Вы не авторизовались

Войти

Зарегистрироваться

Предыдущая 1 2 3 4 5 6 Следующая

Во весь голос (сборник)

Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить

Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Во весь голос (сборник)

– На колени, Русь!

Согнись и стой. —

До сегодня

нас

Владимир гонит в лавры.

Плеть креста

сжимает

каменный святой.

Шли

из мест

таких,

которых нету глуше, —

прадеды,

прапрадеды

и пра пра пра!..

Много

всяческих

кровавых безделушек

здесь у бабушки

моей

по берегам Днепра.

Был убит

и снова встал Столыпин,

памятником встал,

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$вложивши пальцы в китель.

Снова был убит,

и вновь

дрожали липы

от пальбы

двенадцати правительств.

А теперь

встают

с Подола

дымы,

ижевская грудь

гудит,

котлами грета.

Не святой уже —

другой,

земной Владимир

крестит нас

железом и огнем декретов.

Даже чуть

зарусофильствовал

от этой шири!

Русофильство,

да другого сорта.

Вот

моя

рабочая страна,

одна

в огромном мире.

– Эй!

Пуанкаре!

возьми нас?..

Черта!

Пусть еще

последний,

старый батька

содрогает

плачем

лавры звонницы.

Пусть

еще

врезается с Крещатика

волчий вой:

«Даю-беру червонцы!»

Наша сила —

правда,

ваша —

лаврьи звоны.

Ваша —

дым кадильный,

наша —

фабрик дым.

Ваша мощь —

червонец,

наша —

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$стяг червонный.

– Мы возьмем,

займем

и победим.

Здравствуй

и прощай, седая бабушка!

Уходи с пути!

скорее!

ну-ка!

Умирай, старуха,

спекулянтка,

на́божка.

Мы идем —

ватага юных внуков!

1924

Ух, и весело!

О скуке

на этом свете

Гоголь

говаривал много.

Много он понимает —

этот самый ваш

Гоголь!

В СССР

от веселости

стонут

целые губернии и волости.

Например,

со смеха

слёзы потопом

на крохотном перегоне

от Киева до Конотопа.

Свечи

кажут

язычьи кончики.

11 ночи.

Сидим в вагончике.

Разговор

перекидывается сам

от бандитов

к Брынским лесам.

Остановят поезд —

минута паники.

И мчи

в Москву,

укутавшись в подштанники.

Осоловели;

поезд

темный и душный,

и легли,

попрятав червонцы

в отдушины.

4 утра.

Скок со всех ног.

Стук

со всех рук:

«Вставай!

Открывай двери!

Чай, не зимняя спячка.

Не медведи-звери!»

Где-то

с перепугу

загрохотал наган,

у кого-то

в плевательнице

застряла нога.

В двери

новый стук

раздраженный.

Заплакали

разбуженные

дети и жены.

Будь что будет…

Жизнь —

на ниточке!

Снимаю цепочку,

и вот…

Ласковый голос:

«Купите открыточки,

пожертвуйте

на воздушный флот!»

Сон

еще

не сошел с сонных,

ищут

радостно

карманы в кальсонах.

Черта

вытащишь

из голой ляжки.

Наконец,

разыскали

копеечные бумажки.

Утро,

вдали

петухи пропели…

– Через сколько

лет

соберет он на пропеллер?

Спрашиваю,

под плед

засовывая руки:

– Товарищ сборщик,

есть у вас внуки?

– Есть, —

говорит.

– Так скажите

внучке,

чтоб с тех собирала,

– на ком брючки.

А этаким способом

– через тысячную ночку —

соберете

разве что

на очки летчику. —

Наконец,

задыхаясь от смеха,

поезд

взял

и дальше поехал.

К чему спать?

Позевывает пассажир.

Сны эти

только

нагоняют жир.

Человеческим

происхождением

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$ гордятся простофили.

А я

сожалею,

что я

не филин.

Как филинам полагается,

не предаваясь сну,

ждал бы

сборщиков,

влезши на сосну.

1924

Комсомольская

Смерть —

не сметь!

Строит,

рушит,

кроит

и рвет,

тихнет,

кипит

и пенится,

гудит,

говорит,

молчит

и ревет —

юная армия:

ленинцы.

Мы

новая кровь

городских жил,

тело нив,

ткацкой идей

нить.

Ленин —

жил,

Ленин —

жив,

Ленин —

будет жить.

Залили горем.

Свезли в мавзолей

частицу Ленина —

тело.

Но тленью не взять —

ни земле,

ни золе —

первейшее в Ленине —

дело.

Смерть,

косу положи!

Приговор лжив.

С таким

небесам

не блажить.

Ленин —

жил.

Ленин —

жив.

Ленин —

будет жить.

Ленин —

жив

шаганьем Кремля —

вождя

капиталовых пленников.

Будет жить,

и будет

земля

гордиться именем:

Ленинка.

Еще

по миру

пройдут мятежи —

сквозь все межи

коммуне

путь проложить.

Ленин —

жил.

Ленин —

жив.

Ленин —

будет жить.

К сведению смерти,

старой карги,

гонящей в могилу

и старящей:

«Ленин» и «Смерть» —

слова-враги.

«Ленин» и «Жизнь» —

товарищи.

Тверже

печаль держи.

Грудью

в горе прилив.

Нам —

не ныть.

Ленин —

жил.

Ленин —

жив.

Ленин —

будет жить.

Ленин рядом.

Вот

он.

Идет

и умрет с нами.

И снова

в каждом рожденном рожден —

как сила,

как знанье,

как знамя.

Земля,

под ногами дрожи.

За все рубежи

слова —

взвивайтесь кружить.

Ленин —

жил.

Ленин —

жив.

Ленин —

будет жить.

Ленин ведь

тоже

начал с азов, —

жизнь —

мастерская геньина.

С низа лет,

с класса низов —

рвись

разгромадиться в Ленина.

Дрожите, дворцов этажи!

Биржа нажив,

будешь

битая

выть.

Ленин —

жил.

Ленин —

жив.

Ленин —

будет жить.

Ленин

больше

самых больших,

но даже

и это

диво

создали всех времен

малыши —

мы,

малыши коллектива.

Мускул

узлом вяжи.

Зубы-ножи —

в знанье —

вонзай крошить.

Ленин —

жил.

Ленин —

жив.

Ленин —

будет жить.

Строит,

рушит,

кроит

и рвет,

тихнет,

кипит

и пенится,

гудит,

молчит,

говорит

и ревет —

юная армия:

ленинцы.

Мы

новая кровь

городских жил,

тело нив,

ткацкой идей

нить.

Ленин —

жил.

Ленин —

жив.

Ленин —

будет жить.

31 марта 1924 г.

Юбилейное

Александр Сергеевич,

разрешите представиться.

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$Маяковский.

Дайте руку!

Вот грудная клетка.

Слушайте,

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$уже не стук, а стон:

тревожусь я о нем,

в щенка смирённом львенке.

Я никогда не знал,

что столько

тысяч тонн

в моей

позорно легкомыслой головенке.

Я тащу вас.

Удивляетесь, конечно?

Стиснул?

Больно?

Извините, дорогой.

У меня,

да и у вас,

в запасе вечность.

Что нам

потерять

часок-другой?!

Будто бы вода —

давайте

мчать, болтая,

будто бы весна —

свободно

и раскованно!

В небе вон

луна

такая молодая,

что ее

без спутников

и выпускать рискованно.

теперь

свободен

от любви

и от плакатов.

Шкурой

ревности медведь

лежит когтист.

Можно

убедиться,

что земля поката, —

сядь

на собственные ягодицы

и катись!

Нет,

не навяжусь в меланхолишке черной,

да и разговаривать не хочется

ни с кем.

Только

жабры рифм

топырит учащённо

у таких, как мы,

на поэтическом песке.

Вред – мечта,

и бесполезно грезить,

надо

весть

служебную нуду.

Но бывает —

жизнь

встает в другом разрезе,

и большое

понимаешь

через ерунду.

Нами

лирика

в штыки

неоднократно атакована,

ищем речи

точной

и нагой.

Но поэзия —

пресволочнейшая штуковина:

существует —

и ни в зуб ногой.

Например,

вот это —

говорится или блеется?

Синемордое,

в оранжевых усах,

Навуходоносором

библейцем —

«Коопсах».

Дайте нам стаканы!

знаю

способ старый

в горе

дуть винище,

но смотрите —

из

выплывают

Red и White Star’ы[4]

с ворохом

разнообразных виз.

Мне приятно с вами, —

рад,

что вы у столика

Муза это

ловко

за язык вас тянет.

Как это

у вас

говаривала Ольга?..

Да не Ольга!

из письма

Онегина к Татьяне.

– Дескать,

муж у вас

дурак

и старый мерин,

я люблю вас,

будьте обязательно моя,

я сейчас же

утром должен быть уверен,

что с вами днем увижусь я. —

Было всякое:

и под окном стояние,

пи́сьма,

тряски нервное желе.

Вот

когда

и горевать не в состоянии —

это,

Александр Сергеич,

много тяжелей.

Айда, Маяковский!

Маячь на юг!

Сердце

рифмами вымучь —

вот

и любви пришел каюк,

дорогой Владим Владимыч.

Нет,

не старость этому имя!

Ту́шу

вперед стремя́,

с удовольствием

справлюсь с двоими,

а разозлить —

и с тремя.

Говорят —

я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!

Entre nous…[5]

чтоб цензор не нацыкал.

Передам вам —

говорят —

видали

даже

двух

влюбленных членов ВЦИКа.

Вот —

пустили сплетню,

тешат душу ею.

Александр Сергеич,

да не слушайте ж вы их!

Может,

один

действительно жалею,

что сегодня

нету вас в живых.

Мне

при жизни

с вами

сговориться б надо.

Скоро вот

и я

умру

и буду нем.

После смерти

нам

стоять почти что рядом:

вы на Пе,

а я

на эМ.

Кто меж нами?

с кем велите знаться?!

Чересчур

страна моя

поэтами нища́.

Между нами

– вот беда —

позатесался На́дсон.

Мы попросим,

чтоб его

куда-нибудь

на Ща!

А Некрасов

Коля,

сын покойного Алеши, —

он и в карты,

он и в стих,

и так

неплох на вид.

Знаете его?

вот он

мужик хороший.

Этот

нам компания —

пускай стоит.

Что ж о современниках?!

Не просчитались бы,

за вас

полсотни о́тдав.

От зевоты

скулы

разворачивает аж!

Дорогойченко,

Герасимов,

Кириллов,

Родов —

какой

однаробразный пейзаж!

Ну Есенин,

мужиковствующих свора.

Смех!

Коровою

в перчатках лаечных.

Раз послушаешь…

но это ведь из хора!

Балалаечник!

Надо,

чтоб поэт

и в жизни был мастак.

Мы крепки,

как спирт в полтавском штофе.

Ну, а что вот Безыменский?!

Так…

ничего…

морковный кофе.

Правда,

есть

у нас

Асеев

Колька.

Этот может.

Хватка у него

моя.

Но ведь надо

заработать сколько!

Маленькая,

но семья.

Были б живы —

стали бы

по Лефу соредактор.

Я бы

и агитки

вам доверить мог.

Раз бы показал:

– вот так-то, мол,

и так-то…

Вы б смогли —

у вас

хороший слог.

Я дал бы вам

жиркость

и су́кна,

в рекламу б

выдал

гумских дам.

(Я даже

ямбом подсюсюкнул,

чтоб только

быть

приятней вам.)

Вам теперь

пришлось бы

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$бросить ямб картавый.

Нынче

наши перья —

штык

да зубья вил, —

битвы революций

посерьезнее «Полтавы»,

и любовь

пограндиознее

онегинской любви.

Бойтесь пушкинистов.

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$Старомозгий Плюшкин,

перышко держа,

полезет

с перержавленным.

– Тоже, мол,

у лефов

появился

Пушкин.

Вот арап!

а состязается —

с Державиным…

Я люблю вас,

но живого,

а не мумию.

Навели

хрестоматийный глянец.

Вы

по-моему́

при жизни

– думаю —

тоже бушевали.

Африканец!

Сукин сын Дантес!

Великосветский шкода.

Мы б его спросили:

– А ваши кто родители?

Чем вы занимались

до 17-го года? —

Только этого Дантеса бы и видели.

Впрочем,

что ж болтанье!

Спиритизма вроде.

Так сказать,

невольник чести…

пулею сражен…

Их

и по сегодня

много ходит —

всяческих

охотников

Предыдущая 1 2 3 4 5 6 Следующая

Авторизация