сила, Которой равной нет!

О, Ра! О, Ра! О, Ра!

Мы ждём Тебя всегда – Ты только к нам приди!

О Ра! О Ра! О Ра!

Хоры в Огонь сливались и к Солнцу устремлялись, оно ответную любовь в Долину посылало – и Краса-тою всё пылало; сам дух тут воспарял и ликовал, и на его крылах люди тут, как птицы, выше гор самих летали. Да ещё и Лестница в Мир Высший уходила, блистая радугой цветов, – по ней спешили души и вверх, и вниз, чтоб знаний новых поднабраться.

Сатанэля затрясло от зависти и злобы, когда всю эту Краса-ту он увидал и песнопенья услыхал: добро бы славили его, а то ведь Ра превозносили, который здесь лишь редким гостем был, и ревнивой местью он разом запылал: Доброславию всю эту в пыль и прах он превратит, а этих доброславов в рабов он обратит – пусть славят лишь его, Властителя планеты! Пора здесь навести порядок и руку тяжкую Хозяина явить. Везде он статуи свои наставит, что небо будут подпирать, и статуи он сделает как если бы живыми, чтоб видели и примечали всё и с неба изрекали истины его, и Ужас будут всем внушать: он всех заставит трепетать пред яростью великою своей. Ра ждут? Они его дождутся! В обличье Ра к двуногим он придёт и мудрости своей учить начнёт, и так научит, что тошнёхоньким покажется им Свет: он сознание им так перевернёт, что чёрное для них вдруг белым станет, а белое чернее чёрного им будет! Вот явится для Ра сюрприз: те, кто Богами должен стать и Краса-ту тут воспевать, проклинать её начнут, а вместе и Властителя Миров.

Такие мысли и иные – одна черней другой – сознание Хозяина планеты когтями драли, требуя ломать, крушить и в прах всё обратить. Так распалился гнев его, что стоило трудов немалых себя унять, но многие из доброславов увидели вдруг в ясных небесах лик страшный Чёрного Дракона: красные глаза его пылали чёрной злобой и такой, что многие сознанье потеряли, цветы чудесные увяли, а деревья так дрожали, что кроны растеряли, почти что голые стояли, а травы наземь пали, и ночь беззвучно пролежали – ни живы, ни мертвы.

Несмотря на Солнце, впервые туча непроглядная накрыла небеса и сквозь тучи драконовы пылали ужасные глаза, а из-за мрака тяжкого прорвался дикий хохот, и Долина вся от ужаса тряслась, и алый взор средь жутких туч сверкал, и много бед он обещал. Лик Дракона весь день на небе проторчал, а в ночь опять его глаза великой злобою пылали, и дети многие от ужаса кричали.

Чарами Богов доселе Доброславия охранена была от всех врагов, которые могли вдруг объявиться: Имя Ра стране Щитом служило, и это Имя, как сто тысяч солнц, в сердцах людей пылало:

Имя Ра – в нём крылья расправляли небеса, сияя синим цветом;

Имя Ра – трепетала Явь от радости великой;

Имя Ра – и затихали буйные ветра;

Имя Ра – оно творило жизни чудеса;

Имя Ра – в нём пламя сокровенное горело, что звёзды зажигало по ночам; в нём ритм Вселенной бился и звенел, в нём Разум Высший снисходил до самых маленьких существ: то Имя Крепью было тем Мирам, где Любовь, Добро и

Краса-та совместно в Истине предстали;

– О, Ра! – шептали Звёзды;

– О, Ра! – стрелою мчались мысли, Добро неся, Любовь и Краса-ту.

Имя Ра доселе защищало сей заповедный край, но хитрый ум Властителя планеты едва ли не случайно в тайну светлую проник, и вот теперь он злобно ликовал. Оставшись сам в засаде, мыслями своими он Драконом и Кощеем управлял. Всё получилось так, как он замыслил: он станет Яви полным Властелином, ведь только Чаша все планы путала его. Как понял он, в той Чаше сознанья высшего Огонь горел, и Светом Краса-ты людей он насыщал, и нет, чтобы десятки воплощений пережить, здесь люди сразу дар получали мыслить и творить и в шаге от Богов стояли. Ра гениально всё продумал. Да не учёл лишь одного: мнение забыл спросить Властителя планеты, а у него есть мнение своё – божкам на Яви не бывать! На Миры иные пускай идут плясать! Здесь будет Драконат – планета яростных драконов, он так решил, и так оно и будет!

И будет Бог один – он! – Яви Властелин!!!

Чем больше Сатанэль на Доброславию глядел, тем больше завистью горчайшею чернел, и только крепкой волей гнев свой ярый подавил: что говорить – он славился умом могучим, который льда был холодней, работал, как машина, не знающая сбоев. Вулкан устроить, Долину лавой огненной залить и в пепел всё в Долине обратить? Но это слишком просто. Решенье чёрной молнией блеснуло: погром устроить в сознании людей, чтобы как будто всё само собой случилось. Ждут люди Ра – так он в обличие его придёт, своё Ученье принесёт, которое во Тьму их уведёт… потеха славная то будет! И Чаше примененье он лучшее найдёт, чем просто так её Огню гореть. Силою Огня, когда он овладеет, то власть свою на Яви полностью он утвердит и станет равным Ра и даже посильнее, тем более на помощь Сила Хаоса придёт. Мощью двух Огней владея, он станет во Вселенной всех сильнее, грознее грозных всех Царей!

Но для начала надо Явью овладеть и показать тому же Ра, кто здесь на самом деле Властелин. Нет, Ра совсем зарвался: всю чёрную работу на него взвалил, а сам на Радж-планете наслаждается любовью с богиней Ур. Он за него тут пашет, а славят все Владыку Ра!? Такой насмешки, более чем горькой, в своей он жизни не терпел. Мелкие обиды в который раз иголками большими в его сознание вонзились и раздраженье яро распалили. Нет, Ра хорош! Едва ли не Богов себе он сразу сотворил, а ему оставил с гоблинов и орков дело начинать – всё равно, как если бы с червей или микробов. Скорее сам тут динозавром станешь, пока подымешь всех хотя б до уровня людей. Зло, ядовито Властитель Яви смеялся горько над собой.