Жизнь как она есть. Объяснение в любви
Со Светланой он познакомился случайно, летом в экскурсионной поездке в Новгород. Он со школы бредил Киевской Русью, полянами, древлянами, вятичами… Светлана была из Киева, тоже любила русскую историю, много ездила по стране, и вот… Он потом в шутку назвал это «несчастным случаем», но в каждой шутке есть только доля юмора – остальное суровая, иногда трагическая правда жизни.
В Новгороде они оказались в одной группе, составленной из туристов, приехавших из разных городов. Стройная, эффектная, она сразу привлекала внимание. У нее были темно-русые волосы и яркие глаза. С первого взгляда Светлана показалась суровой и неприступной. Если бы молодежи в группе было побольше, возможно, они так и не познакомились бы. Но поскольку большинство туристов было уже в возрасте и довольно равнодушны к «объектам туризма» (профсоюзные путевки собирали вместе не столько любителей отечественной истории и местных достопримечательностей, сколько тех, кто не прочь «проветриться» и гульнуть на свободе), то два молодых человека, с искренним интересом слушающих и задающих вопросы экскурсоводу, выделялись из толпы.
Борис и Светлана не сразу и поначалу осторожно, но как-то сошлись на почве самостоятельных экскурсий по городу. Летом в Новгороде было что посмотреть, а им, оказалось, было о чем поговорить. Дождь сблизил их еще больше. В буквальном смысле. Когда во время одной из прогулок с неба полились потоки прохладной влаги, прибивающей пыль и освежающей по-летнему жаркий воздух, Светлана и Борис оказались под одним зонтом. Светлана обхватила выше локтя его руку и прижалась к нему, стараясь спрятаться от бивших сверху струй. Казалось, что всем своим существом, а не только предплечьем Борис почувствовал нежную кожу ее руки, буквально обвившей его руку. В этом было что-то такое трогательно-родное, что ему стало очень тепло и радостно на душе.
То, что он влюблен в Светлану, Борис поначалу не понял. Рядом с ней ему было просто хорошо и спокойно. Он забывал о своей тоске, но не мог выразить свое душевное состояние в ясных терминах брачно-любовных отношений даже для себя самого. В разлуке с ней жизнь становилась для Бориса еще мучительнее, чем прежде. Поскольку они жили в разных городах, видеться им удавалось крайне редко. Письма в те годы были не электронные, а бумажные, в конвертах с марками. Шли они быстро. При хорошем раскладе от Москвы до Киева письмо доходило за три дня. При плохом – за пять-семь или исчезало навсегда. Телефоны тогда были не у всех. Поэтому в промежутках между письмами общаться приходилось только в мысленном монологе. Это были мысленные письма длиною в день, а дни одиночества и разлуки были бесконечно длинны.
Когда тоска по Светлане совсем одолевала Бориса, он ехал в центр Москвы к Центральному телеграфу и там, в соседнем переулке, заходил в бывший храм, превращенный в междугородний телефонный узел. Звонить в Киев можно было Светиным соседям, с которыми она договорилась о такой услуге. Стоя в душной кабинке и обливаясь потом, Борис мог говорить более-менее свободно, а Светлана – сообразно своим обстоятельствам. Но что можно было сказать? Обменяться ничего не значащими словами да договориться о дате приезда… Чувства Борис вкладывал в стихи:
… И в бывший храм с решетками на окнахБез куполов, без веры, без креста,Я, белым днем блуждая как в потемках,С волнением вошел, к тебе идя.Безликий неф и номерные кельи,Где одиночество до духоты,И певчие на клиросе не пели,Лишь шелест ног – шум суеты.И не перед чем преклонить колени:Стена и гипс – святого нет.От прошлого величия – ни тени,И в алтаре размен монет.Здесь нет тебя и быть не может.Твой голос лишь услышал я,И, может быть, он мне поможетНе умереть к исходу дня…
Великий Новгород
На набережной
Храм Успения Богородицы на Успенском вражке в Москве рядом с Центральным телеграфом (советские годы)
Телефонный переговорный пункт в бывшем храме
Успения Богородицы на Успенском вражке (советские годы)
Мысль о том, что Светлана тоже в него влюблена, даже не приходила Борису в голову. Это казалось невероятным. Кто он, и кто она! Как этой красивой, умной, эрудированной девушке, сотканной из одних совершенств, может чем-то понравиться такой никчемный человек, как он? Не спортсмен, не герой, а так… Рядовой технолог, без роду, без племени, без высокой зарплаты, без своей квартиры, без каких-то перспектив… Немыслимо! Семья Светланы отнеслась к появлению в их доме гостя из Московии сдержанно, хотя украинские корни были только у мамы Светланы. «Познакомились на экскурсии? Бывает. А к нам тоже на экскурсию? В командировку? Ну, будем знакомы…»
* * *Встреча с Борисом в Новгороде стала для Светланы роковой. К своим двадцати семи годам она уже состоялась как самостоятельный человек практически во всем. Стала хорошим специалистом, занимала достаточно высокую должность начальника отдела отраслевого вычислительного центра, имела очень приличную зарплату, которой ей вполне хватало на ее разносторонние интересы, увлечения и ежегодное удовлетворение неуемной жажды путешествий… Светлана имела полноту жизни, которая ее устраивала. Необъяснимая и сильная школьная любовь отличницы, председателя совета пионерской дружины к своему однокласснику, завзятому троечнику и нарушителю школьной дисциплины была уже на задворках памяти. Настойчивые предложения маминых подруг познакомить ее с очередным гарным хлопцем, готовым подвозить ее на личной машине каждый день до работы, вызывали только досаду и раздражение. Жизнь и так была насыщенной и интересной. Поспешные и неудачные замужества подруг только убеждали ее в предпочтительности сохранять свободу и независимость. Правда, Светлана иногда шутила, что годам к тридцати пяти она уже все объездит, все увидит, все прочитает и тогда ей можно будет спокойно умереть. Но все-таки она была довольна своей жизнью.
Борис вошел в эту жизнь внезапно и сразу же разрушил все ее благополучие. В Новгороде они пробыли вместе четыре дня. Все это время он боялся даже взять ее за руку. Когда пошел дождь, ей пришлось самой ухватиться за него, чтобы не вымокнуть под проливным дождем. На третий день знакомства они до позднего вечера проговорили, сидя в скверике гостиницы на лавочке и глядя друг другу в глаза. Борис ни разу не коснулся даже ее руки. Только смотрел, рассказывал, слушал, иногда улыбался… Но когда Светлана вернулась в свой гостиничный номер и легла в постель, ее бил такой нервный озноб, что приходилось стискивать зубы, чтобы они не стучали. Никакая теплая одежда не помогала. Ее соседка по номеру сладко спала, а Светлана почти до самого утра не смогла сомкнуть глаз, плакала и убеждала себя: «Ну, зачем мне это надо? Что в нем такого?..» Но все было напрасно.
Вернувшись домой в свой теплый, солнечный град легендарного Кия из сурового северного Новгорода, Светлана неделю тайно от родных ревела по ночам от обреченности и безысходности: она влюбилась окончательно и бесповоротно, и с этим ничего уже нельзя было поделать. Оставалось писать письма и ждать. Ждать пришлось долго. Она предчувствовала, что с Борисом ей будет трудно и сложно, но никого, кроме него, для себя уже не мыслила.
В следующий раз они встретились только через шесть месяцев, в холодном ветреном феврале. Борис приехал в Киев, откликнувшись на ее завуалированное приглашение показать ему как любителю истории свой древний город. Борис поселился на субботу и воскресенье в ведомственной гостинице, в которой Светлане, с трудом и только по хорошему знакомству, удалось забронировать для него место в номере на четырех человек (таков был советский сервис «развитого социализма» для людей среднего достатка). Они встречались в городе, гуляли по заснеженным улицам и говорили без умолку, взахлеб. Вокруг было промозгло и холодно, мерзли руки в перчатках, ноги… Но душа… Душа Светланы не могла насытиться кратким счастьем встречи с любимым. Все внутри у нее пело, лицо светилось счастьем, и только мысль о том, что уже завтра вечером ей придется провожать его на вокзале, омрачала эту радость. И Светлана гнала ее, спеша насладиться радостью сегодня.
Почти полгода осторожной переписки, недомолвок, отвлеченных рассуждений о литературе и жизни, чтобы он, наконец, решился приехать. Ох уж эти мужчины!.. То не дают прохода на улице, нагло пристают в троллейбусе, лезут с навязчивыми предложениями познакомиться… А когда она сама ждет хоть какого-то намека на предложение встретиться с ней… Тогда у этого мужчины находится только неуверенность, нерешительность, сомнения, и кто его знает, что у него в голове и в душе, пока она вся истомилась от бесконечного ожидания. «О, злее зла зло это…»
Почему ей все время надо что-то от них терпеть? В институте она училась на вечернем отделении и потому все дни проводила на заводе, где работал ее отец. Сидя в инструменталке с книжкой в руках, она отбывала восьмичасовой рабочий день в цеху, где работали одни мужчины. Когда симпатичная семнадцатилетняя девушка выходила из своего убежища, ее со вкусом одетая фигура притягивала к себе взоры всех мужиков. Поэтому Светлана всегда выгадывала такое время, когда они разойдутся на обед, чтобы прошмыгнуть по цеху, не чувствуя на себе их голодных, вожделеющих глаз. Ну не ходить же ей на работу в балахоне из-за них… Эта пытка продолжалась два года, пока она не перешла на работу в вычислительный центр. Там стало легче. Народ поинтеллигентнее, да и женщин больше. Неудачные ухажеры утешались с другими, и она могла спокойно работать. Но теперь все изменилось ровно наоборот.
Правда, через полгода переписки Борис стал настолько смелым, что Светлана могла идти с ним рядом, держа его под руку. Без дождя и зонта. Этот прогресс, конечно, вдохновлял. Но сколько еще впереди должно быть таких больших шажков, чтобы ей не надо было скрывать от него свои чувства, свою любовь, свое желание быть всегда с ним, и только с ним, рядом, и никогда-никогда уже не разлучаться?.. Сколько, сколько?!.
На следующий день отогнать мысль о скором расставании для Светланы стало уже невозможным. Она крепилась, старалась улыбаться, но ожидание неминуемой разлуки тенью печали легло на ее лицо. «Сегодня вечером Боря войдет в вагон, а утром проснется в своей Москве. Всего ночь езды, но сколько еще ждать следующей встречи? И будет ли она?..»
На вокзале они простились по-дружески. Борис обещал скоро написать письмо. Они помахали друг другу рукой, и поезд скрылся из глаз, а с ним и ее радость и счастье… Теперь Светлане остались лишь печаль и ожидание. Ей стало даже жаль своей прошлой жизни, когда все было так хорошо и спокойно, когда не надо было никого ждать, когда можно было спокойно пойти в кино с подругой или одной, изредка писать письма родственникам и знакомым… Ни томления, ни слез, ни ожидания. Зачем ей все это? Почему? Но теперь Светлана с удивлением убедилась на собственном опыте, что сердцу действительно не прикажешь…
* * *Их отношения со Светланой выстраивались долго и сложно. Со временем его «командировки» в Киев стали регулярными. Светлана тоже иногда приезжала к нему в Москву, но чаще он. Однажды, расставаясь с ней в Киеве на вокзале, Борис дотянул прощание до последней минуты, когда проводница встала уже в дверях вагона и подняла подножку, готовясь давать отмашку машинисту. Борис долго молча смотрел Светлане в лицо. Ему показалось, что она что-то от него ждет. Вид ее был одновременно взволнованным и растерянным. Глаза беспокойные. Взгляд их перелетал от Бориса на вагон и обратно. Губы ее нервно подрагивали. Она теребила в руках носовой платок и повторяла: «Боря, что ты стоишь. Поезд сейчас отойдет. Ты опоздаешь…» И Борис, наконец, решился. Он внезапно взял в свои ладони ее лицо, быстро поцеловал в растерянные зовущие губы и прыгнул в свой вагон. Обернулся назад… А Светлана уже шла прочь с перрона…
«Обиделась?» По письмам было ничего не понять. В очередной раз Борис приехал в Киев в конце апреля. Город был весь в свежей зелени. Столько парков, как в Киеве, в душной и пыльной Москве никогда не было и теперь уже не будет. Но они со Светланой уехали гулять за город. Остановились на высоком берегу Днепра. Рядом резвилась сельская детвора. Борис постелил на траву свою куртку. Они сели рядом. Перед ними плюхнулось несколько мелких камешков. Борис встал и шуганул мелюзгу. Борис и Светлана помолчали. Он коснулся ладонью ее руки, плеча. Осторожно обнял, потянул к себе и почувствовал податливое, мягкое девичье тело, ее нежные губы. Нежные и отвечающие на его поцелуй… От этого можно было сойти с ума… Да возможно ли такое?.. Он положил ладонь на ее обнаженное колено. Она не воспротивилась. Это был молчаливый ответ на немой вопрос: да, я твоя…
Свадьба и переезд Светланы в Москву стал после этой встречи уже делом времени…
* * *…Долгого времени. Впереди было еще два года переписки, редких свиданий на два, иногда три дня, которые вместе с короткой радостью встречи приносили и острую боль расставаний…
В разлуке жизнь воспоминанием, напряженным переживанием одной мысли, одного желания приводили к тому, что для Бориса реальность порою начинала размываться и терять свои четкие контуры. Временами ему казалось, что он все выдумал, что стоящий пред его мысленным взором образ Светланы – плод его мечты о близком родном человеке, который освободит его от лютого одиночества. Что одинокая тоска довела его до самообмана, до сна наяву, и на самом деле он никогда не встретит и не увидит ту, которую в своих мыслях зовет Светланой…
Но странно, когда такие сомнения накатывали на него, именно душевная боль едва обретенного и сразу же утраченного единства протрезвляла его и возвращала ему чувство реальности, в которой было достаточно дойти до железнодорожной кассы, купить билет на поезд и спустя ночь держать в руках свою воплощенную мечту. Реальную, из плоти и крови. Можно было взять ее за руку, обнять ладонями милое лицо и целовать приоткрытые ждущие губы. Подхватить на руки и закружить по комнате…
* * *Соединив свою жизнь с Борисом, Светлана, сама того не зная, вступила в борьбу, которую он вел вот уже много лет. Свет и мрак боролись в нем. В тонкой чуткой утренней дреме он иногда видел море, сверкающее в лучах невидимого солнца. Мягко горящая светом вода сияла, но не слепила. На берегу, на ее фоне, виднелась небольшая белая церковка, чуть скрытая тенью раннего утра. Неизъяснимая тихая радость согревала душу. Он готов был вечно созерцать эту картину, не уставая и не пресыщаясь… Но такое бывало редко. Тьма не отпускала его от себя и время от времени настигала своими наваждениями.
Долгими мучительными вечерами, страдая от разлуки и одиночества, чтобы не пугать Светлану своими тяжелыми думами в письмах, Борис делал редкие записи в дневник. «Ты отняла у меня мечту о смерти. Ты лишила меня желания умереть, уйти, исчезнуть. Я потерял тягу к печальному одиночеству. Все это ты забрала у меня, заменив собой. Все мое желание жить – в тебе. Вся моя любовь к жизни – в тебе. Все мое приятие мира – в тебе. У меня была цель – смерть. Все пути ведут к ней, и я не особенно выбирал. Теперь старой цели нет. А новая – жизнь – требует выбора пути, и я не знаю и не вижу его. Но у меня есть ты». «Ты самая лучшая, самая хорошая. Но я проклят и обречен. Даже тебе я не верю». «Почему мысль о тебе вместе с радостью доставляет мне и страдание?» «Ты меня никогда до конца не понимала и теперь не понимаешь. Ну кто я для тебя? Беспомощный, неприспособленный к жизни чудак. Иногда милый, иногда невыносимый. Неприкаянный скиталец по жизни. Взрослый ребенок, которого любят, как щенка или котенка, и потеря которого будет, быть может, болезненной, но вполне переносимой. Ты же для меня всё. Больше у меня никого нет: ни друзей, ни родных. Потеряй я тебя, мне останется только одно: просить себе смерти».
Иногда он присылал ей из Москвы письма со странными стихами:
…Тяжелой поступью стату́и командораили нечувственным движением тенейвступала смерть. Неузнаваемо. Нескоро.Мертвея мертвых всех и всех живых живей…Без ужаса, без радости, без страхая пребывал, мертвее всех живых,в ее руках невидимого мрака,в ее глазах – бездоннее твоих…Я воскресал. Вернее, возвращался,сознанием коснувшись до черты,и узнавал свой путь, он продолжался,на нем встречались снова я и ты.В который раз: миг встречи и разлука.Взахлеб вдохнуть – и снова в пустоту,Прыжок глубокий в душащую муку,Как в призывающую бездной черноту…Муку и пустоту разрывали редкие встречи. Однажды Борис приехал к ней в Киев в неурочное время, без предупреждения. Купил на вокзале с рук у какого-то спортсмена билет на проходящий поезд, который привез его на вокзал в четыре часа утра. Борис полтора часа промаялся в зале ожидания, дожидаясь, пока начнут ходить автобусы, и поехал к Свете. Поднялся на лифте на восьмой этаж, вышел на лестничную площадку… А дальше что? Будить людей в выходной день в шесть утра? «Здрасьте». И услышать или прочесть в глазах недружелюбный ответ или даже вопрос? Он решил еще подождать часок-другой. Переминался с ноги на ногу на лестничной площадке, уныло подпирал стены и тосковал. Несколько раз подходил к двери, собираясь позвонить, но так и не решился. Наконец за заветной дверью послышалось какое-то движение, звякнул замок, дверь открылась и… из нее вышла Светлана. Она была в светлом зеленом платье, удивительно подходящем к ее стройной фигуре, и не сразу его заметила, совсем не ожидая увидеть здесь в это время. У Бориса даже перехватило дыхание при виде ее. Он незаметно подошел ближе. Она наконец увидела его, тихо ойкнула, прильнула к нему, обвив нежными руками шею, и прошептала едва слышно: «Как хорошо, что ты приехал…» А у самой подогнулись ноги… Борис удержал ее, и так они стояли, блаженно обнявшись, забыв о времени…
О, это краткое счастье быть вместе… Это блаженное мгновение соединения двух половинок одного тела, рассеченного когда-то чьей-то жестокой рукой. За что? Зачем? Услышав как-то миф об андрогине, Борис был поражен в самое сердце. Несмотря на весь свой воспитанный советской пропагандой атеизм и вбитый в его студенческую голову диалектический материализм, он сердцем чувствовал какую-то неясную правду в рассказе об этом странном, некогда едином и потому могущественном существе, которое завистливые боги Олимпа, испугавшись, разделили на мужчину и женщину и тем обрекли каждого на мучительные поиски ради восполнения своей утраченной полноты. Как трагична жизнь! Как много в ней страдания, душевной муки, которые подстерегают человека на каждом шагу… Если о них думать. Борис думал и страдал.
* * *Светлана думала о счастье. Она видела, что Борис – человек со сложным характером, изуверившийся, сомневающийся. Она старалась исподволь убедить его, что любовь существует, что она преображает человека, его жизнь, отношение к миру и людям… Она хотела и боялась ему открыться. Природная сдержанность и скрытность, целомудрие и женское чутье подсказывали, что ей нельзя всего говорить Борису прямо, раскрывать себя всю без остатка, всю свою обреченную любовь к нему. Поэтому она только приводила в пример других женщин, любивших так же обреченно, как и она. Светлана часто вспоминала декабристку Александрину Муравьеву, молодую светскую красавицу, которая в возрасте двадцати двух лет ради любимого мужа отреклась от дворянства и всех прав и уехала за ним в Сибирь, оставив свекрови троих малолетних детей. Там в Сибири она стала ангелом хранителем для всех заключенных, похоронила родившуюся на поселении дочку, и сама умерла на двадцать восьмом году жизни. Ее любовь к мужу была так сильна, что она, будучи глубоко верующей, говорила, что мужа любит больше, чем Бога. Почему-то на последнем утверждении Светлана делала особое ударение, хотя Борис не замечал в ней какой-то религиозности.
Борис дивился слышанному, но в его представлении это было далеко от реальной жизни. Он даже не понимал, что, рассказывая ему эту историю женской любви, Светлана говорит о себе и своих чувствах к нему. В этой истории его больше всего волновало ее завершение. Он страшился того, что его счастье со Светланой, едва начавшись, внезапно оборвется. Страх оказаться опять одному, без Светланы, один на один со своим страданием и тоской по утраченному, едва обретенному единству двух любящих сердец доводил его до изнеможения – худшая участь достается оставшемуся.
Светлана не вполне понимала Бориса и его чувства к ней, хотя почему-то считала, что видит его душу насквозь, как рентген. Она не позволяла себе думать, что Борис любит ее всецело и безраздельно. В каждой перемене его настроения ей виделся конец его любви. В каждой их ссоре – разрыв навсегда. Малейший разлад отношений, его раздражение, недовольство чем-то рушил карточный домик ее счастья, построенный из невидимой материи взаимной любви.
Несвадебное путешествие
У них даже свадебное путешествие было не как у всех. Потому что оно было предсвадебным. Когда они уже все решили и надо было идти в загс подавать заявление, Борис вдруг впал в тяжелое раздумье. Поскольку они хотели расписаться в Киеве, то с загсом все выясняла и договаривалась Светлана. Однако ее естественная организационная оживленность вызвала почему-то у Бориса тяжелое чувство несвободы, лишение его выбора. Он ничего не понимал, но чувствовал, что, если они сейчас пойдут в загс, он всю жизнь будет считать, что она женила его на себе, и их отношения будут навеки испорчены. Может быть, они даже разведутся. Он маялся, ходил по комнате ее киевской квартиры и молчал, не отвечая на расспросы.
Был теплый весенний вечер. Завтра они идут в загс. Или не идут? Он вышел на балкон, облокотился на перила. Внизу шумел и сверкал огнями проспект. Шли люди, бежали машины… Разве он сам не мечтал об этом? Разве не хотел быть с ней вместе всегда и всюду? Что же изменилось? Почему так тяжело на душе?
Светлана с тревогой заглядывала ему в лицо: «Боря, что с тобой?» Он долго молчал, мялся, не зная, как ей все объяснить, и наконец сказал: «Я боюсь тебя обмануть… Я не могу завтра пойти. Лучше в другой раз…»
Для Светланы это была катастрофа, которую Борис плохо понимал или не понимал вовсе. Проводы на вокзале были похожи на похороны. На перроне она подала ему большой пакет: «Это тебе. У тебя скоро день рождения. Потом посмотришь…» Борису было безумно жаль Светлану. Ему было больно на нее смотреть. Он чувствовал себя страшно виноватым перед ней, но как ее утешить сейчас, когда он сам своими руками все разрушил, Борис не знал. Они сухо простились. Борис сел в поезд, и Светлана сразу ушла.
Он стоял в коридоре купейного вагона, смотрел в окно на пробегающие за окном пейзажи, мысленно ругал себя, просил у нее прощения… Но знал, что по-другому поступить было нельзя. Жениться с таким чувством несвободы – значит обрекать обоих на скорый развод, а это еще хуже и непоправимее. Вот почему он сказал ей об обмане. «В другой раз…» Но когда и как теперь после такого расставания?..
Светлана думала, что между ними все кончено. Борис обманул ее, а она, глупая, верила ему, считала самым лучшим на свете… Да и сейчас считает. Только, видно, не судьба ей быть с ним вместе… А ведь какие письма писал! Как она ждала встреч с ним все эти годы, как млела и таяла в его ласковых руках… И что? «Я боюсь тебя обмануть…» – снова и снова вспоминала она его слова. А это что, не обман?! Зачем было писать стихи, рассуждать о будущей жизни вдвоем?.. Еще о детях спрашивал… Сама же его учила, что женщины любят ушами. Все признаний добивалась, чтоб сказал «люблю», а не только чернилами на бумаге изъяснялся. Вот и научила на свою голову. Одни слова только и остались. Господи, да кому же тогда из них можно верить, если даже лучшие обманывают!..
Надо было на что-то решаться. Или – или. Но решиться было тяжело. Светлана раздумывала, с кем бы посоветоваться. Мамин ответ был ясен заранее: «Я тебе давно говорила: выбрось его из головы. Не пара он тебе…» Она только рада будет. С папой об этом говорить тоже бесполезно. И он не в восторге от выбора дочери. Подруги? Оксана выскочила замуж на первом курсе, лишь бы сбежать от властного отца. Убедила себя, что перевоспитает своего недалекого жениха, да ошиблась… Теперь жалеет. Нина выбрала мужа рационально, без сильных чувств, но и без глупых мечтаний. Поймут ли они Светлану, ее обреченную любовь к Борису, ее тоску и отчаяние?.. Может, Снегирева? Когда-то Светлана работала под ее началом. Она старше Светланы. Судьба у нее нелегкая. Сын умер еще маленьким. С мужем из-за этого развелась – что-то разладилось в отношениях… Тоже не идеальный вариант, но надо же хоть с кем-то поговорить!..
Светлана позвонила Снегиревой и приехала к ней в ее однокомнатную, со вкусом обставленную квартиру. Это была еще молодая, но многоопытная женщина. Ухоженная, уверенная в себе, умная, властная, но без самодурства. В свое время работать вместе с ней было интересно. Теперь они встретились как две подруги, сели за стол пить чай. Светлана коротко рассказала Татьяне свою беду, спросила, что ей теперь делать. Сама сидела, опустив голову, вяло шевелила ложку в чашке остывающего чая.