Враг из тьмы. Мистический триллер

Глава 7

Было далеко за полночь, когда мы отправились в Главное управление МВД по городу Роднинск. Мы с Лирой поехали на «БМВ», Константин Викторович Валов – на служебной машине.

Залитый электрическим светом город утопал в тумане, радужные огни светофоров парили в пространстве, как НЛО, на лобовом стекле скапливалась влага, и мне пришлось включить дворники.

События за последние несколько часов следовали друг за другом без перерыва, не было времени как следует переварить происшедшее. В голове всё перевернулось, и кристально ясно было лишь то, что мы ухитрились попасть в центр заварушки – и какой заварушки! А чего я ожидал, устраивая засаду маньяку?

Усталости я не чувствовал – слишком был возбужден, да и губа с грудью побаливали, не давая расслабиться. Лира мрачно крутила кубик Рубика, время от времени шмыгая носом.

– Знаешь, Лира, – заговорил я со смешком после долгой паузы, – такое впечатление, что мы очутились в скверном триллере… Скажем, «Найти маньяка за двадцать четыре часа»! «Кошмар на Варшавской улице»! Два молодых человека оказываются втянутыми в жуткую историю! В итоге они ловят преступника и начинают работать на секретную службу! Я бы такой фильм и до середины не досмотрел, честное слово.

– Тебе правда весело? – без выражения спросила Лира.

Я поджал губы, слегка притормаживая, потому что светофор впереди замигал зеленым и приготовился переключиться на желтый. Служебная машина Валова тоже остановилась, хотя успела бы проскочить, – Валов не хотел, чтобы мы отстали. А я не хотел лихачить в присутствии полиции и сотрудников ФСБ.

– Да уж какое там веселье? Это я пытаюсь разрядить атмосферу…

– М-м-м…

– Не нравится мне этот Валов, – процедил я сквозь зубы. – У них что, в органах нет специалистов, которые знали бы эти числа Фибоначчи? На фига мы ему сдались? На фига я ему сдался?

– Может быть, он нас подозревает, – пробормотала Лира, не отрываясь от кубика Рубика, – старается держать под рукой.

Я вытаращил глаза.

– В чем подозревает?

– Ну… в том, например, что мы знаем о Слепителе больше, чем хотим показать. Так или иначе, он не хочет терять нас из виду.

– Или их спецы прошляпили эту закономерность, – сказал я, – а менты от тебя отмахнулись… Теперь кое-кто вкусит начальственного гнева!..

В Управлении Валов, который среди полицейских вел себя по-хозяйски, завел нас в полутемный кабинет, освещенный одной настольной лампой. Напротив стола со стульями на стене висела интерактивная доска, а проектор крепился к потолку. Больше никто в кабинет допущен не был, хотя уже знакомый следователь с одутловатым лицом пытался зайти, но был тотчас выпровожен.

Валов пригласил нас присаживаться, а сам достал пульт и включил проектор. На экране проявилась таблица со списком жертв и датами их появлений на улицах.

Я с интересом прочитал:

Лира, которая тоже впилась в экран жадным взглядом, спросила:

– Кто этот Павел Дробышев? Где его нашли?

– Понимаю, – Валов удовлетворенно кивнул. – Дата его появления не совпадает с последовательностью Фибоначчи. Между ним и Свиридовой – девятнадцать дней разницы, а должно быть тринадцать.

Лира кивнула. Я, скрипя мозгами, подсчитал: действительно девятнадцать дней…

– Видимо, Дробышев – первая жертва Слепителя, – сказал Валов, стоя сбоку от экрана, – тогда маньяк еще не определился со всеми этими закономерностями. А это значит… Что это значит? – спросил он, будто учитель на уроке.

Я выжидающе глянул на Лиру, но она выглядела такой же растерянной, как и я. По мясистому лицу Валова скользнуло разочарование.

– Это значит, что Слепитель не шлет посланий, – пояснил он, – и что математическая последовательность пришла ему в голову по ходу дела, так сказать.

– Точно! – вырвалось у меня.

– Или же это тоже что-то значит, – продолжил Валов. – Подумайте, Лира, и вы, Евгений. Что касается вашего вопроса, Лира, то Дробышева нашли в районе металлургического завода, глазные яблоки уже были удалены и довольно неаккуратно… Он чудом не погиб от потери крови и болевого шока. Вероятно, ему помогло то, что перед тем, как попасть в лапы Слепителя, он хорошенько принял на грудь… Он даже не помнит самого нападения.

– Сколько ему лет? – спросил я, вспомнив Викторию Диц, которой было лет тридцать.

– Тридцать девять, – ответил Валов. – Всю жизнь проработал художником. Представляете, какой для него стресс – потерять зрение?

Я представлял.

В сумраке комнаты повисла пауза. Экран со списком несчастных жертв светился белым квадратом.

– Если этот разрыв между Дробышевым и Свиридовой что-то значит, – медленно заговорила Лира, не отрываясь от экрана, – то здесь может скрываться другая закономерность… Но выявить ее на основе только дат нападений невозможно… Вот если бы поговорить с жертвами…

Валов расцвел в улыбке:

– Вам представится такая возможность! Завтра же я пришлю за вами машину, и вас прокатят по всем адресам и больницам. Везде вас будут пропускать.

– Вы всегда так работаете? – не выдержал я. – Привлекаете к опасной работе первых попавшихся людей, о которых знаете только, что они оказались в нужном месте и в нужное время?

Валов ничуть не обиделся на мой тон.

– Ну, во-первых, да, мы так работаем. Пять лет назад мы привлекли к работе ребенка-саванта, у которого была фотографическая память. Экстрасенсов привлекаем постоянно… только они часто ошибаются. – Валов весело рассмеялся. – А во-вторых, я знаю о вас гораздо больше, чем вы думаете, Евгений Александрович Гардер, родившийся 10 ноября 1992 года, имеющий рост 188 сантиметров, вес – 80 килограммов, четвертую группу крови, резус положительный…

– Я понял, – проворчал я.

– А про меня вы тоже всё знаете? – спросила Лира, и я ясно различил в ее тихом голосе напряженность.

– Да. – Валов помолчал, потом добавил: – И то, почему вы постоянно носите перчатки.

Даже в полутьме я разглядел, как по ее лицу разлилась бледность. Я был заинтригован.

– Итак, – сказал Валов, щелкая пультом. Экран погас. – Если вопросов больше нет, предлагаю вернуться по домам и выспаться.

– Вы грозились задержать нас на сутки, – дерзко напомнил я, прекрасно осознавая, что могу нарваться на неприятности, и Валов на самом деле оставит нас в Управлении.

– Не думаю, что это необходимо, – миролюбиво ответил полковник. – Но у ваших домов поставлю парочку людей – так, на всякий случай…

– Вы думаете, он придет за нами? – испуганно спросила Лира.

– Он маньяк с больной психикой, поэтому надо быть готовым ко всему. Вдруг он знает, кто вы и где живете? Вы сегодня прищемили ему хвост… Прошу не отказываться от охраны, они будут незаметны и вас не побеспокоят.

– И не думали отказываться, – прошептал я.

– Завтра за вами заедут в 10.00, – сказал Валов. – Близким и домашним скажите, что вас вызвали дать свидетельские показания. Вы были свидетелями того, как преступник врезался в полицейские машины. Больше ничего говорить им не стоит, вы понимаете?

Мы с Лирой одновременно ответили, что понимаем.

Валов подмигнул мне:

– Ну, вам, Евгений, пока можно ничего не придумывать. Сегодня вы ночуете один.

Я засопел. Все-таки эти сотрудники силовых служб пренеприятные существа…

Глава 8

Спал я этой ночью плохо, вертелся в постели, одолеваемый разными бессвязными снами, в которых сначала я убегал от страшного черного человека без лица, потом он от меня, а Лира кричала, зовя на помощь, после чего превращалась в Наташу…

Перед тем, как уснуть, я пытался прикинуть, к чему приведет сотрудничество с Валовым и как на это посмотрит отец, но ни к каким конкретным выводам, естественно, не пришел. Избежать сомнительной должности внештатного консультанта в это горячее время, когда полиция с ног сбилась, гоняясь за маньяком, а мы с Лирой дважды влипли в эпицентр событий, было невозможно. В конце концов, все мы на учете в ФСБ…

Чертик во мне, наоборот, был более чем доволен выпавшим на мою долю приключениям. В эти насыщенные событиями часы я чувствовал реальность происходящего всей кожей, понимал, что живу по-настоящему.

И, тем не менее, меня беспокоил вопрос: зачем я понадобился Валову? Что этот хитрый полковник службы безопасности увидел во мне, кроме умения кидаться в омут вниз головой?

Утром я проснулся с таким ощущением, словно всю ночь решал головоломки, читал учебники по высшей математике, а под конец надумал посмотреть пару-тройку фильмов ужасов. С распухшей головой я потопал в ванную и принял контрастный душ, который немного привел меня в чувство.

С запозданием вспомнив обещание Наташи ждать меня всю ночь, я не мешкая ей позвонил. Наташа подняла трубку почти сразу, призналась, что вчера действительно ждала меня примерно час, а потом уснула с Рафаэлем в объятиях. Я извинился за то, что не приехал, и рассказал о вчерашних событиях в рамках дозволенного Валовым. О том, что после встречи с «заказчиком» я стал свидетелем столкновения автомобиля преступника с полицейскими машинами, и меня из-за этого полночи допрашивали.

Наташа потрясенно охала и ахала и требовала больше никогда-никогда не устраивать встреч с заказчиками так поздно.

– Все буквально посходили с ума, – заявила она. – Уже и на улицу выходить страшно. Представляешь, Женя, вчера какие-то подонки избили Симеона Коровина, ну, того балетмейстера, который подарил нам билеты на этот чудесный спектакль. Проклятые гомофобы на улице разбили ему нос, когда он ставил машину на парковке. Он позвонил мне только что, старался говорить весело, но в голосе стояли слезы, я слышала… Ему надо было выговориться…

– Ужас, – сказал я.

Симеона Коровина я видел как-то раз и не горел желанием видеть его снова. Он был худ, гибок, элегантен, обладал невысоким ростом, выщипывал брови, красил губы, румянил щеки и даже для гея был чересчур манерен. Нетрадиционная ориентация так и выпирала из него, и я подивился, как в нашем не самом толерантном городе его не избили раньше.

Я признался Наташе, что я, как свидетель, должен сегодня повторно давать показания в полиции; она мне посочувствовала, мы мило поболтали и закончили разговор на вполне дружелюбной ноте.

Подумав немного, я позвонил Кире, но она не подняла трубку – то ли спала, то ли не желала со мной разговаривать. По крайней мере, я убедился, что не занесен в черный список: иначе мой вызов тут же сорвался бы.

Я позавтракал, оделся, расчесался и к 10.00 был полностью готов к труду и обороне. Без пяти минут десять на мобильный позвонили с незнакомого номера.

– Это Валов, – сообщила трубка густым басом.

– Ну конечно, – сказал я, рассматривая разбитую губу в зеркале на внешней стороне дверцы шкафа; отек немного спал, но шрамик остался, – вы знаете мой номер. Теперь я – агент национальной безопасности Гардер. Евгений Гардер. К вашим услугам.

– Пока что только внештатный консультант Евгений Гардер, – осадил меня Валов. – Выходите. Вас ждет машина у подъезда.

– Водолазы, как я понял, никого не нашли?

– Почему? Нашли много мусора, останки животных и даже – между нами – скелет годовалого ребенка, числившегося без вести пропавшим. Ребята старались. Но Слепитель ушел.

– Все ясно…

Когда я проснулся час назад, сквозь неплотно зашторенные окна в комнату проникал слабый солнечный свет, обещая ясный день, однако, когда я вышел из подъезда, кутаясь в шарф, с северо-запада уже дул пронзительный холодный ветер, по небу бесконечной чередой бежали свинцовые тучи, а солнце напоминало о себе лишь тусклым сиянием на востоке.

Между подъездом и детской площадкой стояла серая «Шевроле Нива» с государственными номерами. Я подошел к ней и, распахнув дверь, уселся рядом с водителем с таким видом, будто всю жизнь разъезжал на служебных машинах. Лира – как обычно, тихая и незаметная – сидела позади.

– Привет! – сказал я.

– Привет, – отозвалась Лира, а водитель, плотно скроенный тип лет сорока в очках с толстыми и слегка затемненными стеклами, что-то буркнул, дернув в мою сторону квадратным подбородком.

– Ну что, поехали на нашу вторую работу? – хмыкнул я.

– Был приказ доставить вас к жертвам маньяка, чтобы вы поговорили, – заговорил водитель гнусавым голосом. – В Управление отвозить вас приказа не было.

– С кем имею честь? – поинтересовался я.

– Сержант Никольский, – отрапортовал водитель.

– А имя?

– Юрий.

– А просто Юра звать вас можно?

– Э-э-э… – слегка завис сержант, отряженный сегодня исполнять функции личного водителя у двух штатских и, видимо, не получивший конкретных указаний относительно того, как себя с ними (то есть с нами) вести. Глаза за стеклами очков слегка косили. – Можно… Отчего нельзя-то…

– Ну, тогда погнали, Юра?!

Вместо ответа сержант вырулил на улицу через арку и поехал по Центральному проспекту в сторону микрорайонов, где, кстати, жила Кира Выборнова. Из-за того что сегодня было воскресенье, пробок мы почти не встретили, разве что возле стадиона скопилось несколько десятков машин, водители которых пытались одновременно припарковаться на самом выгодном месте. Я ожидал, что Юра заедет в микрорайоны, но он пронесся по западной трассе, не сбавляя скорости. Когда городские высотки остались позади, я понял, что мы едем в дачный поселок.

– Это Дробышев живет в дачном поселке? – спросил я.

Юра Никольский кивнул. Несмотря на, скажем так, некоторую заторможенность мышления, водителем он был отличным. Он сумел и по разбитой дороге перед поселком проехать так, что нас ни разу не тряхнуло. Когда мы притормаживали перед невысоким деревянным забором, выкрашенным зеленой краской, мне позвонила Кира. Я поколебался секунду-другую и отклонил вызов – встреча с жертвой Слепителя меня взволновала, и мне не хотелось ни на что отвлекаться.

– Позже, Кира, позже… – пробормотал я.

Я поднял глаза и заметил взгляд Лиры – она явно услышала мои слова и смотрела на меня насмешливо. Наверное, вспомнила вчерашнюю шпильку Валова о том, что мне придется спать одному. Чтобы заставить ее посерьезнеть, я спросил:

– И почему ты носишь перчатки?

Как я и думал, едва наметившаяся улыбка моментально испарилась.

– Чтобы не замараться, – пробормотала она после паузы.

Юра заглушил двигатель и вопросительно уставился на меня. Я открыл дверь и, обернувшись к Лире, сказал:

– Вряд ли на нашей новой работе тебе удастся не замараться, Лира.

Я вылез из машины. За невысоким забором виднелся ухоженный садик и аккуратный дом с красивым разрисованным крыльцом.

– С кем он живет? – поинтересовался я у водителя.

– Ни с кем. Один живет.

– Слепой?

– Он научился сам за собой ухаживать, – сообщил Никольский. – Каждый день к нему заходит сестра, она живет тут по соседству с мужем. Помогает, видать…

Молодец мужик, подумалось мне, раз не опустил руки и остался вполне трудоспособным после потери зрения. Справа от ворот находился гараж для машины, вот только, судя по пожухлой траве вокруг гаража, в него давненько никто не въезжал.

– Видно, раньше он ездил на машине, – шепнул я Лире, которая неслышно подошла сзади и исподлобья разглядывала участок. Мне стало жалко Дробышева.

Залаяла собака. Спустя минуту из дома вышел мужчина в непроницаемо черных очках, с растрепанными пепельными волосами, одетый в растянутый свитер грубой вязки и потертых джинсах с вытянутыми коленями. Руки и подбородок его были вымазаны чем-то красным, и я на миг представил, что он только что ел сырое кровавое мясо, как зомби из фильма…

– Кузя! – прикрикнул он на пса, и тот, умолкнув, залез в будку. – Кто там?

– Здравствуйте! – заговорил своим гнусавым голосом сержант. – Мы от Константина Викторовича Валова, он вам звонил.

– Ах да! – вспомнил Дробышев, улыбнувшись. Он стоял по другую сторону забора совсем рядом, и я убедился, что красное вещество на его лице и руках – не кровь, а скорее краска. – Да, конечно. Я понимаю, любые показания могут быть полезны. Я постоянно слушаю радио об этих ужасных нападениях. Хотя толку от меня будет мало: я почти ничего не помню… Сколько вас?

Опередив Никольского, я ответил:

– Трое. Меня зовут Евгений Гардер, рядом со мной Юрий Никольский и Лира Станкевич.

Почему-то мне хотелось, чтобы Дробышев ясно представлял ситуацию. Меньше всего я желал бы держать его в неведении, пользуясь слепотой. Я еле удержался от того, чтобы не начать описывать нас всех.

– У всех троих красивые фамилии, – неожиданно отметил Дробышев, вновь слегка улыбаясь. – А у девушки – имя тоже. Мне как-то неудобно называть свою вполне обычную фамилию… Я – Павел Дробышев.

– Очень приятно, – заговорила Лира. Кажется, она также хотела проявить себя, чтобы Павел услышал ее голос.

Дробышев чуть повернул к ней голову.

– Взаимно, – ответил он. – Заходите. Калитка открыта.

Он повернулся и уверенно зашагал к дому, не пользуясь тросточкой и не держась за стены. Мы проследовали за ним на веранду, оттуда – в гостиную, которую, судя по всему, переоборудовали в нечто вроде мастерской. У окна стоял небольшой диван, накрытый старой, испачканной красками простыней, у противоположной стены находился мольберт, на застеленном газетами полу валялись выдавленные тюбики масляных красок. Возле дивана притулились табуретки – четыре штуки.

Я удивленно замер на пороге. Лира тоже была поражена тем, что слепой каким-то образом ухитряется писать картины. Только Никольский не был удивлен – то ли был в курсе, то ли не умел выражать эмоции.

– Я помню, где что находится, поэтому легко ориентируюсь, – сообщил Дробышев.

– Вы молодец, – вырвалось у меня. – Быстро адаптировались.

Дробышев усмехнулся.

– Жить можно и без некоторых частей тела, – сказал он с легкой горечью в голосе. – В сущности, у меня не было выбора.

Выбор-то был, подумал я, он мог лежать и плакаться на судьбу. Или тупо забухать. Или покончить с собой… Дробышев выбрал другое.

Павел вдруг снял очки и потер переносицу. Лира не удержала испуганный вскрик.

Зрелище было неприятное. Веки у него запали, потемнели и не скрывали черно-розовую изнанку пустых глазных орбит. Вкупе с красной краской на подбородке черные дыры вместо глаз производили страшное впечатление и делали Дробышева еще более похожим на ожившего мертвеца.

– Простите, если напугал, – сказал он, водружая очки на место. – Когда я один дома, хожу без очков. Одеваю только при гостях, но периодически забываю, что я теперь не такой красавчик, как прежде… Я выписался из больницы всего три недели назад, мне предлагали пластику, а я думаю, на черта мне она? Сам не вижу это безобразие – и ладно. Кстати, присаживайтесь, там есть табуретки. На диване обычно я отдыхаю, но там все измазано красками…

Он усмехнулся, а Лира поспешно сказала:

– Это вы простите, Павел… Вы… вы до сих пор рисуете?

– Пишу, – поправил Дробышев. – Да, я до сих пор пишу картины. Хотя это скорее способ заработка на жизнь – я зарабатываю на своей слепоте. Есть художники, рисующие носом, ногами, грудями, членом и прочими частями тела. Картины как правило посредственны, но необычный способ их создания привлекает аудиторию. Чем хуже слепой художник? Мне надо на что-то жить, а пенсии по инвалидности не хватает. Картины слепого художника, жертвы маньяка, разлетаются на ура. К тому же, мне есть, чем заняться. Вы еще не сели? Садитесь, прошу.

Мы гуськом пересекли комнату и уселись на табуретки. Мольберт стоял к нам задом, и картину было не разглядеть. Любопытно, как он пишет картины вслепую?

– Вера, моя сестра, помогает с ориентирами, – продолжил Дробышев, разворачивая к нам мольберт. – А дальше уже я сам…

К мольберту крепился холст, в который во многих местах были вбиты маленькие гвоздики – ориентиры. Демонстрируя свой метод работы, Дробышев взял в одну руку кисть, другой нащупал гвоздики и нанес несколько резких штрихов. На первый взгляд картина выглядела как мешанина серых, желтых и синих полос, но, прищурившись, я обнаружил, что на картине изображена обнаженная женщина в позе эмбриона на фоне космоса. Сразу становилось ясно, что картина показывает рождение некоего космического человека, как в фильме «2001: Космическая одиссея». Я был потрясен.

– Поразительно! – сказал я. Вот это я называю искусством, а не корчи агонизирующих придурков на сцене!

– Это заказ, – сказал Дробышев. – Заказчик хотел картину, где показывалось бы появление нового вида человека. Видно, ницшеанец…

Сержант Никольский, далекий от отвлеченных умствований, кашлянул, выразительно глянув на меня. Мол, хватит терять драгоценное время, нам еще других жертв объезжать.

– Павел, – сказал я. – Вы помните что-нибудь о нападении на вас? Расскажите всё, что помните.

Дробышев отложил кисть и вздохнул.

– Увы, помочь ничем не могу. Я уже давал показания… В тот день, четырнадцатого сентября, я был сильно пьян… Как и тринадцатого, и двенадцатого… Как и несколько лет до этого. Видите ли, я злоупотреблял алкоголем… Сейчас абсолютный трезвенник. Этот изверг излечил меня от алкоголизма, если так подумать. В общем, я шел по улице вечером, тут недалеко. Кто-то, как я понял позже, меня ударил по затылку. Я не слышал, как он подкрался, хотя, если бы он подошел с громкой песней и маршируя, как солдат на плацу, я бы не оглянулся… Очнулся на следующий день с жутким похмельем, неописуемой болью и без глазных яблок…

Он замолчал. Непроницаемое лицо в черных очках не выражало эмоций. Мы тоже молчали, подавленные рассказом. Я пытался представить, каково это пережить. Фантазии не хватило.

Тишину нарушила Лира:

– То есть вы ничего не помните? Совсем? Может, помните хотя бы запах этого человека?

Дробышев криво улыбнулся.

– Я помню разве что запах собственной рвоты…

Мы с Лирой переглянулись. Она покраснела, потом побледнела.

– Но… как бы вы ни были пьяны, вы должны были почувствовать, когда он… ну…

– Я не почувствовал, – согласился Дробышев. – По голове он ударил слишком сильно, чуть не убил. Это уже позже он стал соизмерять силу удара. Я же был первой жертвой как-никак.

– Что ж, – проговорил я, – тогда мы пошли…

Слепой художник проводил нас до калитки.

– Найдите его, ребята, – сказал он напоследок. – Найдите это чудовище, пока он не натворил еще больших бед. Не сдавайтесь! После всего этого я прекрасно понял, что сдаваться нельзя, как бы плохо тебе ни было.

Глава 9

Денек выдался муторный во всех отношениях – и в плане погоды, и нашей с Лирой деятельности. Погода, кажется, сама не знала, чего хочет: вроде бы собирался дождь, уже и пахло дождем, но холодный ветер прогонял свинцовые тучи над городом, и в итоге до земли не долетело ни капли. В такую погоду у метеочувствительных болит голова и ломит суставы. Я, к счастью, к этой категории людей не относился, но погода меня угнетала, особенно сегодня, когда мы до обеда мотались с визитами к жертвам Слепителя.

После Дробышева Юра, шустро вертя баранкой, помчался назад, в микрорайоны, где жила Свиридова Лариса, вторая жертва.

Пока ехали по трассе, Лира пробормотала так тихо, что я едва расслышал сквозь гул двигателя:

– Не пойму… Тут нет закономерности…

Я повернулся к ней. Лицо у нее было мрачное, глаза расфокусированы.

– Ты о Дробышеве?

– Да… Он не вписывается в последовательность Фибоначчи ни по времени появления, ни по месту.

– Ну и что? Слепитель в то время еще не определился с заскоками, вот и всё.

Лира покусала губу.

– Ну, не знаю…

– Чего ты не знаешь? – ухмыльнулся я.

Лира помолчала, потом ее будто прорвало: