«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

Здесь мы также видим указание на прямую связь секретного дополнительного протокола к советско-германскому договору о ненападении и действий РККА и вермахта в Польше, действия эти объявляются совместными.

В общем, именно в таком ключе строятся обвинения всех «правдоискателей».

Мы, однако, уже показали, что августовские договорённости между Германией и СССР совсем не означали ввод советских войск в советскую сферу влияния, что решение об этом было принято под давлением обстоятельств (вследствие постигшей Польшу военной катастрофы, приведшей к развалу государства), что если немцы и рассчитывали на военную акцию со стороны СССР против Польши изначально, то СССР первое время строил свои расчёты на сохранении Польского государства восточнее Вислы.

А вот об уровне и времени возникновения взаимодействия между РККА и германской армией разговор пойдёт сейчас.

В утверждении экспертов ГВП РФ сразу могут насторожить два момента. Первый – если взаимодействие двух армий в Польше было предрешено ещё в августе, то почему 15 сентября в приказе авиации Белорусского фронта появляется фраза о том, что с немецкими лётчиками наши лётчики в бой вступать не должны. Весьма странное союзное взаимодействие получается. Представьте себе ситуацию, что в конце апреля 1945 года перед встречей с союзниками на Эльбе советские военные получают примерно такой приказ: «В боевые столкновения с английскими и американскими войсками не вступать». Абсурдно звучит. Правильно, потому что англо-американцы были нашими союзниками в войне. Немцы же в то время, когда Красная Армия развернула в Польше свои действия, никаким союзником нам не были, никаких инструкций в отношении взаимодействия с ними войска не получали. Потому и пришлось наставлять «сталинских соколов», мол, встретишь в небе немца – ты не бей его, с ним мы не воюем.

Второй настораживающий в утверждении экспертов ГВП момент – почему приказ о взаимодействии с немцами появляется только 22 сентября, да и то касается только вопросов отвода немецких войск с территорий, которые должны быть заняты советскими войсками. Взаимодействие-то есть, но какое-то оно странное. Ни планирования совместных операций, ни хотя бы каких-то координаций боевых действий против общего противника – поляков.

Вступив в Польшу 17 сентября, Красная Армия действовала абсолютно самостоятельно, не только не строя свои расчёты на взаимодействии с «новоиспечённым союзником», но даже не зная, что с ним, собственно, делать, когда его встретишь. Отданные 14 сентября 1939 года наркомом обороны и начальником Генштаба приказы Военным советам Белорусского и Украинского фронтов, на основании которых командование данных фронтов 15 сентября и 16 сентября издало собственные боевые приказы, ничего об этом не говорили [53; 287-290].

В результате, вот как описывает командир 29-й танковой бригады, входившей в состав 4-й армии, комбриг С. М. Кривошеин первую встречу своей бригады с немцами у Видомиля:

«Разведка, высланная вперёд под командованием Владимира Юлиановича Боровицкого, секретаря партийной комиссии бригады, вскоре возвратилась с десятком солдат и офицеров немецкого моторизованного корпуса генерала Гудериана, который успел занять город Брест. Не имея точных указаний, как обращаться с немцами, я попросил начальника штаба связаться с командармом (Чуйковым, будущим героем Сталинградской обороны – И. Д., В. С.), а сам с комиссаром занялся ни к чему не обязывающей беседой с ними. Разговор происходил в ленинской палатке, где на складывающихся портативных стендах, наряду с показателями боевой подготовки и роста промышленного могущества нашей страны, висели плакаты, призывающие к уничтожению фашизма. У многих немцев были фотоаппараты. Осмотревшись, они попросили разрешения сфотографировать палатку и присутствующих в ней. Один из них снял на фоне антифашистского плаката нас с комиссаром в группе немецких офицеров…

Накормив немцев наваристым русским борщом и шашлыком по-карски (всё это гости уплели с завидным усердием), мы отправили их восвояси, наказав передать «горячий привет» генералу Гудериану» [53; 314].

Борщом и шашлыком в этот день и ограничился вклад 29-й танковой бригады в «союзное взаимодействие» с немцами.

В полосе Украинского фронта первая встреча советских и немецких войск не носила столь «идиллического» характера, ибо между ними произошло боестолкновение на окраинах Львова. События, связанные со Львовом, достойны того, чтобы осветить их подробнее, так как они очень ярко демонстрируют, какой уровень «союзных» отношений существовал между Германией и Советским Союзом.

19 сентября сводный мотоотряд 2-го кавкорпуса и 24-й танковой бригады подошёл к Львову. При подходе он был обстрелян польской артиллерией. Тем не менее, отряд, преодолевая сопротивление поляков, ворвался в город и закрепился на его восточной окраине. После этого продвижение отряда было остановлено приказом вышестоящего штаба.

Немцы уже неделю находились под Львовом, два дня вели бои в городе, были выбиты оттуда и с того момента, блокировав Львов с севера, запада и юга, предпринимали безуспешные попытки овладеть городом.

Закрепившиеся в восточной части Львова советские войска, вступив в контакт с командованием польского гарнизона, потребовали сдачи города. Полякам было дано два часа на размышление.

В 8.30 утра 19 сентября немцы предприняли атаки на южную и западную части города. При этом под огонь немцев попал разведбатальон сводного мотоотряда. Возглавлявший мотоотряд командир 24-й танковой бригады полковник П. С. Фотченков выслал с куском нижней рубахи на палке бронемашину к немцам. Танки и бронемашины мотоотряда выбрасывали красные и белые флажки, но огонь по ним не прекращался. Стреляли по нашим и поляки. Тогда из бронемашин и танков был открыт по противнику ответный огонь. При этом подбито у немцев 3 противотанковых орудия, убиты 3 офицера, ранено 9 солдат. У нас было подбито 2 бронемашины и один танк, убито 3 человека и четверо ранено [53; 321].

Видимо, ответный огонь советских танков и бронемашин «отрезвил» немцев, они прекратили стрельбу и прислали к командиру мотоотряда своего делегата (полковника фон Шляммера). Конфликт был урегулирован.

19 и 20 сентября между командирами советских и немецких войск, расположившихся в районе Львова, велись неоднократные переговоры о прекращении боевых действий и ликвидации возникших конфликтов. Как докладывало командование 24-й танковой бригады, отношения с немцами нормализовались [53; 322].

Тем не менее, от города немцы не отходили. Переговоры, которые по этому поводу вело с немецким командованием командование Украинского фронта, успеха не приносили: обе стороны стояли на своём, требуя друг от друга отвести войска от города и не мешать штурму [53; 322].

Только к вечеру 20 сентября германские войска получили вышестоящий приказ отойти от Львова. Но исполнить его не поспешили, потребовав от поляков сдать город не позднее 10 часов 21 сентября. При этом полякам было заявлено: «Если сдадите Львов нам – останетесь в Европе, если сдадите большевикам – станете навсегда Азией» [53; 322]. Видимо, приказ был передан вторично, ибо в ночь на 21 сентября германские войска начали всё-таки отходить от города. Их позиции занимались советскими войсками, которые готовились с утра начать штурм, т.к. переговоры с командованием гарнизона результатов не давали.

В 9.00 21 сентября штурм был начат, но приостановлен – поляки пожелали возобновить переговоры. К вечеру этого же дня польский гарнизон согласился на капитуляцию. На следующий день он сложил оружие. Советские войска вступили в город [53; 322-323].

Так выглядели львовские события на уровне войск, штурмовавших город, на уровне командования Украинским фронтом и германской группой армий «Юг». А вот как они выглядели на уровне высшего военного и политического руководства двух стран. С ночи 20 сентября 1939 года германский военный атташе в Москве генерал-лейтенант Э. Кестринг пытался урегулировать ситуацию под Львовом. В 00.30. Кестринг по телефону сообщил:

«1. Восточнее Львова советские танки столкнулись с немецкими войсками. Есть жертвы. Идёт спор о том, кто должен занять Львов. Наши войска не могут отходить, пока не уничтожены польские войска. 2. Германское командование просит: а) Принять меры к урегулированию этого вопроса путём посылки туда делегата; б) Иметь на танках какие-то отличительные знаки; в) С осторожностью подходить к демаркационной линии» [53; 328].

В 10.20 Кестринг вновь по телефону сообщил советскому командованию:

«Я получил сообщение из Берлина, что командование танковых советских войск отдало приказ наступать на Львов. Часть наших (немецких) войск находится во Львове. Главное командование германской армии просит командование советских войск, и я прошу маршала, отменить наступление танковых советских войск, так как для нас невыгодно, ибо справа и слева от нас находятся ещё польские части. Если нужно выслать делегатов для переговоров, то главное командование германских войск это сделает немедленно и пошлёт на самолётах в любой пункт своих представителей по указанию советского командования. Прошу немедленно об этом довести до сведения маршала и срочно сообщить мне его решение» [53; 328].

В 11.20. Кестринг передал по телефону предложение германского командования взять город совместным штурмом с Красной Армией, а затем передать его советской стороне [53; 328]. Москва категорически отказалась. Тогда германское руководство приняло решение, что «немецкие войска очистят Львов» [53; 328]. Командование сухопутных войск вермахта восприняло это решение как «день позора немецкого политического руководства» [53; 328].

В 11.40 Кестринг по телефону сообщил, что «Гитлер отдал приказ о немедленном отводе немецких войск на 10 км западнее Львова и передаче Львова русским» [53; 328].

В 12.45 Кестринг прибыл к Ворошилову и заверил, что по личному приказу Гитлера вермахт будет отведён на 10 км западнее Львова. На замечание Ворошилова, «чем вызваны такие недоразумения, доходящие до отдельных стычек со стороны германских войск, в то время, как нашим войскам даны чёткие и твёрдые указания о линии поведения при встрече с германскими войсками, Кестринг сказал, что это был, к сожалению, местный инцидент и что приняты все меры к неповторению подобных случаев в будущем» [53; 328-329].

Итак, «на самом верху» львовский инцидент был урегулирован. Во всей этой истории в глаза бросается не только несогласованность действий войск вермахта и РККА, но и твёрдое нежелание советской стороны вести с немцами совместные боевые действия против поляков.

Только в ходе вышеописанного разговора Ворошилова с Кестрингом было принято решение о встрече немецких и советских военных, но, отнюдь, не для обсуждения каких-то совместных боевых операций, а для проработки вопроса рубежей и сроков отхода германской армии с территорий, входящих по августовским московским договорённостям в сферу интересов СССР.

Здесь мы вынуждены опять упрекнуть «правдоискателей» в искажении фактов (уж не знаем, намеренном или нет). Авторы упоминавшегося труда «Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939-1941» пишут, что решение о координации действий двух армий было принято ещё до начало вторжения РККА в Польшу, во время ночной беседы с 16 на 17 сентября Сталина с Шуленбургом [18; 96]. Утверждается следующее:

«Было намечено, что в Белосток будут направлены советские представители для участия в советско-германской комиссии, призванной координировать действия двух армий» [18; 96].

Между тем, мы уже знаем, что предложение о создании координационной комиссии прозвучало в телеграмме Риббентропа от 15 сентября, было осталено без ответа во время вечерней беседы 16 сентября Молотова с Шуленбургом и ночной беседы (в ночь на 17-ое) с Шуленбургом Сталина [53; 296-297]. Никакая комиссия в Белостоке не собиралась ни 17-го, ни 18-го, ни 19-го числа. А собралась она 20 сентября в Москве после того, как об этом договорились Ворошилов и Кестринг этого же 20-го числа.

Мотивы, по которым авторы «Восточной Европы…» «не разобрались» в «хитросплетении» фактов, в общем, ясны: если Красная Армия вступает в Польшу даже без попытки согласовать свои действия с вермахтом, то какой же это союз? Где хоть какая-то согласованность действий союзников? Факты для указанных авторов, прямо скажем, «неудобоваримые». Не случайно в своём труде они ни словом не упоминают о львовском инциденте и о том, каким образом он был преодолён.

Итак. 20 сентября 1939 года в 16.20 начались переговоры К. Е. Ворошилова и Б. М. Шапошникова (тогда начальника Генштаба РККА) с представителями германского военного командования в лице военного атташе Германии в Москве генерал-лейтенанта Э. Кестринга, его заместителя подполковника Г. Кребса и военно-воздушного атташе полковника Г. Ашенбреннера15 о порядке отвода германских войск и продвижения советских войск на демаркационную линию. Первоначально предполагалось, что движение Красной Армии на запад начнётся с утра 23 сентября, войска должны будут двигаться с 25-км интервалом, и к вечеру 3 октября германские войска отойдут за окончательную демаркационную линию [53; 330].

В ходе следующего раунда переговоров, с 2 до 4 часов утра 21 сентября, уточнялись сроки выхода на демаркационную линию, и был подписан советско-германский протокол:

«Параграф 1. Части Красной Армии остаются на линии, достигнутой ими к 20 часам 20 сентября 1939 года, и продолжают вновь своё движение на запад с рассветом 23 сентября 1939 года.

Параграф 2. Части Германской армии, начиная с 22 сентября, отводятся с таким расчётом, чтобы, делая каждый день переход, примерно, в 20 км, закончить свой отход на западный берег р. Вислы у Варшавы к вечеру 3 октября и у Демблина к вечеру 2 октября; на западный берег р. Писса к вечеру 27 сентября; р. Нарев, у Остроленка, к вечеру 29 сентября и у Пултуска к вечеру 1 октября; на западный берег р. Сан, у Перемышля, к вечеру 26 сентября и на западный берег р. Сан, у Санок и южнее, к вечеру 28 сентября.

Параграф 3. Движение войск обеих армий должно быть организовано с таким расчётом, чтобы имелась дистанция между передовыми частями колонн Красной Армии и хвостом колонн Германской армии, в среднем до 25 км.

Обе стороны организуют своё движение с таким расчётом, что части Красной Армии выходят к вечеру 28 сентября на восточный берег р. Писса; к вечеру 30 сентября на восточный берег р. Нарев у Остроленка и к вечеру 2 октября у Пултуска; на восточный берег р. Висла у Варшавы к вечеру 4 октября и у Демблина к вечеру 3 октября; на восточный берег р. Сан у Перемышля к вечеру 27 сентября и на восточный берег р. Сан у Санок и южнее к вечеру 29 сентября.

Параграф 4. Все вопросы, могущие возникнуть при передаче Германской армией и приёме Красной Армией районов, пунктов, городов и т.п., разрешаются представителями обеих сторон на месте, для чего на каждой основной магистрали движения обеих армий командованием выделяются специальные делегаты.

Во избежание возможных провокаций, диверсий от польских банд и т.п., Германское командование принимает необходимые меры в городах и местах, которые переходят к частям Красной Армии, к их сохранности, и обращается особое внимание на то, чтобы города, местечки и важные военные оборонительные и хозяйственные сооружения (мосты, аэродромы, казармы, склады, телефон, железнодорожные узлы, вокзалы, телеграф, телефон, электростанции, подвижной железнодорожный состав и т.п.), как в них, так и по дороге к ним, были бы сохранены от порчи и уничтожения до передачи их представителям Красной Армии.

Параграф 5. При обращении германских представителей к командованию Красной Армии об оказании помощи в деле уничтожения польских частей, или банд, стоящих на пути движения мелких частей германских войск

Примечания