Цветок вампира – аконит

Мы ехали медленно по разбитой дороге, качаясь на каждой яме. На удивление это не раздражало, скорее наоборот: в компании Никиты настроение поднималось, точно мы не прогуливали школу, а дома не поджидал очередной ворох проблем и серьезный разговор с родителями. Интересно, Косте уже позвонили учителя? Подумав об этом, я достала телефон из кармана куртки и разблокировала экран. Ни сообщений, ни пропущенных звонков. Увидев время, я подумала, что, возможно, они еще появятся: подходил к концу только первый урок.

– Слушай, а как далеко это место от школы?

Никита снял руку с руля и проверил экран навигатора:

– Шестьдесят пять километров. Нам осталось еще примерно двадцать.

– Ничего себе! Это же во сколько Смирновы встают, чтобы успеть на первый урок? Пробки ведь!

Каримов безразлично пожал плечами, будто звездная семейка его не интересовала:

– Кто знает. Последнее время они в школе почти не появляются. Может, вообще решили перебраться назад, на север.

И правда. Прокручивая в голове воспоминания последних недель, я только сейчас осознала, что не встречала Станислава после истории с телефоном. Как странно. Я настолько была занята проблемами дома, что не заметила отсутствия не только соседа по парте, но и всей семьи Смирновых в столовой. Возможно, оно и к лучшему. Во всяком случае, никакие странные предчувствия и мысли о бродящем за мной по пятам Станиславе не беспокоили: еще бы, я ведь только и делала теперь, что сидела дома.

Должно быть, отсутствие любимцев общественности заметили другие вроде Татьяны и ее подруг. Мне легко представить, как горячо расстраивалась Ростова, натыкаясь на опустевший стол знаменитой «пятерки». Мысль меня занимала: пусть и в глубине души, но я и не желала Тане страданий. Просто как человек она мне не нравилась. В тени королевы школы, ее громкого голоса и порой навязчивой привычки задавать неудобные вопросы разворачивались хитросплетенные интриги. Быть частью сплетен и школьных сговоров мне никогда не хотелось, поэтому чем больше я узнавала Ростову, тем чаще старалась держаться от нее подальше. Но была одна проблема: мне нравилось общаться с близкой подругой Тани, пусть я и забывала все время ее имя.

– Можно задам глупый вопрос?

– Можно и умный. Не сдерживай себя.

Я улыбнулась:

– А как зовут девушку, подругу Татьяны? Такая тихая, с темными длинными волосами? Она еще часто собирает их в низкий хвост и носит прямоугольные очки в тонкой оправе?

Никита задумался. Похоже, не только мне было трудно запомнить спокойную и рассудительную девушку, перед которой, точно ярко-алое пятно, выступала на переднем плане Ростова с очередной громкой сплетней.

– Ты, наверное, про Дашу. Вы с ней еще на истории за одной партой сидите, да?

– Точно! Даша! Только не говори ей, что я спрашивала, ладно? Она как представилась в первый раз, так я и не запомнила, а переспрашивать неудобно как-то.

– Я тоже периодически забываю, если честно. Девушка она хорошая, только очень тихая. Помню, пару раз пытался Дашу разболтать, но все без толку. – Никита сделал небольшую паузу и чуть тише произнес, уточняя: – Она, кстати, Андрею нравится.

– Андрею? Да ну нет, – сказала я, не веря своим ушам.

– Нет, серьезно. Он даже думает Дашу на дискотеку пригласить, но все никак не решится. Таня вечно рядом с ней ошивается. Стоит подойти, как сразу заводится шарманка с экстренным выпуском «Сплетни от Ростовой», которую должна узнать вся школа, и немедленно. А часики-то тикают, – последнее Каримов добавил шутливо.

– А ты уже кого-нибудь пригласил?

Вопрос сорвался с языка быстрее, чем того хотел бы мозг. Сердце учащенно забилось. Волнение неприятно нарастало внутри, шепча на ухо: «Что, если да?» Уверенность, что я хотела знать ответ, не успела окрепнуть, как растворилась в салоне авто.

Каримов молчал. Его лицо оставалось непроницаемым, и это было хуже всего.

– Ты не обязан отвечать, если не хочешь. – Я не могла больше смотреть на Никиту и перевела взгляд на колени. Вот так просто один неосторожный вопрос создал невидимую пропасть, которую ни Ник, ни я не в силах были преодолеть.

Слов не вернуть. Не спрашивают девушки у парней, кого те позвали на танцы, из праздного любопытства. Так не бывает. Никита тоже это прекрасно понимал.

На что только я рассчитывала, приняв дружескую доброту за нечто большее? Во мне не было ничего примечательного. Даже красивой не могла себя назвать. Не умела краситься, не интересовалась модой. Жила в иллюзорном мире из интересов и ценностей, которые едва ли кто-то из сверстников разделял. Я родилась не в то время и не в том месте.

Мама часто шутила, когда с серьезным видом мне приходилось объяснять на кассе в супермаркете, почему овощи не обязательно складывать в пластиковый пакет и что давно есть альтернатива в виде хлопковых сумок и прижившихся еще во времена Советского Союза сетчатых авосек всех цветов и мастей. Слыша очередную поучительную лекцию о вреде экологии, мама говорила, что я ворчу, как семидесятилетняя бабка.

Не то чтобы я чувствовала себя старше, нет. Все внутри меня скорее страдало от глубокого одиночества и желания быть хотя бы немного больше похожей на сверстников: переживать из-за отсутствия в шкафу джинсов модного покроя, новой палетки теней и прочих вещей, что я считала сущей ерундой. Я так устала быть одна и так хотела пусть ненадолго прикоснуться к обычному миру. Почти поверила, что здесь, в Ксертони, у меня появился шанс сделать все правильно, начать заново. Прогнуться под стандарты мира старшеклассников и понять, каково это: иметь много друзей и счастливо танцевать на выпускном с другими одноклассниками? Разве могла я хотя бы приблизиться к дню, о котором грезила, сидя дома и ни с кем не общаясь за стенами школы?

Чем дольше я размышляла, тем тяжелее становилось на сердце. К глазам подступали предательские слезы. Я скрыла лицо за волосами, отвернувшись к окну, и начала дышать под счет, надеясь успокоиться. Только бы не разреветься в машине, честное слово.

Последняя доля выдержки треснула, когда я почувствовала, как осторожно чужие пальцы переплетаются с моими. Большим пальцем Никита мягко поглаживал кожу, и что-то внутри меня оборвалось. Теплые слезы, одна за другой, покатились по щекам, попадая на губы. Я отвернулась к окну, прижимая к нижней части лица свободную руку, стараясь сдержать всхлип. Только бы Ник не увидел.

Машина замедлила ход и вильнула на небольшой пустырь у редких деревьев, после чего остановилась.

– Ася, – позвал Никита, но я не шевельнулась.

Послышался щелчок, а затем – шуршание пуховика. Теплая рука легла на щеку, и Ник осторожно повернул мое лицо к себе. Я закрыла глаза, думая о том, как ужасно сейчас выгляжу. Плачущая, растрепанная. Наверняка вся кожа пошла красными пятнами, как это обычно бывало, стоило дать волю слезам. Я боялась посмотреть на Никиту и увидеть в его глазах жалость. Она нужна мне была меньше всего.

– Ася, – он позвал меня вновь. Голос Ника стал чуть тише. В машине не осталось больше звуков, кроме его голоса.

– Посмотри на меня, – попросил он, и обе руки Каримова легли на мои щеки, согревая теплом. – Пожалуйста.

Медленно и неуверенно я открыла глаза. Никита внимательно смотрел на меня, но на его лице не было ни удивления, ни жалости. Взгляд не блуждал, а был точно прикован к моим глазам, вглядываясь в их глубину. Еще немного, и Ник коснется самой души. Мгновение, и Ник подался вперед. Почти касаясь моего лица, он замер, будто спрашивая разрешения, и я медленно моргнула, говоря «да» всем нутром. Я хотела, чтобы это случилось.

Наши губы встретились. Я почувствовала, как мягка его кожа. Как от Ника едва уловимо пахло лимонным мармеладом, который теперь казался мне самым желанным на свете. Рот приоткрылся, и я отдалась моменту целиком. Сладость смешивалась с солью. Дыхания не хватало, но я хотела еще и еще, прикрыв от удовольствия глаза. Никогда бы не подумала, что первый поцелуй пробудит во мне такую жажду близости, жажду единения. Пальцы вплелись в русые волосы. Я вдыхала запах кожи Ника, пытаясь навсегда его запомнить. Чувствовала, как его руки скользят по моей шее, и на короткое мгновение замерла всем телом. Мелкими поцелуями Никита одаривал мое лицо, осторожно продвигаясь ниже. Ловкие пальцы расстегнули молнию куртки и вновь скользнули по шее. Поцелуи вторили прикосновениям Никиты, словно он боялся упустить хотя бы один отпечаток.

Обжигающее чувство наполнило каждую клетку тела. Происходящее было новым и в то же время знакомым, долгожданным, а главное – правильным. Поцелуи на шее становились глубже. Губами Никита немного оттягивал кожу, заигрывая. Я гладила его плечи, закапывалась пальцами в непослушные пшеничные волосы, призывая не останавливаться. Даже сквозь ткань пуховика я чувствовала, как тело Ника отзывается дрожью на прикосновения. Еще один поцелуй в шею. Глубокий и на этот раз слишком требовательный, отчего кожу начало пощипывать, но я стерпела, ожидая новую волну наслаждения. Однако на смену неприятному ощущению пришло еще более яркое и резкое – боль, от которой я вздрогнула, а следом и вскрикнула.

Никита тут же отстранился. Он почти отпрыгнул от меня в ужасе так далеко, насколько позволили размеры салона. Каримов прижался спиной к двери и вскинул руки, приговаривая:

– Прости, прости! Я не хотел! Это вышло случайно! – затараторил Ник, и я не понимала, за что он извиняется. Неужели за поцелуй? – Сейчас принесу аптечку.

Он поспешно вышел из машины, после чего открыл багажник. Я видела, как Никита что-то поднял и быстрым шагом вернулся к раскрытой двери. В руках он держал красную автомобильную аптечку и пластиковый флакон с узким носиком, который протянул через сиденье, оставшись на улице.

– Зачем мне аптечка? Ты чего?

Он отвел взгляд, стараясь не смотреть на меня, и настойчиво потряс аптечкой:

– У тебя кровь на шее. Лучше обработай и заклей на всякий случай пластырем.

Я прикоснулась к месту, которое еще недавно ласкали губы Никиты, и, когда отстранила руку, увидела алую жидкость на кончиках пальцев.

– Да ладно, пустяки. Кровь скоро остановится, ничего страшного. Ты же не специально.

Лицо Никиты посерьезнело. Во взгляде читалось чувство вины, но я искренне не понимала масштаба трагедии. Ну подумаешь, кровь. Что с того?

– Не специально, – грустно отозвался Ник и задумался о чем-то своем. Вскоре он продолжил: – Обработай сама, пожалуйста. Не могу видеть кровь.

– Мутит, да?

– Вроде того.

Пока я обрабатывала царапину, Никита оставался у открытой двери, не решаясь вернуться в салон. Кажется, ему совсем плохо. Бедный парень.

Откинув козырек, я обнаружила встроенное небольшое зеркало и осмотрела шею. На месте, где ранее чувствовалось неприятное жжение, кожа порозовела и продолжала набирать яркость, постепенно превращаясь в синяк. С края от намеченной полосы обнаружилась небольшая царапина. На поверхности едва проступала кровь. Сказать по правде, я бы не стала такую обрабатывать, но раз Никита настаивает…

Раскрыв аптечку, я достала марлевую салфетку, намочила ее перекисью водорода из пластикового флакона и приложила примочку к шее. Кожу пощипывало, как в детстве. Подождав несколько секунд, я отняла от шеи салфетку и достала круглый пластырь телесного цвета из набора. Ловко сняв половину пленки, я прицелилась через зеркало и осторожно наклеила пластырь поверх царапины. К счастью для меня, диаметра хватило, чтобы перекрыть и покраснение на коже. Если прогул Костя еще и мог мне простить, то вот насчет засоса на шее уверенности не было.

Никогда не говорила с отцом о парнях. Правда, у меня их никогда и не было, чтобы заводить разговор. Все мои знания о романтических отношениях брались из книг да из неловких разговоров с мамой. Впрочем, некоторые одноклассницы и того не имели. Когда я еще училась в Ростове, одна одноклассница пришла в школу и панически спрашивала у каждой встречной: «А правда, что ношение тампона может убить?» Незнание порождает страх, комплексы и неуверенность в себе. Понимание, как работает мое тело, не позволяет поддаться панике в похожих ситуациях и наделать ошибок. Я испытывала благодарность к маме за все неудобные разговоры, видя, что порой случалось со знакомыми и приятельницами. Думаю, в процессе тех бесед неловко было нам обеим, потому что Мария часто отводила взгляд и комкала в руках салфетку, как делала каждый раз, когда волновалась или чувствовала себя некомфортно.

Уложив все обратно в аптечку, я вышла из машины и, обойдя ее, торжественно вручила Никите, не забыв продемонстрировать итоги ювелирной работы по сокрытию раны. Каримов лишь вяло улыбнулся в ответ. Ник даже не посмотрел в мою сторону, задумчиво глядя сквозь стволы деревьев. Взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чем определенном, словно где-то в недрах леса томилась надежда разжечь едва обретенную искру, но волшебство уже утратило силу, оставив чувства на обочине.

Я открыла было рот, однако быстро поняла, что не знаю, как нарушить тишину. Хвойный воздух с каждым вдохом пропитывал легкие, пытаясь подарить покой израненному сердцу. Неужели я что-то сделала не так?

После теплого салона авто на улице ощущалось холоднее, чем пару часов назад, когда мы с Костей выходили из дома. Влага с ночи собиралась на кончиках сосновых игл каплями. Лучи утреннего солнца сверкали на них бликами, отчего создавалось впечатление, что гладкие сферы были не из воды, а из горного хрусталя.

Я застегнула куртку и спрятала руки в карманы, ища хоть немного тепла. Возвращаться в машину не имело смысла, пока Ник стоял на улице. Он выглядел задумчивым и отрешенным. Быть может, если я дам Каримову немного времени, он заговорит?

– Мы почти приехали, – прозрачным тоном произнес Никита, продолжая смотреть вдаль.

Я осмотрелась по сторонам и не увидела ничего, кроме разбитой дороги, машины да редкого леса.

– Ты уверен? Я не вижу ни одного здания в округе.

– Это потому, что мы с другой стороны лесопилки, – уточнил Ник. – Не хотел заезжать через главный въезд. Лучше не привлекать внимания лишний раз.

Каримов умолк. Он посмотрел под ноги и принялся шевелить небольшой камень мыском кроссовки.

– Послушай, я… – начал Никита, но прервался на полуслове. – Мне жаль. Прости.

Я смотрела на Никиту и не могла понять, за что он извиняется. За поцелуй?

– Что, я так плохо целуюсь? – Мне хотелось, чтобы вопрос прозвучал шутливо, надеялась разрядить обстановку, но уже к концу фразы почувствовала во рту горечь.

– Нет-нет, что ты, – поспешно отозвался Ник и вновь умолк. Я заметила, как в удивлении вытянулось его лицо. Брови поднялись кверху. Никита облизнул нижнюю губу и с трудом сглотнул, будто это действие давалось с трудом.

– Но ты жалеешь, что это произошло. Тебе неловко рядом со мной, – холодно резюмировала я, хотя внутри все трещало по швам. Не таким я видела свой первый поцелуй. В романах его всегда описывали как большое событие. Страстное, долгожданное. Дарящее чувство единения. Событие, навсегда опутывающее двоих тонкой нитью. Связывающее вместе однажды и навсегда. Так почему же расстояние между нами только возросло?

Ник наконец посмотрел на меня. Его глаза блестели, точно к ним подступали слезы. Он повернулся всем телом, встав прямо передо мной. Теплые и теперь такие знакомые ладони легли на мое лицо, будто Ник искренне желал завладеть каждой каплей внимания. Медленно, точно подчеркивая хрупкость сокровища, к которому ему позволили прикоснуться, Ник приблизил свое лицо к моему. Чуть вытянув шею вперед и скруглив спину, Каримов разорвал дистанцию между нами. Мы смотрели друг на друга. Глаза в глаза.

Тело отяжелело, призывая меня не шевелиться. Страх уже начал разрастаться, пожирая ложками все хорошее, что теплилось в сердце. Убивал надежду, которая даже не успела окрепнуть. Как легко принять дружеское отношение к себе за нечто большее, а поцелуй – за клятву в любви. Не прошло и пяти минут, а я уже построила воздушный замок и принялась облагораживать помещения внутри.

Страх заставил сердце биться чаще, а дыхание сбиться. Непонимание того, что произойдет дальше, заставляло нервничать, и это чувство едва ли было приятным. Я молила, чтобы мне уже просто разбили сердце, желая забыть все, как страшный сон. Сесть в машину и вернуться в школу. Возможно, мы даже успели бы к третьему уроку.

Но Ник вновь прильнул к моим губам. Этот поцелуй отличался от того, в машине. Он был мягким и нежным. Коротким, не требующим продолжения.

– Я жалею, что не сделал этого раньше. Что не позвал на танцы в ту же секунду, как ты спросила. – Правой рукой Ник поправил выбившуюся прядь волос обратно за ухо. Взгляд скользнул по шее и задержался на месте, где теперь красовался круглый пластырь.

Мне захотелось вновь прильнуть к его губам. Не веря своему счастью, я, сама не осознавая, подалась вперед, пробуя реальность на вкус. Ник отозвался на поцелуй, и по всему телу у меня разлилось сладостное тепло. Даже если бы сейчас пошел снег, я бы не заметила. В это мгновение для меня не существовало ничего, кроме безмолвного леса, лимонного аромата мармелада и мягких губ Никиты.

Стоило поцелую завершиться, как Каримов обвил меня руками за талию и притянул к себе. Разница в росте позволила мне только прислониться щекой к его груди. Жаль, что через куртку нельзя было расслышать биение сердца Никиты.

– Уже поздно спрашивать про танцы? – В голосе Ника звучали знакомые веселые ноты.

– Поздно, увы, – я решила поддержать шутку. – У меня уже, кажется, нашелся кавалер.

– Кавалер? Звучит как-то старомодно. Кажется, я знаю, какое слово подошло бы лучше.

– И какое же? – не отводя взгляда, я смотрела в притягательные глаза Ника.

– Как насчет «мой парень»? – Его губы растянулись в нежной улыбке.

– Вот так быстро?

– Зачем усложнять, если теперь и так все ясно?

Ник поцеловал меня в макушку, не дожидаясь ответа, и крепко обнял за плечи, притянув к себе. Я вдыхала полной грудью его аромат, что казался еще притягательнее, смешиваясь с хвойными нотами леса. Мы оба понимали, что слова были излишни.

Вспомнив вскоре, зачем приехали, мы вернулись в машину. Сверившись с навигатором, Никита предположил, что дальше придется идти пешком. Убрав рюкзаки под сиденье от случайных любопытных глаз, мы отправились прямиком через лес, который становился все гуще, стоило нам с Ником зайти подальше. Тропа была узкой. Почва между деревьями устлана тетрафисовым мхом. И тут и там виднелись раскидистые листья папоротников. Они путались под ногами, привлекая внимание, будто старались задержать. Отговорить идти дальше, зная страшную тайну величественного особняка. Цепкие листья хватались за брюки, призывая остановиться, но я продолжала идти за Ником. Каримов вел вперед уверенно, не теряясь, если тропа разветвлялась, точно прекрасно знал дорогу.

– Ты раньше здесь бывал?

Никита кивнул:

– Мой отец когда-то работал на лесопилке. Когда я был ребенком, мама часто привозила меня сюда, так что я знаю все в округе не хуже, чем в черте города.

– Наверное, это очень утомительно – всегда бродить по одним и тем же местам.

– Не сказал бы. – Никита отогнул мешающую на пути еловую ветвь и придержал, пропуская меня вперед. – Когда часто видишь одно и то же место, легко отследить, как оно меняется. Чем старше становится Ксертонь, тем больше она расцветает. Особенно после того, как построили новую дорогу.

– Кажется, ты об этом уже упоминал.

– Я до сих пор удивляюсь, как мы не встретились с тобой раньше. Ты ведь приезжала к отцу, верно?

Настала моя очередь кивать, вот только затылком Ник вряд ли что видел. Я подумала об этом уже после того, как сделала жест, а потому поспешно добавила, стараясь идти за Каримовым след в след:

– На самом деле я перестала приезжать несколько лет назад. В детстве мама часто отправляла меня к отцу на лето, вот только мне быстро наскучило. Знаешь, у Кости не то чтобы много друзей в городе, несмотря на свою должность. Хотя, возможно, дело как раз в ней. Люди отца скорее побаиваются, чем хотят с ним подружиться. Сверстников здесь я почти не видела, так что лето в Ксертони неизбежно начало ассоциироваться для меня с одиночеством и скукой. Вскоре мы с отцом договорились о новом плане и стали выбираться в отпуск в другие страны.

– Многое успели посмотреть?

Я задумалась, вспоминая прошлые годы. В основном отец возил меня куда-нибудь, где потеплее, в Турцию или Египет, но ни в первом, ни во втором месте мне особо не нравилось из-за отношения местных и вездесущего мусора. Ну почему люди не могут донести свой пакет из-под сока или сигаретный окурок до урны? Подобные зрелища расстраивали меня, контрастируя с живописными пейзажами. В Турции все выглядело колоритным, наполненным растительностью, а от Египта в воспоминаниях оставалась красота подводных кораллов и километровые пустыни с редко встречающимися одиночными домами из глиняных блоков, похожих на своеобразный аналог кирпича. Более древний и, наверное, даже более стойкий. Как знать? Я в этом не разбиралась, как и не была уверена, что блоки сделаны из глины. Как дело обстояло на самом деле, я все время забывала поинтересоваться в Интернете.

Еще мы с отцом ездили на Кавказ. В памяти всплывали и горные пейзажи Куртатинского ущелья, и небольшой некрополь Даргавса на Кавказе из девяноста пяти фамильных склепов. Я навсегда запомнила рассказанную гидом историю: когда-то в Даргавсе было принято не предавать человека земле после смерти, а хоронить вместе со всем имуществом в небольших склепах. Родственники усопших заботливо складывали в маленькие выемки внутри усыпальниц все, что, как они считали, способно помочь человеку после смерти. Во время эпидемии холеры восемнадцатого века люди уходили умирать в склепы семьями, и считалось, что это могло быть одной из причин, почему внутри каждого здания кости лежали в тех же выемках для полезных вещей, потеснив имущество. Из-за особенностей климата многие трупы мумифицировались, а не разложились, что выглядело жутко. Даже в Египте я не испытывала такого трепета, как в некрополе Дар-гавса.

– Да, знаешь, – начала я вслух, – много. Мы успели и на Кавказе побывать, и в Египте, кое-где в Турции, а еще на Кипре.

Никита присвистнул:

– Ничего себе список! Я, кроме Ксертони, пока нигде толком не бывал и мало что видел. Разве только Новосибирск да Екатеринбург. Отец иногда берет меня с собой договариваться о поставках и просто побродить там и сям. Думаю, ему скучно ездить одному. Мама редко высовывается из дома. Только за покупками выезжает или иногда помогает в супермаркете.

Лес постепенно редел, и стал виден просвет.

– А где тебе понравилось больше всего?

Пусть я и считала путешествие на Кавказ самым интересным, мне не хотелось нагнетать атмосферу, рассказывая о семейных захоронениях и трупах. Желая ухватиться за что-то более приятное, я вспомнила, как на целых десять дней отправилась с Костей на Кипр.

– Думаю, на Кипре. Мне понравились местные галечные пляжи, чистая вода и высоченные пальмы. Ты бы только их видел!

– Может, когда-нибудь и увижу. – Никита повел плечами, а голос стал немного тише. – Я никогда не думал всерьез уезжать отсюда. Да и не думаю, чтобы из этого вышло что-то хорошее.

Я удивилась, услышав подобный ответ.

– Но ведь путешествия – это временный отъезд. Почему не поехать куда-нибудь, посмотреть мир? Узнать, как живут другие люди? Это ведь так интересно!

– Возможно, для кого-то и так, но не для меня. Слышала когда-нибудь фразу, что, когда мы уезжаем, вместо нас всегда возвращается домой кто-то другой?

– И ты боишься измениться?

Ник тяжело вздохнул и остановился. Он обернулся, и наши пальцы сплелись воедино. Постояв так немного, Каримов наконец подобрал слова и ответил:

– Скорее, я боюсь, что мне не понравится тот, кто вернется домой вместо меня.

Его слова заставили меня задуматься. До сегодняшнего дня я не замечала, каким серьезным и рассудительным может быть Ник. В его взглядах на вещи чувствовалась некая недоступная мне мудрость, к которой хотелось прислушаться. Это удивляло меня, ведь навряд ли наш жизненный опыт так сильно разнился, чтобы поучать друг друга. Хотя кто знает: быть может, исполнится и мне восемнадцать лет, как я начну чувствовать себя иначе. Чисто по наитию. Исполнится, там и узнаю.

– Не попробуешь, не узнаешь.

Я ошибалась, думая, что впереди нас ждал просвет в лесной чаще. Стволы деревьев в шахматном порядке выстроились перед высоким забором из металлических прутьев. Расстояние между тонкими линиями металла, выкрашенными в черный цвет, было достаточным, чтобы протиснуться на другую сторону.

Дом и правда напоминал дворец времен Екатерины II. Фотографии из Интернета почти отражали действительность: высокие окна на первом этаже, украшенные по бокам красивыми колоннами с причудливым орнаментом у вершины, достигали почти четырех метров. На здании недавно обновили краску, хотя не исключено, что ложное впечатление создавала игра света. В солнечный день все смотрелось иначе. Насколько я могла помнить по фотографиям, фасад был выкрашен в бледно-голубой оттенок, в то время как сейчас передо мной предстало белоснежное великолепие.