Энциклопедия наших жизней. Семейная сага. Созидание. 1967 год

Часть 2

Диплом

Вторая справа в третьем ряду снизу вторая – я, Дудко И. В.

На ряд ниже – Яночка Полк, в доме у которой мы отмечали окончание института. Рядом – Валя Сухарева, а под её фотографией – её муж, Женя Алексеев. Картушин Валя, который жил в доме, где мы жили с Виктором в коммуналке, только этажом ниже. Рядом – Уриади Копелл. Он прожил недолгую жизнь. Случайно увидели памятник, поставленный ему на нашем старом кладбище.

С левой стороны фотографии, четвёртая сверху – ещё одна моя подружка – Люся Шалунова.

Мы с Витей первое время поддерживали отношения с Шалуновыми Люсей и Володей, и все годы нашей жизни дружили с Валей Сухаревой и Женей Алексеевым, который умер в 2006 году, а Валя – в 2009 – ом…

1967-ой год. Также, как и – предыдущий, особыми событиями не отличался.

В этом году, наконец пришел конец моей долгой учёбы в Менделеевке.

Диплом я получила после защиты. А защита начиналась с момента получения темы диплома и преддипломной практики.

Тема диплома, которая досталась мне – переработка пластмасс методом литья.

Нужно было, в соответствии с заданными данными, «создать» литьевую машину и нарисовать её в разных разрезах. «Создать» – это громко сказано. Не только я, но и многие другие, получившие подобную тему дипломники, и в глаза-то не видели литьевую машину. А чтобы придумать, т. е., сконструировать что-то самостоятельно?

Поэтому не удивительно, что мы все кинулись доставать синьки с чертежами любой литьевой машины, и копии старых дипломов.

В общем, мы, как шпионы, рыскали в институтской библиотеке, выспрашивали у лаборантов – где бы…, и как бы…?

Что-то отыскивали, что-то передирали, переписывали то, что надо, и то, что не надо… Кое за что приходилось платить, но, к счастью, по сравнению с сегодняшними временами, это были мизерные суммы.

Синьки я достала на время – в долг, кажется, за минимальную плату.

А вот – расчёты достать не смогла. Поэтому пришлось пользоваться «болванкой».

Заполучив «болванку» расчётов, мне оставалось в формулы подставлять свои заданные данные.

Готовые расчёты показывались руководителю диплома, и считались готовыми после получения от неё (у меня руководителем была назначена преподаватель – женщина) – подписи.

Поскольку, в формулах расчётов, использовались какие-то коэфициенты, в которых я тоже не очень-то разбиралась, подпись руководителя дипломного проекта мне удалось заполучить чуть ли не с пятого раза, в критические для диплома сроки.

На консультациях нам заворачивали (возвращали на доработку) – то расчёты, то экономическую часть и т. д. Но, как – бы то ни было, диплом был готов, и подписан всеми консультантами и руководителем диплома.

С синек, через стекло, переводили чертежи – на ватман. Естественно, чертежи не соответствовали заданным рассчитанным данным. Но кто будет на защите это проверять?

Дома у мамы мы раздвинули стол, вынув среднюю доску, и сверху положили большое стекло из серванта. Под столом установили настольную лампу. На стекло клали синьку с чертежами, а сверху – ватман. Мама аккуратно переводила на ватман чертёж. Линии у неё были тонкими, аккуратными. Но я находила чертёж бледным. Поэтому обводила чертёж карандашом ТМ, от чего линии становились жирными, а чертёж – грязным. Приходилось выкрашивать кучу мякиша от белого батона, и очищать лист добела.

Но это были всё детали, знакомые каждому дипломнику.

Самым памятным для меня осталось воспоминание о преддипломной практике.

Мне дали направление на практику на Карачаровский завод пластмасс, где меня в свою очередь перенаправили в проектное бюро завода – к Шембелю Иосифу (отчество не помню, кажется – Алексеевичу).

Проектное бюро завода – большой зал, заставленный кульманами, за которыми подрёмывали (шучу) конструктора. Шембель сидел за кульманом, стоявшим у стены. Внешне он был, вероятно, чуть старше меня, приятной внешности, с русыми волосами, и голубыми глазами. Чем-то напоминал Есенина, наверное – обворожительной, доверчивой улыбкой, проникавшей в душу. Он подвинув стул, усадил меня рядом.

Для начала, как он выразился – для знакомства, стал расспрашивать обо мне. Как-то неожиданно так получилось, что история моей жизни в чём-то напоминала его историю. Он тоже кончил вечерний институт, имеет семью, и тоже – двоих детей: девочку и мальчика. Причём. Каждый раз, как выявлялись какие-то схожие события в наших историях, он касался пальцами руки моей коленки. Странно, но меня это не возмущало. Наша беседа плавно перетекла в болтовню обо всём – разном.

Поскольку рабочий день кончался, он предложил проводить меня домой. Сначала я отказалась, но он уговорил меня, сказав, что ему всё равно по пути, и проводит он меня до остановки автобуса – это квартала два.

Мы шли не спеша, продолжая болтать. И вот именно эти 15–20 минут нашего совместного пути запомнились мне надолго.

Была весна. И впереди был – диплом, а это означало – конец длинным сидением вечерам и ночами за выполнением контрольных заданий, когда дети и Виктор уже спят, и глаза слипаются – тоже хочется спать. И остро чувствовалось приближение чего-то нового, манящего неизвестностью…

Мы шли и болтали. Он взял меня под руку, и мне вдруг показалось, что вокруг меня – сиреневый туман, и мы не идём, а плывём по воздуху, растворяясь в нём… Незабываемое ощущение. Жаль, что оно в жизни повторяется очень редко. Нет, это была не мимолётная влюблённость. Это был букет платонических ощущений, аромат которых пьянит, волнует и, может быть, даже – зомбирует.

Я даже не помню, о чём он говорил. Он был остроумен, шутил. Теперь он чем-то напоминал артиста Рыбникова. Я поддакивала. Допускаю, что могла даже подать ему надежду ещё на такой же вечер…

Мы расстались на остановке.

Под впечатлением этого провожания, я, следующие два дня прожила, как в тумане. Причём чувствовала себя виноватой перед Виктором, хотя – ничего предосудительного – не совершала. Но, при воспоминаниях об Иосифе, я непроизвольно улыбалась. Я старалась сразу же загасить улыбку, боясь, что кто-то заметит, и не правильно расшифрует её…

Но вот прошло два дня. И будто бы – пелена спала с моих глаз. Мне уже не хотелось вспоминать эти неожиданные пережитые мгновения. Не хотелось ехать на завод, а ехать надо было. Ведь, о проведённой практике нужно было представить в институт подписанный Шембелем отчёт.

Когда я приезжала на завод ещё несколько раз, я вела себя с Иосифом сдержанно, отчуждённо строго. Приезжала днём, чтобы не дать повода провожать меня до остановки. Может быть, именно эта резкая перемена в моём поведении заворожила его, а, может быть, разыгралось чисто мужское обманутое ожидание свежих отношений? Но мне всё равно приходилось общаться с ним во время моих приездов на завод.

Вместо обсуждения вопросов, связанных с преддипломной практикой, он говорил мне, что влюбился в меня без памяти. По словам – у него в жизни так получилось, что его жена намного старше его. Кажется, она была учительницей в вечерней школе, которую он кончал. Они поженились. Но годы бегут. Жена – строга, и ревнива… И т. д.

Я с облегчением вздохнула, когда получила в руки, подписанный им отчёт о преддипломной практике. Но на этом история нашего знакомства не окончилась.

Несколько раз он поджидал меня, когда я возвращалась из института, у станции метро – Новослободская, с маленькими букетиками подснежников или незабудок.

Пришлось каждый раз проходить мимо него, уцепившись за моих подружек – Валюшу Сухареву или Люсю Шалунову. Он настоятельно просил меня уделить ему несколько минут. Я попросила девочек меня подождать. Но, когда он опять стал говорить всё о том же, о своих чувствах, и т. д., я попросила не преследовать меня. Он сказал, что не в состоянии будет забыть меня… И тогда я не знаю почему, но сказала ему жестокие слова – «А ты живи с этим чувством, если не в состоянии забыть меня. Но знай, что если не сумеешь забыть сейчас, любить меня ты будешь всю свою жизнь, до самой старости»…

И ушла. Я не знаю, какие чувства на самом деле он испытывал ко мне тогда и после. Но сначала он продолжал меня преследовать, часто поджидая на Казанском вокзале, в то время, когда я уже работала в Москве, и возвращалась домой, спеша на электричку. Потерял он меня из вида, когда я стала ездить на автобусе от метро Кузьминки до Дзержинки.

Ему удалось узнать наш домашний телефон, и в Дзержинке, и – позже, когда мы уже в Москве получили квартиру. А ведь со времени нашего знакомства уже прошел не один год…

Я спокойно разговаривала с ним, переведя сразу же разговор в русло его жизненных событий. И он рассказывал мне о своей работе, об очередных повышениях и продвижениях по службе. О том, как растут дети, и о сложных отношениях с женой. Через определённое число лет, он рассказал мне, что с женой развёлся, но забыть меня так и не может.

Где-то, уже через многие годы, он звонил редко, но всё-таки звонил, как будто проверял – живу ли я ещё на этом свете. И не спрашивал меня о моей жизни, а сразу же, уже по привычке рассказывал о себе. Говорил, что женился. Вышел на пенсию. Из Москвы перебрался к жене, в Подмосковье, в местечко, которое славится знаменитыми резчиками по дереву. И все дома украшены резными ставнями и другой резной росписью. И он надеется, что, может быть, когда-нибудь покажет мне этот сказочный городок.

Но я в это время переживала какие-то неприятные события, и, в первый раз, изменяя своим привычкам, заговорила о себе. О том, что у меня неприятности – кто-то болен, и ещё что-то идёт не так…

И, вдруг, это для него подействовало, как – ушат холодной воды на голову. Я сразу почувствовала по его голосу, как он сник.

Вероятно, я в его жизни так и осталась какой-то мерцающей звёздочкой, к свету которой иногда он тянулся. А в этот момент он понял, что жизнь-то прошла, пролетела, и звёздочка – погасла.

Больше он мне не звонил никогда. А слова мои тогда оказались в каком-то смысле пророческими…

В том далёком 1967-ом году я окончила институт.

К защите я сшила сама себе новое платье. Для него я купила материал бежевого цвета с беленьким штришком, как у берёзки. Правда, платье было сшито в обтяжку, и немножко коротковато. Или я купила маловато материала, или мода такая была, а скорее всего, просто я была портниха «яниха» – не ахти какая…

Перед защитой вечерников, проходили защиты выпускников дневных групп. Нам рекомендовали сходить на несколько защит, чтобы иметь представление – как они проходят. Помню я, случайно, попала на одну такую защиту.

Именно случайно. Да и защита была какая-то странная. Она проходила не в аудитории, как все остальные, а в лаборатории, куда я зачем-то забежала. Перед одной из двух дверей была поставлена специально принесённая школьная доска на ножках. На ней висели на гвоздике несколько плакатов с прекрасно выполненными чертежами. Перед доской, спинками к окнам, было поставлено с десяток стульев, на которых восседали преподаватели. Собственно, другого места в лаборатории и невозможно было бы выбрать, так как стоявшие в ряд, длинные столы, с пробирками для лабораторных работ, были стационарными, и их при всём желании сдвинуть было бы невозможно.

Наконец, все говорившие замолчали, встал какой – то преподаватель и объявил о том, что сейчас будет проводиться защита диплома, и назвал странно звучавшую фамилию. Как позже я поняла, что дипломница была из Прибалтики, и по какой-то причине её заслушивали в исключительном порядке.

Наконец, к доске вышла дипломница с указкой в руках. Вы думаете, я слушала суть того, что она говорила с акцентом, ставя ударения в каждом слове на последнем слоге? Ничего подобного. Как только я её увидела, с неё не спускала глаз. Правда иногда поглядывала на преподавателей, которые в этот раз были все мужского рода. Они, пожирали глазами эту деву-диву…

Дипломница была высокой стройной девушкой, с лёгким, искусно нанесённым макияжем, подчёркивающим её какую-то русалочью красоту. Волосы струились по спине. А главное – на ней был свитер, напоминавший мини платье.

Свитер был толстый, крупной вязки, белоснежный, с ажурным рисунком, оставлявшим симметричные просветы, проще говоря – дырки. Когда она стояла прямо, местами можно было просмотреть только загорелое тело, на котором, кроме свитера ничего не было одето. Но, если она рукой с указкой двигала вдоль доски, в этих дырочках мелькали обнаженные соски. К низу в свитере эти дырочки были выполнены мельче. Поэтому, наверное, не только меня интересовало – а есть ли на ней трусики?

После доклада, члены комиссии, с елейными улыбочками задавали ей вопросы, а в конце защиты все дружно поздравляли её, рассматривая уже с очень близкого расстояния. Конечно, ей поставили – пять.

Я, вспомнив своё платье, которое сидело на мне, как на матрёшке, поняла, что на пятёрку мне рассчитывать не приходится.

Со мной в институт, на защиту диплома, поехал папа. Сам он не кончал институт, поэтому с одной стороны ему интересно было посмотреть, как это происходит, а с другой – он хотел быть сопричастным к моей защите. Он гордился мной. И мне было это приятно.

Жалко – моя бабуся, мечтавшая о том, что я когда-нибудь получу высшее образование – не дожила до этого всего три года…

Защитилась я на четвёрку. Как сказал кто-то из членов комиссии, в моём дипломе не было творческих моментов, т. е. была представлена существующая литьевая машина, без модернизации, или каких-нибудь экспериментальных предложений. Ещё чего захотели! Я литьевую машину, да и другие подобные и в глаза не видела. Спасибо, такую машину нарисовала…

Мама мне переводила с синек через стекло чертёж на ватман, а я обводила. У меня была слабость – я не умела чертить тонкие линии. Они всегда получались у меня жирными, толстыми. Но зато видно всё было отлично даже издалека.

Мы с папой приехали домой, где мама уже накрыла праздничный стол. Все меня поздравляли. Как и я, все жалели, что бабуся не дожила до этого момента.

А я про себя, мысленно говорила моему – безвременно покинувшего нас братишке, что я сдержала слово, и выполнила данную ему клятву – окончила институт и за себя, и за него…

После защиты ещё несколько раз съездила в институт. Сначала за дипломом, потом за фотографией, на которой запечатлены все выпускники III выпуска 1967 года заочного факультета и преподавателей МХТИ.

Фотография – оказалась большая по размерам, и не помещалась в сканер. Пришлось перефотографировать, чтобы вставить сюда. Снимок приведён в верху, но рассмотреть на нём чётко что-нибудь трудно.

Дома все наши фотографии долго хранились в нижнем ящике серванта. Однажды мои малыши, уселись на пол, залезли туда, вытащили часть фотографий и с великой радостью от недозволенного действия, начали рвать снимки. К сожалению, в первую очередь в их шаловливые ручки попадались самые дорогие для будущих воспоминаний снимки – и мои и Виктора. Вот и эту выпускную фотографию постигла та же участь.

Склеилась она небрежно. Тем не менее, к счастью моё лицо – сохранилось. Чтобы лучше рассмотреть лица и фамилии преподавателей МХТИ и выпускников на этом снимке – рвать на части фотографию нет необходимости. «Мы пойдём другим путём»…

Сделаем копии. Обрежем их так, чтобы из фотографий получилось – несколько самостоятельных снимков. Увеличим их до допустимых размеров. Посмотрим – что получиться…

Получилось – плоховато, конечно. Видно при увеличении с мелких кадров ухудшается качество снимка. Но хоть так, это лучше, чем никак.

Крайний левый угол фотографии

Крайний правый угол фотографии

Это верхний ряд с фотографиями преподавателей

С момента окончания института прошло уже 52 года. Если вспоминать о каждом – хоть немного, получиться отдельная книга.

Поэтому эту идею пока – отложим…

Но не могу не сказать пару фраз в адрес всеми любимого нашего – «крёстного» – заведующего факультетом – Авербуха Самуила Борисовича.

В верхнем ряду преподавателей, второй справа – наш любимый заведующий факультетом – доцент АВЕРБУХ Самуил Борисович.

В центре – ректор института профессор Кафтанов Сергей Васильевич (выпускник МХТИ).

В 1959 году, в июне м-це на Сталиногорском (Новомосковском) химическом комбинате организован вечерний факультет МХТИ им. Д. И. Менделеева, декан – доцент А. И. Родионов; прием – 200 студентов.

А в Москве, в основном здании МХТИ открыт факультет заочного обучения, декан – доцент С. Б. Авербух, факультет работал до 1969 года.

Так что мне повезло. Я поступила на этот факультет на втором году его открытия и окончила за 2 года до его закрытия.

Хочу отметить, что по своей организации работ, заочный факультет работал почти, как вечерний. Мы могли посещать вечерние лекции по многим обязательным предметам. Все лабораторные работы, зачёты и экзамены сдавали тоже в Москве, в основном здании МХТИ. Только по некоторым предметам, причём – не основным, мы обязаны были писать дома и сдавать в институт контрольные работы, по которым нам ставили зачёты и разрешали допуск к экзаменам. Самым ценным для всех были вожделенные справки, на основании которых на предприятии нам оформлялся оплачиваемый отпуск для сдачи экзаменов в зимнюю и весеннюю сессии. Но справки Авербух выдавал при условии всех сданных зачётов и контрольных работ.