Грани. Начало

Иллюстратор Владимир Ненов

Редактор Наталья Филимонова

Корректор Александра Приданникова

Благодарности:

С благодарностью к моим учителям и наставникам

© Дарья Орлова, 2019

© Владимир Ненов, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-0050-3914-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Тряска причиняла невыносимые муки, а головная боль, нараставшая до этого с каждой минутой, становилась нестерпимой. Помню, как в первые мгновения треск деревянных прутьев и гул в ушах не давали покоя, доводя до безумия. Рука, придавленная тяжелым мешком, онемела и перестала слушаться, мгновение – и я, подскочив на кочке, соскользнула с шаткого помоста, что служил прежнему хозяину сиденьем. Паровая тележка наскакивала на каждый камень и кочку по дороге. Самой дороги как таковой и не было: песок, камни, глина, смешанные друг с другом, образовывали слой грязи, ограниченный по краям проселка высокой травой, доходившей почти до груди. Холодный ветер свистел в ушах и уносил звуки погони вдаль. В нос же бил вечерний запах сырости, напитанного влагой дерна и мха. Вдали мелькали тусклые желтые огоньки окон старых деревень и уносящегося в ночь захудалого городка.

Кое-как оглядевшись по сторонам, я увидела изрядно побитое женское тело – Кивры, моей служанки. Та была без сознания, у виска зияла красная рана – неглубокая, но засохшая кровь темной бурой дорожкой проступала от рассеченного виска до уха. Выпуклая сережка с крохотной бусиной белого жемчуга неестественно возвышалась над серовато-коричневой массой грязи и крови. Под левым глазом виднелся ушиб, наливающийся синевой. Темные ее волосы окончательно растрепались и ниспадали на рудый кафтан, который сейчас представлял собой грязно-желтые лохмотья из-за событий последних часов. Бурые кровавые пятна не к месту «украшали» расстегнутый кружевной ворот, заставляя болезненно морщиться при взгляде на нее. Грудь неровно поднималась и опускалась под плотным корсетом, застегнутым уже не на все крючки. Женщина тяжело дышала.

– Кивра! Кивра, очнись, – голос был усталым и напряженным. Удерживая левой рукой рулевой рычаг, я потянулась к своей служанке и принялась кое-как трясти ее за плечо. – Да очнись же ты! Мы сейчас умрем!

Легкая тень скользнула по уставшему женскому лицу, уголки рта скривились и резко опустились вниз – выражение лица стало измученным. Кивра приоткрыла глаза, затуманенные и потерянные, и стало ясно, что она получила удар в голову такой силы, что он выбил ее из реальности надолго. Моей служанке нужна была помощь, но ждать ее было неоткуда. Помощь нужна была нам обеим.

Мы удирали от преследователей, несясь сломя голову по разбитой дороге. Погоня изрядно измотала нас, и собираться с силами, чтобы продолжать движение, уже почти не получалось. Последние крохи надежды еще теплились в нас, но она, надежда, готовилась вот-вот умереть. А вместе с ней – и мы с Киврой. Нет, без боя сдаваться никто из нас не собирался, даже перед лицом смерти мы готовы были оскалиться и, как подбитые звери, огрызаться до последнего. Нас поддерживал только внутренний дух, потому что шансов на то, чтобы оторваться от двух тележек, наполненных головорезами, у нас было немного. Они приближались с колоссальной скоростью, готовые в любой момент нанести решающий удар и разбить нашу дряхлую повозку вдребезги. Стараясь удержать управление давно отжившей свое тележкой и петляя, я, словно подстреленная лиса, уходящая от преследования гончих, не давала бандитам прицелиться и врезаться в нас.

– Кивра! Ты пришла в себя? Возьми управление на себя!

Она стала неуверенно подниматься, хватаясь за разбитую голову. От этого усилия ее рана снова открылась, и по уже подсохшему бордовому следу побежала свежая струйка крови, которая стекла по подбородку вниз. Пунцовые капли упали на грудь и отметились несколькими грязными кляксами на буро-желтом платье. Было видно, что ей очень тяжко удерживать равновесие и, вероятнее всего, все плывет перед ее глазами. Однако у нас не было другого выхода: неотвратимая смерть гнала нас вперед, прочь от бешеной травли. Спустя несколько мгновений Кивра из последних сил неуверенно взялась за рукоятку и потянула ее на себя – наша тележка стала вилять с новой силой, уже сбивая с ног меня.

– Прошу тебя! Держи руль ровно. Мне надо собраться! – взвыла я в отчаянии.

Ошеломленная, она ничего не ответила, только уперлась коленями в передний борт. Расправила локти и как будто слилась с сиденьем. Ее правая рука ухватила черную рукоятку руля направления, а левая – вертикальный длинный рычаг и с силой переключила скорость. Мы неслись дальше. Вцепившись в последний шанс, как клещ, я, наконец, могла заняться преследователями. Нет… Если я и умру, то только ощерив зубы и утянув за собой убийц.

Тренировки брата требовали от меня серьезной подготовки и немалой усидчивости, а сам грозный учитель всегда был ко мне не только требователен, но и надменно-строг, как бы издеваясь над моими неумелыми попытками повторить его практики. «Может, сдашься?» – подтрунивал он надо мной каждый раз, когда у меня не выходило новое или старое заклинание, что случалось достаточно часто по тем временам. Злость и обида начинали душить меня изнутри, и в отчаянии я повторяла снова и снова какую-нибудь иллюзию, тихонечко нашептывая себе под нос: «Не сегодня». Несомненно, выученный единожды урок, навык, отточенный до автоматизма, всегда всплывал в моем сознании после нескольких попыток. Спустя столько времени в голове могли раствориться остатки еще детских воспоминаний, смешавшись с прахом прошедших лет, могли утечь навсегда из памяти прекрасные моменты семейного единения, пройдя сквозь призму потерь и боли, но не навыки – тело все помнило. В этот момент оно было мудрее меня.

Воздух заполнил мои легкие, и я перевела внимание на диафрагму. Легко уловимая волна дрожи поднялась откуда-то изнутри и ознобом растворилась в кончиках пальцев, в ногах и бедрах – и, наконец, стерла недавнюю напряженную маску отчаяния и испуга с лица. С силой, почувствовав уплотненный воздух вокруг, мои руки начертили полукруги в пространстве. Земля по обе стороны от тележки немного дрогнула – и остановилась. Стало очевидно, что моих сил недостаточно для малейшей ворожбы. Причиной тому была усталость, мне было не по себе, да и страх заполнил меня без остатка. Мне было слишком сложно сосредоточиться, чтобы что-то вышло, в придачу болью отозвалась левая рука – на ней до сих пор был заметен след от укуса.

Он появился около двух месяцев назад, когда меня укусил гуртро – мелкая вредная животина, наполовину паук, а наполовину мелкий грызун. Уже тогда я заподозрила неладное, но только сейчас связала всю цепочку событий воедино. На одном из фирийских рынков в западной провинции на меня попросту накинулось это мерзкое создание и, прокусив до крови левую руку, ускакало в толпу торговцев, впоследствии скрывшись среди коробок, мусора и гнили разлагавшихся продуктов. Погнавшись за ним, я бросила удивленную Кивру, стоявшую в стороне и совершенно не понимавшую, что именно только что произошло. Разумеется, ни само животное, ни его хозяина я так и не нашла.

По моим воспоминаниям, гуртро обычно излавливали в приморских районах браконьеры, а потом перепродавали на черном рынке за весьма солидные суммы. А данный вид зачастую использовался наемниками, желавшими ослабить жертву перед решающим ударом. Убить меня этот ядовитый укус вряд ли мог, а вот лишить сил – вполне. Что и произошло.

Основным лечением от подобных укусов, как ни странно, служит время. Каких-то определенных трав, способных нейтрализовать яд гуртро, не существует, обычно знахари рекомендуют самый заурядный чай из кроги и травы бру́сника – наиболее часто используемое средство. Эти травы часто используют для нейтрализации всевозможных воспалительных процессов. На вид они мало отличимы друг от друга и произрастают в северных лесах, где встречаются довольно часто. Имеют форму кустов небольшого размера с черными продолговатыми ягодками горького вкуса, которые используют для лечения болезней горла. Собирают их чаще всего по осени, сушат и заваривают при первых признаках простуды.

Тогда на восстановление мне потребовалось больше месяца, а последствия укуса до сих пор были более чем ощутимы, и сейчас это вгоняло меня в ступор. Как оказалось впоследствии, я более практически не могла пользоваться своими навыками управления землей, которым меня обучал с детства Тинган, мой брат.

Внимание никак не хотело собираться в единую точку. Мне потребовалось немало усилий, чтобы снова сконцентрироваться на внутренней волне, идущей из земли и пронизывающей мое тело и сознание. Наконец спустя какое-то время я почувствовала гул под ногами – верный признак того, что земля стала мне отвечать. Круг руками, уплотненный воздух между ладонями. Гул пронесся над головами, а земля стала отзываться на него новым движением. От нашей тележки пошли две слабые волны по обочинам в сторону двух тележек с преследователями. Они наклонились и сменили свой курс, рулевое управление заклинило, и они стали стремительно удаляться от меня на гребне земляной волны. Высокая густая трава путалась в их колесах, затрудняя движение вперед. Одна из них сильно накренилась вбок, и из нее на землю выпал человек, который покатился кубарем, собирая траву и землю в единый ком. Несколько мгновений скрюченное тело лежало в неестественной позе, потом мужчина с явным усилием попытался приподняться, с трудом перевернулся на живот и наконец затих.

Подняв телеги на гребень, волна стала стихать, и уже вскоре за нами снова тянулся хвост из головорезов.

Сил моих на повторение трюка с землей больше не осталось. Колоссальная усталость теперь сковывала мое тело и разум. В таком состоянии я была способна в лучшем случае на какую-то простенькую иллюзию или обман зрения. А для положительного исхода, чтобы этот обман сработал на всех преследователей разом, мне необходимо было свести воедино два критических фактора: обе тележки на одной линии и… старое многовековое дерево, достающее своими корнями до подземных вод, а кроной разрывающее черную ткань неба. Это был мой практически последний шанс оторваться от погони и спасти жизнь себе и служанке.

Кивра старательно держала управление нашей паровой тележкой – несмотря на плохое состояние и полученный сильный удар по голове, она справлялась неплохо. Ее левая рука дрожала, но продолжала сжимать рычаг переключения передач. В напряженном ее лице читалась безмолвная боль и мелькали тени отчаяния. Преследуемые и бегущие, мы были способны еще на последний решающий удар.

Следует сказать, что наша телега не отличалась проворством – мы «позаимствовали» ее в трактире пятью часами ранее. Старый трактирщик был настолько пьян, что на мою просьбу одолжить его развозку он просто выговорил нечто на манер «абрыгдав». Я перевела этот ответ как «Конечно, достопочтенные леди, вы можете воспользоваться моей тележкой, стоящей у дверей слева».

Сзади показались две паровые тележки преследователей, по головам я насчитала девять человек, и минимум двое так же, как и я, умели управлять стихиями или имели доступ к порталам. Это чувствовалось издалека, они тоже пока решили не использовать свой запас энергии, собирая ее для решительной атаки.

Расстояние между нами все уменьшалось и уменьшалось. И если вопрос собирания тележек в одно пространство уже не стоял, оставался вопрос дерева. Для того чтобы все преследователи попали в мою иллюзию, мне необходимо было не просто дерево, а дуб или ясень, на крайний случай подошла бы могучая вековая ель.

Бросив косой взгляд на «хвост», я попробовала снова сконцентрироваться – силы меня покинули. И с таким запасом энергии мне решительно нужен был дуб.

Немного проскакав в нашей телеге по колее, мы резко взяли вправо. Рычаг рулевого управления слегка заклинило, и Кивра изо всех сил ударила ногой по рейке правого колеса. Раздался сильный скрежет – кажется, большая ветка попала между спицами и, прорычав, с треском выскочила в сторону, вонзившись горизонтально в усеянный мелкими золотыми звездочками ночных цветов склон. На его вершине стояло нечто – не то дерево, не то башня. Оно пронзало черную пелену плоского неба и служило связующим звеном между сводом и бесконечной зеленью очного поля. Огромные ветвистые кроны сплетались в черную паутину и устремлялись вверх, собирая звезды на небосклоне. Внушительный размер поднимал в сознании всю древнюю память о мировом древе. Казалось, будто его корни уходили корнями в подземный мир, омываемые бесконечным источником мудрости и древней памяти, а кроны устремлялись в бесконечность звездных миров, унося за собой всю информацию об этом мире. Мощь древа говорила о том, что оно простояло на этом самом месте не одно столетие и простоит еще по меньшей мере столько же. Этот дуб пережил не одну войну и видел рождение и гибель не одного поколения, вполне возможно, что он стоял здесь с сотворения мира и простоит до его конца, когда в небытие уйдут и люди, живущие под его кронами, и Боги, повелевающие всем его существом.

Кивра продолжала сражаться с управлением нашей телегой, рычаг с трудом поддавался ее напору и неохотно переключался между передачами. Скрип и скрежет сопровождал мельчайшее движение нашей колымаги. Пыль поднималась в воздух и, кружась, не успевала оседать за колесами повозки.

Дуб-башня величественно возвышался на вершине холма, внушительно раскинув ветви. Глядя на него, я в мельчайших деталях нарисовала у себя в голове все дальнейшее представление: и хоровод мелко дрожащих мерзких зловонных тел, и неестественно скрюченные позы, и свисающие лоскуты человеческой плоти со следами всех стадий разложения. Еще немного стараний – и стали всплывать воспоминания о сине-коричневой коже и смраде разлагающегося трупа пятидневной давности. Особым акцентом был мертвенный стон иссыхающего тела, когда воздух из легких выходит через голосовые связки и заставляет «петь» мертвяка. Мельчайшие детали дополнили образ в моем воображении.

Концентрация. Снова концентрация. И самая мерзкая иллюзия, когда-либо удававшаяся нашей семье, обрела жизнь. Брат бы мной гордился. Воздух столбом поднялся вокруг дуба и поплыл…

Зрелище было не для слабонервных. Вокруг дерева стали появляться отвратительные упыри. Они были подключены специальным черным каналом к дубу и ходили вокруг него, будто собаки вокруг поводыря. Но не эти черные каналы держали их, а яркий свет, исходящий от верхушки дерева. Он заливал окружающее пространство и гипнотизировал, манил, будто огонек светлячка. Я строго приказала Кивре закрыть глаза и зажмурилась сама. Я создала неотвратную иллюзию, иллюзию, которая способна сразу обмануть все чувства – и зрение, и обоняние, и слух. В сущности, пустяковое колдовство, но достаточно цепкое – оно действовало на всех без исключения, даже на самого иллюзиониста или заклинателя. Единственный способ уберечься, доступный каждому, – вовремя перестать смотреть на источник света. Вообще никак не подглядывать и не поворачиваться даже в эту сторону. И все. Никаких чудес, дополнительного колдовства или уловок.

Упыри продолжали свой мерзостный хоровод вокруг дуба, а мы продолжали уезжать на всех парах – точнее, на предельной скорости нашей старой, честно позаимствованной телеги. Скорость ее не превышала скорости средней упряжи с одной лошадью. Нужно отдельно упомянуть, что упыри-то были не настоящие. Это наши преследователи на время превратились в этих поганых существ – второе условие удачной иллюзии. Мертвенная неотвратимая иллюзия наиболее сильная и долгоиграющая, потому что телу после нее необходимо время на восстановление. Действительного ущерба она не причиняет, но время позволяет выиграть, как раз именно то, что было необходимо в этот момент.

В моем нынешнем состоянии этой иллюзии хватило всего минут на десять. Не успели мы скрыться из виду, как свет на дереве стал тускнеть, рев начал утихать, и уже через минуту послышалась вполне такая человеческая ругань со всеми крепкимиоборотами. Грязь и скомканная трава вперемешку с пылью затрудняли путь, попадая в колеса и препятствуя телеге. К счастью, не только нашей. На замызганном кровью и землей поясе моего платья едва ли теперь можно было различить рисунок нашего фамильного герба – венок из трех дубовых листьев. Блеск золотых нитей, тесно сплетенных в символ былой власти и знаний и потертых от времени, скрылся под толщей грязи. Такой же символ украшал серебряную брошь, некогда принадлежавшую моей матери и доставшуюся мне после ее трагической гибели. Пожалуй, эти два знака сохраняли тонкую чуть уловимую связь с моей семьей и фамилией, от которой сейчас остались лишь крохи былого величия – старый дядя, я да мой брат Тинган, без вести пропавший несколько лет тому назад и чей след я продолжаю искать. Можно только догадываться, жив ли он и в каких краях обитает.

Сплетенные в единый венок дубовые листья украшали старую кожаную сумку на лямке на самом дне нашей телеги – она когда-то принадлежала моему брату. Попала ко мне в руки она совсем недавно: несколько дней тому назад мы наведались в дом моего дяди, и в библиотеке, постоянном пристанище моего брата, его вотчине и обители, в столе я обнаружила этот рюкзак с вложенными в него книжицами и схематичными рисунками. От сильной тряски скромный металлический замочек расстегнулся, и на пол один за другим посыпались листки, карточки в кожаном переплете и несколько свертков с чем-то внутри. Листья разлетались по всей телеге, на них отчетливо можно было распознать пометки, сделанные рукой моего брата. Закорючки вырисовывались в непонятные мне письмена, где-то виднелись кляксы. Потертые от времени засаленные страницы говорили о том, что их хозяин постоянно к ним обращался и зачитывал до дыр. Подмечал детали, пытался исправить пометки, дочерчивал схемы. Это были не просто черновики, а целая наработка с пояснительными схемами, рисунками, размерами. Изображения незнакомых мне предметов, растений и животных калейдоскопом усеяли основание тележки вперемежку с неопознанными кулечками и свертками, аккуратно пришитыми к ним вощеными нитками.

Один из кулечков во время сильной тряски повредился, и из него посыпались мелкие бусины пурпурно-розового цвета – жевательная вытяжка гербеллы, очень ценный субстрат. Так вот за чем именно охотились наемники. Маленький кустик гербеллы произрастает в болотистой местности по всей Империи. Казалось бы, что в ней такого ценного? Вот только для получения вытяжки требуется не сам куст, а его соцветие, а цветет это растение только один раз в жизни – и охотников за его цветами полно во всем мире, от знахарок и колдунов до простых разбойников. Сверхценность этого куста определяется даже не редкостью его цветения, а тем, что гербелла помогает путешествовать, причем не впадать в иллюзию, а именно проходить сквозь пространство при соблюдении простого условия: поверхность, на которой применяется экстракт, должна быть твердой. Дверь, стена, металлический щит – гербелла поможет пройти через нее. Именно поэтому в разбойных кругах правильно приготовленная вытяжка считается достойным трофеем, и за нее с легкостью могут лишить жизни даже простые воры.

Помимо сложности сбора сырья в виде цветков, приготовления самой жевательной вытяжки и сохранения здравого рассудка во время всех алхимических манипуляций, необходимо также помнить и о побочном эффекте – зависимости. Попробовав раз, человек больше не может обходиться без нее. Вдобавок на его жизнь тотчас начинают покушаться преступники всех каст и промыслов.

Готовая вытяжка обладает неестественным розовым цветом и резким кислым запахом, напоминающим прокисшую бражку. Разжевав субстрат до практически жидкого состояния, человек должен выплюнуть его на твердую поверхность, через которую надобно пройти. После прохода через поверхность спустя какое-то время следы от гербеллы растворяются и примерно через час исчезают окончательно. Именно поэтому воры и грабители так любят и ценят ее. Из любой сокровищницы и кладовой можно вынести несметное количество богатств. Гербелла с давних времен приносила разбойникам обильный урожай монет, шелков, драгоценностей.

В другом свертке лежали еще шесть жевательных шариков, этого хватило бы на шесть достаточно плотных каменных стен, защищающих сокровищницы и кладовые. Сколько замков можно было обойти, сколько добра можно было бы незаметно вынести!

Мой брат долгое время обучался знахарству, он активно использовал гербеллу в своих снадобьях – в умеренных дозах она была способна даже вылечить безумие. Но самое интересное его открытие заключалось в «степени проходимости» гербеллы.

В нашем доме, где Тинган частенько запирался по нескольку дней в своей крохотной лаборатории, царил извечный хаос, в котором, казалось, мог найти закономерность только брат. Колбочки и баночки, расставленные со сверхъестественной аккуратностью, соседствовали с бесчисленными книгами и манускриптами, не то специально оставленными на этих местах, не то очутившимися там совершенно случайно и забытыми навеки. Пятна чернил и каких-то невиданных снадобий то тут, то там свидетельствовали о трудах безумного ученого, не потрудившегося убрать за собой. Порой желавшему войти в эту обитель запретных знаний приходилась ждать часами, а то и днями, чтобы хозяин этого небольшого мирка мог прокрасться к двери и отворить не слишком желанному гостю, посмевшему отвлечь его от поглощения и переваривания новой книги или тальмаха. Тинган был жаден, его бесконечный аппетит к новым знаниям подогревался с каждым новым шагом, с каждой новой открытой формулой. Он менялся сам, а вместе с ним и менялись его записи. Почерк становился все более крючкообразным и заковыристым, со временем он стал нечитаем ни для кого, кроме брата. С горбатыми буквами стали соседствовать неразборчивыекаракули-цифры, напоминавшие скорее маленьких смешных животных, нежели понятные знаки.

Захламленность и беспорядок разбавляли изящные ароматы и разноцветные клубы дыма – порождения очередных экспериментов. В этом странном и живом эфире обитал тот, кого я видела в последний раз четыре года назад.

Из того дня в памяти отложились только звуки и запахи, которые обманывали глаза. Высокие стулья загораживали обзор – через них никак не удавалось увидеть лицо экспериментатора. До меня доносилось только сосредоточенное сопение – верх концентрации, на которую был способен Тинган. Вдох, выдох. Вдох, выдох. И вдруг – странный звук. Кто-то плюнул, скорее всего, на пол или в сторону – и все вокруг замолчало. Не выдержав накала, с трудом я пробралась через стопки фолиантов, зацепив несколько рукописных талмудов, и с треском, чертыхаясь, рухнула на скользкий пол, усеянный розовыми пятнами.

Брата нигде не было. Сладковато-кислый запах наполнял воздух вокруг, дурманя своим ароматом и сбивая с толку. Приторный до неприятного кумар постепенно стал улетучиваться, открывая вид на крохотную книжонку, не по-хозяйски валяющуюся у опрокинутого деревянного стула. Ее темную ветхую обложку украшали несколько крупных пятен ярко-розового крема, как бы случайно сделанных впопыхах. Хозяин книжонки не успел ее отмыть от этих ярких следов и вынужден был куда-то удалиться. Или исчезнуть. Именно, ее хозяин не успел ее очистить – он попросту исчез. Так же внезапно, как прекратилось и прерывистое сопение взволнованного Тингана. В этой комнате его не было. Как не было и нигде в доме. Брат испарился, оставив после себя горы разбросанных рукописных страниц и розовую пенку, размазанную по обложке книги.

Стон прозвучал откуда-то издалека – с улицы. Наткнувшись на брата в саду, мне удалось восстановить картину происходящего. Обескураженный, шел он по высокой траве, жадно хватаясь за ветви деревьев и обрывая листву, вдыхая аромат сорванной зелени. Пытаясь надышаться воздухом, ни слова не мог он произнести и издавал лишь отдельные звуки. Наконец послышались тихие слова:

– Я сделал это. Сделал…

Торжествующая улыбка озарила его уставшее лицо, а его победоносный взгляд уставился на меня. Он тихо, но очень вкрадчиво повторил, глядя прямо мне в душу:

– Лили, я сделал это. Я разгадал тайну гербеллы! Я первый. Я! Понимаешь?

Обескураженная, я могла только смотреть на него. Не проронив ни слова, я просто подошла и обняла его за плечи. Он тяжело дышал. Мы молчали, молчали долго, а потом он заговорил.

По его словам, брат пробыл в книге около месяца. А в нашем мире прошло не более десятка секунд. Там был свой мир – тот, что описывался на страницах старенького дорожного романа. Все герои были живы, и на то, чтобы пройти с первой по последнюю страницу, ему потребовалось чуть меньше месяца. Также он освоил несколько охотничьих навыков – например, теперь мог стрелять из лука и охотиться на мелкого пушного зверя, что не преминул сразу продемонстрировать, соорудив простенькую рогатку из подсобных материалов и подстрелив назойливую ворону, сидевшую на высокой ветке яблони неподалеку. Птица упала замертво, распугав мелких пташек и согнав их с привычных мест в нашем саду.