Корни и кроны. Фрагменты истории Сибири в лицах одного сибирского рода (документальное историко-генеалогическое исследование)
«Соляной бунт (Московское восстание 1648 года) – одно из крупнейших городских восстаний периода царствования Алексея Михайловича. Причиной волнений стало недовольство «тяглого» населения деятельностью главы правительства Бориса Морозова и его сподвижников. Политика бояр привела к увеличению налогового бремени и повышению цен на соль в несколько раз. В восстании принимали участие посадские люди, городские ремесленники, стрельцы.
Восставшие разорили многие боярские дворы, устроили поджоги в Белом городе и Китай-городе. В ходе бунта были убиты инициатор введения соляного налога Назарий Чистый, глава Пушкарского приказа Пётр Траханиотов и судья Земского приказа Леонтий Плещеев. Борис Морозов был отправлен царем в ссылку в Кириллп-Белозеский монастырь. Результатом московского восстания стал созыв нового Земского собора и принятие Соборного Уложения 1649 года.
Соляной бунт стал важным событием, способствовавшим росту социально-политической активности в России в середине XVII века. Волнения, вызванные повышением цен на товары, задержкой жалования, политикой правительства продолжились в различных регионах страны: на юге, в Поморье, в Сибири.»31
Соляной бунт в Москве 1648 года.
Вот как описывается это восстание в одной из исторических книг.32
Когда 17 мая 1649 г. царский поезд (царя Алексея Михайловича, деревянный дворец которого в Коломенском недавно восстановлен по сохранившемуся макету – ВО), нагруженный платьем и едой, отбыл в Троице-Сергиевскую лавру, казалось, ничто не предвещало грядущей бури. Однако 1 июня, как только возвращающийся кортеж въехал в город, его обступила толпа и с воплями и стенаниями обратилась к царю с жалобами на насилия начальника Земского приказа Л. С. Плещеева. После того как царская карета проследовала дальше, челобитчики предприняли попытку подать челобитье царице.
Охрана грубо разогнала стоявших поблизости людей, а наиболее настойчивых скрутила и отправила в застенок Константино-Еленинской башни.
К царю обратились посадские люди, к ним, на второй же день, примкнули стрельцы, решительно отказавшиеся теперь разгонять пришедших из Кремля. В этот день и на следующий восставшие произвели массовый погром дворов бояр, московских дворян, дьяков, приказных людей.
3 июня восстание вспыхнуло с новой силой. Духовенство стремилось утихомирить восставших. Восстание нарастало с каждым днем. И 3 и 4 июня продолжался разгром дворов феодалов.
После казни Плещеева 3 июня в 2 часа дня в Москве в четырех местах начались пожары и за какие-нибудь несколько часов большая ее часть сгорела. Выгорел Белый город, в пределах которого жили в основном бояре, дворяне и крупные купцы.
«Горело на Москве – Петровка и Дмитровка, Тверская и Никицкая, Арбат и Чертолье в городе и за городом по Тресвяцкие ворота и по Неглинку и погорели все дворы, плавки, и церкви божие, и людей много пригорело за наше перед богом согрешение»
«В столице сгорело 2000 домов думных бояр и немало народа, а также больше половины города»
Несмотря на получение двойного жалованья, не успокоились и стрельцы, – они продолжали волноваться до января включительно.
Деятельное участие в московских событиях приняли служилые люди по прибору – стрельцы, солдаты и драгуны, собранные для отправки на Дон, а также приехавшие с челобитиями из других мест (с юга и из Сибири) казаки, казенные кузнецы, и др. Рядовые служилые люди по прибору на протяжении всего периода восстания проявляли недовольство и неповиновение.
Конечно, правительство пыталось задобрить их, раздавая деньги, угощая водкою и медом. Но, задабривая стрельцов, царь и нещадно карал их: партиями по 30—70 человек их отправляли в ссылку в Сибирь с лаконичной формулировкой – «за их вины» и «за многое воровство». Стрельцов ссылали «в службу» в Казань, Якутск, Красноярск, Томск, Енисейск. Многие ехали с женами и детьми, которые во время длительной и тяжелой дороги погибли. На новом месте их ждали неустроенность, вымогательство воевод и обжившихся здесь ссыльных дворян.
Позиция стрельцов по отношению к восстанию была противоречивой. Одни стрельцы поддерживали народ, другие – правительство. Некоторые стрельцы из приказа Петра Образцова подали извет с просьбой сослать 33 стрельца из приказа А. Г. Юсова из Москвы в Сибирь за то, что они «ходят за всяким воровством». 13 июня 1648 г. грамота была передана в Сибирский приказ, а 14 июля подьячий Дмитрий Трофимов привел 33 человека в тюрьму и сдал под расписку ключарю. Большинство из них было сослано «в службу» в Якутский острог на реку Лену, некоторые – с женами и детьми.
Но вот мы добрались до нашего персонажа. Условия следования в Сибирь были очень тяжелы. Особенно большие предосторожности в дороге принимались по отношению к беглым стрельцам. Так, например, о стрельце Михаиле-нашивочнике из приказа А. Полтева, сосланного в Тобольск с женой и тремя детьми, 19 ноября 1649 г. писали в наказе:
«…ехать… нигде не мешкая, и вести ево скована и беречь накрепко, чтоб тот колодник над собою какова дурна не учинил и с дороги и с стану не ушол…»33
Таким образом, было сослано в Сибирь несколько сот стрельцов по незначительным причинам и множество лиц подверглось телесным наказаниям. Вот лишь несколько примеров:
Сосланных в Казань и бежавших оттуда стрельцов Ивана Моисеева, Корнея Алексеева и Федора Максимова с семьями отправили из Стрелецкого приказа на р. Лену.
«Июня в 5 день, после пожару, приходил тот человек Стенька с воровскими людьми на Давыдов двор грабить погреба». После того как его пытались «сдать на караул» около Каменного моста, он бежал и лишь 18 июня был снова пойман, приведен на хозяйский двор и так жестоко избит, что крикнул «государево слово», означавшее политические показания. Затем 19 июня он попал в Стрелецкий приказ. Без суда и следствия он был бит кнутом и брошен в тюрьму, а затем сослан «в опалу» на р. Лену в Сибирь На Лену попали холопы гостиной сотни торгового человека М. Ревякина – Овдоким Вахромеев и Семен Овдокимов «за их воровство».
Таким же путём в 1649 году попал в Тобольск Михаил Петрович Нашивочник, где его судьба тесно переплелась с другими моими предками, о чём я поведаю чуть ниже. А здесь очень важно заметить, что уже в 1661 году Мишка Петров сын Нашивочник также известен в числе стрельцов сибирского города Тобольска, где он мог жить и в последующие годы с женой и тремя или большим числом детей. В том же списке тобольских стрельцов 1661 года фигурирует Фетка Фёдоров сын Нашивочник, но в отличии от Михаила Нашивочника, мы не можем установить его связь с будущим красноярским родом Нашивошниковых.
Был ещё в Тобольске 1710 года конный казак Семён Фёдоров сын Нашивошников. Было ему тогда 45 лет, имел жену Анну Минеевну 40 лет и четверых детей. Через 11 лет тобольский Семён Нашивошников станет сыном боярским (т.е. на государственной службе) и будет упомянут в деле о самовольном винокурении. Он вполне мог быть сыном тобольского стрельца Фетки Нашивочника. В Тобольской губернии того же времени были и другие Нашивошниковы, например, «крестьянин Алексей Марков сын Нашивошников сказал себе от роду 55 лет, у него жена Лукерья 40 лет, дети Козма 8 лет, дочь Марья 4 лет» или «…у него же живет на подворье пришлой человек бобыль Фаддей Кирилов сын Нашивошников 50 жена у него Татьяна 45 сын Онтон 3» – однако и они, видимо, тоже напрямую не связаны с нашими интересантами. Однако обширный тобольский клан Нашивошниковых – важное подтверждение тобольских корней этого рода, связанных, скорее всего, с прибытием в Тобольск Михаила Нашивочника с семьёй в 1649 году.
Кроме тобольских Нашивошниковых в Сибири и за ее пределами этого периода имелись и другие лица с аналогичными прозвищами, но их прямая связь с нашим родом Нашивошниковых, по крайней мере, насколько мне удалось установить с моими скромными возможностями, – также мало вероятна. Скоро я объясню, почему.
Кто же из других Нашивошников и Нашивочников нам известен?
Это рядовой Ивашко Нашивошник34, который, казалось бы, мог быть отцом Ильи Ивановича Нашивошникова (нашего основного красноярского предка), но по своему возрасту он никак не мог им быть.
Из Томских фамилий 17-го века (до 1680 г.) известен род Шелковниковых. Родоначальник казак (первое упоминание в 1630 г.) Дружинка Микиткин сын Шелковник (Нашивошник). Меня поначалу заинтересовала связь прозвищ Шелковник и Нашивошник. Я даже разыскал несколько известных Шелковниковых того времени. О самом известном из них я скажу позднее в связи с другим не менее важным персонажем. Но потом я отказался от этой недостаточно обоснованной версии.
Вернёмся же к Дружинке с двойным прозвищем Шелковник-Нашивошник. В найденных мною документах первой половины 17-го века он фигурирует уже без прозвища Шелковник. Вот, что о нём известно:
«Нашивочник Дружина (Дружинка) Никитин (Микитин) сын – конный казак десятка Л.И.Губы. Верстан из пеших казаков десятка А. Дорохова 25 июля 1631 г. взамен убитого (Васки) … После 18 мая 1631 г. послан на годовую службу в Мелисский острог.»35
Приведенные ниже сведения о Дружинке Нашивочнике относятся к периоду за три года до крупного Томского восстания, в котором он мог потом участвовать:
«Пешим казакам за 1630 г. в 1631 году дано: Дружинке Микитину 4 рубля семь алтын две деньги…»36
«И в нынешнем (1631) году… оклад ему велено учинит сем рублёв.»37
«Дружинке Микитину сыну Нашивочнику… на 1631 г. дано государево жалованье 4 рубля с четвертью. Взял сам. 25 июня по его челобитию велено быть в конных казаках.»38
«18 мая посланным в Мелесский острог на годовую, дать государево жалованье вперёд на 1632 г. половину оклада… рядовым… Дружинке Микитину… по 2 рубля по четыре алтына с деньгой человеку.»39
Дружинка мог быть родственником предков красноярских Нашивошниковых, но его дальнейшая судьба и прямые потомки неизвестны. Он мог быть убит в боях или во время Томского восстания.
За пределами Сибири известно в этот период ещё несколько Нашивошников. В Курске (1623—24 гг) известен Герасим Нашивочник. В 1637 г. передал царскую грамоту Соликамскому и Пермскому воеводе Куземка Якимов сын Нашивошник.40 Однако их связи с будущим красноярским родом Нашивошниковых мною не установлены.
Иначе обстоит дело с Офимьей Ивановной Нашивошниковой. В исторических документах 17 – начала 18 веков почти не встречаются упоминания о женщинах того времени, поэтому скупые сведения о ней меня заинтересовали. В переписи по городу Вятке 1710 года имеется запись: В переулке от Московской башни к Ыльинской улице в числе прочих лиц с другими фамилиями проживала работница, вдова Офимья Иванова дочь Нашивошникова, 70 лет. Был у неё в то время уже другой молодой муж – Степан Федоров сын Молчанов 47 лет. По всей видимости, Офимья Ивановна была женщиной интересной даже в преклонные годы и выходить замуж ей было не вновь, что не маловажно для наших дальнейших рассуждений.
Судя по возрасту, она родилась в 1640 году и вполне могла ранее жить в Сибири – миграция русских женщин в Сибирь и обратно в центральную Россию была очень распространена. Она вполне могла быть женой Михаила Петровича Нашивочника, быть сосланной с ним и тремя детьми из Москвы в Тобольск и быть матерью моего достоверного предка Ильи Ивановича Нашивошникова.
Но теперь возникают главные вопросы. Если Илья мог быть сыном Офимьи и Михаила Нашивошниковых (по возрасту всех это вполне возможно) и в конце концов взять их фамилию, то откуда взялась его прежняя фамилия Суриков? А также, почему Илья имеет отчество Иванович?
Чтобы ответить на эти непростые вопросы, мне пришлось очень долго и тщательно искать следы Суриковых в Сибири 17-го века. Но как я уже говорил, Суриковы этого периода в Сибири и практически во всей России не встречались!
Итак, Суриковых не было. А кто же был?
Был в Самаре 1614 года Государев оханщик (ловец рыбы сетями) Якушко Сурьянов, он же Янка Сорьянов41 – характерный пример трансформации имени и фамилии одного человека в одном историческом источнике.
Был уже на территории Сибири в Верхотурске 1677 года Микишка (Никита) Сурихин – староста ямских охотников (ямщиков).42
Теперь самое время проследить жизненный путь персонажей, имевших прозвище Суря, так как, по моим достаточно обоснованным предположениям, именно от этого прозвища с большой вероятностью произошла сибирская фамилия Суриков.
И здесь следы этого прозвища, так же как Михаила Петровича Нашивочника, идут из Москвы начала 17-го века и даже более раннего периода.
В Списке московских служилых людей, составляющих опричный двор Ивана Грозного, от 20 марта 1573 года упоминается некто Фетка Суря Яковлев. Он принадлежал к категории «Государевы царевичевы стадные конюхи», получавших довольствие «по 3 рубли человеку да хлеба по 11 четьи с полуосминою ржи, а овса тож». Очевидно, что по своему отцу он был «Яковлев сын», а прозвище имел Суря. Дальше следы этого человека не обнаружены, но наверняка он имел потомков в Москве более позднего периода. А Яков Суря вполне может считаться самым ранним известным представителем будущего рода Суриковых с середины 16-го века.
В древние времена в Москве при отражении нападения «ордынцев» и «литвы» слишком часто приходилось быть «фронтовым городом». Поэтому перепись населения проводилась с одновременным учётом находящегося у него оружия. В Переписной книге 1638 года мы видим имена домовладельцев с проживавшими у них дворовыми людьми (и наличествующим в домах оружием), на которых государь мог рассчитывать на случай нападения врага. Здесь мы находим:
«Двор князя Петра княжь Иванова сына Бабичева, у нево человек Ивашка Суря с пищалью»43
Вот нам и встретился наиболее заметный по историческим источникам и с большой вероятностью главный герой-основатель будущего красноярского рода Суриковых (одновременно и рода Нашивошниковых) – Ивашка Суря, – дальнейшую судьбу которого мы по возможности тщательно проследим и найдём аргументы в пользу этой нашей смелой гипотезы.
Ивашка Суря вполне мог через десять лет стать участником московского соляного бунта 1648 года и вместе с Михаилом Нашивочником в числе других стрельцов быть сослан в Сибирь. Не исключено, что они могли быть знакомы, а их дальнейшие судьбы пересекаться. Как мы помним, Михаила Нашивочника сослали в Тобольск, а очень многих стрельцов по тому же источнику ссылали ещё дальше на Лену, в Якутский острог, откуда в этот период шло активное освоение дальних территорий Сибири – нынешнего Дальнего Востока.
Таким затейливым образом бывший московский «дворовый человек с пищалью», ставший затем «служилым воином» стрельцом и участником московского бунта, Ивашка Суря, оказавшись в царской опале, попадает в далёкую Сибирь. Точнее сказать – в построенный незадолго до этого неподалёку от нынешнего Якутска Ленский острог.
Какие события происходили с Сурей с 1648 года, периода московского восстания и последующей ссылки, до года 1650 можно лишь догадываться. Но легко предположить, что ещё в Москве или по пути в Сибирь до Тобольска он так или иначе был знаком с семьёй Михаила Нашивочника, что позднее сыграло важную роль в становлении будущего рода Нашивошниковых-Суриковых.
Что же нам точно известно об Ивашке Сури сибирского периода его жизни?
В начале 50-х годов 17-го века шло активное завоевание и освоение русским казачеством дальних рубежей Сибири до берегов будущего Охотского моря. Приведём несколько фрагментов исторических документов, касающихся этой военно-географической кампании из переписки ее участников. Из письма Ленскому воеводе:
«В прошлом 1650 г… по государеву указу указали вы мне Сенке (Семену Епишеву – ВО) идти из Ленского острогу на государеву службу с служивыми людьми на большое море Окиян на реку Улью и Охоту… на перемену десятнику Семену Шелковнику (скончался в 1648 году – ВО) … В марте 1651 г. со мной пошло 28 человек…»44
В этой экспедиции и событиях с нею связанных мы встретим нашего героя – Ивашку Сурю. Но прежде я хочу сделать небольшое отступление и сказать несколько слов об упомянутом выше Семёне Шелковнике. Хотя одна из моих версий о связи фамилий (прозвищ) Нашивошник и Шелковник не нашла убедительного подтверждения, судьба Семёна Шелковника сама по себе была весьма героической.
Вот краткое описание последних лет жизни человека, ставшего первооткрывателем новых земель и основателем города Охотск.
Шелковник был деловой, предприимчивый и смелый казак, проживший тяжелую жизнь, полную скитаний и опасностей. Он с первыми казаками пришел на Лену и в 1641 году был уже в Ленском остроге.
В 1644 г. тобольский казак Семейка Шелковник во время смуты в Ленском и Якутском острогах был пытан и сидел в тюрьме.
В 1645 г. ясачный сборщик служилый человек казачий десятник Семейка (Семен Андреев сын) Шелковник ходил с Васильем Поярковым из Якутска к Охотскому морю, на реку Охоту для ясачного соболиного сбора. Летом 1648 г. Семён Шелковник возглавил отряд из 40 человек, посланный из Якутска на побережье Ламского моря
В трёх километрах от устья р. Охоты поставили острог (Охотск) и перезимовали в составе 54 чел. Плавали по морю, воевали с эвенами. В том же году Семён Шелковник умер.45
Но нам пора вернуться к походу «из Ленского острогу на государеву службу с служивыми людьми на большое море Окиян на реку Улью и Охоту» Семёна Епишева, начавшегося в 1650 году после смерти в Охотском остроге Семёна Шелковника. Вместе с Епишевым, очевидно, туда прибыл и Иван Суря. О дальнейших событиях с активным участием этого нашего героя мы узнаём из следующих свидетельств.
В 1652 году в Охотском остроге случился заговор. В числе других смутьянов был Ивашка Суря. Заговорщики требовали Сенку (Семёна Епишева) «без государева указа от дела отставить», построили за острогом избу где и сговаривались против него. Угрожали уйти из острога со всем добром, а Сенку убить. На что Епишев жалуется в высшие инстанции: «и ныне в таких их делах в их служивых людей в дурости государева служба стала и дел государевых делать не мочно: и в том что вы укажете?»46
И далее:
«В 1652 г. в Охотске Ивашка Суря с другими смутьянами отказался бить батогами неисполнителей царских указов».47
Судя по всему, Суря был одним из активнейших участников заговора. Ивашка Суря с товарищами служивыми людьми «которые остаются со мною на Охоте реке… пришедши в съезжую избу с большим криком и не радуясь государевой службе, не дали государевых дел делать …и моей Сенькиной головы ищучи…»48
Дальнейшая судьба Ивана Сури, как и Михаила Нашивочника, теряется в уже бескрайних по тем временам просторах Сибири и русского Дальнего востока, но, с большой долей вероятности, именно их потомков мы встречаем в Красноярске конца 17-го века. Для этого есть и реальные исторические предпосылки.
В 1677 году почти дотла сгорел Тобольск, куда был сослан Михаил Нашивочник с семьёй и где вполне мог оказаться Иван Суря после своего бунтарского поведения в Охотске.
В конце 1670-х – начале 80-х в связи с осложнившейся обстановка в Красноярске (частые набеги), приняты указы пополнить гарнизон Красноярского острога служилыми людьми (на сроки и постоянно) из других сибирских городов с женами и детьми, особенно ближних – Томска, Кузнецка, Енисейска, Тобольска, Якутска.
В апреле 1680 года случился большой пожар в малом острожке Красноярска, от которого сгорело много пищевых и военных припасов. Запасы пороха пополнили из Тобольска. В эти годы из того же Тобольска могли прибыть в Красноярск и братья Суриковы.
По одной из версий известного нам крупного красноярского историка (по словам красноярских краеведов, и большого «путаника» в деталях, часто доверявшего сбор важных исторических сведений своим не всегда добросовестным аспирантам, в чём я несколько раз убеждался и сам) – Геннадия Быкони, Илья Суриков имел отчество Максимович. Позже было установлено, что его отчество Иванович, (о документе, подтверждающем это, будет сказано позднее – ВО) но, вполне возможно, что, по неизвестным мне источникам, у Ильи Сурикова могло фигурировать и отчество Михайлович (по отцу или отчиму Михаилу Нашивочнику), которое в руках Быкони превратилось в отчество Максимович. Совсем недавно в одной из публикаций Быкони встретил его «чистосердечное признание»: «В моём с Л. Б. Гардером переводе по гранкам опубликованного в 1962 году первого тома (имеются ввиду Дневники Мессершмидта, но я впервые слышу об этом переводе, да ещё такой давности – ВО) ошибочно сказано, что хозяином был сибирский дворянин Иван Максимович Суриков. См.: Город у Красного Яра. Документы и материалы по истории Красноярска»
Пора подвести промежуточный итог появления фамилий Суриков, позднее – Нашивошников, у нашего героя Ильи, известного нам ранее по событиям Первой Красноярской шатости самого конца 17-го века.
Жена Михаила Нашивочника могла позже или раньше быть женой Ивана Сури и иметь от него детей. Это могла быть Офимья Ивановна Нашивошникова с фамилией одного из мужей – Михаила Нашивочника. Теоретически Офимья Ивановна могла бы быть даже дочерью Ивана Сури, но это маловероятно, так как тогда труднее объяснить появление и сохранение фамилии Суриковы. Здесь возможны разные варианты возникновения связи Нашивош (ч) никовых и Суриковых – детей Ивана Сури и Михаила Нашивочника – но эта связь многое объясняет.
Очерёдность замужества Офимьи Нашивошниковой с Михаилом Нашивочником и Иваном Сурей и точную причину второго замужества – видимо, смерть первого мужа – мы сейчас не можем установить, но это не так важно. Илья Суриков (Нашивошников) был младше своих братьев – Григория, Петра, Ивана – и он, вероятно, был кровным сыном Михаила Нашивочника (поэтому позже взял его фамилию), но имел отчество, как и старшие братья по Ивану Сури. Тогда вторым мужем должен быть Михаил Нашивочник. Но все тонкости переплетений этих связей в то сложное историческое время мы вряд ли уже сможем восстановить, хотя для нас важнее, что эти связи были и во многом объясняют последующие события с возникновением фамилий Суриковы и Нашивошниковы.
По непроверенным мною сведеньям (архивы в оригиналах мне недоступны!), кто-то из Нашивошниковых с сыновьями (Суриковыми) прибыл в Красноярск между 1680 и 1690 годами. Вполне возможно, что это был их отец или отчим Михаил Нашивочник, который вскоре мог скончаться. Могли братья Суриковы попасть в Красноярск и самостоятельно, так как были в это время уже в зрелом возрасте.
Интересно, что в самой последней известной мне публикации Г.Ф.Быкони о предках художника Сурикова, некий Михаил указан отцом братьев Суриковых, прибывших в Красноярск в конце 17 века. Возможно, Быконя тоже «докопался» до Михаила Нашивочника, но подробности этого факта мне неизвестны.
Теперь уже можно смело констатировать, что самые древние известные мои предки оказались моими земляками. Их исторический путь с конца 16-го века по конец 17-го пролегал по маршруту Москва-Тобольск (Якутск, Охотск) -Красноярск.
Не менее трудно, чем разобраться с истоками фамилий Суриковы и Нашивошниковы, оказалось понять причины смены фамилии Ильи с Сурикова на Нашивошникова. И хотя мы установили, что он мог иметь прямое отношения к обеим фамилиям (прозвищам), найти однозначные и бесспорные мотивы такого неординарного решения, скажу честно, мне так и не удалось.
Удивительная смена фамилии одного из участников Первой Красноярской шатости Ильи Сурикова произошла не сразу. Он не менее 10 лет среди жителей Красноярска вместе со своими братьями оставался Суриковым.
Совсем недавно я был в очередной раз удивлён Геннадием Быконей по весьма приятному поводу. Оказывается, смена фамилии Ильи с Сурикова на Нашивошникова происходила постепенно и началась значительно раньше, чем я предполагал. То есть он попеременно назывался то Суриковым, то Нашивошниковым:
«Дальнейшие поиски сведений о Суриковых привели к неожиданному результату. Оказывается, Илья неоднократно назывался и Нашивошниковым. Так, накануне восстания в окладной книге денежного жалованья казакам за 1694 год во всем гарнизоне числилось только два Ильи, в том числе десятник конной сотни Илья Нашивошников, получавший 7 руб. 50 коп.»49
В этой же статье Быконя дальше пишет:
«Данные документов за последующие годы, включая подворную 1710 и подушную 1720 годов переписи, будто бы свидетельствуют, что в Красноярском казачьем войске служили две одинаковых по именнику фамилии Нашивошниковых и Суриковых. В официальных документах десятник конных казаков Илья далее именуется только Нашивошниковым.»50