– Дорогой мой, я уже нашёл его, это самое новое направление, – объявил Габдельгазиз, стараясь придать голосу глубокий смысл.
– Ну да! Говори же быстрей! – Сайфи от радости даже в ладоши захлопал, как ребёнок. В этот момент он представлял собой саму наивность и доверчивость.
– У меня есть крутая, ещё никому не пришедшая в голову идея. Это будет чисто татарский бизнес, он возродит нашу нацию, наше государство, – произнёс Габдельгазиз, на сей раз придав голосу как можно больше торжественности, но всё же не открывая до конца свою душу и секрет бизнеса. Продолжая ковать железо, он считал необходимым раскалить печь ещё сильнее.
– Говорят же, кто ищет, тот всегда найдёт. Это будет настолько выигрышное предпринимательство, что сразу же себя окупит, и мы выйдем на мировой рынок, – вдохновенно продолжал Габдельгазиз.
Сайфи, полностью охваченный его пафосом, всё же нашёл в себе силы прервать его:
– Ну же, не тяни, излагай свою идею!
Но Габдельгазиз не спешил. Ещё не время было доставать из-под семи замков тайну седобородого старца.
– Вначале я хотел один начать дело, но это было бы эгоизмом. Ты знаешь, я не такой. К родным, к друзьям я всегда с открытой душой. Я за процветание моей нации, моего племени!
От таких обтекаемых, слишком общих слов нервы у Сайфи напряглись до предела, казалось, вот-вот лопнут.
– Габдельгазиз-абый, ладно тебе, не тяни. Я уж сколько времени маюсь от безделья, не знаю, куда себя деть.
– Я ведь не для себя, для народа стараюсь, – начал было снова крутить Габдельгазиз, но Сайфи резко прервал его:
– Ладно, возьми меня в долю. Сколько у меня есть денег, всё вложу.
В следующую же минуту Сайфи пожалел о своей поспешности, но отступать было поздно. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь.
– Конечно, и это понадобится, – как можно равнодушнее продолжил Габдельгазиз, – но деньги – не главное. Только свистни – богатые и жадные мафиозники сразу облепят своими деньгами. В наши дни важнее идея. Вон наши единоверцы, все передрались уже, но к новой идее так и не пришли, – так Габдельгазиз продолжал напускать туману, но его новоиспечённый кредитор снова резко прервал его:
– Да хватит тебе, что делать-то будем? В чём твоя идея?
– В земляной груше, – выпалил, наконец, Габдельгазиз. – Это такая репа, «топинамбур» называется, растёт в земле, как морковь или картофель. Слыхал про такой продукт?
Хотя Сайфи впервые слышал о такой диковинной культуре, но виду не подал.
– Да, пробовал, вроде, когда-то. Ну и что? При чём тут эта самая груша, топихамор?
– В мире нет ничего невозможного для человека. Вон на Луну забрались, Марс обследовали. Вот на нём эту культуру выращивать. Если б ты знал, сколько полезных витаминов в ней! Это панацея от сердечно-сосудистых заболеваний, от давления, от различных воспалительных процессов и многих других болезней. Это будет чисто татарский бизнес, какой другим и не снился. По весне засеем гектаров восемьдесят земли. Землю можно купить в соседнем районе. На следующий год посевную площадь доведём до ста гектаров. Там же построим совершенно нового типа город XXI века, Новые Карамалы, например, или Новый Шарбан. Всех обеспечим работой. Только тихо, кабы кто-нибудь не украл нашу новую идею.
Габдельгазиз, как бдительный хранитель государственной тайны, приложил палец к губам.
По правде сказать, Сайфи был несколько разочарован. В душе он представлял себе бизнес иного рода: что-то вроде обработки контрабандных золотоносных пород из Якутии, или хотя бы продажа импортных лекарств, полученных в виде гуманитарной помощи, или торговля какой-нибудь травкой из Таджикистана. Конечно, предложение Габдельгазиза оригинальное, и, наверно, полезное для здоровья нации, но требует больших трудовых затрат. Как правило, такой бизнес не позволяет быстро разбогатеть. Как говорят русские, от работы не будешь богат, а будешь только горбат. Но всё же азарт старшего брата уже успел затуманить ему мозги.
– Думаю, понадобится приличный начальный капитал, может, в каком-нибудь банке кредит взять?
Но Габдельгазиз на это и ухом не повёл. Он весь был в своих фантазиях и от души наслаждался ролью, которую сам для себя придумал. Все великие комбинаторы мира: Остап Бендер, Салам-Торхан, Хлестаков, Мюнхгаузен были просто младенцы по сравнению с ним.
– Много думать вредно, надо быть решительней. «Смелость города берёт», – говаривал мой отец. С первого урожая мельницу построим. В городе откроем две заправки.
Габдельгазиз, постепенно понижая и понижая голос, потом перейдя на шёпот, добавил:
– Первый урожай земляной груши отнесём в ансамбль песни и пляски Татарстана.
– Не понял. У тебя там что, красотка на примете есть, что ли?
– Да нет. Пусть ещё лучше пляшут, выше Махмуда Эсенбаева прыгают. И президента нашего угостим, говорят, у него тоже давление скачет.
– Чтобы начать дело, приличные деньги понадобятся, – ещё раз повторил утомлённый Сайфи.
– Не мелочись, брат. Сложим в мою коричневую папку то, что есть, и будем очень экономно расходовать. Твои расходы быстро оправдаются, у меня уже есть заявка из Армении. Армяне знают толк в полезных продуктах. Вот с Израилем собираюсь наладить контакт.
С того памятного дня двоих друзей в белых, как январский снег, рубашках, в ярких галстуках, с толстыми папками под мышкой можно было видеть в различных министерствах, ответственных организациях, у глав администраций. Везде они излагали свою идею:
– Топинамбур… Нам бы кредит получить.
– Топинамбур… Продукт XXI века, будущее татарского народа. Только отсталые руководители не понимают этого…
Возглавлять список «отсталых» руководителей никому не хотелось, снисходительно улыбаясь, все подписывали бумаги, шлёпали печати, но денег никто не давал. Молодая жена Сайфи, не боясь показаться отсталой, пыталась противостоять затее мужа.
– Да не связывайся ты с этим Габдельгазизом. Нет работы, нет заботы. Лет на пять-шесть спокойной жизни денег нам хватит. А этот абзый в жизни ничего стоящего не сделал. Вы уж сколько раз пытались создать ему условия. Кроме пьянства и растранжирования денег, он ничего не умеет.
Но поезд уже ушёл, и никакая в мире сила не могла бы остановить этот разогнавшийся паровоз. И вот, проклятие! Расходов выходило во много раз больше, чем рассчитывали. Вначале старались тратить деньги как можно экономнее, будто через сито просеивали, но постепенно Сайфи окончательно поверил в прекрасное будущее топинамбура, своё и вообще всей татарской нации и раскрутился, что называется, на всю катушку.
Время шло. Уже растаял зимний снег, по Волге прошёл ледоход, зажурчали ручейки, на южных склонах кое-где из-под снега выглянули подснежники. В один из таких прекрасных дней в кабинете руководителя администрации некоего района появились два приятеля в белоснежных рубашках и пёстрых галстуках. Руководитель, крупный мужчина с приятной шевелюрой, был крутого нрава, но оказался чутким к национальному вопросу татарином.
– Ребята, у меня времени в обрез. Что вы хотели?
– Мы хотели бы арендовать у вас тридцать гектаров земли.
Это было как раз то время, когда колхозы распадались, землю раздавали направо-налево, кому попало.
– Нет проблем, – сказал руководитель, – пишите заявление. Что вы собираетесь делать с этой землёй? Дома строить? Тогда надо ближе к деревне.
Габдельгазиз прошёлся по мягкому ковру, чтоб унять волнение:
– Мы засеем её земляной грушей – топинамбуром.
– Это что-то вроде репы, что ли? – поинтересовался руководитель с любопытством взглянув на арендаторов.
– Фоат Мансурович, это совершенно новое направление, чисто татарский бизнес. Чрезвычайно полезные свойства этого продукта должны помочь нашему народу возродиться, обрести независимость, – начал привычно убеждать Габдельгазиз.
– Да, интересно, – только и успел вставить Фоат Мансурович. Но Габдельгазиз сел на любимого конька и продолжил расписывать необыкновенные успехи, которые их ждут в будущем:
– Как вы думаете, почему наш народ до сих пор в неопределённом состоянии? Вон наши единоверцы – чеченцы, югославские мусульмане, косовские албанцы, курды – все протестуют, борются. А татары всё пляшут под чужую дудку. А ведь среди наших предков были такие великие люди, как батыры Алып, Чура, Гали, такие гениальные организаторы, как Аттила, Кубрат-хан. Огненные кони Золотой Орды долетели до самых Альп.
Габдельгазиз всё больше распалялся и вводил в свою речь всё новые и новые выразительные средства.
– Почему вы думаете, что после падения Казани татары никак не могут возродиться как нация? Да потому что им не хватает витамина, который бы придал им силы. Картофельная баланда размягчила их мозги. Только земляная груша – топинамбур может вернуть их к жизни. Вон какая мощь в них была, пока они не пристрастились к картошке. По-моему, раньше наши предки вместо картофеля употребляли земляную грушу, поэтому в них была такая сила и мощь…
Габдельгазиз, уже сам поверив в свои фантазии, ещё раз напомнил о славном прошлом своего народа и выразил твёрдую уверенность в том, что татары могут и должны быть в одном ряду с французами, немцами или хотя бы с чехами, финнами и шведами.
– Для обновления крови и восстановления утраченной пассионарности каждый татарин в год должен съедать как минимум ведро земляной груши. Это ещё мы ведём речь лишь о двух миллионах татар, живущих в Татарстане! Живущим за пределами Татарстана помощь придёт позже!
Габдельгазиз не на шутку распалился и настолько вошёл в роль, что посчитал вполне логичным то, что у взволнованного Сайфи из глаз брызнули слёзы.
– Пожалуй, в будущем мы накормим своим волшебным продуктом и татар от смешанных браков, – торжественно завершил свою пламенную речь Габдельгазиз.
Руководитель администрации слушал всё это выступление, глядя в окно, и трудно было понять, о чём он, собственно, думает.
– Название какое-то странное, – проговорил он, наконец, воспользовавшись паузой. – Топинамбур. Это, вроде, какая-то новая культура, наши предки вряд ли о ней знали. Я-то всегда думал, что силу и мощь они получали от конины и кумыса. Надо же, оказывается, мы совсем не знаем своей истории, – сказал он, то ли шутя, то ли всерьёз.
– Ну так земляная груша с кониной как раз гармонирует. Топинамбур – слово-то, по-моему, татарского происхождения: «Тяпи» – нога, значит, такая сила приливает к ногам, что заставляет всё время двигаться вперёд.
Здесь руководитель администрации от души громко расхохотался.
– Ну ладно, ребята, дерзайте, дам вам землю самую лучшую, плодородную, мягкую, как грудь кормящей женщины. Говорят, умелые руки почву в золото превращают. Только смотрите, чтобы всё это не оказалось пустой болтовнёй.
С этого дня на душе у Сайфи стало совсем спокойно. Он решил, что все свои сбережения он вложит в это святое дело. Теперь ему было стыдно за свои прежние сомнения и прижимистость.
Габдельгазиз узнал, что в Москве есть организации, оказывающие финансовую поддержку новым начинаниям, в особенности производителям экологически чистых продуктов. Он решил посетить эти организации лично. Тут уж без подарков не обойтись. Известно, что москвичам очень нравятся татарстанские норковые шапки, чистопольские часы, зеленодольские стеклянные изделия, чак-чак, мёд. Ну ещё, конечно, шубы казанского мехкомбината. Но шубы, пожалуй, понадобятся попозже, когда будут установлены более тёплые взаимоотношения.
Сайфи, походив по магазинам, все эти подарки приобрёл, на своей машине довёз Габдельгазиза до вокзала и посадил на фирменный поезд «Татарстан». Габдельгазиз решительно отверг предложение ехать в плацкартном вагоне подешевле.
– Сам-то я, дорогой Сайфи, обошёлся бы, мог бы и в тамбуре добраться. Купе – для меня аудитория, возможность познакомиться поближе, пообщаться. Нам ведь дорог каждый человек, поддерживающий идею топинамбура.
Таким образом, Сайфи оставалось только устыдиться своей скупости и нелепости своего предложения.
В Москве Габдельгазиз около недели жил в шикарной гостинице, в номере высшего класса. Москва навеяла на него романтические воспоминания молодости. Красная площадь, Мавзолей Ленина, всё было до боли знакомо и близко ему, как человеку, в своё время несколько лет прожившему в Москве в качестве студента. Насчёт топинамбура он попытался торкнуться в несколько организаций, в которых его идея, к сожалению, не нашла должного понимания. «Не морочьте, пожалуйста, голову, вам что, делать нечего?» – отмахивались от него чиновники. Возможно, норковые шапки и чак-чак на меду, таявший во рту, могли бы в корне изменить отношение к его идее, но эти дары ушли совсем в другом направлении. Оказалось, что в Министерстве иностранных дел, через которое заботливый папаша собирался отправить дочь учиться в Америку, татарстанские гостинцы тоже пользовались большим успехом. Так что здесь он нашёл полное понимание, и это уже была победа.
При возвращении в Казань Сайфи встретил его на вокзале, сам донёс до машины багаж, ему не терпелось услышать о результатах командировки, но Габдельгазиз молчал, по лицу ничего нельзя было угадать, на ней была маска, как у квартирного грабителя.
Помолчав некоторое время, Сайфи всё же не выдержал, спросил:
– Ну как там, успехи есть?
– Поездка была весьма полезной, – не спеша, с достоинством начал излагать Габдельгазиз. – В селекционном центре я близко познакомился с одним старым евреем. Он обещал помочь с посадочным материалом. В перспективности топинамбура я окончательно утвердился, увидев, что один мужик из Орла этому еврею привёз в подарок мутоновую шубу. Из Костромы привезли большие деревянные часы. Так что конкуренция – будь здоров. Но мы – первые.
– И что, все собираются топинамбур сеять? Вот тебе на, а нам как же быть?
– Знаешь, давай-ка заглянем в ресторан, там за обедом я тебе всё подробно расскажу.
– В общем, поездка оказалось весьма полезной, – ещё раз повторил Габдельгазиз, уже сидя в уютном зале за щедро уставленным обеденным столом. – В Пушкинском фонде я познакомился с Аделией Чикбизовой, татаркой наполовину. Она сказала, чтоб я из Министерства культуры Татарстана письмо привёз, тогда она сможет помочь валютой.
– Разве не из Министерства сельского хозяйства? – удивился Сайфи.
– Да откуда угодно можно. В общем, я на полпути остановился. На той неделе опять ехать надо к тому еврею. Заодно и письмо Аделии Чикбизовой отвезу.
Два приятеля, белые рубашки которых уже стали слегка серыми от асфальтной пыли, а папки под мышками раздулись ещё больше от разных бумаг, продолжили своё хождение по различным организациям. Между тем Габдельгазиз ещё два раза прокатился в Москву за счёт Сайфи, с ещё более дорогими подарками и, наконец, на третий раз добился того, чтобы отправить дочь на полгода в Америку учиться.
Каждый раз Сайфи встречал Габдельгазиза из Москвы на своей машине, кормил его в ресторане и только после этого осмеливался заговорить про дела.
– Ну как там, в Москве? Скоро сеять будем. Землю я уже вспахал.
– Землю-то вспашем, – мрачнея отвечал Габдельгазиз, – да только вот та полурусская татарка на полгода в Германию укатила. А старый еврей оказался мошенником, обещал-обещал, а как до дела дошло, говорит, что нынче с семенами не получится.
– Что же делать-то будем? Ведь сколько денег ухлопали.
– Пока картошку посадим. Сам знаешь, татары без картошки не могут. На следующий год всё равно выбьем семена топинамбура. Возьми-ка мне ещё грамм сто пятьдесят.
Впоследствии оказалось, что эта встреча у них была последней. Сайфи больше Габдельгазиза не видел. Говорили, что всю неделю он беспробудно пил, а потом, как в воду канул, никто его не видел. Телефон не отвечает, дверь не открывают.
Через две недели к Сайфи домой пожаловал пожилой мужчина в очках, с круглой бородкой, он оказался банковским служащим.
– Здравствуйте, с чем пожаловали? – спросил его Сайфи.
– Как с чем? Пора долги возвращать.
– Какие ещё долги? – удивился Сайфи и на всякий случай глазами указал жене, вышедшей с ребёнком на руках, на кухонную дверь.
– Вашей фирме был выдан кредит в пятьдесят тысяч рублей с условием погашения в течение трёх месяцев. Вот подпись и ваша печать.
– Это же не моя подпись, а Габдельгазиза Саубанова.
– Правильно. Но руководитель фирмы вы. Печать ваша. А Саубанова мы найти не можем. Пожалуйста, будьте добры, погасите задолженность. Не стоит доводить дело до суда.
На другой день повторилась та же история. В дверь постучали. На пороге появилась знакомая Сайфи по старым временам завскладом Асмабикя – Ася. Вся круглая, одинаковая что в длину, что в ширину, переваливаясь с боку на бок, как утка, она ввалилась в комнату и заворковала своим гулким гортанным голосом:
– Какая у вас прекрасная квартира! Будьте счастливы в ней. Сколько у вас детей, двое? Прекрасно! Сайфи, я не хотела тебя пока беспокоить, да вот дочь во второй раз замуж выходит. В первый раз свадьбу ей сделали скромную, ни то ни сё. Разошлись. Теперь хотим всё сделать на широкую ногу, в дорогом ресторане, с шумом, с размахом.
Сайфи знал, что эта завскладом в своё время разбогатела, делая деньги из воздуха, но, видимо, на задуманное ею грандиозное мероприятие всё равно не хватает и она пришла просить деньги взаймы. Осторожно, чтобы не обидеть гостью, Сайфи начал рассказывать ей о своём пошатнувшемся материальном положении.
– Слушай, друг, ты что, думаешь, я к тебе в долг просить пришла, что ли? Упаси бог! Обижаешь, я ещё не дошла до такого. Ты мне свой долг верни!
Сайфи решил, что она шутит или ошибается, и не придал её словам серьёзного значения.
– Да ты что, Асмабикя, дорогая, я ведь тебя уже года два, наверно, в глаза не видел, о каком долге ты речь ведёшь? Шутишь, что ли? Чёрный юмор?
– От твоего имени Габдельгазиз два месяца назад занял у меня десять тысяч. Сказал, Сайфи сам занесёт. Жду – нет. Пришлось самой прийти.
– Кто занимал, у того и проси, – сказал Сайфи, еле сдерживая гнев.
– Ну так вы же, как Шера с Машерей, везде вместе ходили. Вот его расписка о том, что он занимает для тебя, всё законно. Мне всё равно, кто отдаст. Только где я буду искать твоего другана-афериста. Давай гони десять тысяч, не то проценты начнут расти.
Сайфи рассвирепел.
– Иди отсюда! Злость на блоху на шубе не срывают.
Но гостья и ухом не повела на не слишком вежливое обращение хозяина.
– Эх ты, а ещё слывёшь умным человеком. Слыхал ты когда-нибудь, чтоб кто-то разбогател на репке? Надо было хоть подумать, посоветоваться. Нельзя гоняться за недосягаемым. Ладно, на той неделе зайду, деньги приготовь. Давай до суда не будем доводить.
Не успел Сайфи кое-как выпроводить приставучую женщину, как в дверь снова постучали. На сей раз Сайфи не стал распахивать дверь, а посмотрел в глазок. За дверью стояли трое крутых парней в коротких кожаных куртках. Сайфи схватился за голову и с криком «Топинамбур!» рухнул на диван. Почему-то внезапно до него дошло, что слово «топинамбур» вовсе не татарского происхождения, не от корня «тяпи» – нога, как излагал Габдельгазиз, а от корня «топи», чтобы не высовывался, а там уж своими ногами пойдёт, куда поведут.
Гаяз Ибрайкин
Пристально вглядываясь в свою память, вижу лопоухое улыбающееся лицо с крупными редкими зубами. Это Гаяз, сын известного лесника Ибрая, Гаяз Ибраев. Вот он здоровается со мной за руку:
– Не забыл меня, дружок, спасибо, я ведь тебе, хотя и дальний, но родственник, я ведь зять знаменитого кузнеца Яруллы, муж Гайши. Вот так-то вот. Всё было в моей жизни: пил, буянил, и тюремную дверь довелось открывать. Ты, шурин, говорят, писателем заделался. Ну ладно, ничего не поделаешь, лесник из тебя не получился бы, в лесу ты тут же заблудишься, машины чинить не умеешь, к плотницкому делу тоже не приспособлен. Так что пиши давай, пиши. И про меня там где-нибудь вставь, пусть внуки порадуются.
Я пытаюсь побыстрее распрощаться, пока этот старик ещё больше не опозорил меня. В памяти всплывает эпизод, участником которого был Гаяз-ага.
Колёсный трактор, проходя по мельничному мосту, пошатнулся и свалился в глубокое болото. Передняя часть кабины полностью провалилась, тракторист успел выпрыгнуть, а груда железа быстро поглотилась жижей, даже крыши не видно. Торчит только часть трактора, зацепившаяся за крепкий берег. Тракторист бегает вдоль берега взад-вперёд, не зная, что предпринять.
Между тем к месту происшествия набежало полно любопытных, женщин, мальчишек. Среди мужчин проглядывается и Гаяз. Он то и дело прикуривает, экономя спички, одну папиросу от другой, громко излагая собственное мнение о происходящем.
– Судьба этого трактора решена. Он там и останется. Это факт.
Тем временем кто-то пригнал другой трактор с более крупными колёсами. Пострадавший тракторист, утопая в грязи, прицепил к спасателю свой трактор железной цепью. Парни, пытающиеся спасти трактор, начинают его тянуть, но трактор «тыр-пыр» и ни с места, только грязь из-под колёс разлетается. Как назло, начинает моросить нудный осенний дождь, лишая всякой надежды на спасение.
Наконец, сотрясая всю землю вокруг, с грохотом приползает гусеничный трактор. Бедолага водитель снова соединяет свой трактор со спасательным ещё более толстой железной цепью, и начинается новый этап «спасательных» работ. Трактор-спасатель, собрав всю свою мощь, начинает приплясывать на месте, тянуть груз. Все наблюдают за происходящим в полной тишине, затаив дыхание. Провалившийся трактор, будто давая понять, что ничего не имеет против своего спасения, начинает немного шевелиться. «Спасатель» делает ещё один мощный рывок… и тут толстая железная цепь с треском обрывается.
Гаяз торжествует:
– Дык, я же вам уж сколько твержу: трактор останется там. Судьба его решена.
Но «спасатели», уже чуть было не достигшие цели, сдаваться не собираются. Делают новый буксир уже из тройной цепи, и большой трактор, пыхтя, кряхтя и издавая невероятные звуки, вновь начинает тянуть груз. Наконец, из жижи показывается крыша, затем кабина, затем он весь сам начинает медленно ползти по берегу. И вот плотно облепленный грязью «страдалец» стоит на твёрдой сухой земле. Всё. Инцидент исчерпан. Дальнейшее интереса не представляет. Народ начинает расходиться.
«Да, Гаяз оказался в неудобном положении», – подумали, наверно, вы, и конечно, ошиблись. Повергнуть его невозможно. Он как кот. Как его не кидай, всё равно приземлится на лапы. Так что он и тут выкрутился:
– Хы, я же вам сразы сказал. Советы не дураки, чтобы такой прекрасный, работающий трактор в болоте утопить. У Советской власти такая могучая сила, что угодно вытянет. Она и фашистам бока пообломала, – произнёс он своё заключительное слово и, в очередной раз прикурив от своего же чинарика, с победоносным видом удалился вслед за толпой.
Перешагнувший за шестой десяток Гаяз-ага уже начал сдавать, ныть, плохо видеть. Во всяком случае, он сам о себе говорил именно это.
– Да, брат, только дожил до хорошей жизни и ослеп. Ничего не вижу.
Как-то иду я по самой широкой улице нашей деревни. Слышу, с другой стороны меня кто-то кличет. Это Гаяз-ага, приложив ладонь козырьком ко лбу:
– Эй, как дела, сын Исламии-апа, почему старших не приветствуешь? Совсем загордился.
Раздосадованный его критикой, перехожу к нему на другую сторону улицы, протягиваю руку. Он подаёт руку не сразу, медлит, дескать обиделся, но потом крепко жмёт мою руку своей широкой ладонью, давая почувствовать былую необузданную силу. И вдруг озадачивает:
– Ты чей будешь-то?
– Так, я сын Исламии, живу в Казани, вот приехал своих проведать. Ты же меня, узнав, позвал, Гаяз-абый, – говорю я.
– Это я так, приблизительно, только сердцем почувствовал, что ты сын Исламии-апа и Набиуллы-эзи. Так это так и есть, что ли?
Не то он шутит, не то смеётся надо мной, понять трудно. Не зря сказано кем-то из великих: «Вся жизнь – театр, а люди в нём актёры».
– Уши не слышат, глаза не видят, совсем старый я стал, – начинает он сетовать, – только горло пока в порядке. Посмотри-ка, дружок, вон там возле магазина машина стоит, а из неё выходит человек в чёрном костюме, в белой рубашке. Не Нагимы ли это сын?
– Не знаю, Гаяз-абый, отсюда трудно узнать.
– Да, да, конечно. Я-то не то чтобы узнать, я-то с этого расстояния вообще ничего не вижу.
Я спешу распрощаться, пока этот странный абзый не выдумал ещё что-нибудь, и перехожу на другую сторону улицы.
1998
Дети своего времени
(Документальная повесть)
От судьбы не уйдёшь…
Многие из нас полагают, что мы хозяева своей судьбы, однако в жизни часто бывает наоборот, судьба играет с человеком, и события начинают разворачиваться совсем не так, как планировал ты. Пять лет беззаботной студенческой жизни промчались быстро – и вот в руках диплом об окончании историко-филологического факультета Казанского государственного университета, на груди – значок, а реальная жизнь, с её заботами о семье, жилье, работе и о зарплате, оказывается, ещё только начинается. Кроме того, к моменту окончания университета я уже успел жениться. Будучи студентом последнего, пятого, курса, на одной из вечеринок я встретил симпатичную девушку по имени Галия, которая заканчивала медицинский институт, и, совсем забыв слова Такташа, что любовь, она старая штука, влюбился и даже женился. В моей родной деревне сыграли свадьбу и, недельки две пожив там в своё удовольствие, снова вернулись к своим нерешённым проблемам. Моя жена как молодой специалист получила направление на работу в один из районов Башкирии. Теперь нужно было заниматься переводом её в Казань. Сам я был направлен в Бугульму, в интернат воспитателем, а мне хотелось остаться в Казани, в радиокомитете, где я начал работать ещё будучи студентом последнего курса. Но самой острой была, конечно, проблема жилья. В поисках подходящего крова мы обошли весь город. Короче, пока ты студент, оказывается, о тебе заботится государство, оно даёт тебе место в общежитии, платит стипендию, а теперь вот – куча проблем, как снежная лавина, готова обрушиться на твою голову. И никому до тебя нет дела. Дважды в жизни я оказывался в такой ситуации. Но пока надо было как-то выпутаться из первой. И вот в один из таких дней, когда я находился в состоянии крайнего отчаянья, не зная, как быть, что делать, меня вызвал к себе Мирфатых-абый Закиев, заведующий кафедрой татарского языка КГУ, и предложил мне должность ассистента на его кафедре. До сих пор не могу понять, почему это счастье выпало именно мне. То ли надо было сохранить образовавшуюся вакансию, а под рукой никого более подходящего не оказалось, то ли ему на глаза попалась и произвела нужное впечатление моя дипломная работа по стилистике татарского языка, выполненная под руководством Вахита Хакова, но как бы там ни было, я оказался равноправным членом кафедры среди преподавателей, у которых я только что учился.