Пять пьес

Драма в 4-х действиях

К представлению дозволена. Петербург, 31 июля, 1897 г. № 0915 (в первой редакции) и 27 октября того же года во второй редакции, печатаемой в настоящем втором издании пьесы. Написана в 1891-96 годах. Впервые поставлена на сцену в Москве в театре Корша (по первой редакции) и 8-го января 1898 года в Петербурге в Малом театре Литературно-Артистического Кружка, по второй редакции.

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Гликерии Николаевне Федотовой

Действующие лица.

Степан Ильич Верховский, директор банка, 56 лет.

Людмила Александровна, его жена, 36 лет.

Митя, 17 лет.

Лида, 16 лет.

Яков Иосифович Ратисов, действительный статский советник, не служит, 48 лет.

Олимпиада Алексеевна, его жена, 39 лет; по первому браку, мачеха Людмилы Александровны.

Андрей Яковлевич Ревизанов, 44 лет.

Петр Дмитриевич Синев, судебный следователь, дальний родственник Верховских, лет под 30.

Аркадий Николаевич Сердецкий, литератор, 48 лет.

Леони, наездница.

Горничная.

Человек в гостинице.

Действие в Москве, в восьмидесятых годах[24].

Действие I

Гостиная в доме Верховских. Богатая обстановка.

Людмила Александровна одна перед зеркалом. Входить Олимпиада Алексеевна Ратисова.

Олимпиада Алексеевна. Скажите пожалуйста! Любуется!

Людмила Александровна. Липочка!

Олимпиада Алексеевна. Здорова? что дети? Степан Ильич? Впрочем, по лицу вижу, что все благополучно. Ведь ты, когда в дом не ладно, сама на себя не похожа. А сегодня совсем в аккурате и даже перед зеркалом вертишься.

Людмила Александровна. Начались милые выражения.

Олимпиада Алексеевна. А ты ко мне снисходи. Не всем же быть сшитыми по твоей кройке. Ты y нас одна в империи. Мой супруг, – на что дурак! – и тот говорит о тебе не иначе, как самым высоким штилем. Я советую тебе за него замуж пойти, если с ним разведусь, а твой Степан Ильич, сохрани Бог…

Людмила Александровна. Липа, не болтай вздора.

Олимпиада Алексеевна. Не могу, это выше сил моих. Как вышла из института, распустила язык, так и до старости дожила, а сдержать его не умею.

Людмила Александровна. А ты уже записалась в старухи?

Олимпиада Алексеевна. По секрету, милая. Нам с тобой нечего чиниться друг перед другом, обеим по тридцати шести.

Людмила Александровна. Ой, Липа! Как же это? Мне-то, действительно, тридцать шесть, а ведь ты старше меня на три года!

Олимпиада Алексеевна. Да? Ну, значит, с нынешнего дня будет тебе тридцать три, потому что я больше тридцати шести иметь не желаю. А, впрочем, не все ли равно? Разве годы делают женщину? Лета c'est moi! Кто мне даст больше тридцати? О тебе же и речи нет. Помню тебя девочкою: красавица была; помню барышней – тоже хоть куда. Замуж вышла, пошли дети, – подурнела, стала так себе; а теперь расцвела, прелесть, и только. Впрочем, зеркало перед тобою.

Людмила Александровна. X-а-ха-ха!

Олимпиада Алексеевна. Нечего смеяться, правду говорю. А если не веришь на слово, что мы еще можем постоять за себя, вот тебе документа.

Людмила Александровна. Что такое?

Олимпиада Алексеевна. Billet doux. Так это называется. «Обожаемая Олимпиада Алексеевна! Давно скрываемое пламя любви»… и прочая, и прочая. Сегодня получила. И ему двадцать два года. Нет, старая гвардия умирает, но не сдается!

Людмила Александровна. Любовная записка? Вот чего я никогда не получала. Покажи.

Олимпиада Алексеевна. О, невинность!

Людмила Александровна (возвращает письмо). Глупо-то, глупо как!

Олимпиада Алексеевна. Это тебе с непривычки. А мне ничего, даже очень аппетитно. Я ведь специалистка, всю жизнь провела за этою корреспонденцией. И теперь пишу.

Людмила Александровна. Вот как.

Олимпиада Алексеевна. Право, пишу. Особенно артистам, которые в моде.

Людмила Александровна. И отвечают?

Олимпиада Алексеевна. А что им еще делать-то?

Людмила Александровна. А муж как смотрит на твои подвиги?

Олимпиада Алексеевна. Очень он мне нужен. Состояние мое и воля моя. Попутала меня нелегкая с этим браком.

Людмила Александровна. Если не любишь Ратисова, зачем вышла за него? Кто неволил?

Олимпиада Алексеевна. Думала, что он – порядочный человек, мужчина, а он размазня, тряпка, губка… Ты своего Степана Ильича хоть и не любишь…

Людмила Александровна. Это кто тебе сказал?

Олимпиада Алексеевна. Логика. Он старше тебя на двадцать лет.

Людмила Александровна. Лжет твоя логика. Замуж я шла, действительно, не любя. Но теперь я, право, даже и представить себе не могу, как бы я жила не в этом доме, не со своим Степаном Ильичем, без Мити, без Лиды…

Олимпиада Алексеевна. Ну, тебе и книги в руки. Не очень-то я тебе верю. Сама жила за старым мужем: ученая!.. Неужели ни один мужчина не интересовал тебя в эти годы?

Людмила Александровна. После замужества? Ни один.

Олимпиада Алексеевна. Даже Аркадий Николаевич?

Людмила Александровна. Как тебе не стыдно?

Олимпиада Алексеевна. Да я ничего… болтали про вас много в свое время… Ну, и предан он тебе, как пудель… Спроста этак не бывает.

Людмила Александровна. Аркадий Николаевич был мне верным другом и остался. Между нами даже разговора никогда не было такого, как ты намекаешь, романтического.

Олимпиада Алексеевна. Вам же хуже: чего время теряли? Сердецкий – и умница, и знаменитость… чего тебе еще надо? Ну, да ваше дело: кто любит сухую клубнику, кто со сливками, – зависит от вкуса… Итак, ни один?

Людмила Александровна. Ни один.

Олимпиада Алексеевна. А меня, кажется, только один не интересовал: мой муж. Однако, что это я завела все о мужьях, да о мужьях? Веселенький сюжетец, нечего сказать. А, знаешь, не думала я, что из тебя выйдет недотрога. В девках ты была огонь. Я ждала, что ты будешь ой-ой-ой!

Людмила Александровна. Что-то не помню в себе подобных задатков.

Олимпиада Алексеевна. Ну, как не помнить? Да – что далеко ходить? Ревизанова разве позабыла? Чего мне стоило отбить его y тебя… Ну-ну! Мила! глупая! Зачем же бледнеть? Даже губы побелели…

Людмила Александровна. Вовсе нет, что ты выдумываешь?

Олимпиада Алексеевна. Ой-ой-ой! сударыня, злопамятна же ты. Пора бы простить и смеяться над прошлым. Невесть сколько лет вы расстались…

Людмила Александровна. Ах, перестань, Липа! Ты знаешь, что мне не могут быть приятны воспоминания об этом человеке.

Олимпиада Алексеевна. Да, красиво вел себя мальчик, – удавить, и то, пожалуй, не жалко. Хоть ты и злилась на меня в то время, зачем я стала между вами, а ты должна записать меня в поминание, за здравие рабы Олимпиады. Не вскружи я Андрею Яковлевичу голову, быть бы тебе за ним.

Людмила Александровна. Ах, Липа!

Олимпиада Алексеевна. А из него, Милочка, вышел, говорят, превеликий мерзавец…

Синев (входит). Батюшки! кто это здесь произносит столь жестокия слова?.. Здравствуйте, кузина. Здравствуйте; неувядаемая тетушка… Кого вы изволите громить, тетя Липа?

Садится.

Олимпиада Алексеевна. Стоющего человека.

Синев. А имя такового?

Олимпиада Алексеевна. Андрей Яковлевич Ревизанов.

Синев. О!..

Людмила Александровна. Вы знакомы?

Синев. Встречаемся… Да-с, это гусек! Как его не знать? Он всю московскую зиму переполнил шумом своих успехов. Кто скупил чуть ли не все акции Черепановской дороги? Ревизанов. Кто пожертвовали пятьдесят тысяч в пользу голодающих черногорцев? Ревизанов. Кто съел ученую свинью из цирка? Ревизанов. Чей рысак взял первый приз на бегах? Ревизанова. Чей миллионный процесс выиграл Плевако? Ревизановский. У кого на содержании Леони самая шикарная в Москве кокотка? У Ревизанова.

Людмила Александровна. Чем он собственно занимается?

Синев. Состоит в звании интересного незнакомца.

Олимпиада Алексеевна. Я первая его отлично знаю.

Синев. С чем вас и поздравляю.

Людмила Александровна. Он старый наш знакомый, Петр Дмитриевич. Мой отец поставил его на ноги, вывел в люди.

Синев. Помню и знаю. Но между тогдашним Ревизановым и настоящим пропасть. Тот был бедняк, этот капиталист, тот кандидат в герои романа, этот из героев герой.

Людмила Александровна. Вы шутите?

Синев. И да, и нет. Я хотел бы рассказать вам биографию Ревизанова, но y него нет биографии. Есть легенда. Факты вот. Ревизанов был дважды женат на богатейших купчихах и, вдовея, получал в оба раза чуть не по миллиону в наследство. У него золотой промысел в Сибири. Он строил Северскую дорогу. Он директор и повелитель Северного банка. На Волге и Каме y него свое пароходство. Вот и все. Затем начинается легенда, то есть слухи и сплетни. Прикажете сплетничать?

Людмила Александровна. Пожалуйста.

Голос Мити, поющего куплеты из «Кармен».

Олимпиада Алексеевна. Что же ты?

Синев. Юношество грядет, учащаяся молодежь. При ней не дерзаю.

Митя входит бойко и весело, но, увидав Олимпиаду Алексеевну, конфузится.

Митя. Здравствуй, мама.

Робко кланяется Олимпиаде Алексеевне.

Людмила Александровна. Здравствуй. Отчего так рано?

Митя. Физика не пришла. Распустили после большой перемены.

Олимпиада Алексеевна. Какой Митя y тебя хорошенький становится, Мила.

Синев. А вам нельзя не заметить? О, неисправимая тетушка! (Мите). И ты тоже хорош! Такая, можно сказать, неподражаемая со всех сторон дама тебя хвалить, а ты краснеешь, конфузишься… Стыдись! «Мужчина должен быть свиреп», говорит испанская пословица.

Людмила Александровна. Оставьте Митю в покое.

Синев. Уму-разуму учу: я буду тлеть, а он цвести. Ты, Митя, не стесняйся: тетушка тебе слово, а ты ей – двадцать; она тебе: ах! хорошенький! – а ты ей: смотрите и страдайте.

Людмила Александровна. Какие вы оба с Олимпиадою несносные пустословы!.. Липа! пойдем ко мне… Я покажу тебе новые мои туалеты: это по твоей части.

Олимпиада Алексеевна. Еще бы не по моей! Не иду – лечу! (проходя мимо Мити). А ты все дичишься меня, волчек?

Синев. В самом деле, Митька, зачем ты глядишь на тетушку таким сконфуженным быком?

Митя. Ну ее!..

Синев. Глупо. Подобных дам юноша твоего возраста должен ценить на вес золота. День для них прошел, вечер не наступил, а развлечения сердце дамское требует.

Митя. Не люблю я ее… Говорит она как-то эдак… как будто и ничего особенного, а покраснеешь от её разговора… Смотрит, ухмыляется…

Синев. Увы, мой друг! От своей судьбы не уйдешь. И думается мне, что никто другая, как блистательная Олимпиада, и есть твоя судьба. Ваш брат, молокосос, самой природой приспособлен для сих сорокалетних пожирательниц мужчин.

Митя. Веришь ли, как не люблю ее, как она мне надоела: даже по ночам сниться стала.

Синев. Даже по ночам сниться? Finitа lа comediа: сдавайся на капитуляцию, – и да будет над тобою благословение твоего доброго, старого дяди. Затем прощай… К обеду я вернусь, а до тех пор мне предстоит привести в совесть и чувство одного неблаговоспитанного конокрада.

Верховский и Ревизанов входят.

Верховский. Пожалуйте сюда, милости просим, батюшка Андрей Яковлевич. Вот гость, так гость! Прямо скажу: не жданный, но радостный… Где Людмила?… А! Митяй! Здравствуй! И ты тут, Петенька?… Андрей Яковлевич! Вам, чай, и не узнать этого молодца?

Ревизанов. Петр Дмитриевич Синев, – не правда ли? Я помню вас еще мальчиком в курточке. Я памятлив на лица и имена.

Синев. Качество королей.

Верховский. Служит, батюшка Андрей Яковлевич, судебный следователь и на отличнейшей дороге, Станислава имеет… Анну. Аль Анны-то y тебя, Петя, нету?

Синев. Hету, Степан Ильич, поторопились. Нету.

Верховский. Hет так будет, непременно будет, ты не горюй!

Синев. С чего мне?! помилуйте!

Верховский (подводить Митю). А это мой. Видите: весь в мать. Со мною точно на смех – ни черточки схожей, а мой баловень. Да что же это, Людмила? где она? Людмила Александровна! Людмила Александровна!

Людмила Александровна и Олимпиада Алексеевна входят.

Ревизанов кланяется. Людмила Александровна…

Она отвечает ему очень холодно.

Ревизанов. Кого я вижу? Вы ли это, Олимпиада Алексеевна?

Олимпиада Алексеевна. Разве я так переменилась?

Ревизанов. О, да! – но к лучшему.

Олимпиада Алексеевна. Как и вы. Вы всегда смотрели таким… джентльменом, а теперь стали точно принц Уэльский.

Синев. Вошла в колею… А конокрад-то мой дожидается. Сбежать под шумок… (берется за шляпу).

Олимпиада Алексеевна. Петя, ты на службу?

Синев. Да, тетушка, время.

Олимпиада Алексеевна. Я подвезу тебя: я на своих лошадях… Надеюсь, Андрей Яковлевич, что, навестив одну старую знакомую, вы и другой не забудете, посетите меня?

Ревизанов. Мне остается только просить извинения, что я раньше не был y вас.

Олимпиада Алексеевна. Смотрите же, я буду ждать. До свидания, Мила, до свидания, Степан Ильич. Руку, Петя.

Уходят, в сопровождении Мити.

Верховский. Присаживайтесь, Андрей Яковлевич… Так-то, так-то, батюшка. Сколько лет, сколько зим не видались! что воды утекло!

Ревизанов. Да, перемен не сосчитать. И в людях, и в обстоятельствах.

Верховский. Взять хоть бы вас, дорогой: куда широко шагнули. Туз из тузов, рукою вас не достанешь.

Ревизанов. О, что вы, Степан Ильич!

Верховский. А без лести скажу: остались такой же милый, непритязательный, простой, как были… Давно пожаловали к нам в Белокаменную?

Ревизанов. Второй месяц.

Верховский. Одни или с супругою?

Ревизанов. У меня нет семьи, Степан Ильич. Я вдовец.

Людмила Александровна. Я слышала, – даже дважды.

Ревизанов. Совершенно справедливо, Людмила Александровна, дважды.

Верховский. Ого! Значить, искушены супружеским опытом вполне?

Ревизанов. И сыт этим опытом по горло.

Верховский. На третий брачный дебют не посягаете?

Ревизанов. Ни в каком случае. Разве уж влюблюсь безумно… но это мне не по годам.

Людмила Александровна. К тому же, безумно любить три раза в жизни – не слишком ли много счастья для одного человека?

Ревизанов. Вы ошибаетесь: я не любил своих покойных жен.

Людмила Александровна. Откровенно.

Ревизанов. К чему же скрывать? Мы люди деловые, коммерческие, и браки y нас дело коммерческое, сделка по договору. У людей обыкновенных душа выходит за душу, тело за тело, любовь за любовь. А y нас деньги выходят за деньги же, либо за ум, за распорядительность, деловитость. Касса, мол, ваша велика и обильна, а порядка в ней нет: приди володети и княжити ею. Моей первой супруге был нужен, по её огромным, но расстроенным делам, хороши приказчик на отчет. Выбор её пал на меня. Она предложила мне, вместо всякого контракта, свою руку. Я принял и не раскаялся. Вторая моя жена крупная пароходовладелица, вышла за меня, чтобы объединить в одном деле два капитала, мой и свой: до брака мы конкуррировали, а, обвенчавшись, стали не только в плоть, но и в кассу едину… и затрещали наши конкурренты.

Людмила Александровна. Вам бы уж и продолжать в том же духе… Зачем же вы ищете для третьего брака «безумной любви»? Даже непоследовательно.

Ревизанов. Затем, что я достаточно богат, чтобы позволить себе эту маленькую роскошь, и, без неё, жениться более не намерен.

Людмила Александровна. Не надеетесь найти достойную?

Ревизанов. Если хотите, да.

Верховский. Ой, батюшка! заедят вас за эти слова наши дамы.

Ревизанов. Женщин, стоющих любви, очень мало на свете. Женщинам придают смысл и цену только те, кто их любит. Элоиза хороша потому, что ее любил Абелар, Манон Леско интересна потому, что ее любил шевалье де Грие. Я не охотник до женщин, чтобы полюбить которых, надо сперва влюбляться в их мужей и любовников.

Верховский. Ха-ха-ха! да вы шутник, Андрей Яковлевич.

Людмила Александровна. А другого типа женщин вы не встречали в своей… бурной жизни

Ревизанов. Встретил… одну. Давно… И – вечная история о петухе и жемчужине! не узнал её и оскорбил, глупо, бессовестно, пошло, по-мальчишески оскорбил. И она отвергла меня. Как сейчас, помню её негодующий взгляд – взгляд ангела в день судный… Как я был побежден тогда! как раздавлен!.. О, больше уже никто, никогда в жизни не одерживал надо мною такой победы. Бывают моменты, которые остаются жить в сердце, как кровоточные ранки, которые заживают лишь тогда, когда расквитаешься за обиду… Я со своею обидчицею так и не расквитался.

Горничная подаешь Степану Ильичу пакет с бумагами.

Верховский. Ага! из банка… Простите, Андрей Яковлевич, я оставлю вас на четверть часа, спешные бумаги, требуют моей подписи… Милочка! займи нашего гостя. Обедаете вы, конечно, y нас?

Ревизанов. Прошу извинить: я отозван к Лазарю. Но посидеть y вас несколько минут, если позволит Людмила Александровна, посижу с удовольствием.