По дорожке в рай. Зарисовки о жизни детей-инвалидов и о православной вере

Кирилл

На коврике играет Кирилл. Я то и дело слышу возглас воспитательницы, обращенный к мамочкам: «Уберите своего ребенка от Кирилла, он может ударить!»

Кирилл с ДЦП и какими-то психическими отклонениями. Лет пяти-шести. Встает на коленки, пританцовывает, хлопает в ладоши. Потом начинает пробовать всё на зуб: детские пластмассовые тарелочки, сковородочки, кружечки. Стучит ими по зубам. Счастлив! Доволен!

Певцы. На музыкальном занятии

Мы на третьем этаже в кабинете физики. Здесь обычно проводятся музыкальные занятия. Чудесный, преданный своему делу педагог, Валентина Сергеевна, сидит с баяном и ждет ребят. Попахивает добрыми советскими временами. По одному вводят детей. Еле передвигают ноги, но идут с помощью взрослых.

За первую парту садится дагестанский мальчик с труднозапоминаемым именем, лет восьми. Рядом присаживается его мама. А за вторую парту медсестра сажает девочку Настю, тоже восьми лет. Фрося как всегда за первой партой, Тихон не особо жалует музыкальные занятия.

Начинаем разучивать песню «Маленькая страна». Полным ходом идет подготовка к 8 Марта. Как поют эти замечательные детки с ДЦП! Слава Богу, что речевой аппарат при ДЦП у них не пострадал. А может быть, и пострадал, но всех тех усилий и лечений, которые вложены в этих детей, мы просто не видим. Поют с душой, с выражением. Слова «ждет меня красивый мальчик на золотом коне» заменены словами «там, где красивая девчонка на золотом коне». По-видимому, исполнять ее будет мальчик на концерте. Даже, наверное, этот, с труднозапоминаемым именем. Мама сидит с ним рядом. С огромной ответственностью наблюдает за исполнением, как будто это самый главный момент в их жизни. Наверное, так оно и есть.

Таланты надо развивать, даже у детей-инвалидов. Даже лучше сказать так: таланты надо развивать, тем более у детей-инвалидов. Если человек ущербен физически, то он обязательно одарен внутри. Внутренняя жизнь этих детей неизвестна, а она, скорее всего, прекрасна. Они ближе к Богу. Настя тоже очень старается, в глазах осмысленность, чувство. Поют бойко, чисто. Смотришь на них, и слезы текут. Господи, благослови этих деток!

Знакомство

На физиопроцедурах сталкиваемся и знакомимся с мамой близняшек. Их зовут Серафима (в синем) и Марьяна (в розовом). Инвалидность только у Марьяны, из-за чего ее очень долго не могли оформить в детский садик. Хотя девочка смышленая и не имеет умственных отклонений. Сестренка тоже немного косолапит, но в садик ходит давно. По законодательству дети-инвалиды имеют право посещать обычный детский сад, но нужно разрешение специальной комиссии, а с этим всегда трудности.

Маму с дагестанским мальчиком встречаю в коридоре. Вышагивают в «костюме Адели», он растягивает мышцы. Ребенок в нем ходит некоторое время и делает упражнения.

– Как зовут вашего мальчика? – интересуюсь я, вспоминая это непривычное для русского уха имя.

– Тюрпан! – весело отвечает она.

– А сколько ему?

– Девять.

– Как он хорошо у вас поет! – восхищенно восклицаю я.

– Он с детства любит петь! – радостно кивает мама.

И, обменявшись приветливыми улыбками, мы расходимся каждый в свою сторону.

Андрюша

В поисках сюжетов для своей книги я начинаю расспрашивать всех сотрудников нашего санатория, не расскажет ли мне кто-нибудь про детей-инвалидов что-нибудь интересное. Но все настолько привыкли к этим детям вокруг, что ничего интересного припомнить не могут. А ведь вот они, судьбы, как на ладони. Смотри и пиши с них портреты. Но портретов у меня уже достаточно, хотелось записать какую-нибудь историю.

И вот мне повезло. Одна очень приятная, добродушная администраторша Ольга Васильевна обещает мне рассказать об одном мальчике. Я терпеливо жду ее рассказ. Буквально через несколько дней Ольга Васильевна находит время мне рассказать про своего санаторского любимчика. Я подсаживаюсь к Ольге Васильевне к административному столику и начинаю внимательно слушать.

«Я хочу рассказать вам об Андрюше. Его в нашем санатории знают все, кто здесь давно работает. Ему уже 22 года, и он сюда уже не приезжает, но провел здесь очень много своего времени. История его такая. Андрей родился с ДЦП, и поэтому, когда ему было полтора года, мама решила от него отказаться. У нее на тот момент уже был сын трех лет, здоровенький.

Так и начался путь этого мальчика по казенным учреждениям: дом малютки, детский дом, потом интернат для детей с ограниченными возможностями в поселке Людиново Калужской области. К нам в санаторий он начал приезжать с очень раннего возраста, оставался здесь подолгу. Это был светлый, добрейший человечек. Его все очень любили. У нас в санатории и поставили на ноги, и до 13 лет он мог ходить при помощи костылей, а в 13 ему сделали операцию, и нужно было потратить много сил, чтобы восстановить ноги. Но, к сожалению, этим некому было заниматься в интернате, и Андрюше пришлось сесть в инвалидную коляску.

С раннего детства у Андрюши была мечта – встретиться с мамой. Сначала он не знал, что она жива. Потом, видимо, ему кто-то сказал, что мама от него отказалась. Тогда начались мысли и переживания: «Да чем же я хуже других? Вон сколько детей в санатории, и их не бросили, носятся с ними, выхаживают. Есть дети и потяжелее меня. Почему она от меня отказалась? Вот мамы день и ночь возятся со своими детьми, а почему моя так поступила?»

У него даже комплекс уже сформировался на этой почве. Ему так хотелось встретиться с мамой, что он стал ее разыскивать, расспрашивать воспитателей, медсестер, уборщиц: «Нельзя ли что-нибудь узнать о маме?»

Одна молоденькая воспитательница решила все-таки найти ее, уж очень ей было жаль мальчишку. Подняли документы, нашли адрес и номер телефона. Она позвонила Андрюшиной маме, долго беседовала с ней и спросила в конце, неужели нельзя было сделать так, чтобы она не вычеркивала Андрея из своей жизни. А мама ответила, что всю жизнь мучается от того, что где-то находится ее сын и она не принимает никакого участия в его жизни. После этого разговора она решила позвонить Андрею.

На тот момент Андрюше уже было 17 лет, и вот они наконец-то созвонились.

«Ольга Васильевна, я думал, что в тот момент у меня сердце остановится! Я замер, когда услышал ее голос!»

Мама потом еще несколько раз звонила Андрюше, они разговаривали. Когда он уехал в интернат в Людиново, она отправляла ему несколько раз посылки, немного денег. Мама даже обещала приехать к нему, но потом внезапно перестала отвечать на звонки. Наверное, какие-то чувства в ней поначалу проснулись, но после она подумала, что все это никому не нужно. А может быть, прекратила общение по чьему-нибудь совету. Ведь часть их квартиры принадлежит Андрею.

Спустя некоторое время по телефону стала отвечать какая-то женщина. Она говорила, что мама болеет. Конечно, на этой почве можно было и заболеть. Может быть, поэтому мама и решила прекратить все общение с Андрюшей.

Потом Андрей поуспокоился. Это в переходном возрасте он очень переживал. Сейчас Андрюша находится в психоневрологическом интернате в городе Кирове Калужской области. Живут в одной комнате с мальчиком. Пришел к Богу. Тетя этого мальчика работает в интернате и периодически возит Андрюшу в храм, на службу. Грузит его с коляской и везет. В храме его тоже все полюбили. В посты Андрюша постится: батюшка благословил его на щадящий пост. Приезжают в интернат и волонтеры, подарили ему коляску на пульте управления, но он решил ее поберечь. Посчастливилось ему быть на Пасху в храме, пройтись крестным ходом. А потом у этой тети они разговелись дома. У нее у самой двое взрослых сыновей есть.

«У меня после храма как будто крылья выросли», – рассказывал Андрюша, когда звонил мне.

Как-то раз ребят из интерната привозили в Калугу в драматический театр, но был такой сильный дождь, и Андрюшу не взяли с коляской. А я хотела подойти к театру и увидеть своего любимца.

Когда он был еще в санатории, я всячески старалась побаловать его: то пекла и приносила из дома его любимую шарлотку, то кормила его какими-нибудь вкусностями».

Ольга Васильевна достала из стола Андрюшину фотокарточку и протянула мне. На меня взглянул с нее улыбчивый мальчишка лет 17 с добрыми и светлыми глазами. Вот он какой, этот Андрюша, лишенный материнской заботы и любви только за то, что родился инвалидом. Но лишенным Божьей любви и заботы его назвать никак нельзя, ведь повсюду находятся люди, готовые полюбить и обогреть его так рано осиротевшую душу.

Эта история так взволновала меня, что я захотела найти эту воспитательницу, которая звонила Андрюшиной маме. Отыскав ее в учебном отделении, я подошла к ней на переменке. Воспитательница подтвердила, что она звонила маме Андрея.

«Но почему же все так получилось? – спросила я ее, – почему она перестала общаться с сыном?»

«Мне кажется, – ответила воспитательница, – что мать хотела скрыть от всех факт рождения этого ребенка, потому что никто о нем так и не знает. А сказала, что по состоянию здоровья не может его тянуть».

Вот так и закончилась эта история. А буквально через два дня в интернете я нашла похожую историю про Валентина Медведева, украинского спортсмена-инвалида.

Мама мальчика имела проблемы со здоровьем, и он родился до срока с маленьким весом. Врачи сразу же поставили ему ДЦП и водянку головного мозга. Предлагали оставить ребенка в роддоме, но мама забрала мальчика, хотя, помотавшись некоторое время по больницам, все же отдала его в дом малютки. Как предполагала, года на два, но там он остался навсегда. Дома у Ирины еще была дочка пяти лет.

Отец тем временем продал квартиру и уехал на заработки за границу, чтобы хоть как-то помочь деньгами семье. А из дома малютки в это время пришло ошибочное письмо, что мальчик умер. Отец, вернувшись, пытался все выяснить, но, поскольку он даже не был вписан в документы как отец ребенка, с ним и разговаривать не стали. Гражданский брак распался, и о мальчике забыли.

Надо заметить, что гражданский брак в современном понимании этого слова – вообще очень обманчивое и опасное явление. Дети в таких браках не защищены юридически и страдают больше всего.

В четыре годика Валентина перевели в интернат. Из-за ДЦП он не мог говорить и двигаться. Кормили его с ложечки, но потихоньку стали разрабатывать ручки. Он очень завидовал детворе, ведь ребята могли бегать и веселиться. Валик сидел и плакал. Других ребят навещали, его – никогда. Но Валентин стал упорно заниматься, разрабатывать ноги и руки. Подрос, стал висеть на турнике. Доктор говорил, что это пустая трата времени и лучше сконцентрироваться на учебе, но Валентин стал замечать, что в ногах, всегда холодных из-за атрофии, появилась теплота.

В семь лет Валентин сделал первый шаг. Он так кричал от радости, что на его крик сбежался весь интернат. Тренировки стали смыслом его жизни. Немного позже о Валентине узнал тренер параолимпийской сборной Украины и пригласил его заниматься. Валентин одержал не одну победу, но каждый раз думал о том, как было бы хорошо, если бы мама увидела его и порадовалась.

Однажды во время ремонта в интернате мальчиков попросили перенести документы, и Валентин решил воспользоваться случаем и узнать о своей семье. Порывшись в бумагах, он нашел адрес, а когда они поехали на очередные соревнования, ему удалось отыскать свою квартиру. Но соседи сказали, что мама с дочкой давно переехали. Тогда он обратился к журналистам, чтобы те помогли ему отыскать семью. И они смогли разыскать его сестру и отца. Как же он был рад! Сестра не могла поверить, что брат жив. Мама, к сожалению, к тому времени уже умерла. Отец был счастлив обрести сына. Мечта Валика сбылась, он обрел родных.

Можно только преклониться перед мужеством этого парня, который благодаря своему упорству сам смог поднять себя на ноги и отыскать близких.

Будем надеяться, что и Андрюша обретет когда-нибудь своих родных, хотя самого родного он уже нашел – Бога.

Синдром

В Калуге очень много красивых храмов, они такие нарядные, как картинки. Хотелось бы обойти их все, посмотреть, помолиться.

Когда мы приезжаем в наш любимый санаторий «Калуга-Бор», обязательно стараемся попасть в близлежащие храмы с детьми. Но сколько же еще тут храмов, в которых мы не были…

В этот раз мы с Фросей решаем отправиться в Никитский храм, возле которого в скверике находится знаменитый памятник Петру и Февронии. Фрося у меня крещена как раз в честь Февронии, которая приняла постриг в конце жизни с именем Евфросиния. В этом храме находятся частички их святых мощей.

И вот мы попадаем на акафист Петру и Февронии, который служится по субботам перед их мощами. А частиц мощей тут, надо сказать, полный храм: и Анастасии Узорешительницы, и Матроны Московской, и святого мученика Никиты, и Вифлеемских младенцев, и Спиридона Тримифунтского, и много других. Моя семилетняя Фрося начинает везде прикладываться и, отойдя от десницы Иоанна Крестителя, нечаянно разбивает ногой вдребезги голубую вазочку с розой. Подходит охранник, ничего не говорит, приносит совок и все убирает.

И вот я замечаю, что одна мама с ребенком подходит к боковому алтарю храма и подносит к нему ребеночка, а батюшка выходит из алтаря и его причащает запасными дарами. Я удивляюсь, ведь уже четыре часа дня: поздновато для причастия.

Начинается акафист. Храм весь в золоте, да еще солнце настойчиво проникает во все оконца. В главном алтаре несколько лучей света, бьющих сверху вниз. Кажется, что не зима вовсе на дворе, а разгар теплого солнечного лета. Стою и не понимаю, где я: на небе или на нашей грешной земле.

Вдруг Фрося тянет меня за рукава: «Мама, что это у ребенка с носом?» Я оборачиваюсь и вижу в толпе ту маму с ребеночком на руках, а нос у ребенка просто размазан по лицу, и лишь две дырочки для воздуха.

«Синдром Эдвардса», – с грустью думаю я.

Стоит такая миниатюрная мамочка, с приятным молоденьким личиком, а на руках она держит ребенка, а на него и взглянуть страшно. Вот же крест! Это сколько же нужно сил и мужества растить и любить этого ребенка, терпеть постоянные любопытные взгляды окружающих, заниматься его здоровьем.

И вот ходит эта мамочка на акафист, не в первый, видать, раз. Причащает ребенка отдельно от других детей, когда народу почти нет никого и нет любопытных глаз. И молится. Молится.

А я вспоминаю события совсем недавнего прошлого. У жены моего близкого друга во время беременности был поставлен этот же диагноз – хромосомное нарушение, синдром Эдвардса. Сердечная патология, не совместимая с жизнью. Принимают решение от ребенка избавиться, он все равно не жилец. И что его вынашивать, мучиться, а потом, если выживет, лечить, лечить, страдать, потом опять лечить?

Все аргументы и доводы, которые я смогла привести им, привела: и то, что Божий подарок отвергать нельзя, и то, что некрещеные младенцы не наследуют жизнь вечную, и то, что вообще убийство ребенка – это страшный грех. Предлагала ребенка забрать на время и выходить или, если будет возможность, усыновить, крестить. Но все было тщетно. На 16-й неделе они вызвали искусственные роды. Испытываю опустошение и жалею о впустую потраченных силах и молитвах.

«Да что он мучиться будет, гуманнее лишить его и себя этих мук», – стоят у меня в ушах слова друга.

Думаю, что если понадобится кому-то эвтаназия из его близких, он с радостью на это пойдет. Да и правда, чего мучиться? А то, что только Бог может решать, когда человеку родиться или отбыть в мир иной, мы совсем-совсем забыли.

Наверное, в наше современное сознание уже прочно въелась установка, что мы достойны только радости, веселья и всего самого лучшего. А никак не страданий и мучений. Хотя по православному вероучению именно через страдания мы сможем достичь светлых райских чертогов.

Певчие поют, восхваляя подвиги и житие Петра и Февронии, а я в мыслях уношусь далеко-далеко, размышляя о мужестве рядом стоящей женщины, о моем непутевом друге, который стал больше пьянствовать, и о его жене, погружавшейся потихоньку в депрессию, о синдроме Эдвардса, возникающем непонятно по каким причинам.

Фрося укладывается на лавку, чуть не смахнув стеклянную коробку для пожертвований у мощей Спиридона Тримифунтского. Я ловлю себя на мысли, что разбитой вазочки на сегодня достаточно. Мамочка с малышом потихоньку уходит.

Хор, состоящий из двух женских голосов, душевно оканчивает акафист. Два алтарника, высокие, в ярких желтых одеждах, как ангелы, прислуживают батюшке. По храму разносится тонкий запах ладана, позвякивает кадило, и на устах наконец-то появляется молитва: молите Бога о нас, святые преподобные Петр и Феврония, о наших семьях, разрушающихся по нашим же грехам, о нашей Фросе – Евфросинии и об этой мамочке с малышом.

Чудесный случай

Есть у нас в санатории замечательная женщина – Марина Александровна. Она делает великое благое дело для детей-инвалидов и их мам. На голом энтузиазме она организует паломнические поездки по святым местам: находит автобусы, договаривается о бесплатных экскурсиях, всех записывает, собирает деньги за автобус (совсем небольшие). Мам с детишками сажает в автобус, сама встречает. Если есть возможность, ездит с мамами вместе, рассказывая при этом удивительные истории о тех местах, куда они решили отправиться.

А еще с собой в поездку мамам с ребятишками Марина Александровна всегда дает сумку еды и термос ароматного чая с травами, прося при этом помянуть за упокой ее родителей – Евгению и Александра. «Если родители умерли, их обязательно нужно поминать», – считает она. Как-то она даже рассказывала, что родители ей снились за богато накрытым столом и благодарили за то, что она их так сытно кормит.

Живет Марина Александровна на территории санатория. Работает в сауне и уборщицей, хотя имеет экономическое образование. Еще давно она приехала из Молдавии со своим сыном-колясочником Раду лечиться в санаторий и так тут и осталась. И знает наша Марина Александровна о тяготах матерей детей-инвалидов не понаслышке. И вот, когда мы собрались в очередной раз записываться у нее в поездки, она поведала нам несколько интересных историй.

«Гуляю я как-то с собакой по территории. Смотрю, а от ворот, со стороны шлагбаума, идет мамочка. Такая хорошая, приятная, такая молоденькая. Толкает инвалидную коляску с девочкой лет 13. Девочка никакая! Сзади мамочка тянет тяжелый чемодан. А я с собакой, и она аж в сторону от нас отошла. Хочется ей помочь, да не знаю… Вдруг, может, девка ее заорет, собаку испугается. Думаю, не буду ничего говорить.

Ну, я гуляю, собака домой не хочет. Обхожу санаторий и опять натыкаюсь на них. Их в изолятор определяют. Они шесть суток ехали на поезде из Благовещенска, и их справки просрочились. А я и думаю: «Господи Боже мой, еще одна в нашем полку. А девочка-то какая тяжелая!»

Через некоторое время, узнав о поездках по святым местам, Света – так звали девушку – нашла меня и записалась на все поездки. Она оказалась очень верующей.

И вот едем мы как-то летом с группой и с ней в поездку Шамордино – Оптина – Клыково. 2008 год был, как сейчас помню, я еще вся в черном была, мама у меня умерла.

Перед спуском на источник в Шамордино Света оставляет свою эту Катюшу в коляске наверху. Не тащить же ее 221 ступеньку. Я и Раду, своего сына, на коляске тоже брала. Он уже взрослый был. Мы их вместе и оставили. Раде я говорю: «Побудь с Катюшей, а то мы задержим всю группу, если ее с собой потащим». Кате 16 лет уже было.

Света стала спускаться уже с бутылками для воды вниз к источнику. А я Кате: «Катюш, подожди вот с Радой. Сейчас мы с мамой быстро сбегаем за водой и вернемся».

А она чуть-чуть побыла в коляске, да как закричит! Рада говорит: «Да не плачь, не бойся, я же с тобой. Да я дядя уже, такой большой».

А она орет, на нас уже все смотрят. Я Свету догоняю: «Света возвращайся, возвращайся! Катя плачет, как быть? Она кричит, что не пускает нас, ее тоже к источнику надо!»

Света, спустившаяся уже на приличное расстояние, как закричит Кате: «Да я тебя сейчас!..»

Ну, это как все мамы обычно… Я ей говорю: «Да мы в таком месте, не кричи!»

А там рядышком строился Троицкий собор на территории кладбища, и мужчины стоят, строители, на нас смотрят во все глаза. И я говорю:

– Света, на нас все смотрят. Давай мы ее возьмем.

– Да что вы, Марина Александровна, думайте, что говорите!

– Так! Давай сначала поднимай мне ее на закорки, я понесу сколько смогу. Потом ты.

И вот перед нами спуск – 221 ступенька. Мы ее тащим к источнику, кое-как спустили. У меня была рубашка с собой для купания. Мы Катюшу в нее одели. Накупала я ее, девочки ее у меня приняли, и я вылезаю уже вся посиневшая. Оделись. Катя довольная была и все приговаривала: «Вот если б я не заорала, фиг бы вы меня взяли на источник! А я заорала, и вы меня взяли!»

Но пора наверх подниматься. А Света набрала воды четыре пятилитровые бутылки и смотрит на меня:

– Марина Александровна, а как мы Катю поднимать-то теперь будем? Вот вы все прихоти готовы ее исполнить!

– Света, тут крест, святое место! Ну что ты кричишь? Сейчас как-нибудь потащим.

Стали мы подниматься: Катя у меня на горбу, Света с водой. Один пролет прошли, второй… И вдруг навстречу нам спускается парень. Красивый! Обалденный! Черные брюки – глаженые, белая рубашка со стоячим воротничком, а на нем три пуговицы. Такой новенький весь, как будто только что из коробки вылез, и тут вот родинка на щеке. Девчата, он неземной красоты был! Смотрит на Катюшу и спрашивает: «Вам помочь?»

Света как закричит: «Да! Да!»

И вот он берет Катю на руки с моего плеча и начинает подниматься с ней. Светка тащит четыре фляги по пять литров воды сзади. Я говорю: «Давай мне две, и тебе две».

Поделили мы с ней воду, пошли вслед за парнем. А я смотрю, он поднимается и не касается ступенек ногами. Я испугалась, смотрю на Свету, она – на меня. Мы обе ничего не понимаем. Он как по воздуху с ней поднялся.

Доходим и мы. Раду уже кто-то водички налил, денег дал. Я смеюсь: «Тебе надо было шляпу оставить для сбора денег».

Ну, мы деньги потом в храм, конечно, отнесли. Парень посадил Катю в коляску. Мы ему со Светой:

– Спасибо вам!

А он говорит:

– Во славу Божию!

Когда посадил он ее в коляску, я прям выдохнула. Какой хороший парень! Смотрим, а его нет. Исчез. Я испугалась, конечно, здорово! Раду со Светой тоже ничего не понимают. Смотрим и в кустах, и к лавке побежали, нет его.

А потом я думаю: «А что я испугалась? Это же cвятой Амвросий, видимо, к нам пришел навстречу в облике парня». А Катька сидит довольная: «Вот если б я не заорала, если б я не выступала, вы б меня не искупали!»

Она и не поняла, в чьих руках побывала. Вот такой случай был.

Мы когда отцу Илиадору рассказали в Оптиной потом, он так и сказал тоже, что нам помог святой Амвросий.

Потом, когда они уезжали, я наблюдала такую картину. Когда Света приехала, я помню, у нее был один чемодан да маленький ридикюль. А тут выходит одна мама из Перми с двумя сумками, вторая мама из Костромы, тоже с двумя сумками, и наша, калужская, тащит чемодан и сумку.

– А кто это уезжает еще? – спрашиваю я Свету.

– Это я.

– Света, да у тебя же один чемодан был!

– Марина Александровна, я везу только 20 литров воды святой, и литературы у меня всего две сумки, а просфорочек и масла – не знаю сколько. Я же всем везу, они же сюда не приедут никогда! И не будут там, где я была!

А побывали они с Катей везде: и в Оптиной, и в Шамордино, и в Клыково, и у Матронушки, в Спас-Гремячем, и у Евфросинии Колюпановской. У них каждый день экскурсии были. Еще просили меня провести экскурсию им по всем храмам нашего города Калуги. И в Лаврентьевском монастыре были, и в Ждамерово, и в Ясной Поляне в Туле.

В дорогу я им собрала поесть – паштеты из Молдавии, я недавно оттуда привезла, яиц наварила, кусок мяса… Ехали они опять шесть суток назад. Доехали, позвонили. Все нормально. Света делит воду всем поровну.

Сейчас Кате уже 25. Так она и не ходит. Звонят мне иногда».

Исцеление

Удалось мне записать за Мариной Александровной и такую историю.

«Была у нас мамочка одна в санатории, Ирина из Астрахани, с мальчиком трех с половиной лет. А он не говорил совсем, и так ей грустно от этого было. Она была медсестрой.

И поехали мы с ней в поездку по святым местам: в Оптину, Шамордино и Клыково. А когда ехали в автобусе, она аж расплакалась: «Марина Александровна, у меня трое детей, и вот младшенький Дима не говорит. Все понимает, а не говорит. Приедем домой, наверное, с мужем разведемся. Он говорит все: „Мне твои поездки надоели, у тебя как ребенок не разговаривал, так и не разговаривает. А у тебя дома еще дети“. Что делать? Как я одна с ними останусь?»