Другой взгляд
Сейчас, машинально следя за дорогой, Поляков в очередной раз задумался: а может, и не стоит деду никуда уезжать?.. С другой стороны, у него есть одинокая сестра – вот пусть и живут вместе. Дед ему даже не дальний родственник! Они просто случайно оказались на одной территории. А Полякову давно пора устроить личную жизнь. Но это суждение, логичное и правильное, никак не желало укореняться в сознании. На душе по-прежнему было муторно.
Ближе к пяти вечера Поляков шёл к своему подъезду, держа в каждой руке по два пакета из супермаркета. У одного из пакетов лопнула ручка, бутылка молока, упаковка ряженки и банка сгущёнки вывалились на землю.
– Тьфу ты, зараза, – сквозь зубы выругался Поляков. Присел на корточки и принялся собирать продукты.
– Дык давай, что ли, помогу, – раздался сбоку хриплый голос.
Поляков поднял голову и увидел Николая Егорыча, соседа с первого этажа. Несмотря на тёплую погоду, на нём была фланелевая клетчатая рубашка и тренировочные штаны с начёсом. В углу рта торчала неизменная сигарета.
– Ничего, справлюсь, спасибо, – резковато бросил Поляков. Общаться ни с кем не хотелось.
– Ну, как хошь. Как Володька-то? Чё-то не видно его. Не захворал опять, нет?
– Да ничего вроде. К сестре собирается.
– Батюшки! К сестре! – Николай Егорыч поперхнулся и натужно закашлялся.
Поляков закончил сражаться с пакетами и выпрямился.
– Да, а что такого?
– Погоди, не пойму. Дык ему плохо, что ль? – переспросил Николай Егорыч, нахмурив кустистые седые брови.
– Почему плохо-то? – нервно проговорил Поляков.
– Дык, к сестре, говоришь, хочет!
– Хочет, – теряя остатки терпения, подтвердил Поляков, – и что?
– Дык померла сестра-то! – Николай Егорыч смотрел на него, как на умалишённого.
– Как померла? – растерялся Поляков. – Анастасия? Которая в Нижнекамске? Да я же сам собирался его туда отвезти!
– Анастасия-то уж лет пять тому, как померла! Может, больше. Дык он чё сказал…
– Извините, – оборвал его Поляков, – мне нужно идти, – и почти бегом кинулся к подъезду. Николай Егорыч недоумевающе смотрел ему вслед.
Лифт, как обычно, был занят, и Поляков не стал ждать, в два счёта взлетел на свой четвёртый этаж, перепрыгивая через ступеньки. Распахнул дверь, зашвырнул пакеты в угол и с порога проорал:
– Дед! Дед, ты дома?
В квартире стояла тишина. Не раздались торопливые шаркающие шаги, не послышался в ответ ломкий старческий голос. Поляков окинул прихожую беглым взглядом и увидел в углу синие домашние тапки, которые когда-то купил деду. Теперь тапочки сиротливо притулились возле тумбочки. А вот клюки («палки», как говорил дед) и разношенных коричневых сандалет не было. У Полякова оборвалось сердце. «Дед уехал», – понял он. Не мог допустить, чтобы Поляков узнал: идти ему некуда.
Поляков тяжело осел на пол, прислонившись спиной к стене. Обхватил голову руками и прикрыл глаза. Из коридора донеслись характерные звуки – на этаже остановился лифт.
«Надо бы дверь прикрыть, а то вся квартира нараспашку», – вяло подумал Поляков, не делая попытки пошевелиться.
– Володя? А я тебя завтра с утра ждал! – вдруг удивлённо произнёс знакомый голос. Поляков вскинулся и резко повернул голову в сторону двери. В проёме, опираясь на верную палку, стоял дед в стареньком бежевом хлопковом костюме и неизменных сандалиях. В правой руке он держал матерчатую сумку. Перехватив взгляд Полякова, дед поспешно объяснил, чуть приподняв свою авоську:
– Вот, в продуктовый ходил. Думал к завтрему блинов напечь, с творогом. Ты бы с дороги поел. А чего там сидишь-то? Не захворал?
К Полякову наконец-то вернулась способность говорить и действовать. Он поднялся на ноги и шагнул к деду. Тот, ничего не понимая, продолжал с тревогой смотреть на него. Поляков молча улыбнулся и обнял старика, крепко прижав к себе.
* * *«Будем надеяться, ещё не ушла, – запоздало думал Поляков, направляясь к знакомой двери в конце коридора, – надо было хоть позвонить!» Додумать он не успел, потому что дверь внезапно отворилась и на пороге возникла девушка в голубом сарафане и белых босоножках. На плече у неё висела сумочка на тонком ремешке.
– Вы?! – тихонько прошептала Катя Белоногова, глядя на Полякова своими невозможными прозрачными глазищами, которые он в последнее время так часто себе представлял. Вспоминал Катину привычку покусывать нижнюю губу, кроткую застенчивую улыбку, полудетский голосок, хрупкую тонкую фигурку.
– Я, – просто ответил Поляков.
Секунду-другую оба молчали, не решаясь заговорить. Потом Поляков спросил:
– А вы сейчас… домой? В смысле, рабочий день закончился?
– Да, домой, только вот кабинет запру, – откликнулась Катя, покраснела, повернулась к Полякову спиной и принялась возиться с замком. Руки у неё слегка подрагивали, и замок не желал поддаваться.
– Может, я попробую? – предложил Поляков, но в этот момент ключ наконец-то смилостивился над Катей и послушно повернулся в скважине.
– Уже всё, спасибо, – торопливо проговорила она и отважилась: – Владимир Ильич, а вы… почему вы пришли? Что-то случилось?
Поляков на мгновение прикрыл глаза и сказал:
– Случилось то, что мне очень захотелось увидеть вас, Катя. И, пожалуйста, перестаньте звать меня по имени-отчеству.
– Хорошо, – девушка чуть запнулась, – Володя.
– Может быть, сходим куда-нибудь сегодня вечером?
– Конечно. Давайте сходим, – согласилась Катя, и Поляков услышал улыбку в её голосе. Волнение куда-то испарилось, он тоже улыбнулся, легко и радостно, и произнёс:
– Катюша, я приглашаю вас на ужин к себе домой. Хочу с дедом своим познакомить. Если вы не против, конечно.
– Я не против, – отозвалась Катя, и они медленно двинулись по коридору к лестнице.
МЫМРА
Топлёное молоко в бутылке, половинка ржаного хлеба, овсяное печение с изюмом, пакет сметаны… «И зачем столько набрала? Всё равно не съем», – запоздало думала Маргарита, стоя возле кассы и складывая продукты в пакет.
На вечер была запланирована куча дел: пересадить цветы, прибраться в квартире, погладить бельё, вымыть полы и покончить с собой. Для осуществления последнего пункта она купила сильнодействующий успокаивающий препарат, который должен легко, быстро и безболезненно переправить её на другой берег.
Как-то раз Маргарита услышала одну историю – может, даже правдивую. У некоего мужчины с самого утра не задался день: он разбил машину, узнал, что ему изменяет жена, потерял работу. Но держался. А потом пришёл домой, стал снимать рубашку и увидел, что пуговица на рукаве оторвалась. Увидел – и повесился. Злополучная пуговица стала последней каплей.
У Маргариты тоже была своя «пуговица». Вчера ей исполнилось двадцать семь, но ни одна живая душа не помнила об этом. Она не получила ни одного поздравления. Ни единого! А ведь те, кому ты важен и дорог, ни за что не забудут тебя поздравить. На худой конец, отыщутся желающие поесть и выпить по такому поводу. Однако в её случае не нашлось и таких.
Само появление Маргариты на свет было досадным и нелепым фактом. К моменту её рождения у родителей имелись четырёхлетний сын и двухлетняя дочь. Как говорится, полный комплект. Сильно выпивший на праздник и утративший контроль отец, бесшабашно выполненный в «опасный» день супружеский долг плюс нежелание матери брать грех на душу и делать аборт – вот три кита, на которых покоилось Маргаритино рождение. Оно было настолько неожиданным, что в маминых взглядах, брошенных на младшую дочь, нет-нет да проскальзывало лёгкое недоумение: что здесь делает эта девочка?!
Будь она способным, красивым, умным и жизнерадостным ребёнком, ей бы, разумеется, простили такое беспардонное вторжение в полностью укомплектованную семью. Но некстати появившаяся Маргарита была тем самым «уродом», без которого вполне можно обойтись. Даже имя – прекрасное, звучное, гордое – применительно к ней превращалось в набор мыркающих и гыркающих слогов. Для дворовых ребятишек и одноклассников оно быстро выродилось в Мымру.
В кого она такая? Непонятно. Родители – люди выдающиеся. Отец – высоченный красавец-мужчина, брюнет и атлет, наделённый кипучей энергией и жизненной силой. В их небольшом городке он без особых усилий мог любого перепить, переесть, переорать, перебить, переплюнуть. Однажды в январе, будучи сильно «в изумлении», папа выпал с балкона пятого этажа, куда вышел покурить. Свалился в глубокий сугроб под окнами, пришёл в себя, отряхнулся и поднялся обратно в квартиру. Когда мать увидела его на пороге, в одних трусах, босого, мокрого и злого, то едва не упала в обморок. Но валяться без сознания было некогда, потому что глава семьи грозно потребовал стакан водки и закусить. Всё же не каждый день с балкона летаешь – нервы тоже не железные. Получив требуемое, папа отправился спать. А утром был как огурчик!
Мама Маргариты отличалась умом и разнообразными талантами. Вся квартира была увешена её вышивками, на которых она, с каждым разом совершенствуясь, изображала игривых котяток и сельские пейзажи. Помимо этого мама пела, умела переводить через кальку и разукрашивать картины (многие считали, что получается лучше, чем в оригинале) и рассказывала детям на ночь сказки собственного сочинения. Главной героиней выступала послушная и скромная девочка Леся, которая попеременно повторяла нелёгкую судьбу то Красной Шапочки, то Золушки, то Белоснежки. Как и в случае с калькой, зачастую первоисточник проигрывал маминому изложению.
К тому же мама занималась растениеводством: выращивала на подоконнике фиалки, герани и аспарагусы. Как-то в руки ей попала книга «Цитрусовый сад в квартире», и она загорелась идеей лимонной плантации. Но, как ни билась, ничего не выходило: вместо южного красавца из земли торчало нечто болезненное, чахлое, хилое.
– Идиотская книжонка! – вынесла вердикт мама, зашвырнула трактат на полку, а горшок с полумёртвым отростком – на балкон.
Маргарите стало жалко недорощенного лимона. Она потихоньку от мамы проштудировала брошюру и принялась выхаживать убогое растение. Приблизительно через полгода на её подоконнике зацвело раскидистое деревце. А ещё через некоторое время на ветках появились три крупных плода.
Мама немедленно перетащила лимон в гостиную, и на дне её рождения гости дружно восхищались удивительным достижением, приговаривая, что талантливый человек талантлив во всём.
Старшие дети удались под стать родителям. Миша – сильный и спортивный, Марина – красивая и одарённая. И только Маргарита… Взять хотя бы внешность. Это же одно сплошное «но»! Рост высокий, но долговязая, сутулая и неуклюжая. Ноги длинные, но Х-образные, с толстыми лодыжками. Фигура вроде бы ничего, талия какая-никакая имеется, живот не торчит, но ни груди, ни попы – унылое плоское пространство.
А уж лицо просто некрасивое, безо всяких «но». Круглый лоб и круглые глаза почти без ресниц и бровей. Рот – не губы, а именно рот, функциональное приспособление для поглощения еды, пищеприёмник – узкий, щелеобразный, неприметный. И над всем этим великолепием нависает нос. Огромный, как у птицы-тукана. Но у той хоть оперение яркое…
Тихая, замкнутая, необщительная Маргарита не умела обзаводиться друзьями. К тому же была на редкость молчалива: в детстве сильно заикалась, а потом, видимо, просто отвыкла разговаривать. Поэтому в школе все устные предметы давались ей из рук вон плохо. В голове мысли были чёткими и стройными, а при попытке высказать их получалась полная каша. Но известно же, кто ясно мыслит, тот ясно излагает! Маргарита не могла ничего изложить, а разбираться, почему так происходит, учителям было недосуг. Что касается точных наук, то тут девочка делала определённые успехи, но они почему-то оставались незамеченными.
Втайне ото всех Маргарита сочиняла стихи и записывала их в толстую коричневую тетрадку. Когда тетрадка почти заполнилась, сестра Марина нашла стихи, перепечатала самые лучшие, на её взгляд, и послала в местную молодёжную газету, поставив свою подпись.
Стихи приняли и напечатали. «Маринино» дарование стало достоянием общественности. Учительница по литературе сразу поставила ей пятёрку за год. Директор школы вручила родителям грамоту за успехи в воспитании. Мама прослезилась и сказала, что это у Мариночки от неё.
Маргарита доказать своё авторство не смогла, потому что коричневую тетрадку сестра предусмотрительно порвала и выбросила. А на слово Мымре никто бы не поверил – и пытаться нечего. Больше стихов она не писала.
С той же Мариной был связан и ещё один случай. Старшая сестра училась в художественной школе. Ей там «ставили руку», как говорила мама, и развивали безусловный, опять-таки доставшийся по наследству талант. Однако, несмотря на исключительные врождённые способности, училась Марина средне. До определённого момента. Мама всё ждала, что «девочка раскроется». Она и раскрылась.
Однажды Марина оставила на столе карандашный набросок, который ей велели поправить. Маргарита долго смотрела на сестрино художество, а потом взялась за карандаш. Марине не слишком хотелось возиться самой, поэтому она взяла переделанный набросок и отнесла в школу.
На следующий день учитель вызвал маму в школу и строго попенял, что родителям запрещено помогать ученикам. Мама абсолютно искренне заверила педагога, что и пальцем не трогала дочерины рисунки. Тогда учитель заявил, что у девочки дар, который нужно развивать. Просто, видимо, в школе ей сложно сосредоточиться.
В результате Марину дома окончательно признали гением и купили новое платье. Никто и подумать не мог, что руку к рисунку приложила бестолковая Мымра. Марина с тех пор регулярно просила сестрёнку довести свои творения до ума, и репутация её крепла. Почему Маргарита помогала ей, она и сама толком не понимала. Но в итоге «художку» сёстры закончили практически вдвоём.
После школы спортивный Миша продолжил баскетбольную карьеру. Сейчас он жил в Казани и работал тренером. Звезды большого спорта из него не вышло. Как говорил папа, вокруг слишком много завистников. Зато теперь, всячески подчёркивала мама, он все свои силы и способности отдаёт на обучение детей. А это так благородно!
Красивая и талантливая Марина была отчислена уже со второго курса столичной художественной академии. Ей тоже помешали завистники. Однако красота осталась при ней, и вскоре Марина вышла замуж за испанца по имени Федерико и уехала к мужу.
Как раз сейчас родители и брат гостили у них в Испании. Перед отъездом мама позвонила и сказала Маргарите, что в день рождения они не будут её поздравлять, это слишком дорого. Маргарита хотела заметить, что поговорить вполне можно и по скайпу, а это вообще бесплатно, но, по обыкновению, промолчала.
После школы она тоже собиралась пойти в вуз. Ей очень хотелось стать дизайнером одежды. Но мама и папа посмотрели на младшую дочь с таким искренним весёлым удивлением, что Маргарита передумала и пошла в швейное училище. А после устроилась на чулочно-носочную фабрику, которая была в их городке. Здесь она работала и по сей день. Однако начав самостоятельно зарабатывать и съехав от родителей в съёмную квартирку, поступила-таки в институт, на заочное отделение факультета лёгкой промышленности. И как раз три месяца назад получила диплом о высшем образовании с тройками по большинству предметов.
На выпускном вечере новоявленные модельеры традиционно презентовали публике туалеты собственноручного изготовления. Маргарита по своим эскизам скроила и сшила вечернее платье, брючный костюм и юбку с жакетом. Причём пользовалась не обычными тканями: пару лет назад она увлеклась батиком – росписью красками по шёлку.
В Маргаритиных нарядах должна была дефилировать молодая преподавательница Евгения Васильевна Сорокина: на её идеальную фигуру всё и шилось. Эскизы и модели Маргарита оставила на кафедре, а когда зашла туда за несколько дней до выпускного, выяснилось, что их нет.
Секрет загадочного исчезновения раскрыла лаборантка Наташа: она случайно видела, как Сорокина забирала модели.
– Зачем они ей? – удивилась Маргарита.
– Слушай, ты прямо блаженная какая-то! – с брезгливым недоумением протянула востроносая лаборантка. – В Московской Студии Моды конкурс молодых модельеров проходит. Кто выиграет, того возьмут на работу. В саму Москву!
Наташа мечтательно воззрилась на потолок, не забывая, однако, цепко наблюдать за реакцией обворованной Мымры.
– Что же она свои не взяла? – озадаченно спросила та.
– Правда не понимаешь или прикидываешься? – хохотнула лаборантка. – Да в том, что Сорокина нарисует, мусор выносить не пойдёшь!
– Но это же, – запнулась Маргарита, подбирая слово, – подло.
– Ну, так-то да! – весело согласилась Наташа. На Маргариту она смотрела как на забавного зверька. – Но с другой стороны, ты бы их туда повезла? Нет. А Евгеша не захотела упускать шанс.
В её словах, конечно, был резон. Маргарита не знала, что ещё сказать, и повернулась, чтобы уйти.
– Эй, погоди! – окликнула её лаборантка. – Ты что же, так всё и оставишь? И жаловаться не будешь? Декану там или ректору?
Маргарита хотела объяснить ей, что доказывать своё авторство в её случае – дело трудное и заведомо провальное. Сорокина наверняка как-то подстраховалась, к тому же она ассистент кафедры, молодой перспективный преподаватель, пишет диссертацию, на хорошем счету в институте. Кому поверят – ей, умнице и красавице, или заочнице-троечнице с невразумительной внешностью, которая двух слов не связать не может? Ещё Маргарита могла бы добавить: чтобы добиться победы, видимо, мало быть правым. Нужно ещё отрастить когти, зубы, броню и хвост с шипами для убедительного доказывания своей правоты.
Вместо всего этого Маргарита коротко ответила:
– Нет. Не буду. – И вышла, забыв попрощаться.
Лаборантка Наташа пару секунд смотрела ей вслед, покрутила пальцем у виска, сказала:
– Лохов не сеют и не пашут, они сами родятся. Такую грех не развести! – и снова уткнулась в свои бумажки.
…Маргарита закончила свои дела только ближе к половине десятого. Она не тянула время, вопрос был давно решённый. Просто пришлось прерваться на полчаса: в двадцать часов начинался сериал «Медики». Маргарита его обожала, не пропускала ни одной серии. Если ей и жалко было с чем-то расставаться, так это с «Медиками».
Приняв ванну, Маргарита села на диван, крепко сжимая в руках белый пластиковый пузырёк с лекарством. На столике перед ней стоял стакан с водой. Пора начинать. Маргарита сделала глубокий вдох и решительно отвернула крышку.
И в этот момент зазвонил телефон.
«Помереть спокойно не дадут», – не без иронии подумала она. Брать или нет? Номер незнакомый. Скорее всего кто-то просто ошибся. Пока раздумывала, телефон замолчал. Тишина показалась ей резкой и пронзительной. Маргарита перевела дух и вновь взялась за крышку.
Телефон зазвонил снова. На этот раз она решила ответить. Мало ли что нужно звонящему? Ни к чему оставлять незавершённые дела.
– Да? – неуверенно произнесла она.
– Маргарита? Это ты? – отозвался женский голос. Интонации странные: одновременно заискивающие, виноватые, и вызывающие, требовательные. Как будто человек ещё не определился, как себя вести.
– Я.
– Не узнала? Это Евгения Сорокина. В смысле, Евгения Васильевна. Вспомнила?
– Вспомнила, – ответила Маргарита.
– Я тебя не отвлекаю? – Сорокина, видимо, никак не могла начать разговор.
– Немного, – усмехнулась Маргарита, продолжая вертеть в руках пузырёк с капсулами.
– Я ненадолго, – засуетилась Евгения, – мне просто нужно… Ну… я взяла твои модели на конкурс. В Москву. Оттуда и звоню. Из Москвы.
Выговорив это, она замолчала, ожидая реакции.
– Знаю. Мне сказали, – спокойно сказала Маргарита.
– Сказали? Кто? Наверное… да, ладно, неважно, – прервала собственные умозаключения Сорокина, – то есть ты всё знаешь. Тем лучше.
– Для кого?
– Маргариточка, ты такие странные вопросы задаёшь, – нервно хохотнула Евгения. – Я просто хотела сказать, что… Короче, твои модели заняли первое место, – выпалила она.
– Первое… место? – запинаясь, переспросила потрясённая Маргарита.
– Да! Видишь, как всё здорово? Прямо не верится! – воскликнула Сорокина. – Послушай, возможно, я поступила не очень хорошо, но…
– «Возможно»?! Вы даже не сомневайтесь!
– Хорошо, хорошо, – примирительно заговорила Сорокина, – это был плохой поступок. Я должна была предупредить тебя.
– Вы не должны были их брать!
– Ты права, но что сделано, то сделано.
– Зачем вы звоните? Чтобы я вас поздравила?
– Послушай, давай поговорим, как взрослые люди. У меня к тебе предложение, – Сорокина говорила торопливо, видимо, боялась, что её прервут. – Мне как победителю… в общем, они предложили мне не просто работать у них в Студии, а выпустить линию одежды. Им понравились дизайнерские решения. И ткани.
– От меня-то вам что нужно? – тихо спросила Маргарита.
Приободрённая тем, что разговор вырулил в деловое русло, Сорокина откашлялась и заявила:
– Твои эскизы. Всё, что есть! Насчёт тканей я что-нибудь придумаю. Пока главное – сами модели.
– А потом как? Нужно же будет постоянно делать что-то новое?
– Про потом подумаю потом, – беспечно отмахнулась Евгения. – Так ты поможешь? Разумеется, я заплачу. Останешься довольна, обещаю! Тебе же нужны деньги?
Маргарита молчала. Сорокина расценила её молчание как согласие. Она заговорила увереннее, в голосе зазвучали солидные хозяйские нотки:
– Тебе в Москве появляться незачем, приеду сама и всё заберу. О цене договоримся на месте. Могу приехать уже завтра, ближе к вечеру. Позвоню, скажешь, куда подойти.
Маргарита по-прежнему не говорила ни слова. Сорокина забеспокоилась:
– Так мы договорились? Мне стоит возвращаться за эскизами?
– Стоит. Возвращайтесь, – нарушила наконец молчание Маргарита. И отключила телефон.
Минут пятнадцать сидела, глядя в одну точку на вытертом облезлом паласе. Потом залпом выпила стоящий перед ней стакан воды, тряхнула головой и громко сказала:
– Всё, Мымра! Пора. Зажилась.
Пузырёк с капсулами всё так же был зажат в правой руке. Она встала и прошла в туалет. Открутила крышку, высыпала белые пульки в унитаз и спустила воду.
Потом сделала ещё три важные вещи.
Во-первых, позвонила квартирной хозяйке и предупредила, что завтра съезжает. Хозяйка была хорошая пожилая женщина, тоже одинокая. Маргарита решила оставить ей свои цветы – в подарок. А себе она новые вырастит.
Во-вторых, уложила в потрёпанную синюю сумку немногочисленные пожитки и, самое главное, альбомы и тетради с эскизами и образцами тканей.
А в-третьих, узнала расписание поездов до Москвы и заказала билет на завтрашний вечер. Теперь до отъезда ей оставалось только сходить утром на фабрику и уволиться.
Можно было, конечно, просто взять отпуск. И квартиру оставить за собой – на всякий случай. Но Маргарита специально решила сжечь все мосты. Для человека, который ушёл из этой жизни, должна оставаться только одна дорога – в жизнь другую. Чтоб уж как в старом анекдоте: умерла так умерла.
ДРУГОЙ ВЗГЛЯД
Посреди прихожей торчал чемодан. Огромный, тёмно-красный, с блестящими металлическими замками, толстыми ремнями и массивной ручкой. Едва шагнув за порог, Фанис наткнулся на него взглядом и недоумённо хрюкнул: что ещё за чёрт?! Давным-давно Аида, неизвестно для какой надобности, купила кожаного монстра на распродаже. Вроде бы разумная, практичная женщина, а иной раз такое учудит – тушите свет.
Взять хотя бы этот чемодан. Бесполезная трата денег! Всё равно они никогда никуда не ездили, разве что в деревню Урмановку, где доживала свой раздражающе долгий век тётка Фаниса по отцовской линии. Отец умер много лет назад, Мадина апа приходилась ему двоюродной сестрой. Мать настаивала на обязательных поездках в Урмановку, называя их «контролем ситуации». Других родственников у тётки нет, а дом крепкий, и сама Урмановка – недалеко от города. Есть, в общем, что контролировать.
Заезжая проведать тёткино имущество, чемодан, разумеется, не брали. Так и скучал ненужный сундук на антресолях: Аида хранила в нём какие-то тряпки.
– Адик! – зычно позвал Фанис, разуваясь и пристраивая на вешалку бейсболку. Достал с полки домашние тапочки, оглядел себя в большом зеркале. Отразившийся там круглолицый бровастый мужчина с короткой стрижкой-площадкой был приземист и пузат. Клетчатые шорты до колен и ярко-жёлтая футболка смотрелись на коренастой квадратной фигуре комично, но Фаниса это не беспокоило. Что ещё прикажете носить в такую жару?
– Чего чемодан-то вытащила?
Молчание. Из глубины квартиры доносилось лёгкое гудение душевой кабины, слышался характерный шелест: вода с тихим «п-шшш-сссс» лилась из широкой круглой насадки на акриловый поддон. «Помыться решила, – сообразил Фанис. – Чего вдруг среди бела дня?»
Он заглянул в комнату, потом двинулся на кухню. Всё как обычно: почти стерильная чистота, каждая вещь строго на своём месте. Сразу видно, что жена работает старшей медсестрой в хирургии. «Страсть к чистоте – это Аидина профессиональная болезнь», – говаривал Фанис.