Бог встречает осенью…

© Елена Метельская, 2021

© Издание, оформление. ООО «Издательство «Омега-Л», 2021

Мария

…Колокольный звон долго стоял в дрожащем прозрачно-чистом воздухе. Осень. Промозглая, тусклая, с низким оловянным небом и подмерзшей землей. Облетевшие золотые листья превратились в блеклый половик под ногами.

За обветшалыми монастырскими постройками шелестел темно-серыми скользкими ветками сырой яблоневый сад.

На покрытой тонкой коркой льда земле лежали тронутые первыми осенними заморозками, сморщенные дикие яблочки.

Туман накрывал высокие церковные купола плотной сизой дымкой, как густой сметаной. В воздухе пахло ранним осенним снегом.

Субботняя всенощная закончилась. Мария неторопливо вышла из монастырских ворот. Даже в нынешние сорок пять правильные черты лица и тонкие брови напоминали, что в юности она была воплощением чистоты и нежности. Она обернулась. Перекрестилась. Потуже обернула дорогой бежевый палантин вокруг пальто и направилась к дому.

Мария шла по пустынным улочкам Тихвина. Прохожих было мало. Непогода вынудила их сидеть дома. Из открытой двери единственной в городе кафешки доносились манящие ароматы ванили, корицы и шоколада. Мария не удержалась и зашла внутрь. Устроилась возле окна и заказала чашку капучино. Она всматривалась в уличную темень, но не могла разглядеть ничего, кроме по-новогоднему ярких фонариков на подоконнике. Время стало похоже на жевательную резинку – оно тянулось бесконечно долго и сладко до приторности.

Мария медленно поднималась к себе на шестой этаж. Кошачий запах в подъезде перебил воспоминание об аромате кофе. Морщась, она быстро открыла дверь квартиры, громко брякнув ключами. Дверь недовольно скрипнула. Казалось, дом был недоволен, что его разбудили, нарушили тишину.

Мария устало опустилась в кресло, положила ноги на пуфик. Щелкнула пультом телевизора. Показывали вечерние новости. Мария вздохнула, прикрыла глаза и, помимо воли, стала проваливаться в прошлое. Вздрогнув, она остановила этот поток бесконечно далеких огней – другой город, другая жизнь, другая она, – вспоминать Мария не любила. Для чего?

Утром Мария, как обычно, проснулась в 6.30. Поежилась от промозглого осеннего воздуха, наполнявшего комнату через открытое окно. Она всегда спала с открытым окном. Полезно. Но сегодня хотелось зарыться в тепло и мягкость одеяла, свить гнездо, укрыться с головой, спрятаться от осени, а потом взять книгу, что-нибудь старомодное вроде «Унесенных ветром», и весь день проваляться в кровати.

Но Мария не позволила себе роскоши неторопливого утра в мягкой постели. Быстро надела спортивный костюм. Стремительно закрыла дверь и вышла в холодную осеннюю мглу. Привычка не жалеть себя. Именно она ей помогала и в спорте, и в работе, и в жизни.

Мария бегала каждый день. В любую погоду. Говорят, привычка вырабатывается за сто дней. Привычку бегать Мария выработала за тридцать – через «не могу», через мышечную боль, через лень и нежелание выходить из «зоны комфорта».

Она заставила себя полюбить физические нагрузки. Как врач она понимала: спорт восстанавливает разрушенные звенья нервной системы… Она надевала наушники и на бегу слушала уроки английского или аудиокниги. Физический и интеллектуальный труд позволяли ей не возвращаться туда, куда не было возврата, – в пряное лето с обильными дождями, ароматным разнотравьем в лугах, полуденным зноем, землей, рождающей первые цветы и первые плоды, жарким ароматным воздухом, который остывает только к вечеру. К зарницам до утра, далеким звукам грома, наброшенному на плечи мужскому пиджаку, костру у воды… Пахнущей дождем земле, глубокому летнему дыханию. Времени, когда осень кажется далекой. Когда жар солнца добирается до любого холода и освобождает страхи сомнения. Когда нет ничего, кроме тепла и неги, радости и света, а энергия жизни разлита в летнем воздухе: черпай – сколько душе угодно, бери – сколько унесешь!

А сейчас вокруг была осень. Облака, вытянутые по небу серыми густыми прядями, нудный мелкий дождик, лениво капающий из низких туч. Медленно, будто ступая в темноту, Мария постепенно привыкала слушать и слышать себя. Привыкать к тишине внутри, смотреть, как сдувается ветром все лишнее.

Последние две ночи стоял мороз. А сегодня с утра был ветер: он стучал сухими ветками по крышам домов, срывал остатки запоздалых красных листьев, играл пожухшими плодами лета – сморщенными яблоками.

Мария не любила осень. Она предпочитала точность, ясность и определенность. А какая ясность в осени?

Внезапно Мария почувствовала чей-то взгляд. Остановилась. Сняла наушники. Ветер закружил легкий вихрь листьев, Мария прикрыла глаза рукой, защищаясь от пыли. Зажмурилась. Когда открыла глаза, дневной свет ослепил ее. В воздухе пахло сырой листвой и грибами, которых было довольно много этой осенью. Мария никогда не собирала грибы, но сейчас поймала себя на мысли, что отчетливо чувствует не только их запах, но и еще что-то далекое и забытое, чего она не могла вспомнить.

Вероятно, этот темноволосый кареглазый мужчина обращался к ней уже не в первый раз, но она его не слышала. Он подошел плавно, не сделав ни одного лишнего движения. Мария заметила, что в нем намешано немало кровей: русская, польская, может, даже цыганская. В нем было то неуловимое обаяние, которым обладают обычно дети из многонациональных семей. Да и вообще, он выглядел так, будто питался исключительно фруктами, орехами и овощами. На первый взгляд, ему можно было дать лет пятьдесят пять, он был строен и легко нес свое гибкое тело.

От него веяло спокойной уверенностью. И было в его глазах что-то манящее – какая-то глубина, а возможно, и тайна. Мария поняла, что этот мужчина проделал сюда путь гораздо больший, чем можно измерить в километрах…

Она спросила, что ему нужно.

– Богоматерь Тихвинская в этом храме? – Голос мужчины был негромким, приятным и каким-то знакомым, будто Мария не раз слышала его, но не могла вспомнить, где именно.

– Да, в этом. Но сейчас там еще закрыто. Рано очень.

– Действительно, рано. Хотел успеть, пока сын спит… Ладно, извините, спасибо. – Мужчина поблагодарил, развернулся и пошел обратно.

– Подождите, – Мария зачем-то пошла за ним, – подождите. Храм, насколько я знаю, откроется через полчаса. Вы успеете.

Мужчина остановился, обернулся:

– Нет, сын может проснуться, а меня рядом нет. Он испугается. Я позже с ним приду. Мне просто было важно знать, что я ее нашел. Еще раз – спасибо!

Мужчина дотронулся до локтя Марии, повернулся и пошел вперед по аллее. Мария долго смотрела ему вслед, потом надела наушники, развернулась и побежала домой.

Сергей

Месяц назад

Сергей вышел из кабинета врача, и гул людских голосов оглушил его. Он быстро прошел сквозь длинный коридор кардиологического центра, где повсюду сидели, стояли, ходили туда-сюда и переговаривались какие-то очень суетливые люди. Сергею казалось, что он тонет в известных и неизвестных словах, в нестройных звуках непонятной ему речи. Вся эта какофония внезапно обрушилась на него, как ужасающий своей бездной и необратимостью океанский шторм обрушивается на рыбацкое суденышко. И никуда было не деться от всепоглощающей мощи и силы этой стихии…

За Сергеем быстро выбежал седоватый, но молодящийся врач.

– Серега, стой, подожди! – Он схватил Сергея за рукав, дернул его, но Сергей раздраженно отмахнулся.

Доктор семенил за стремительно удаляющимся Сергеем.

– Стой, давай договорим. Да что ж я за тобой бегаю! Да, профессор сказал тебе сейчас, чтобы ты привел свои дела в порядок, но это же еще ничего не значит. Аневризма аорты – да, серьезно, да, очень серьезно, но тысячам больных делают операции, и они живут потом и двадцать, и тридцать лет!

Сергей остановился и посмотрел доктору в глаза. Тот выдержал взгляд, но по испарине, появившейся на его лбу, было заметно, что он нервничает.

– Если дожить до операции… Дим, я все понял. Понял, что это значит. Твой профессор большая умница, и лучше перестраховаться, я знаю это…

Врач снова схватился за рукав Сергея, как за спасительную соломинку. Вероятно, она ему была нужнее, чем самому больному.

– Серега, да, болезнь серьезная. Но ты молодой еще, это болезнь стариков. Среди них летальность высокая, а у тебя организм еще не изношенный. Ты спортом занимаешься… сейчас, кстати, надо спорт оставить… на время…

Сергей как-то резко сник и обессиленно опустился на железное скрипучее кресло больничного коридора.

– Дим, ну вот именно, что у стариков! Слышишь, у стариков! А мне пятидесяти пяти нет! Да и не в этом дело! Я не могу позволить себе болеть, у меня Антошка еще маленький.

Он откинул голову, прикрыл глаза.

– Кто с ним останется, если, не дай Бог, со мной что случится? Да и вообще, откуда все это у меня?

К врачу подошла молодая медсестра:

– Дим, ой… Дмитрий Евгеньевич, тут в стационаре…

Врач раздраженно прервал ее:

– Люсь, ну подожди, найди меня через пять, нет, десять минут!

Люся обиженно надула губы, откинула волосы и быстро ушла вглубь коридора. Дмитрий даже не проводил ее взглядом. Он вынул бумажный платок из кармана, вытер лоб, дотронулся до руки Сергея.

– Серег, ну ты, дорогой, и спросил, откуда это. Да все оттуда… Ты как пил тогда, ну, когда Зоя… ну, после того, как Зои не стало… Алкоголь, стрессы, работаешь много… вот оно оттуда и есть… хотя, конечно, рановато тебе переходить в разряд сердечников…

Длинный больничный коридор гудел разноголосьем. Повсюду сидели, стояли, шли и постоянно вразнобой и нестройно переговаривались какие-то громкие и очень суетливые люди.

Мужчины молчали. Наконец Дмитрий вздохнул и, не глядя в глаза Сергею, произнес:

– Так, Серега. Выхода два. Либо здесь квота и очередь на операцию. Но ждать долго. Можно не дождаться. Либо в Европе без очереди, но стоит дорого.

– А здесь нельзя дорого и без очереди? – поинтересовался Сергей.

– Здесь тоже можно без очереди и дорого. Но надо понять, где именно. В Москве у Давида Георгиевича Иоселиани не делают открытые операции по протезированию аорты, а вот, по-моему, в госпитале Бурденко есть отделение сердечно-сосудистой хирургии. Есть еще вариант в ЦЭЛТ.

– Где?

– Центр эндохирургии и литотрипсии. В Москве. Там стали менять аортальный клапан через бедренную артерию. Но не знаю, возьмутся ли за твой случай. Твоя сложность заключается в том, что у тебя аневризма восходящего отдела аорты. Это значит, операция сложная, открытая, нужно делать стернотомию.

– Что делать? – переспросил Сергей.

– Стернотомию. Рассечение грудной клетки. К сожалению, малоинвазивной операцией здесь не обойтись.

– Какой? – переспросил Сергей.

– Малоинвазивной. Разрезы – доступы 5–6 сантиметров. Но это не твой случай, повторюсь. У тебя будет стернотомия. Это сложная операция, хоть и потоковая. Медицина, конечно, сейчас шагнула далеко вперед. Но такие операции единицы специалистов делают. Ювелирная работа.

Сергей встал, потянулся и как-то не к месту бодро ответил:

– Димон, я все понял, все решу. Спасибо тебе. На связи.

Сергей пожал руку доктору и скрылся за входными дверями. Дмитрий долго смотрел ему вслед, потом вздохнул, достал из кармана телефон, набрал номер.

– Люсь, не, ну че ты опять обиделась? Да разговор у меня был важный, да. У друга беда. Сейчас приду, жди в ординаторской, – Дмитрий пригладил волосы и пошел вглубь здания.

Лиговский проспект заволокло туманом, словно укрыло пуховым воздушным одеялом. Воздух был плотным: протяни руку – пальцев не увидишь. Торопящиеся прохожие, автомобили, нетерпеливо сигналящие друг другу, громкие, нелепо болтающиеся туристы – городская жизнь будто тонула в молочной жидкой каше, придавленной сверху серым низким питерским небом.

На остановке маневрировало несколько маршруток, пытавшихся уместиться в заездном кармане. Еще одна подъехала и остановилась прямо на второй полосе движения. Двери открылись, и к ним устремились пассажиры, галдящие и расталкивающие друг друга.

Сергей притормозил перед маршруткой. Однако, бросив взгляд на часы, попытался объехать ее слева, но услышал отчаянную трель – в него сзади едва не врезался не замеченный им трамвай. Сергей остановился, опустил голову на руль. Замер.

Уже в сумерках Сергей подъехал к своему многоэтажному дому, с пульта открыл ворота и въехал на подземную стоянку. Остановился перед шлагбаумом. Из будки вышел охранник и подошел к его «мерседесу».

– Сергей Юрьевич, вы забыли включить свет.

Сергей вздрогнул, глухо ответил, растягивая слова:

– Какой свет?

– Фары. Габариты. Осенью темнеет рано…

Сергей будто не узнавал своего голоса – «а-а-а-а-а», «да-а-а»…

Шлагбаум поднялся, машина въехала в подземное чрево многоквартирного дома.

Сергей вышел из лифта, долго копался в кармане, что-то искал:

– Да что ж такое, ключи, что ль, поменяли?! Вообще не крутится… Так и сломать можно.

Наконец он справился с дверью и, стараясь не шуметь, вошел в квартиру. Снял обувь и сразу направился в детскую.

Там горел ночник. В кроватке-автомобиле спал мальчик лет шести. На диване сидела немолодая женщина, няня Елизавета Петровна, приходившаяся Сергею теткой, поэтому домашние называли ее просто – Лизонька.

Сергей поцеловал сына в лобик, провел рукой по щечке. Поправил прядь льняных волос.

– Сережа, ужин в холодильнике, я сейчас посижу с Антошкой пять минут, чтобы крепче уснул, и могу тебе разогреть, – Лизонька внимательно посмотрела на племянника.

– У тебя что-то случилось? Ты на себя не похож. – Женщина подошла к Сергею, погладила его по плечу.

Сергей глухо ответил:

– Ничего. Все нормально. Не надо ужина, не хочу есть. Спасибо.

Сергей прошел в спальню, не раздеваясь, упал на кровать. Повернул голову и посмотрел на фотографию в красивой кожаной рамке, стоящую на тумбочке. С фотографии на него ласково смотрела цветущая молодая женщина.

– Зоя, Зоинька, Заинька моя… Видишь, как все получается…

Он долго смотрел на кружево узоров люстры из муранского стекла и наконец заснул. Одетым. У него не было сил переодеваться.

Во сне к нему пришли страшные химеры. Их кровожадные оскалы приближались к его лицу, и Сергей кричал. Вернее, пытался кричать. Открывал рот, но вместо звуков издавал лишь мычание. Пытался убежать, но ноги были ватными и не слушались. Как в замедленной съемке, каждое движение было медленным и плавным. Тьма надвигалась со всех сторон. Сергей понимал, что это сон, но проснуться не мог. Он пытался звать на помощь, но сил не было. Ему снилось, что рядом спит его маленький сын Антошка. Сергей понимал, что надо защитить его от этой всепоглощающей тьмы, от страшных чудовищ, наступающих со всех сторон, но не знал как. Он не мог бороться, он был во власти липкого животного ужаса. И вдруг Сергей увидел Зою. Как-то явственно ощутил ее тепло и присутствие рядом. И появился свет. Неяркий, какой-то рассеянный, но очень теплый. И сумрак с населявшими его химерами стал отступать… Зоя поцеловала спящего Антона и обняла Сергея. Ее улыбка была грустной, но очень родной. Позади Зои едва проступало изображение женщины с ребенком на руках.

– Не бойся. Ты сильный. Защити Антона. Проси помощи у Богородицы. Она все слышит. Найди ее. Проси о сыне. Он не должен остаться один.

Ненавязчивый осенний свет наполнил спальню Сергея. Открыв глаза, Сергей удивленно оглядел себя – он спал в одежде. Призрачное осеннее утро раскололось вдребезги. Ночные химеры снова высунули из тьмы свои клыкастые морды.

Сергей тяжело поднялся с кровати, разделся и скрылся в ванной. Он долго стоял перед зеркалом и с каким-то странным удивлением рассматривал себя. Потом взял зубную щетку, но именно в этот момент зазвонил телефон. На экране высветилась надпись «Димон».

Сергей нехотя ответил:

– Да, доктор, приветствую. Ну, пришел в себя. Да. Ну, а что ты предлагаешь? Ждать? Аневризма – это же мина замедленного действия! Рвануть может в любой момент! Причем в самом прямом смысле… Не знаю пока, что буду делать. Думаю.

Сергей включил громкую связь и положил телефон рядом с собой. Начал бриться.

– Может, поеду в Европу, пусть разрежут, достанут, поменяют… Слушай, я тут сон видел… Да, впрочем, не важно… Давай, попозже созвонимся.

Он отключил телефон. Тщательно вытер лицо полотенцем, внимательно посмотрел на себя в зеркало, оделся, заглянул в детскую. Антон еще спал, раскинувшись по кроватке звездочкой. Рядом на раскладном диване спала Лизонька. Сергей тихо закрыл дверь, зашел на кухню, включил кофемашину и телевизор. Пощелкал каналы, остановился на новостях. Вставил капсулу в кофемашину, она затрещала, задергалась, выплевывая ароматный коричневый напиток. Сергей пригубил кофе, открыл холодильник, равнодушно осмотрел полки. Глотком допил кофе, поморщился, обжег язык, поставил чашку в раковину.

Сел за компьютер. Набрал в поисковике: «аневризма аорты». Внимательно посмотрел результаты поиска, что-то записал. Позвонил «Димону»:

– Дим, а кто-такой профессор Сокольский? Он вроде бы спец по операциям таким. Каким таким? Аорты меняет. Ну и что, что к нему очередь?! Буду искать лазейку.

На следующий день Сергей сидел в кабинете перед довольно молодым доктором, на халате которого висел бейдж с надписью «Сокольский Виктор Петрович», а его правая рука была в гипсе. Сергей внимательно слушал врача.

– Судя по анализам, выпискам и результатам КТ, которые вы мне принесли, операцию нельзя откладывать. А я не так часто оперирую пациентов именно с аневризмой аорты. Мой основной профиль – коронарная хирургия.

– Но мне сказали, что вы лучше всех в России делаете такие операции…

– Сергей, ну вы же видите. – Здоровой рукой доктор показал на гипс, а затем нажал кнопку селекторной связи. – Юля, позовите мне профессора Волгина и Алпатова.

Врач снова обратился к Сергею:

– Сейчас придут мои коллеги, соберем импровизированный консилиум, а я вам так скажу. В моей практике не было ни одной неудачной операции по замене аорты, это факт, но, повторюсь, это не мой основной профиль. И ждать, когда мне снимут гипс, именно вам нельзя.

В кабинет вошли двое мужчин в белых халатах, Сокольский показал им снимки. Врачи внимательно осмотрели их:

– Сложный случай. Аорта неудачно расположена. Ювелирная требуется работа. И операцию нужно делать как можно быстрее.

Сергей, услышав это, заерзал на стуле:

– Доктор, я общался со многими специалистами. Да, ждать нельзя. Долго ждать нельзя. Но ваш гипс рано или поздно снимут.

Сокольский посмотрел на Сергея:

– Коллеги, спасибо! – Сокольский кивнул, Волгин и Алпатов попрощались и вышли из кабинета. – Сергей, я же вам объяснял. Не возьмусь. Руку после гипса надо разрабатывать, это требует времени. И потом – у нас не так много стационаров, предназначенных для подобного вида медицинских манипуляций. Сама операция – крайне сложная. У вас судя по обследованиям очень глубоко размещен корень аорты, поэтому министернотомия исключена. Грудину нужно рассекать полностью. Потом делать деаэрацию.

– Что? – переспросил Сергей.

– Деаэрацию. Путем активной аспирации через катетер, который вставят в восходящий отдел аорты, – Сокольский сыпал непонятными для Сергея терминами. – Ну и потом – восстановление сердечной деятельности путем внешней дефибриляции.

– Н-да, – Сергей задумчиво крутил в руках ручку, которую зачем-то взял со стола Сокольского.

– Сергей, я вот что вам посоветую. Я недавно общался с моим бывшим одногруппником Сергеем Зиботарем, он сам из Молдавии, сейчас оперирует в Германии, но школа у него наша – советская. В Ганновере он сейчас замдиректора по кардиохирургии и трансплантологии Высшей медицинской школы. Так вот, он давно в своей практике заменяет, грубо говоря, больную аорту на искусственную на основе биологической. Такая аорта создана из биоматериала, в частности из консервированных свиных аортальных клапанов, которые вмонтированы в проволочный каркас и обтянуты пришивным кольцом.

– Больше всего в этой истории удивляет словосочетание – свиные аортальные клапаны, – Сергей хмыкнул. – А у нас это не делают? Не вживляют материал свиней в человеческий организм?

– Да-да, не удивляйтесь, такой материал гораздо лучше приживается и вообще, так сказать, адаптируется под человеческий организм, – Сокольский будто обиделся на недоверие пациента.

– Простите, доктор, не хотел вас задеть, просто волнуюсь, – Сергей виновато опустил голову.

– Ничего, понимаю, – продолжал Сокольский. – У нас это тоже делают. Но у нас операцию нужно ждать. А у вас нет времени. Поэтому, мой вам совет: поезжайте в Ганновер. К профессору Зиботарю, я вам оставлю его координаты, он ассистирует самому Алексу Маверику. Тому, который, помните, участвовал в операции на сердце Ельцина?

Сокольский продиктовал Сергею номер телефона.

– Не затягивайте. Проконсультируйтесь у него. Я в таком случае смогу консультировать и следить за ходом операции по скайпу. Такая практика вполне применима в медицине.

Сергей пожал протянутую руку, попрощался с доктором и вышел из кабинета.

С букетом белых роз в руках Сергей вышел из автомобиля у ворот кладбища. Он шел по аллеям, мимо оград, к которым прилипли разноцветные осенние листья. На кладбищах, как известно, цветут самые красивые и пышные цветы, кусты и деревья. Рябина уже налилась ярко-красными гроздьями – будто ягоды вот-вот лопнут, шиповник раздался плодами – крупными, сочными, кричащими: «Сними меня!». Под ногами Сергея лежал разноцветный ковер – красные, желтые, еще не пожухшие, а нарядные в своем осеннем разнообразии листья.

Он остановился возле памятника с фотографией молодой улыбающейся женщины. Надпись гласила: «Зоя Александровна Ливанова 26.05.1983–07.08.2013».

Сергей долго стоял возле надгробия, потом наклонился, протер рукой фотографию, запорошенную кленовыми семенами-самолетиками.

– Ну как ты там? Что там вообще? – Сергей оторвал взгляд от фотографии и посмотрел в небо, где кружили одинокие вороны, они ждали, когда человек оставит на гравии что-то съестное, чтобы наперегонки подлететь и выхватить добычу.

– Видишь, как все сложилось. Антошка еще маленький, мне бы поднять его, вырастить. Ты прости меня, что так запустил себя два года назад, хотя надо было… Ради Антошки нельзя этого было делать. А я пил почерному… Потом в работу уходил с головой. Антошкой не занимался. Может, за это и дана мне болезнь эта… Скучаю по тебе, любовь моя, но… Ты там попроси, чтобы отложили наше свидание, ты там ближе к Богу, тебя, наверное, быстрей услышат. Ради Антошки попроси.

Сергей еще долго стоял в раздумьях около ограды, затем медленно пошел к выходу с кладбища. Внезапный резкий звук телефона вернул его в действительность:

– Да, Толя, да, буду, опаздываю. Извинись за меня.

Сергей отключился.

Впереди сиял золотом купол часовни. В прозрачном воздухе разливался колокольный звон. Сергей остановился послушать. Впереди показалась фигура священника в длинном темном одеянии.

Сергей окликнул его. Священник, седовласый старец с длинной бородой, сухой и поджарый, обернулся. Сергей быстрым шагом приблизился к нему.

– Отче, здравствуйте.

Священник приветливо улыбнулся:

– Добрый день, можете называть меня просто батюшка, «отче» как-то уж слишком высокопарно.

Он тронул Сергея за плечо:

– У вас что-то случилось? Я проходил мимо пятнадцатого участка и видел, как долго вы стояли у могилы молодой женщины. Кем она вам приходилась?

Сергей помолчал. Потом ответил:

– Женой.

Старый священник снова прикоснулся к плечу Сергея.

– На все воля Божия…

После паузы батюшка произнес:

– Вижу, любили вы ее…

– Очень. Очень любил.

Священник молча шел рядом с Сергеем, потом спросил:

– Детки остались?

– Сын. Маленький. Шесть лет.

Батюшка будто почувствовал, как Сергей волнуется, и произнес:

– Пойдемте в храм, там теплее, присядем, я чаю вам принесу.

Они не спеша пошли по направлению к храму. Колокольный звон слышался все ближе и ближе.

Сергей зашел внутрь, расстегнул пальто. В храме было безлюдно. И очень спокойно. Будто не было ни времени, ни мира вокруг. Под образами горели свечи.

Старец предложил сесть на скамейку у окна. Принес Сергею чаю. Тот отхлебнул и внезапно для самого себя начал рассказывать:

– …мы были так счастливы… я уже в возрасте, это был второй брак, в первом браке детей не было, я и не надеялся уже стать отцом, потом встретил Зоиньку, ну, жену мою покойную, и как-то сразу понял, что все у нас сложится. И верно, все складывалось, поженились, жили душа в душу, Антошку она мне родила практически на пятидесятилетие. Сын получился крепкий и здоровый. И счастье было, понимаете, простое житейское счастье.