Враг из тьмы. Мистический триллер
– Ну, как ты не можешь понять, Женя? Это же неправильно… Это… это… не вписывается в систему, такую красивую и безупречную! У Слепителя есть вкус, извращенный, конечно, но есть, а тут Дробышев портит всю картину.
У меня отвалилась челюсть. Под моим пристальным взглядом Лира потупилась и слегка покраснела.
– В тихом омуте черти водятся, а? – спросил я. – Ты еще скажи, что влюблена в Слепителя…
– Дурак! – выпалила Лира. Щеки у нее запунцовели еще пуще. – Я пытаюсь его понять, и больше ничего!
– У тебя хорошо получается. И что ты предлагаешь? Ну, не вписывается Дробышев, и что?
– Пока не знаю, – неохотно проговорила Лира, глядя в сторону. Я заметил, она вообще редко поддерживает зрительный контакт во время разговора. – Но этот случай с Дробышевым подозрительный…
– Мы же договорились, что это из-за неопытности Слепителя. Тогда он еще не придумал свои закономерности.
– То есть это случайность? – Лира на секунду глянула на меня и снова отвела взгляд.
– Ну да.
– Или начало новой закономерности… – сказала она тихо, почесав подбородок пальцем.
– По-моему, ты перегибаешь палку, Лира, – укоризненно сказал я. – Так и свихнуться недолго. Это у тебя навязчивая идея – всюду выискивать закономерности.
Лира криво улыбнулась и не ответила.
Свидировой Ларисе, живущей с мужем и двумя детьми-дошкольниками в четырехкомнатной квартире на пятом этаже в спальном районе, недавно исполнилось сорок лет, была она невысокой, крепко сложенной женщиной с темными волосами. Цвет глаз, судя по фотографии в рамочке, стоявшей на полке в шкафу-«горке», был карий. Сейчас верхнюю часть лица закрывала бинтовая повязка. Поскольку роковая встреча со Слепителем произошла в ночь с третьего на четвертое октября, то есть девятнадцать дней назад, повязку можно было бы и снять. Но она не сняла – видимо, боялась напугать домашних, особенно детей.
В квартире царила напряженная атмосфера. Муж Ларисы Георгий, высокий, плечистый, с греческим профилем мужчина, создавал впечатление человека, весьма следившего за внешностью. К нашему приезду он отнесся откровенно неприязненно, хоть и был, как мы поняли, предупрежден полицией.
Свиридова говорила слабым, плачущим голосом, всё порывалась самостоятельно поставить чайник, чтобы угостить гостей, то есть нас, а муж каждый раз вскакивал и, усадив жену на место, сам брался за чайник. Насколько я понял, эта была пантомима, которую оценил бы Симеон Коровин.
– И кому я теперь нужна такая, безглазая? – вздыхала Свидирова. – Раньше я машину водила, на двух работах успевала трудиться, а сейчас что? Элементарные вещи нынче для меня проблема. А и Жоре говорю: зачем я тебе?.. Ты еще молодой, красивый…
– Не говори глупостей, – оборвал ее муж. С излишним ожесточением и плохо скрытым раздражением, как мне показалось. – Я тебя никогда не брошу, Лара, понятно?
Он махнул детям – девочку постарше и мальчика помладше, которые с любопытством заглядывали в гостиную. Они нехотя удалились в соседнюю комнату.
Мне и Лире с превеликим трудом удалось перевести тему разговора на события той злополучной ночи. Свиридова совершенно не интересовалась личностью Слепителя («Бог его накажет!») и не стремилась нам помочь. Ее много раз допрашивали, и она удивлялась, чего еще нам надо. А мы не могли внятно ответить, чего же нам надо, – мы и сами этого толком не знали.
Ничего нового она нам не рассказала: нападение ночью в темноте, пробуждение связанной в кромешной тьме, тихий зловещий шепот…
– О чем он говорил? – спросила Лира, сидя рядом со мной за столом. Юра притулился в уголке и ничем не выдавал своего присутствия.
У Свидировой затряслись губы.
– Он… он сказал, что я многое пойму, когда он заберет у меня глаза… Что он имел в виду? А? Что он имел в виду, Жора? Что я никому такая не сдалась безглазая?
– Лара, ну что ты такое говоришь… – начал Георгий машинально. Его лицо на мгновение исказилось в гримасе еле сдерживаемого раздражения.
Лариса продолжала хныкать. Мы с Лирой переглянулись. Видимо, Свиридову больше всего пугала перспектива потерять мужа. За все время разговора она ни разу не упомянула о детях, как, впрочем, и муж.
Когда мы собрались уходить, я успел глянуть на монитор ноутбука, стоявшего возле окна на небольшом столике. Открытый браузер демонстрировал аккаунт Георгия на сайте знакомств…
В этот день мы посетили все жертвы Слепителя, кроме Грушко Аркадия, который повесился ночью в больнице на простыне. Возле главного корпуса больницы шумели репортеры с камерами, микрофонами и прочей аппаратурой, требуя, чтобы их впустили. Но полиция стояла намертво.
Ближе к обеду позвонил Валов и сообщил, что машина Слепителя была угнана месяц назад, в ней масса отпечатков, но руль, рычаг переключения передач и приборная доска девственно чисты. Не иначе Слепитель потрудился тщательно протереть эти места и всегда пользовался перчатками. Отпечатки, судя по всему, принадлежали кому угодно, только не самому Слепителю – он был слишком осторожен.
– Есть результаты? – спросил Валов напоследок.
У меня чуть не сорвалось с языка слово «нет». Я вовремя спохватился и сказал:
– Мы работаем над этим, товарищ полковник.
Прервав связь, я повернулся к Юре и Лире:
– Слепитель Слепителем, а обед по расписанию. Я кушать хочу. Проболтались целый день, да всё без толку. Ничего общего между жертвами нет, они даже не знакомы друг с другом, работают в разных учреждениях, никаких общих дел не имели. Результат нашей сегодняшней прогулки – ноль.
– Не ноль, – возразила Лира. – Одну закономерность нашли.
Я подскочил на сидении.
– Какую?
– Все нападения происходили в темноте. Преступник бил по голове точно и с необходимой силой, чтобы просто вырубить, а не проломить череп, даже своей первой жертве, Дробышеву. Ты сможешь так точно сработать в почти полной темноте? И потом сам процесс удаления глаз… – Лира поморщилась. – Он тоже проходит в темноте.
– Ну и что это значит?
– Он видит в темноте, как сова, – сказала Лира.
В машине установилась тишина. Меня отчего-то пробил озноб. Враг из Тьмы, он хочет, чтобы жертвы жили в вечной темноте…
– Или у него прибор ночного видения, – нарушил я молчание. – Та штука, что выскочила из-под маски Слепителя, когда мы сцепились… Вдруг это часть прибора? Совсем забыл спросить у Валова, что сказали эксперты насчет этой штуки! Ты в курсе, Юра? – обратился я к водителю.
Тот не успел ответить: у него зазвенел телефон. Односложно помычав в трубку, он швырнул ее на центральную консоль и круто развернулся посреди улицы Кирова – одной из самых широких и оживленных в нашем городе; при этом проигнорировал две сплошные линии. Что ж, у сотрудников «органов» есть свои привилегии…
– В чем дело? – спросила Лира сзади.
– Нападение в Тыняновском университете, – сообщил Юра спокойно, обгоняя одну машину за другой. – Маньяк вырезал глаза студенту Ковылину Енисею. Он сейчас в реанимации.
– А что Слепитель? – заорал я. – Вы же охраняли универ!
– Ушел. Судя по всему, через канализацию.
– Упустили? – переспросил я и, помолчав, добавил: – Менты хреновы… Ой, прошу прощения, Юра…
Вместо ответа Никольский вздохнул – вероятно, втайне был со мной солидарен.
В этот день нам не удалось встретиться с Валовым и поделиться соображениями о ночном зрении Слепителя. И заодно узнать о новой жертве. Валов, судя по всему, задыхался под грузом навалившихся проблем, большую часть из которых создавали репортеры, с восторгом раздувавшие панику в городе и поливавшие грязью силовые структуры. Никольский отвез нас по домам – ждать развития событий.
Вечером мне позвонила встревоженная мать. Она велела не выходить из дома без лишней нужды, чтобы не схватил Слепитель, и даже не посещать работу. С отцом она уже договорилась, так что от работы я был освобожден до тех пор, пока маньяка не поймают. Я обещал закрыться на все замки и носа не высовывать из квартиры, и мама, успокоенная, отключилась.
Вмешательство мамы в мою трудовую деятельность упрощало дело: отныне мне можно не ходить на работу и больше времени уделять поискам маньяка вместе с Лирой и Валовым. Отец у меня – жесткий бизнесмен, никому спуску не дает, но мать послушает непременно. Знаю я его.
Тем же вечером я несколько раз попытался дозвониться до Киры, но каждый раз безрезультатно. То у нее было занято, то она не брала трубку. Наверное, не могла простить то, что я отклонил ее вызов днем.
Меня это особо не опечалило. Почему-то я был уверен, что Кира скоро сменит гнев на милость. И вообще, то, чем я сейчас занимался, было важнее мелких разногласий.
Мною завладел охотничий азарт родом из первобытных времен, когда наши предки гонялись за мамонтами по диким равнинам с дубинами наперевес. И азарт этот был явственно сильнее страха, который тоже поселился в глубине души… Слепитель сумел навести ужас и на меня, хотя именно я сподобился надавать ему по рылу…
Сидя вечером перед теликом, бубнящим о Роднинском Слепителе, я вспомнил, что попал маньяку локтем прямо по лицу. Следовательно, сейчас он должен сверкать фингалом или расквашенным носом. К сожалению, у полиции нет возможности проверить всех, у кого такие особые приметы.
Я резко вскочил. Стоп! Не удержавшись, я нервно хохотнул. А что, если маньяк – Симеон Коровин? Тот, кто ставит спектакли наподобие «От муладхары до сахасрары», явно имеет проблемы с психикой. Честное слово, от просмотра этого спектакля хотелось вырвать себе глаза… Днем он, в ипостаси балетмейстера, мучает зрителей вроде меня театральными постановками, а ночью, преобразившись в Слепителя, пытает бедолаг еще более изощренными методами… Кто заподозрит этого экзальтированного и манерного до тошноты гея?
Нет, глупости. Усилием воли я заставил фантазию сбавить темпы. Если подозревать человека только потому, что кто-то надавал ему по лицу, или потому, что этот человек лично мне неприятен, то легко впасть в полную паранойю.
Поздним вечером, перед тем, как улечься спать, я некоторое время стоял на балконе и таращился на ночной город. Непроглядно черное небо нависало над зданиями и улицами ощутимой громадой, угрожая разразиться дождем или снегом. Сбоку, со стороны улицы, долетал вечный, как морской ропот, автомобильный шум. Моя машина стояла, как обычно, под самым балконом; огонек сигнализации на лобовом стекле успокаивающе мигал. Где же ты сейчас, Слепитель? Чем занят? Какие темные замыслы лелеешь в своей чокнутой башке?
И, самое главное, кто же ты?
Глава 10
Утром меня разбудил звонок от Валова. Полковник просил меня срочно приехать в Управление и захватить с собой Лиру, которой он, по его словам, уже позвонил. Я согласился, хотя мне не понравился его тон: просьба слишком смахивала на приказ. У меня язык чесался вежливо и холодно, как это делает Наташа, поставить Валова на место, напомнить ему, что мы не его подчиненные. Я сдержался по одной-единственной причине: мне хотелось быть в гуще событий, а достичь этого можно было, находясь рядом с Валовым.
Потому, отложив до лучших времен речь о правах и обязанностях гражданина Российской Федерации, заготовленную для ушей полковника ФСБ, я быстро собрался и, не позавтракав, поехал к Лире.
Сегодня, наконец-то, небесные хляби распахнулись. Дождь лил как из ведра. Ледяные струи лупили по асфальту, стекали по желобам и крышам, в канавах бурлила мутная вода. Дворники на машине трудились со всей возможной скоростью, а свет фар встречных автомобилей с трудом пробивался сквозь сплошную пелену.
Лира съежилась под зонтом возле ворот своего дома. Когда я подъехал, она юркнула в салон с плохо скрываемым облегчением.
– Тебе не страшно? – спросил я, когда мы на черепашьей скорости покатили по проспекту Лермонтова в потоке таких же неторопливых автомобилей. – Я имею ввиду, участвовать во всем этом безумии…
– Страшно, – сразу ответила Лира. – Мне всегда страшно…
Я покосился на нее. Она была бледной и мрачноватой, как всегда. Сегодня на ней красовалась другая шапочка, из-под которой на плечо сбегала коса каштановых волос. На стеклах очков поблескивали крохотные капельки воды – зонт не помог полностью уберечься от ливня. Серо-голубая куртка осталась прежняя, так же, как и неизменные перчатки. Про то, что ей всегда страшно, она проговорила абсолютно серьезно.
– Всегда? Почему?
Лира сцепила пальцы рук и уставилась на колени.
– Потому что жизнь – страшная штука.
Я не удержался от ехидного хмыканья.
– Смотря как жить, Лира… Иногда она бывает очень даже приятной, знаешь ли.
– Это не бывает надолго. Приятные моменты кончаются, а ужас перед жизнью не кончается никогда. В конце концов, нас всех ждет смерть.
– Ну ты, блин, философ! – вскричал я. – Memento more, что ли? С такими мыслями и до петли недалеко, так что сбавь темп, ради бога!
– Нет, что ты, Женя, – Лира мягко улыбнулась, и я сообразил, что мне нравится, как она называет меня по имени. – Просто философствую. На самом деле у людей много способов забыть о своем ужасе перед жизнью. Некоторые работают с утра до ночи. Некоторые занимаются экстремальными видами спорта, пьют, курят травку, с головой окунаются в любовные перипетии. Но, так или иначе, этот экзистенциальный ужас живет во всех.
Впереди светофор зажег красный свет. Я притормозил, надул щеки и выдохнул сквозь неплотно сжатые губы. Я был в шоке от Лиры.
– А ты что делаешь, Лира, чтобы побороть экзистенциальный ужас?
Не обращая внимания на ехидство в моем голосе, она достала из кармана кубик Рубика, собранный, как надо, по всем сторонам.
– Исправляю ошибки в текстах… – прошептала она.
В Управление мы вошли смело и чуть ли не нагло, совсем как полноправные сотрудники. Дежурный пропустил нас без единого вопроса – видно, был предупрежден. Всюду на стенах под потолком поблескивали линзы камер. Естественно, что нас давным-давно «срисовали», составили полное досье, в котором указывается не только вес и группа крови, но и на каком боку мы спим. Дежурный явно знал нас в лицо, хотя мы прежде не встречались.
Мы беспрепятственно прошли в кабинет, где расположился Валов. Войдя в полутемное из-за задернутых жалюзи помещение, я заметил на столе маленькую картонную коробочку возле пепельницы, битком набитой окурками.
Валов выглядел уставшим. Сомневаюсь, что ночью ему выпало зацепить хоть часок сна. Ворот рубашки был расстегнут, галстук висел на спинке одного из стульев. Полковник работал за компьютером, то и дело щелкая мышкой. Зверски воняло табаком.
– Дело принимает скверный оборот, – начал он, не отрываясь от монитора и не поздоровавшись. – В городе уже не паника – истерика! Слепитель словно играет с нами. Родители Енисея Ковылина – влиятельные люди и требуют крови. А у нас до сих пор нет рабочей гипотезы! Мы даже не знаем, чего преступнику надо!
Мы с Лирой промолчали. Полковник был, вне всякого сомнения, на взводе.
С ожесточением щелкнув мышкой в последний раз, Валов соизволил повернуться к нам.
– Я начинаю думать, – сказал он, – что Слепитель читает наши мысли! Он знает, что мы вычислили закономерность и устроили засаду в университете. Он уходит от нас с дьявольской ловкостью, опережает буквально на полшага!
Он умолк. Мы с Лирой молча стояли на пороге, как бедные родственники. Полумрак в кабинете словно сгустился еще больше, в углах кабинета завивалась тьма.
– И еще, – снова заговорил Валов, потерев лицо. – Вчера, во время нападения на Енисея, произошло нечто удивительное…
Он помолчал и поглядел на нас мрачным взглядом.
– Этот странный артефакт, который вы нашли, Евгений, изменился…
Прежде чем я успел отреагировать, Валов тяжело поднялся с кресла и взял в руки коробочку, которую я приметил раньше. Полковник открыл ее, и мы с Лирой увидели черный шарик – тот самый, что выпал из-под маски Слепителя после моего удара.
Я подошел ближе. Шарик на ладони Валова был в диаметре сантиметра два, имел матовую черную поверхность и в целом сильно напоминал глазное яблоко человека, пусть и неестественного цвета. Вместо роговицы на одной из сторон шарика выделялся багровый диск с темными прожилками, который в свете люминесцентных ламп поблескивал как живой… Мне почему-то не хотелось долго смотреть на него. Создавалось впечатление, будто эта штука смотрит на меня…
– Эта штука изменилась, как вы видите, – сказал Валов утомленным голосом.
Я отступил на шаг. Как человеку, надававшему Слепителю по морде (правда, и получившему от него), мне следовало бы меньше остальных бояться всех этих штук, но и мне стало не по себе. Он видит во тьме, сказала Лира о Слепителе, а после моего удара у него выпадает черный глаз, который выглядит как живой…
Лира озвучила мои мысли:
– Он будто смотрит на нас!..
Валов положил глаз в коробку и не без раздражения произнес:
– Мистика какая-то! Наши эксперты исследовали эту хрень вдоль и поперек. Ничего необычного не обнаружили. Этот шарик сделан из кости какого-то крупного животного… или человека. Точнее выяснить не удалось. Шарик очень древний. Он покрыт краской из натуральных продуктов, вот тут список, правда, сомневаюсь, что он вам о чем-то скажет. Радиации никакой. Никаких токсинов, который могли бы вызвать галлюцинации и эффект пристального взгляда.
Когда Валов вернул черный глаз в коробочку и закрыл ее, я невольно перевел дух. Смотреть на него было неприятно. В полной тишине Валов уселся на прежнее место перед компьютером.
– Вчера, – глухо произнес он, накрывая широкой ладонью мышку, – у всех ослепленных, кроме Аркадия Грушко, который, как вы знаете, покончил с собой, не выдержав испытания, были видения.
– Видения? – не удержавшись, переспросил я.
– Да, черт бы их побрал, видения! – рявкнул Валов. – И ничего внятного. Это случилось после вашего визита к жертвам Слепителя, ближе к вечеру. Понятное дело, это нигде не разглашается, репортеры не в курсе. Нам еще мистики не хватало!
Он дернул плечом. Мы не проронили ни слова, по-прежнему стоя возле двери кабинета. Валов словно очнулся: взглянул на нас и выдавил кривую улыбку:
– Садитесь, прошу вас! Замучился этой ночью, ей-богу, уже голова не варит…
Мы с Лирой уселись за стол. Ощущение было такое, точно сейчас поздний вечер, если не ночь. Светила настольная лампочка, темноту немного рассеивал экран монитора, да и сквозь задернутые жалюзи просачивался не слишком яркий свет дождливого утра. Стеклопакет окон полностью не заглушал шум дождя. Я покосился на коробочку с черным глазом, усаживаясь на стуле.
– Мы находимся на постоянной связи с жертвами Слепителя, – продолжил Валов. – Вчера вечером мы получили информацию о странных видениях жертв. Вот запись телефонного разговора… слушайте…
Он в очередной раз щелкнул мышью. В тишине кабинета зазвучал женский голос, в котором я узнал голос Свиридовой:
«…с ума сойду! Не знаю, куда и звонить: то ли вам, то ли в церковь. Вы просили сообщать обо всем, о любой мелочи, вот я и звоню… Это бесовские происки, поверьте мне, и ничего с этим…»
Ее перебил голос самого Валова:
«Бесовские или нет, мы разберемся. Вы постарайтесь как можно подробней рассказать, что вы увидели».
«Я сидела на кухне… и вдруг перед глазами… то есть… боже, вы понимаете, о чем я… передо мной будто встала картина. Немного мутноватая, как сквозь тусклое стекло. Я испугалась…»
«Что было на этой картине?» – По голосу можно было легко догадаться, что Валов с трудом сдерживает нетерпение.
«Мутная вода. Поток мутной грязной воды. И на ней плавали всякие отходы, кажется, баклажки, веточки, гнилая листва… Эта картинка не продержалась долго. Ее сменила другая картинка: какие-то полуразрушенные дома и цепи… Да-да, ржавые цепи. Потом…»
Свиридова судорожно перевела дух и выпалила:
«Потом я увидела мертвые головы в шляпах».
После паузы голос Валова на записи переспросил:
«Мертвые головы в шляпах?»
«Да, такие жуткие, мертвенно-бледные головы, и на них были надеты яркие отвратительные шляпы».
«Просто головы, без тел?»
«Ну, может, тела и были, я не заметила. Помню только головы».
«Это всё?»
«Нет… Еще красный чёртик, висящий на заборе. Он улыбался…»
Запись кончилась. Валов поднял на нас усталые глаза.
– Казалось бы, бред сивой кобылы. Вы ведь общались со Свиридовой? Истеричная личность. Мы могли бы и проигнорировать ее сообщение, решив, что это последствия физической и психической травмы… Если бы не другие показания.
Он включил следующую запись на компьютере, сразу поставив ползунок проигрывателя на нужное место. Хрипловатый баритон Максима Кузнецова проговорил:
«Мутная вода. Какие-то руины. Белые головы в шляпах. Вроде как мертвецы. Мелкий бес на заборе и цепи… Я сошел с ума, да?»
– Сейчас с ними работают психологи, – сказал Валов. – Мы не имеем права говорить жертвам, что всех их посетили одинаковые галлюцинации, поэтому каждый их них считает, что видения были только у него. Мы срочно забрали их из домов, сейчас они в центральной городской больнице, под присмотром моих людей. В отдельных палатах. Якобы для осмотра. Нельзя подпускать к ним репортеров. Информация о странных видениях не должна распространяться в городе. Люди и без того перепуганы… Остальные записи можно и не проигрывать, там везде одно и то же: мутная вода, цепи, разрушенные здания, мертвецы в шляпах и чёрт на заборе.
Константин Викторович с силой потер лицо ладонями. Отняв их от лица, он выловил из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и закурил. Лира нахмурилась. В тишине, на мгновение установившейся в комнате, я отчетливо услышал собственное учащенное сердцебиение.
– То есть все они увидели одинаковые галлюцинации? – спросил я наконец.
– Да.
Я хихикнул. Хихиканье прозвучало глупо, но это меня совсем не смутило: испуг был сильнее остальных чувств.
– Против магии не попрёшь, – заключил я.
– Вот и я о том же, – согласился Валов, вздохнув. – В моей практике таких случаев не было. Разве что…
Он умолк, не закончив фразы. У меня не было желания переспрашивать. Мне отчетливо представилась тусклая картинка, как на старой фотографии, – бледные отрубленные головы, на которые кто-то, обладающий дьявольским чувством юмора, нахлобучил ковбойские шляпы.
– А что Дробышев? – спросила Лира. Она побледнела, но говорила твердым голосом.
– Что – Дробышев? – уточнил Валов, глубоко затягиваясь.
– У него тоже были эти видения?
Несмотря на усталость, Валов проницательно прищурился сквозь дым.
– Конечно. Когда нам позвонили Свиридова и Кузнецов, я уже сам стал звонить всем остальным жертвам Слепителя.
– А… он точно перечислил эти видения?
– Вижу, вы подозреваете этого Дробышева, Лира? – спросил Валов.
– Он не вписывается в красивую закономерность Слепителя, – сказал я, с удивлением обнаружив в своем голосе раздраженную насмешку. Мне тотчас стало стыдно: из-за испуга, напряжения и не вылезающей из головы картинки с мертвецами в шляпах, я сорвался на Лире.
Она бросила на меня короткий взгляд, приподняв низкие брови, но ничего не сказала.
– Дробышев был в списке подозреваемых, – неожиданно заявил Валов, и настала моя очередь приподнимать брови. – Как только я увидел эту штуку, – он указал на коробочку с черным глазом, – мне на ум пришла дикая идея: что, если Дробышев использует некие мистические силы организма, чтобы видеть? А этот артефакт служит ему глазами? Похож ведь? Черный глаз, твою мать… Извините, Лира!
Лира с усилием улыбнулась. Улыбка тут же растаяла, когда она поглядела на коробочку.
– Теперь, в свете новой информации, – продолжил Валов, – этих видений, явной мистики, мы должны быть готовы к любому развитию событий. Вам я доверяю, ребята. Вы уже показали себя с самой лучшей стороны, и я надеюсь, что вы еще проявите себя… Не стоит, наверное, напоминать, что всё, сказанное в этой комнате, секрет… Только Дробышев ни при чем.
– Почему? – вскинулся я.
– Он всю ночь провел в больнице под неусыпным надзором. С семи вечера примерно, когда мы его забрали из дома. А Енисей Ковылин утверждает, что напали на него после девяти. Потом выкинули на территории университета имени Тынянова. Наши молодцы из засады видели, как это произошло, но поймать не поймали, за что получили по полной программе лично от меня… Слепитель ушел через канализационный коллектор, который никто, в том числе и я, не догадался перекрыть…
Повисла очередная пауза. Ее нарушила Лира:
– Мы не должны сдаваться, Константин Викторович. Пусть этот Слепитель ведьмак какой-нибудь, но это не повод сдаваться. Так говорил Дробышев. А он – художник, лишившийся глаз. По сравнению с ним нам еще повезло.
– Спасибо, Лира, – сказал Валов, чуть ли не с любовью поглядев на покрасневшую Лиру. – Так что будем ловить колдуна дальше… Как вы думаете, что это такое?
Он указал сигаретой на коробочку и затушил окурок в пепельнице.