Посвящение Исиды. Том первый. Эта книга о дежавю, о потопе, о посвящении

© Гайк Октемберян, 2020

ISBN 978-5-4498-2980-1 (т. 1)

ISBN 978-5-4498-2981-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОСВЯЩЕНИЕ ИСИДЫ

Иисус сказал в ответ: не знаете, чего

просите; можете ли пить чашу, которую Я

буду пить, или креститься крещеньем, которым

Я крещусь? Они сказали Ему: можем.

Библия, Евангелие от Матфея 20:22

«Более могущественные души сами по себе постигают истину, и они более изобретательны по своей природе. По словам оракула, такие души спасаются своею собственною силою.»

Прокл, 1 Alc

Cлучилось это летом, в июне месяце, скорее всего в 1978 году (не позже, если не годом раньше), когда подходил к ЗАВЕРШЕНИЮ восьмой год моей жизни. Во сне я увидел одноэтажный дом, как сложенный из серого туфа, и никого рядом с ним не было. Почувствовал прохладу вечера и осени. И небо было хмурым, серым, ЗАТЯНУТЫМ сплошными облаками.

НИЧЕГО особенного или чего-то примечательного в этом доме не было, и когда я проснулся, то твёрдо был уверен в том, что этот дом мне знаком, что не в ПЕРВЫЙ раз его увидел, что для меня не составит никакого труда увидеть его снова.

Наша семья в то время жила в квартире номер ДВА на ПЕРВОМ этаже пятиэтажного дома. Мы время от времени ходили в гости в «старый дом», где жили три брата моего отца. В самом конце пути в ту сторону приходилось идти по улице Алавердяна вдоль длинной стены авторемонтного завода. Этот отрезок пути становился для меня каким-то угнетающе-утомительным. Стена ТЯНУЛАСЬ справа и заканчивалась углом, за который мы поворачивали во двор «старого дома», который был отгорожен от улицы высокой, с ДВУХЭТАЖНЫЙ дом, газовой котельной. И с другой стороны от котельной отставался проход в этот двор. «Старый дом» находился в углу, который образовывался между стеной авторемонтного завода и стеной детского сада, которые сходились под прямым углом.

С одной стороны от Ереванского шоссе были выстроены пятиэтажки, а с другой стороны от него проходили железные дороги. За этими пятиэтажками СКРЫВАЛИСЬ одноэтажные дома. Когда мы отправлялись в гости из пятиэтажного здания номер 159, порой выходили сначала к шоссе и двигались по прямой, вдоль него, до кинотеатра «Ширак», за которым поворачивали направо и шли до поворота налево на улицу Алавердяна. Иногда мы шли напрямик мимо одноэтажных домов, оставляя пятиэтажки с левой стороны, и, проходя за школой и за расположенным рядом с ней кинотеатром, сразу выходили к улице Алавердяна.

Когда мы в очередной раз отправились проведать родственников и пошли напрямик, для меня выпала возможность ещё раз увидеть тот дом, который увидел во сне. Я ожидал увидеть этот дом с правой стороны, когда нам совсем немного оставалось пройти до той школы. И мне нужно было ОБЯЗАТЕЛЬНО НЕ ПРОПУСТИТЬ этот дом.

Произошло что-то неожиданное: я его не увидел. Но самой уверенности в том, что я его точно где-то видел, меньше не стало. Я решил, что его где-то, всё-таки, ПРОПУСТИЛ, и настроился на обратном пути быть более внимательным, чтобы ОБЯЗАТЕЛЬНО его увидеть. Когда я его так и не увидел, меня с ещё большей силой ОХВАТИЛО такое чувство, словно потерял какую-то очень нужную мне вещь.

В то время я не мог самостоятельно так далеко уходить от нашей пятиэтажки, чтобы заняться поисками этого дома, который мне снова нужно было увидеть. Что-то побуждало меня ОБЯЗАТЕЛЬНО его найти. Что-то лишило меня покоя. Мне оставалось только ждать того дня или вечера, когда кто-то из родителей посчитает нужным ещё раз отправиться в ту сторону.

Когда мы через какое-то время, побывав в центре города, вышли на автобусной остановке у третьей больницы и направились в сторону «старого дома» с другой стороны, я подумал о том, что, может, нужный мне дом находится с этой стороны, где тоже были одноэтажные дома. Но и на этот раз я НИЧЕГО не обнаружил.

После этого я уже задуматься о том, что почему же у меня раз за разом не получается увидеть нужный мне дом, и пришёл к выводу, что его что-то от меня загораживает. И ПЕРВОЕ, о чём я подумал, что его СКРЫВАЕТ от меня стена детского сада. На эту стену я как-то раз залазил вместе с мальчишками из «старого дома».

К этой стене, примыкавшей под прямым углом к стене авторемонтного завода, примыкал гараж, в котором находился наш «горбатый» «Запорожец». Я собрался ОБЯЗАТЕЛЬНО проверить моё предположение. Когда наша семья опять отправилась в гости, и когда отец и мать с младшей моей сестрой уже направились ко входу в дом, я отстал от них и двинулся прямо в сторону гаража. На его крышу мне уже несколько раз приходилось залазить. Я взял влево от него, когда стал подходить к нему, чтобы подняться на стену с крыши расположенного рядом сарая, который принадлежал соседям. И с высоты этой стены за ней всё оказалось каким-то неожиданно другим.

Шло время, а местонахождение нужного мне дома не давало мне покоя. Когда я оказывался в тех местах, где, в основном, были одноэтажные дома, даже на другой окраине города, то начинал думать о том, что, может, где-то там видел этот дом, который всё не удавалось никак обнаружить. Но нужного мне дома нигде не было.

Часть первая: П О Т О П

1. Если ПЕРВОБЫТНЫХ художников ТЯНУЛО изображать крупных животных: лошадей, быков, медведей, мамонтов, то я уже в раннем детстве почувствовал в себе какой-то великий избыток, почувствовал себя способным СДЕЛАТЬ что-то важное и значительное, и меня ТЯНУЛО рисовать слонов, бульдозеры, экскаваторы, паровозы. Я восхищался силой человеческого разума, создававшего мощную технику. Не дети же создавали её, а взрослые. И взрослые больше вызывали у меня доверия, чем их дети. Рядом со взрослыми чувствовалась какая-то ЗАЩИЩЁННОСТЬ. Когда их рядом не было, со стороны их детей часто проступало что-то чужое и враждебное мне. Их словно ТЯНУЛО суметь воспользоваться чей-то слабостью и беззащитностью.

Крови твоей хотели бы они при всей своей невинности,

крови жаждут их бескровные души – и потому они кусают со

всей невинностью.

НИЦШЕ, «Так говорил Заратустра»

Когда я стал взрослеть, стал ПОНИМАТЬ, что за одним злом СКРЫВАЕТСЯ другое, которое может быть большим, более низким и подлым, что насколько у самих взрослых их души могут быть ДЫРЯВЫМИ. их души. Когда я оказывался слабее и в одиночестве и не мог что-то СДЕЛАТЬ против нацелившихся на меня, каждый раз какая-то завеса ЗАЩИЩЁННОСТИ оказывалась разодранной сверху донизу. Каждый раз я обнаруживал себя низвергнутым на жёсткую землю с высоты какого-то великого избытка, от которого НИЧЕГО не оставалось. И через эту РАНУ от меня словно начинала уходить моя жизнь. НЕОБХОДИМОСТЬ СКРЫТЬСЯ уводила меня оттуда, где ОТКРЫВАЛАСЬ моя слабость. Она часто уводила меня домой, где я мог ОТЪЕДИНИТЬСЯ.

Беги, мой друг, в своё уединение: я вижу тебя искусанным

ядовитыми мухами. Беги туда, где веет суровый, свежий

воздух! Беги в своё уединение! Ты жил слишком близко к

маленьким жалким людям. Беги от их невидимого мщения!

В отношение тебя они только мщение.

Не поднимай руки против них! Они – бесчислены, и не твоё

назначение быть махалкой от мух!

Бесчисленны эти маленькие, жалкие люди; и не одному уже

гордому зданию дождевые капли и плевелы послужили к

гибели.

НИЦШЕ, «Так говорил Заратустра»

ПАМЯТЬ принималась возвращать и возвращать меня к произошедшему. Так она словно какими-то стежками старалась зашить ту РАНУ, которую мне нанесли, как ЗАЩИЩАЯ от какой-то бесконечной опасности в образовавшейся ДЫРЕ. Я уже чувствовал, как у меня горели щёки, когда мне хотелось поскорее СКРЫТЬСЯ в нашем доме. А дома РАНЕННАЯ душа пылала как в огне из-за того, что как произошедшее продлевалось в том, как оно ПОВТОРЯЛОСЬ в ПАМЯТИ.

Надо, чтобы ты сжёг себя в своём собственном пламени:

как же мог бы ты обновиться, не сделавшись сперва

пеплом!

НИЦШЕ, «Так говорил Заратустра»

Зачем же ПАМЯТЬ возвращала и возвращала меня к пережитому? Чтобы я, раз за разом просматривая пережитое, лучше мог понять то, что чему не нужно давать ход; что когда даётся ход одному, то ход другого пресекается; чтобы пресекать ход того, что поразило меня, поразило мою ЗАЩИЩЁННОСТЬ? Чтобы я мог устоять в своей ЗАЩИЩЁННОСТИ? Чтобы не остаться в чём-то ВИНОВАТЫМ? Чтобы лучше и лучше прийти к пониманию того, что слабость всегда ВИНОВАТА? Чтобы сжигавшая меня горечь засталяла меня НАПОЛНЯТЬСЯ агрессивным раздражением к самому себе за проявленную слабость? А в чём была проявлена слабость? В опасении что-то нарушить, в опасении напасть в ответ и пересилить в ответном зле?

Почему я оказывался поражённым отвращением к самому себе? За то, что ПРОПУСТИЛ зло, ход которого НЕОБХОДИМО было пресечь? За то, что ПРОПУСТИЛ зло, которое будет стремиться ПОВТОРЯТЬСЯ? ПАМЯТЬ мучила меня, а страдание меня озлобляло. Я не мог не замечать душевного подъёма, прилива жизни и чувства освобождённости, когда мне с разгоревшейся злостью удавалось ОТРАЖАТЬ тех, кто в очередной раз нацеливался на меня, как на живую МИШЕНЬ. И я стал утверждаться в НЕОБХОДИМОСТИ ОТРАЖАТЬ зло и в НЕОБХОДИМОСТИ не расслабляться. И росшая СОБРАННОСТЬ ОТРАЖЕНИЙ одним своим весом больше и больше помогала мне удерживаться на этом пути.

2. С сентября 1976 года я стал УЧИТЬСЯ в школе, которая выглядела такой, словно все пути могли идти только через неё.

И я не мог не обратить внимания на то, что насколько мне труднее стало с НЕОБХОДИМОСТЬЮ устоять в своей ЗАЩИЩЁННОСТИ. В самой УЧИТЕЛЬНИЦЕ таилась такая угроза, что она при желании сможет нацеливаться на любого из тех, кто оказался в её классе, и оставлять раз за разом в чём-то ВИНОВАТЫМ, и чуть ли не всю жизнь ему испортить одними своими «ДВОЙКАМИ» и замечаниями. Она не боялась кому-то навредить, не боялась кого-то покрыть пятнами ВИНЫ, не боялась оставлять кого-то в чём-то ВИНОВАТЫМ. Для подавляющего числа родителей и их детишек стало очень важным не пробуждать в ней желания навредить.

«Мщению и позору хотим мы предать всех, кто не

подобен нам» – так клянуться сердца тарантулов.

НИЦШЕ, «Так говорил Заратустра»

УЧИТЕЛЬНИЦЕ зачем-то понадобилось организовать «родительский комитет». Это уже потом, со временем, стало ясно, что «комитет» помогал быть УЧИТЕЛЬНИЦЕ не одноголовым драконом, а многоголовым, чтобы перевесом в количестве голов подавлялось возможные проявления какого-то недовольства и СОПРОТИВЛЕНИЯ. Этот «комитет» помогал УЧИТЕЛЬНИЦЕ в организации поборов с родителей на различные нужды, на подарки ЕЙ самой на праздники и день ЕЁ рождения, в организации каких-то «мероприятий». Я чувствовал что-то чужое мне и враждебное мне в этой УЧИТЕЛЬНИЦЕ. И это чувство усиливалось, когда ОНА удерживала какую-то насильственную сжатость в горле. И в матери чувствовалось что-то чужое и враждебное мне всё больше и больше. Чужого и враждебного мне стало больше, когда она СВЯЗАЛАСЬ с этой УЧИТЕЛЬНИЦЕЙ настолько, что они стали подругами. Она тоже оказалась в «родительском комитете».

Однажды она сообщила отцу о том, что УЧИТЕЛЬНИЦА пожелала, чтобы к наступающему празднику ЕЙ не стали дарить опять конфеты, какую-то хрустальную вазу, или что-то в этом роде, чтобы ЕЙ на собранные деньги купили золотое кольцо или золотые серьги. «Какое кольцо?! Вы, что, её собрались замуж выдавать?!» – со злостью выпалил мой отец.

Перед началом третьего УЧЕБНОГО года, в начале августа, матери вздумалось провести «мероприятие» у нас дома и прератить меня в «ВИНОВНИКА торжества». У нас дома собрались одноклассники и одноклассницы, которым до меня изо дня в день в школе не было и не могло быть никакого ДЕЛА. Они пришли вместе со своими родителями, для которых я, тем более, был никто. И УЧИТЕЛЬНИЦА пришла. ОНА как ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНА была прийти и привести с собой своего гадёныша, без которого не обходились все подобные «мероприятия». Без его присутствия не обходился ни один школьный «утренник». Он был старше меня и моих одноклассников на один год. Какая-то маслянистость чувствовалась в нём. Позднее я обратил внимание на слова одного человека, который замечал какую-то маслянистость, которой бывают ПОКРЫТЫ проститутки.

Дом помогал мне чувствовать себя ЗАЩИЩЁННЫМ, но в тот день я почувствовал себя лишённым этого чувства. Дом стал каким-то ДЫРЯВЫМ, и в нём сквозило что-то чужое и враждебное мне, от которого мне уже негде было ЗАКРЫТЬСЯ.

ДАЛЬШЕ мать всё больше начинала добиваться своего, не боясь кому-то и чему-то навредить. С точно такой же «педагогической» сжатостью горла, как у УЧИТЕЛЬНИЦЫ, мать в одно время принялась падать в обмороки. Она раскидывала в стороны руки и ПОКАЗЫВАЛА, как у неё пальцы судорожно начинали сводиться. Через какое-то время она перестала падать в обмороки. Она стала ХВАТАТЬСЯ то за хрустальную вазу, чтобы разбить её об пол, то за маникурные ножницы, чтобы перерезать ими себе вены на руке, то за шприц, чтобы вколоть себе в вену воздух. Один раз она откусила ртутный резервуар на медицинском термометре, чтобы отравиться. Она отца собиралась оставить в чём-то ВИНОВАТЫМ.

Он зарабатывал по триста-четыреста рублей в месяц, и от этих денег НИЧЕГО не оставалось уже через неделю. Всё НЕПОНЯТНЕЕ становилось то, что куда пропадает такая сумма денег из месяца в месяц. Много денег она могла потратить на покупку такой же обуви, которую позволила себе приобрести УЧИТЕЛЬНИЦА, или такой одежды, в которую той хотелось бы вынарядиться. Но ещё больше денег уходило ещё на что-то.

Несколько раз после работы отец отправлялся на поиски той, которая постоянно где-то пропадала. Ему приходилось обходить дома её подруг. Раз он обнаружил её в одной квартире, где жила одна из её подруг. Там он увидел и УЧИТЕЛЬНИЦУ. В этой квартире четыре подруги устроили себе застолье и попойку.

На какие деньги они пили? Не на деньги же УЧИТЕЛЬНИЦЫ. Одна из подруг сразу поспешила уйти оттуда. А у УЧИТЕЛЬНИЦЫ ХВАТИЛО наглости на то, чтобы СХВАТИТЬ чашку со стола и запустить ею в моего отца, чьи деньги они пропивали и проедали. Чашка пролетела мимо.

В другой раз он опять обнаружил свою, так называемую, «жену» в этой же пятиэтажке. Она вместе с той подругой, которая там жила, уже спускалась по межэтажной лестнице. Когда она пришла домой, то зашла сразу забежала в ванную, налила в чашку перекись водорода, средство для отбеливания тканей, и выпила её. Потом она стала просить, чтобы вызвали «скорую». Отец не стал вызывать. «Скорую» вызвала её подруга, которая тоже пришла вместе с ней.

Когда одна армянка в белом халате из приехавшей «скорой» зашла в дом и увидела на холодильнике какое-то чрезмерное количество губных помад и теней для век, она сказала: «Всё ясно… Этот человек в дерьмо какое-то влип. Она хочет его посадить». Мы жили в Армении, и моему отцу повезло в этом. Если всё происходило в России, то его было бы ЛЕГЧЕ посадить.

Со временем только всё сильнее выявлялось это её стремление посадить моего отца. Она решила избавиться от него и присвоить себе и квартиру и всё имущество. Она тратила деньги, чтобы подрывать семейный бюджет, чтобы вывести моего отца из себя и оставить его в чём-то ВИНОВАТЫМ. И в то же самое время, она могла ПОКАЗЫВАТЬ себя денежной. Она тратилась на себя, когда покупала себе наряды, и в этих нарядах могла ПОКАЗЫВАТЬ себя. Она себя ПОКАЗЫВАЛА денежной, когда покупала выпивку своим подругам, которые уже за столом были на её стороне и могли поддерживать её в том, ы чём она могла ОБВИНИТЬ моего отца. За тем столом, за которыми пропивались заработанные моим отцом деньги, она уже ОБВИНЯЛА его в том, что он «УЧИТ» детей и настраивает их против неё. За этим столом она могла сидела в таких же «священных одеждах», какие были у УЧИТЕЛЬНИЦЫ, когда начинала жужжать про него, испражняясь какими-то россказнями, КУЧАМИ лживых ОБВИНЕНИЙ. Она словно заживо собиралась его похоронить под этими КУЧАМИ. А её подруги только поддерживали её, давали ей советы, УЧИЛИ её, как ей всё лучше СДЕЛАТЬ.

Через какое-то время мне после череды беспощадных озарений стало ясно, что матерью ещё несколькими годами раньше было задумано избавиться от моего отца. Где-то в 1974 году она тайно взяла и отвезла своей толстопузой матери, которая каждую неделю ходила в церковь, чтобы ПОКАЗЫВАТЬ себя какой-то набожной, три золотых крестика: моего отца, моей сестры и мой, – чтобы та их продала. И та их продала, видимо с «соизволения бога», чтобы потом чему-то можно было быть уже «обязанной, как чуду». Этим тварям НИЧЕГО не было известно о Вольтере, написавшем о «тучах мошек, на землю упавших», о детях, «задушенных у отцовского порога с соизволения бога», о тех, кто покинул Египет, о «выкравших посуду и воровству обязанных как чуду».

Ощущение растущей и близко подступившей опасности СДЕЛАЛО развод неизбежной НЕОБХОДИМОСТЬЮ. Жужжавшая гадина опасалась, что ей придётся платить аллименты на детей, и жужжала про то, что у моей младшей сестры не хватает возраста для того, чтобы решать о том, что с кем из родителей она хочет отстаться, и для того, чтобы находиться в суде. Суд оставил сестру жужжавшей гадине, у которой в этот день денег уже не было.

Отец продолжал заботиться о нас. И мы заметно лучше стали питаться. А та гадина, лишившись уже доступа к зарабатываемым моим отцом деньгам, пошла и сняла деньги с накопительных счетов, которые были ОТКРЫТЫ на детей до их совершеннолетия, и потратила их на себя. Она постаралась ОТКРЫТЬ эти счета, чтобы себе СДЕЛАТЬ такие запасы. Ни рубля из этих денег не было потрачено на меня или на мою сестру.

Мы все продолжали жить в одной ДВУХКОМНАТНОЙ квартире, которую эта гадина собиралась присвоить со всем её содержимым, из которой никуда не собиралась уходить. После развода ощущение близости какого-то опасного края никуда не исчезло, а стало только сильнее. В середине весны 1981 года отец согласился обменять ДВУХКОМНАТНУЮ квартиру на однокомнатную с доплатой. Он собрался взять деньги за одну комнату, забрать детей и уехать оттуда, где ему пришлось нести потери. А та гадина против того, что он собрался забрать детей с собой, НИЧЕГО не имела. И РАЗДЕЛ имущества лишний раз ПОКАЗАЛ её низость и мелочность. И НИЧЕГО кроме отвращения не могло вызвать то, как эта тварь, посмевшая продать золотые крестики, принялась жужжать о том, что золотые серьги, кольца, цепочка не подлежат РАЗДЕЛУ, что это всё её «личные вещи». Мой отец мой не был настроен на какие-то активные действия, и это только помогало этой гадине присваивать себе то одно, то другое.

Перед тем, как уехать, мы чуть больше недели прожили у самого младшего из братьев отца. На новом месте что-то не получалось обосноваться. Не чувствовалось какой-то ОПОРЫ против чего-то уже хорошо знакомого, чужого и враждебного нам. Сказывались и понесённые нами потери. Наше положение и так уже было подорвано. Отец решил поехать в обратную сторону. Но к чему же мы могли вернуться? По всей видимости, отца потом стали одолевать сомнения, что не поспешил ли он вернуться. И мы во ВТОРОЙ раз поехали за ДВЕ тысячи километров. И во ВТОРОЙ раз за то лето 1981 года мы поехали в обратную сторону.

Когда мы во ВТОРОЙ раз вернулись на поезде, была уже ночь. Когда мы поехали с железнодорожного вокзала по ночным совершенно ПУСТЫМ улицам города к одному месту, куда ещё могли возвращаться, мне стало по-настоящему страшно. Мы ДВАЖДЫ проехали тысячи километров в одну и другую сторону, но, всё равно, всё так же продолжали оставаться у какого-то опасного края, к которому нас сносило. Мы ехали мимо множества домов с множеством окон, и ни за одним из них нам не было места. И всем тем, кто находился за этими окнами и стенами, спал в тепле и уюте, не было и не могло быть никакого ДЕЛА до нас. Я НАПОЛНЯЛСЯ тревогой от понимания того, что всему этому городу с множеством домов было всё равно: есть мы или нет. Беспросветность того положения, в котором мы оказались, лишний раз подтверждало чёрное небо над нами.

Когда я проснулся в «старом доме» у самого младшего из братьев отца и вышел наружу, обратил внимание на то, что тревога, ОХВАТИВШАЯ меня ночью, совершенно исчезла. Обратил внимание и на то, что солнечные лучи давали какую-то надежду.

Через пару недель закончились летние каникулы, и я с сестрой пошли опять УЧИТЬСЯ в школу. Где-то через месяц сестра вернулась к той гадине, после того, как та стала встречать её после школы и звать к себе. К этому времени отцу стало известно об ОБВИНЕНИЯХ в его адрес, о том, что это он принялся КРУГОМ распространять какие-то гадости о ней, чтобы постараться её как следует опозорить. Такими ОБВИНЕНИЯМИ та гадина лишний раз выдавала своё понимание того, что как она сама старалась ему нагадить. А гадости про неё старалась распространять УЧИТЕЛЬНИЦА, её подруга. Этой подруге многое было известно, они же вместе где-то бывали. Эта УЧИТЕЛЬНИЦА злилась, когда не получала то, что расчитывала сама получить, что УСПЕВАЛА СХВАТИТЬ и присвоить её подруга.