Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 1
Юрий Марр
Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 1. Автобиографии. Стихотворения
Юрий Марр в арабском одеянии. Петроград.
20 января 1915 года. Фото И. С. Здобнова. ИВР РАН
Составление, подготовка текста и комментарии Сергея Кудрявцева
© Книгоиздательство «Гилея», 2018
От публикатора
Если не считать нескольких страниц «Сказок попугая», переведённых с фарси и опубликованных в 1919 году в тифлисском журнале «Орион», ни одно сочинение Юрия Марра как поэта и писателя при его жизни напечатано не было. А то, что вышло в последующие годы, появлялось в основном лишь в научной периодике или в других редких и малодоступных изданиях. Кроме того, большая часть сохранившегося в его архивах до сих пор практически неизвестна даже специалистам. Задача нашего собрания, однако, состоит не столько в попытках «заполнить лакуну» в истории литературного авангарда, как подобные усилия зачастую трактуются критиками. Главным здесь было желание полнее представить публике автора, творчество которого, без сомнений, выходит за рамки исторических периодов и поэтических течений. Хотя это собрание намного шире всех прошлых публикаций, его ни в коей мере не стоит воспринимать в качестве полного или итогового. Оно, наоборот, приглашает к новым увлекательным поискам рукописей Марра, документов и свидетельств о его жизни. Судя по всему, архивы, использованные в работе, не являются единственными – в частности, пока нигде не удалось обнаружить оригиналы разных текстов, дневники и целые тетради со стихами, а также произведения и письма за несколько лет. Последнее касается главным образом 1922–1927 годов, когда поэт жил в Петрограде-Ленинграде и в Иране.
Первое издание литературных трудов Марра – две тетрадки «Избранного», вышедшие в 1995 году крохотным тиражом в «Гилее», – было составлено и прокомментировано Татьяной Львовной Никольской, открывшей этого заумника и драматурга-абсурдиста ещё в 1970-х годах и сделавшей первые его публикации в 1980-х. Спустя десятилетие Никольская подготовила «Корную сырку», новый его сборник, который вышел в Германии в графическом оформлении Сергея Сигея. Продолжая в последующие годы собирать архивные материалы, она стала, по сути дела, «зачинщиком» и нынешнего двухтомника, начатого во многом по её подсказкам и ориентирам. Поэтому я хочу выразить Татьяне Львовне свою большую признательность, тем более что она внесла ряд ценных поправок и дополнений, когда работа над «Сочинениями» была уже близка к завершению.
Сердечно благодарю Нану Шервашидзе, без чьей творческой и организационной помощи наше издание в его нынешнем виде никогда бы не состоялось. Свои добрые слова я адресую Нане Гогелия и Этери Кавтарадзе – за их профессиональное и заботливое содействие в разысканиях по тбилисским рукописным хранилищам. Наконец, я многим обязан ещё трём своим коллегам: Марии Лепиловой – за перевод с французского и терпеливое участие в разборе некоторых трудночитаемых текстов, Режису Гейро – за предоставленную им возможность ознакомиться со стихами Марра, находящимися во Франции, и Петру Казарновскому – за его помощь с подготовкой к публикации воспоминаний Т.Л. Никольской.
Автобиографии
Юрия Монтэгю графа Марр клана Фарку́эрсон на предмет представления в Акадэмию истории материальных культур curriculum vitae
«О Божа милосердный!
Да какой жа я стал ниваздержный!»
Сектантск<ие> духовн<ые> стихи станицы Галюгаевск<ой>
Сб. мат. <нрзб.> П.К. XXIX, отд. III, р. 162
Родился в 1893 г. Лета 1904, 6–9 состоял подмастерьем по фотографскому делу в Ани у Н.Н. Тихонова. Одновременно пытался служить И.А. Орбели, но в первое же время был отвергнут и бит нещадно, пока не возрос. Обучался также рыболовному делу, плаванью, ловле змей, фаланг и скорпионов (основательно проштудировано устное предание по темам и проделан ряд практических занятий), обучался ходьбе на дальние расстояния (гл<авным> образом теория и обзор легенд и преданий с демонстрацией на примере), езде зайцем на поезде (id.) – все эти занятия, а также энциклопедия сведений, необходимых молодому человеку, желающему отличаться мужеством, мощью мышц и отвагой, велись и слушались под руководством Н.Н. Тихонова. Сюда же искусство лазить по крутым местам и влезать в места, не имеющ<ие> входов. Лето 1910. Служил юнгой на паруснике “Urpo” и матросом П-го класса на финской лайбе, тогда же сбежал от А.А. Калантарова, сделав в три дня 140 вёрст босиком, а остальное проехав зайцем на крыше товарн<ого> поезда. 1911. Поездка в Америку. 1912. В Евпаторию. 1913. Лето в К<онстантино>поль и крючником от Одессы до Поти. 1914. В Сирии, служка в монастыре, погонщик мулов, похищение аравитянки, полное банкротство, бегство из Дамаска, роман с таможенн<ым> чиновником, отъезд после ограбления Смогоржевского. 1915. В горах Осетии. 1916. У Полярного круга (рыбн<ая> ловля, разн<ые> виды атлетики и спорта, плаванье ит. д.). 1917. Груз<инские> конники. Персия, розы, драки, водка, ветеринарное дело, кузня, жаргоны подмастерьев, мещан и воров. 1918—23. ВСЁ: профессура – кузня – поварское дело – железнодорожный мастер – искусство и искусства пить – виноградн<ое> дело – сельск<ое> хозяйство – телефонн<ое> дело и т. д.
<1923>
Художественная автобиография
Я помню себя очень маленьким. 4<-х> лет я сам научился читать. Лет 6-ти я написал первое стихотворение:
Мы с папой бедные твореньяМы не отведали вареньяМы любим пить, мы любим естьНо нам нельзя ведь даже сесть.Под невозможностью сесть я разумел строгость мамаши и Мари<и> Алексеевны. Второе стихотворение было написано после первого моего посещения оперы. Шёл «Фауст»:
стих
МефистофельЕл картофель.Потом ничего не помню до гимназии, куда я поступил лет 14, в четвёртый класс. На балу была летучая почта, и я девицам, сопровождавшим Виридарского, писал, т. е. начал неожиданно писать стихи.
До поступления же в гимназию я написал ряд поэм и стихов анийски-семейного цикла. Потом идёт период ученичества, разнообразившийся дамским элементом, до встречи с Гордеевым, когда я резко приобретаю физиономию свою в «4 Г». Затем опять ученичество и в 1928 году ренессанс.
Дальнейшее неизвестно.
6/X/1928
Стихотворения
Студенческие годы
1912–1917
«Раненный тяжко, во мраке лежу я, тебя ожидая…»
Раненный тяжко, во мраке лежу я, тебя ожидая.Смерть подошла, и врачи бессильны меня исцелить.Взглядом смерть отогнав и слова на устах заморозив,Нежной лаской своей снова мучай меня, Петербург.Прыгай, мощный старик, хлопай звонко в ладоши,Пей, люби, торопись встретить смерть молодым.СПб. 1912/13
«Когда с неба падают три капли крови и голодная ночь жадно…»
Когда с неба падают три капли крови и голодная ночь жаднотянется к ним.Когда воздух становится плоским и тихо молятся в своихберлогах угрюмые звери.Когда молчит земля и закрыто всезнающее око её.Тогда выходит плакать чужими слезами мудрый Туберкулёз.Одиннадцать ног у него и первая – Лабон, а вторая – Рам.<1912–1913?>
«Я господин своей судьбы…»
Я господин своей судьбы,Она в моих руках.Мои слова – мои рабыИ раб мой каждый шаг.Кратка как миг, легка как тень,Непрочна жизни нить.Рождает тьма весёлый день,Чтоб вновь его сменить.Пускай спешат за годом год,Я жизни очень рад.Когда хочу, бегу вперёд,А то – бегу назад.Рождество 1913 Финл.
«Развожу я чистый спирт…»
Развожу я чистый спиртТёплым чаем.Шёпот гордых, нежных миртНескончаем.Голос моря так тосклив,Пахнет йодом.Нет прохода в мой заливПароходам.Плачут волны в полуснеТихим хором.Не видать уж больше мнеНовых форм.Шувейр 1914
«Открыта дверь. Навьючены верблюды…»
Открыта дверь. Навьючены верблюды.Вот колокол уныло скажет «в путь!»И караван потянется отсюдаНа новые места куда-нибудь.И я пойду за ним. Куда? Не знаю.Я всюду двигаться готов.Ночь беспросветная, беззвучная, немая —Её наполнил гул колоколов.Мне посох странника укажет все дорогиСемью и дом заменит караван.Под звон колоколов мои босые ногиПокроет прах далёких стран.<1914>
«Открыта дверь. Навьючены верблюды…»
Затихла ругань на реке.На улице туман.И дико стонет вдалекеИзбитый хулиган.Не слышно говора в саду.Лишь ветви шелестят.Где лучше город я найду,О ты, мой Петроград?1914, XI, понед.
«Весь в коросте, покрытый гнойным струпом…»
Весь в коросте, покрытый гнойным струпом,Лежал в живительной тениСедой мертвец с прокисшим пупом —Молла из города Ани.<1914>
«Я стих, облечённый в чужую форму…»
Я стих, облечённый в чужую форму,В чужой фуфайке, в чужих штанах.Я пёс беззубый, лишённый корму,Я скверный запах, хотя монах.Я звук без смысла. Я недуг века,Крадущий всё, что плохо лежит.Я жаба телом, душой калека,Я прокажённый, я Вечный Жид.Но люди видят меня,Находят смысл в моих речах.Ну, что ж, смотрите,Ищите злато в куске слюды.Понед. ночью <1914?>
«Солнце сделало торс мой прекрасным и красным…»
Солнце сделало торс мой прекрасным и красным.Я в душе посмеялся над всем опасным.Я стоял на сугробе, здоровый да ловкий.Я горячей рукой отжимал винтовку.Если солнце зайдёт, я в лесу заночую.Если зверь придёт, я его почую.Я на землю лёг, я укрылся снегом.Я и сам, как зверь, утомлённый бегом.<1914?>
«В горах, где закрыты живым пути…»
В горах, где закрыты живым пути,Где не может бегущий зверь пройтиИ скалы целуют небес лицо,Орлы стерегут кольцо.Тяжела дорога к подошве гор.Стариков-утёсов безжизнен взорИ жестоки когти пяти орлов,Но я ко всему готов.По уступам скалы я вверх ползу.Мои люди остались внизу.И молят, и просят, и гневно велят,Призывая вернуться назад.Но я их не слышу, я вверх ползу,За траву цепляюсь, скалу грызу,И кровью покрыто моё лицо.Я решился украсть кольцо.Я орлов не боюсь. Я птица сам.Я с громкой песнью ползу к небесам.В ней нет начала и нет конца.Не вернусь назад без кольца.Нар 1915 лето
«Я родился на горе…»
Я родился на горе,У точила.Дело было в ноябре,С неба лило.Я рожался восемь днейИ минуту.Принимал меня КорнейНеобутый.Подтирал мне жопу левИ гусары.И назвали, подтерев,Пепу – трарой.<1914–1916>
«Стихописаньем когда я занят…»
Стихописаньем когда я занят,Ни мысли тонкость, ни рифм играМеня не тянет. Зовёт и манитЛишь то, что выйдет из-под пера.Рождая фразы, искусно вяжет,Цепляя буквы, гирлянды слов,Перо всесильно: оно покажетВсё то, что жадно я впить готов.Улыбок блики… На море горя…Грозят, ласкают, живут в словах.Перо всесильно. С ним в договоре,Ему покорна бумага-маг.А я бессилен. Не оживляюГлагола мыслью, сверканьем слог.Владыка правый, ужели тля я,А не премудрый, всезрящий Бог?<1916?>
«Долой законы, царя, корону!..»
Долой законы, царя, корону!На день свободным желаю стать.Взойду на троне в чужой короне.Мой Бог в темнице, со мною блядь.Я царь на сутки. И мне не жуткиПроклятья пленных и бога взгляд.Вино чарует, оно даруетВ жару прохладу, в пустыне сад.Но завтра пытка. Давай напитка.Я выпил всё то, что выпить мог.Я стоны слышу: «Молчите! Тише!»Царю я старший и Богу Бог.1917 г. янв. 8
«Буду пить сегодня ночью…»
Буду пить сегодня ночьюБуду рвать невинность в клочьяМм…. немытой б<ляди>Благородной шутки радиБуду е<бать>Я губами как клещамиЛоб с затёртыми прыщамиПососу больные грудиВ ж<опу> ей запрячу м<уди>Куська кусьНадоели Ваши игрыУ меня не кровь, а тигрыВы же снегС ней сыграю в 6 и 9Грех усердно буду сеять9 марта <1917?>
Грузия и военная служба
1918–1921
«У N-ского цейхгауза собрались…»
У N-ского цейхгауза собралисьДрагуны, похожие на зверей.Сорванные отличия валялисьВ пыли у его дверей.Протянулись немытые руки,Сквернословят нечистые устаИ одинаковые звукиИсходят из ж<опы> и изо рта.Тот просит себе рубаху,Этот требует синие штаны.Сволочь, бляди, ударить бы с махуПо морде и пониже спины.А когда-то ведь и здесь были людиС человеческ<им> выражением лицаИ в широкие драгунские грудиКолотились благородные сердца.А теперь это не люди, а собаки.На драгуна хоть кто-нибудь похож?Куда не взглянешь, паки и паки,Собрание гнусных рож.Ночь настала. Мне кажется, что тениСлавных нижегородцев, былых бойцов,Приходят плакать на ступени,Загаженные ногами подлецов.Весна 1918 г. Тифл.
«Под столом валялись карты…»
Под столом валялись карты,Недопитые бокалы.На коленах толстой МартыКошка рыжая урчала.Задремал трактирщик Павел.Мальчик спит, скрестивши руки.Винный сок нас всех исправил,Позабыть заставил муки.Я влюблён в трактирный запахИ в изрезанные стойки.Сладко быть у хмеля в лапахОт попойки до попойки.Как мне всё теперь прекрасно,Как мне мило это место.Марта! Я люблю Вас страстно.Марта! Вы моя невеста.Пьяный миром я владею.Всё вокруг меня богато.И святого, и злодеяПоцелую я как брата.Павел сбросил сна оковы,Ходит, пьяных выгоняя.Кончен сладкий сон. Я сноваГрешник, изгнанный из рая.Цихэ осень 1918 г.
«Кр бр тр…»
Кр бр трмукульбасамаканиф ж́ зж́ р р́Тумук мумук кумукБака скилллллллллллПобеда над девичьим сердцемкр р́ кр р́ кр́ рмукалакигуль пулибр́ р брр́ бр́рсаки пакимульмулиНомера 2 марта 1919 г.
«Киралари…»
КиралариВарлурЖанрр КижанррЛатифаБуророВот мухмуроро<2 марта 1919?>
«Я в ухо воткнул булавку…»
Я в ухо воткнул булавкуПотом зашёл в лавкуКупил яблоки, грушиТуши, Куши, ТурушиПотом пошёл к ТинеЗавяз в тинеЗавязли ногиУвы как многиКавалеристыИ футуристыО, бр к рукиМазурки звуки<Март 1919>
«Господи, помилуй. Господи, помилуй…»
Господи, помилуй. Господи, помилуй.От пули меня укрой.Забыта любовь и тоска по милой,Сменилась предсмертной тоской.Я стал такой маленький, мне не надо славы.Мне только бы жизнь спасти.Я спрячусь за камушек. Схоронюсь за траву.Как червяк буду ползти.Свистание пуль сменилось воемУмиравших и мёртвых людей.Мне тогда захотелось стать героемИ увидеть смерть поскорей.Сарыкамыш 1919 г., март
«Там, где в скалы едко впился…»
Там, где в скалы едко впилсяСотней пальцев хмурый мох,Где в ущелье провалилсяПеной убранный Чорох,Где далёкие вершиныБезучастных лысых горНа зелёные равниныОпустили тяжкий взор,Там, где пьян и бесшабашенУтром солнца первый луч,Где обломки старых башенСмотрят грозно из-под туч,Где дорога, как тесёмка,Опрокидывает внизЧерез камни и обломкиСвой причудливый карниз,Там я был и там скиталсяОт скалы до новых скал,Настоящим любовалсяИ о прошлом вспоминал.1919 5-я нед. поста Ардануч
«Бани, мечети, источники, тополи…»
Бани, мечети, источники, тополи,Минареты, развалин груды.По переулкам лениво шлёпалиОдин за другим верблюды.Перс читал стихи в миниатюрах,Сарт крутил папиросу.Курды бежали в колпаках и шкурах.Перед кофейней сидели туркосы.Окутав лохмотьями грязное тело,Нищая несла два хлеба.Солнце пекло. Толпа потелаИ минареты сверлили небо.Англичанин шёл с английской думой.Перед хаммамом стоял банщик.Надо всем висела душа Эрзерума,Та же, что была раньше.1919, лето
Эрзерум
«Мой меч острей любовных мук…»
Мой меч острей любовных мук,Мой конь быстрей мечты.И шлёт стрелу певучий лукВ далёкие щиты.Зачем мне слушать писк певиц,Смотреть на прелесть нежных лиц?Мне вой бойцов и топ конейВсего приятней и милей.Мне конь – дворец. Мне отдых – бой.Мне шлем – что кубок золотой.Заменят стрелы и колчанМне связку лилий и тюльпан.Тифлис осень 1919
«Звенела музыка на празднике…»
Звенела музыка на празднике,Вино бездоннилось в рогах.Блаженствовали безобразникиИ улыбался лес в горах.Густая кровь лилась из бочек.Опустошались бурдюки.Багдадский веялся платочекИ в пляс пускались старики.С баранов стянутые шкурыВисели праздно на ветвях,И пёс не лаял из конуры,Вдыхая нежный Карданах.В долину с гор спустились духи,Смешались с незримыми парами вина.Пои́кивали пьяные старухиОт канци, выпитых до дна.У Накашидзе, Мат.осень 1919
«Солнце жжёт с неба…»
Солнце жжёт с неба.Все хотят хлеба.Все на хлебе сошлись.Это город Тифлис.У них же
Тогда же
«Чёрный табак насыпан в трубку…»
Чёрный табак насыпан в трубку.Невольные слёзы текут из глаз.Полупьяный матрос уже вытащил шлюпкуИ собирается тащить баркас.А там мы сядем и будем в мореКачаться на его волнах.На баркасе будет монах Гонорий,А на шлюпке другой монах.Расстриги-монахи, убийцы да воры,Вот и вся моя честная братья.Наша родина – море. Море и горы.Но теперь не хочу уезжать я.Ibidem
Тогда же
«У подножья гор Проклятья…»
У подножья гор ПроклятьяДо седьмого дня весныСобираются на пляскуЯрко-красные слоны.Ночь не спят они в молитве,Изнуряются постомИ, упав, целуют землюЯрко-красным страшным ртом.Ibidem
Тогда же
«Когда пробил условный час…»
Когда пробил условный часИ грянул гром с небес,Священник молвил в 1-й раз:«Христос Воскрес!»Сова летела над Курой,Сова летела в лесПод жалобный молящий вой«Х<ристос> В<оскрес!>»И ящер полз и червь точил,В гнездо совёнок лез.12 строчек настрочил.«Х<ристос> В<оскрес!>»1919
«Господи, помилуй мои усталые ноги…»
Господи, помилуй мои усталые ноги.Господи, пожалей меня.Я – ничтожный, грешненький, сбился с дорогиИ греюсь у твоего огня.Я знаю, что я совсем заблудился,Но я не хочу назад.Я об одном молюсь и молился,Закрой предо мною ад.Чтобы я туда не свалился: я пьяный,Я пьяненький, господи, я пьян.Ты видишь мои гнойные раны?На душе ещё больше ран.<Тифлис 1919>
«Безухие, безносые, болящие чесоткою…»
Безухие, безносые, болящие чесоткоюПолзут за подаянием по мерзости дорог.Из окон, загороженных от глаз моих решёткою,С промокшей ядом яростьюГлядит старик Восток.Скелетом пахнет улица,Покойник за покойником,Блестя глазными впадинами,Оскалит мёртвый зуб.Несёт несгнившей падальюВ разбитых рукомойниках,И запах крови высохшийТечёт с домов без труб.<1919?>
«Три стариКАна трясоЧЕлюстей…»
Три стариКАна трясоЧЕлюстейза неуМЯтым подстОльникомЧЁрные поКАны СтаНЮлиАй виноВЕртныехлЕпетыпей ДУЖиво страАнцысмЕрти внерь<1919–1920>
«Я полуЧИл вдруг…»
Я полуЧИл вдругТРЕТЬБожЕственного откровЕнияСепоте́сни угЫСлиВЫмахал Крюк балбаХАЙДаже ПРИсный апТЕкарьБулГАКиз кнИжицывЫстриг.<1919–1920>
«Я посеТИл четыре ПОлюса…»
Я посеТИл четыре ПОлюсаВо всех диагоналяхТВЕ́рдава ЕвнухаСабаку ножЁм проткнУтьНевозмОжноОн с ЧЁрным Пупомпоэтому Я верНУлся обратно<1919–1920>
«Приведут и меня втараканивать…»
Приведут и меня втараканиватьПиримо́р Ны́мпа Кло́нам ПЛОконовДу́нда Тек ТаракАнов ДедМахтанАтым БрюКателемсХУмаинсПЕКтору необходИмой красоТЫаЯ здесь<1919–1920>
«Я трЕТью ШмАмку вЫездил…»
Я трЕТью ШмАмку вЫездилНа мундШТУкЕГренлАндских АпмистровНо мне никтО не поВЕрилХотя не хАн Я стАнуСтАну моНАхомно где ДОСТАНУ вЫшитые сильВЕстрами ШтАнЫ<1919–1920>
«За краНАСной луЖАЙкой…»
За краНАСной луЖАЙкойхребеТАли верБЛЮДыхобоТОпыа меня уронИли в РобиАдузализа́ли руЛАдоймои рУкице́пью вцветИлидеревои в сЕрдце врЫли космото́мыйБурЫк<1919–1920>
«Сел на кАмень В одной ПОртянке…»
IСел на кАмень В одной ПОртянке.Попробовал ЧЕрвякам молиться.Хотел поехать в ланкаШИр:Вдруг кыГЫШники впЫкнулиЦЫЦЯ и умерIIс неба вЫговел центрА по гозо́нту не своим голосомАнгелы Ползали слагАяопять меняIIIХалдЫ балДЫ шАндалыВыросла Борода с Инееми я на нейIVКто то Ысказал: «Три с БОку»Это ЗАкись АСтролябииЗнА каРА ка поРА канчатьVи на кравАтив скучАйных кандаЛАхя взял и ВЫрос<1919–1920>
«Древото́чный зубу́бен рыга́ет…»
Древото́чный зубу́бен рыга́етогра́бленным не́грам в ба́льзамПомашите мне белым платочком:Я е́ду в Таве́рну с Яма́йскимиНи́ткамиВе́уиЯ́у,Уа́.В сту́льях по горло мумёртвыеголовотрясы послали капсю́люв пилю́ле в пыли, попого́н…Не помо́гут: не мо́гут:Туги́е у ни́х разгово́рыА вотБу́кл́кы́к<1919–1920>
«Я получил от благодарных иностранцев…»
Я получил от благодарных иностранцевОбратный календарь из бабьей чешуиВ ответ запел собственным голосом.Хмык Ыхлык ым мыкышкаЯак ВувоАньТЕ не ВыпустиСтойи всё-таки потерял подарок<1919–1920>
«Алтык Салтык парасы…»
Алтык Салтык парасыонЗахитрилЧычра вымакалЧерепернь по пропохусам ухопоп без прощенияи ездит и ездит от старых к неновым узбекамв степях<1919–1920>
«Я приду к тебе ночью. Спою серенаду…»
Я приду к тебе ночью. Спою серенаду.Ты не бойся, ангел. Ты будешь рада.Я своей гитарой усыплю дуэнью.Твой отец заснёт при тихом пенье.А когда заснут, в своей песнеЯ спою, что ты всего прелестней,Что тебе подобной не бывало дамы,Что влюблёнными будем с тобой всегда мы.Говори. Скажи же, что я тебе нужен.Я друзей оставлю, потеряю ужин.Я продам тужурку. Куплю гитару,Чтоб ты ночью слушала графа Марра.Тфл. 13/I/1920
«Я вас люблю своим могучим телом…»
Я вас люблю своим могучим телом,Люблю вас сердцем, вымытым в крови.Люблю вас тем, что мне вчера напелоО том, кто вы.Как я люблю, любили прежде гунны.Так скиф любил и чёрно-бурый Мавр.В твоих речах мне слышны та́ра струныПод щебет да́фера и литавр.Ты не придёшь ко мне. Я сам тебя найду.Звериной поступью тебя не разбужу я.Я ночью спать не мог. Казалось мне в бреду,Что я тебя унёс в развалины Чарджуя.5/февр/1920 н. ст.
«Помогите…»
ПомогитеНазвали чужИм ИменемЫчка дуДЫчка пруНЯсмаСъЕл пою головуХо́рам чАвкалноВ ПортсиГАремне скучноЯ не юрИст<1920.9.VI>
«по древесной цене…»
по древесной ценепродаётсяКаюкЗаграничная лодкаБосая гБез коленВся в рюмкахС приложением плиткИБезличногоСчастьяЯРАхиКупите аршинне хотитене надоДругие проглотятε<1920.9.VI>
«Белые колпаки, на них повязки…»
Белые колпаки, на них повязки.Один за другим мелькают в пляске,Блестя ножами и пёстрым нарядом,Шестнадцать курдов сплочённым рядом.В землянке темно. Дымит полено.В бубен ударяет мальчишка пленный.У музыканта, наверное, лопнет щека.В открытую дверь шуршит река.«Гей! Гоп!», – кричат. «Гей!», – кричит.«Гоп!», – кричит старший,Ногой топает. Платком машет.Один шаг налево. Два шага вправо.Вокруг землянки идёт орава.Обходят землянку под визг дудука.А за дверью дьяволы без шума, без стукаСобрались и смотрят, как в пёстрых платьяхТанцуют ночью их земные братья.«Гей! Гоп!», – кричат. «Гей!», – кричит.«Гоп!», – кричит старший.Словно голодные, стучат патронташи.Один за другим мелькают в пляскеБелые колпаки, а на них повязки.Тифлис 13/VI/1920
«Я сафьянные надену ноговицы…»
Я сафьянные надену ноговицы,Подвяжу я голенища ремешком.Словно суслик мягколапый, словно птица,Подкрадусь к тебе сегодня вечерком.Я усядусь, будто барин, на постели,Буду стаскивать нагайку я с рукиИ спокойно буду ждать, чтоб заблестелиВ глубине твоих глазёнок огоньки.Буду губ я ждать покорных, нежных, пряных.Буду ласки ждать, крутя упрямо ус.И тогда, забыв о лесе и полянах,Я в уста твои безвольные вопьюсь.Ну так жди меня, души моей царица,Подведи свои ресницы угольком,Я сафьянные надену ноговицыИ приду к тебе сегодня вечерком.Нар лето 1920
«Волки, мыши, гиены…»
Волки, мыши, гиены,Собаки болотные, медведи,Красные лебеди, шакалы —Все, от червяка до верблюда,Потянулись на мою свадьбуНа опушку пихтового леса.А там собрались уже гости:Чёрные рабы-нубийцыИ рабы из долины Пуну,Охотники, одетые в шкуры,Приморские воры и убийцыИ голодные бродяги без одежды.Были там певцы и певицы,Музыканты, искусные танцоры,И длинноволосый чужеземецПривёз учёную обезьянуВладыки подземного мира.Были чёрные мохнатые люди,Ангелы, пророки, святые —Словом, всё, что живёт и дышитИли что когда-нибудь дышало.Всё было на моей свадьбе,Всем я роздал по подарку,А тебе, моя невеста, у меня ничего не осталось.Авчалы 28/VII/1920