Продолжение легенды
– Пожалуй, от такого зятя отказываться не стоит, – с интересом наблюдал за ним Ретт. – Надо написать Элоизе, чтобы поторопила Розмари с решением.
Скарлетт вспоминались другие вечера, в доме тети Питипэт, когда на фортепиано играла она, Ретт подпевал ей, а потом маленький Уэйд засыпал у него на руках.
Батлер и сейчас охотно занимался детьми: посещал с ними детские праздники, катал в коляске по Атланте, при этом кланялся знакомым матронам, которые останавливались и одобрительно смотрели им вслед. Забота об Уилксе-младшем не оставила сомнений в его любви к Мелани даже у самых недоверчивых из них, а изменения в поведении Скарлетт многие стали принимать за ее желание быть похожей на подругу с тем, чтобы завоевать сердце своего мужа.
Мисс Уилкс распирало чувство гордости от того, как она сумела разгадать тайну взаимоотношений Батлеров и Уилксов. Эшли больше не появлялся в доме, Бо приводила Индия, иногда с ночевкой, мальчик уходить не хотел. Мистер Батлер против этого не возражал – нельзя лишать ребенка семьи, в которой ему нравится пребывать. Осенью они с Уэйдом вместе пойдут в школу, пусть привыкают друг к другу.
Ретт с облегчением видел, что Скарлетт занимается детьми, они привыкли жить здесь, и ни в чем не нуждаются, разве что в присутствии отца.
– Стало быть, надо приезжать чаще, но на правах кого, если мы разведемся? Потерпит ли мистер Уилкс, чтобы дети почитали отцом предыдущего мужа?
– Па, ты останешься до моего дня рождения? – как-то спросил Уэйд и замолчал, вопрошающе глядя ему в глаза.
Про себя и с друзьями он уже давно так называл отчима, но вслух произнес впервые, и теперь хотел понять, не против ли этого Батлер. Ретт был тронут до глубины души, но постарался не смущать мальчика излишними восторгами.
– Непременно, сынок, останусь, я для того и приехал. Тебе исполнится двенадцать лет, и нам надо всерьез подумать о твоем обучении.
В те годы отсутствовала единая система образования не только на Юге, по всей стране. Городские школы не работали, а учреждение частных школ, колледжей и университетов осуществлялось по инициативе общественных организаций – городского совета или совета графства, конгресса, сената штата. Школьная программа обычно включала арифметику, чистописание и письмо, древнюю историю, географию, рисование, природоведение, литературу. Строгая дисциплина отчасти поддерживалась с помощью розог, а хорошие знания полностью зависели от образованности самого учителя.
Проконсультировавшись с миссис Мид по поводу частных школ, он наведался в городской совет, где ему порекомендовали школу миссис Харпер, имеющую прекрасную репутацию. Директриса, она же учительница, являлась дипломированным педагогом. Батлер счел необходимым встретиться и с ней.
Миссис Харпер оказалась высокой властной дамой лет сорока, довольно приятной наружности. Она не стала скрывать, что окончив престижную женскую семинарию, вспомнила о своем образовании, лишь, когда осталась вдовой. Надо было на что-то жить, и ей удалось открыть школу на первом этаже своего двухэтажного дома.
– Класс у нас один, комната – большая, детей немного – не более двух десятков. Мальчики и девочки, в возрасте от восьми до шестнадцати лет, занимаются вместе, – рассказывала директриса, с интересом наблюдая за собеседником. – Безусловно, к поступлению в университет нужно готовиться отдельно, но развитию грамотности я уделяю достаточное внимание. Мы пишем много диктантов, много читаем, хотя не выходим за рамки списка писателей, рекомендованных попечительским советом штата, много бываем на природе. Весной, осенью и летом ходим на экскурсии в поле и леса, собираем гербарии, изучаем повадки зверей и птиц. С младшими детьми мне помогает миссис Мид, она тоже любит природу. Вы не поверите, но об этих походах иные питомцы помнят всю жизнь.
– Ну почему же? Верю. Я тоже учился в школе, потому и решил с вами познакомиться, зная какое влияние может оказать на ученика его наставник. Не обязательно обладать незаурядным педагогическим талантом, достаточно быть добрым человеком, чтобы ученики сохранили самые теплые воспоминания о своем первом учителе.
– Я с вами согласна, не обязательно учителю хорошо рисовать, чтобы способствовать развитию художественных способностей учеников.
Они произвели друг на друга благоприятное впечатление: она своей обходительностью, а он тем, что никогда не оставляло женщин равнодушными – своей мужественностью. Разумеется, она слышала о нем, но не показала виду, он отнюдь не разочаровал её. Мистер Батлер поцеловал ей руку на прощание, пообещал, что Уэйд Гамильтон и Борегар Уилкс приступят к занятиям с осени, и пожелал, чтобы её питомцы стали уважаемыми членами общества: учителями, врачами, судьями…
В былые времена такое пожелание из его уст было бы принято за насмешку, прежде всего им самим. Но миссис Харпер отнеслась к нему вполне серьезно, да и Ретт не заметил в себе фальши. Все изменилось – дом, жена, город, и он сам.
Накануне бала, когда шли последние приготовления, Уилл, наблюдая женскую суету, как бы случайно, присел возле Батлера на диван и попытался навести разговор на свояченицу.
– Однажды в Таре женщины шили платье из бархатных портьер, больше не из чего было, а волновались вот как сейчас, словно собирались на бал, и мисс Мелли, и Мамушка. – Мы полагали, что мисс О’Хара едет к вам, а она возьми да выйди замуж за мистера Кеннеди. А все-таки, от судьбы не уйдешь, вы вместе!
– Да, – согласился мистер Батлер, и по его тону Уилл не понял, рад ли он этому, и каковы его намерения в будущем.
Ретт хорошо помнил то платье, их свидание в тюрьме, и ее руки в мозолях. Каким чудовищем надо быть, чтобы посмеяться над девочкой, доведенной до крайности? Конечно, он был оскорблен ее обманом, тем, что не сочувствие, а деньги заставили Скарлетт прийти к нему, и действительно ничего не мог сделать в той ситуации. Страшно подумать, что могло произойти, не окажись старина Фрэнк на её пути…
– Так ли уж не было выхода? – задумался Батлер. – Был, и очень простой, всего лишь заставить Красотку выплатить часть его прибыли, вряд ли прежняя Скарлетт отказалась бы принять деньги из её рук. А вот теперешняя Скарлетт неизвестно как бы поступила. Это уже не та девочка, которую можно было читать как книгу.
Его настороженно-внимательный взгляд против воли все чаще обращался к жене. Темное платье придавало ей совсем юный и в то же время строгий вид. Небольшой трапецеидальный вырез на платье открывал стройную шею, подчеркивал округло нежную линию подбородка, горделивую посадку головки, красиво обрамленной мягкими волнами темных прекрасных волос, курчавившихся на висках.
Он всегда видел только ее глаза, поражавшие, как выразился тогда Эшли, неуемной жаждой жизни, и почему-то не обращал внимания на брови, роскошные, удивительно красивого очертания. От переносицы волоски направлялись вертикально вверх, потом собравшись вместе, ровной длинной линией с едва заметным изломом книзу где-то на уровне внешнего уголка глаза, почти не утончаясь, убегали к вискам.
– А ведь именно брови более всего отражают её характер, или скорее, мои представления о нем, – заключил Ретт. – Начало говорит об упрямстве, решимости идти напролом, середина – об умении собраться в нужный момент, излом, – о способности круто изменить свою судьбу, а окончание – предсказывает успех. Только что считать успехом? Если количество денег, то она преуспела. Тогда что же её мучает? Опять безответная любовь? Не помню, чтобы раньше это мешало ей наслаждаться жизнью. И он с ещё большим вниманием вглядывался в лицо жены, будто видел его впервые.
Скарлетт чувствовала его взгляд, густые темные ресницы трепетали от смущения и… затаенной страсти. К ней вернулось то волнение, которое она испытывала в его присутствии до брака. Теперь она знала, что оно означает, но в его взгляде не было и намека на страстное желание, лишь теплота и участие. Да и эти чувства относились не к ней, а к памяти об их общей потере. Она очень хорошо понимала – это единственное, что их связывает. И если она хочет сохранить, хотя бы то малое, что осталось, не надо напоминать ему ни об их браке, ни уж тем более о своей любви.
Он стал другим, судя по их беседам с полковником, снова безупречно одет, подтянут и совсем ничего не пьет. Манеры тоже изменились: исчезла нарочитая вежливость поклонов, язвительность слов, и даже его поганая ухмылочка. Он нисколько не уступает мистеру Телфорду, а уж тот истинный английский джентльмен. Должно быть, и женщины ему нравятся теперь тоже другие.
– Как он тогда сказал про Атланту – слишком неотёсанна, слишком молода? Так же, наверное, он думает и обо мне.
Скарлетт почувствовала себя серой мышкой: ростом она для него мала, да не так уж и красива. Это молодых ребят привлекали ее бойкость и задор. А что может покорить Ретта? Красота, ум, благородство – то, что было в её матери и чего совсем нет в ней. Может, все это он уже нашел в какой-нибудь знатной даме? Леди Чайзвик, к примеру, о которой они так часто упоминают с мистером Уильямом.
Когда-то, очень давно, она уже слышала это имя, кажется, у тети Полин на плантации. Якобы отец англичанки приходился по материнской линии кузеном самому Джону Леонарду Батлеру, хотя наверняка этого никто не знал. Тетушке не очень нравилось, что на правах родственницы, она близко сошлась с семейством Батлеров. В голосе мужа Скарлетт уловила нотки, заронившие в ней сомнение, что его связывают с этой женщиной только родственные отношения.
– Да ведь она должно быть не так уж молода, зато настоящая леди и, возможно, сумела стать для него тем бальзамом, который вернул ему душевное спокойствие.
Чтобы не выдать своих мыслей, она прятала глаза и от Ретта, и от всех вообще, чем немало озадачивала его.
– Что же она скрывает? Эта печаль, эта трепетность – не тонкая ли игра опытной кокетки? – гадал он, как и в первый вечер приезда, и тут же гнал прочь сомнения, не желая нарушать гармонию, которая установилась в его душе.
Мысленно он уже расстался с нею, как с женой; годы брака будто выпали из его памяти, растворились в пьяном угаре, и он мог позволить себе спокойно созерцать своеобразие этого обворожительно-нежного создания, вызывающего в нем щемящее чувство жалости, нежности и умиления. Что-то подобное он испытывал к Бонни, но не только это. В тонких чертах лица Скарлетт появилась особая прелесть, печальная одухотворенность… хотелось укрыть ее от всех бед.
– Может быть, Мелли специально оставила какие-то записи, чтобы защитить любимую подругу? – неожиданно подумал Ретт. – Не понадеялась на меня, решила и после смерти прикрыть её крыльями своей безупречной репутации. Все правильно, какую защиту мог обеспечить человек, решивший выпить все виски на свете и находившийся почти в бессознательном состоянии? Но теперь, дорогая миссис Уилкс, в память о вашем милосердии, я готов заботиться даже о вашем супруге, не то, что о своей бывшей жене. Я поддержу любую её игру, если это поможет ей занять достойное место в обществе.
XVII
Наконец наступил заветный вечер рождественского бала, которого все так ждали. По тому как Скарлетт долго наряжала девушек, особенно Камиллу, Уилл понял, насколько ей хочется устроить их судьбу. И его не удивило, зато мисс Сьюлин привело в крайнее изумление.
– Не припомню, чтобы сестра в ком-нибудь принимала такое участие, тем более в привлекательных девушках моложе себя, – отметила она.
По летам девицы Тарлтон были не на много моложе, но жизненный опыт, который Скарлетт приобрела на своем нелегком пути, заставлял её чувствовать себя бабушкой Фонтейн рядом со своими сверстницами. Она уже никогда не сможет вот так волноваться, собираясь на бал в ожидании чуда. Но, оказывается, помогать другим испытывать такие чувства – тоже приятно!
– Скарлетт пришлось нелегко с нашими украшениями, – сообщила Рэнда, когда девушки спустились в холл, где их ждал Уилл, – но вроде все держится крепко.
Камилла для убедительности тряхнула головой, и не одна блестка не отвалилась.
Сама хозяйка очень быстро облачилась в костюм ночи – черное платье из тонкой ткани с серебряными прожилками, воланы из легкой дымки всех оттенков серого цвета, переходящего в белый, легким облачком окружали ее гибкий стан. При движении они напоминали клубящийся туман. Из украшений она позволила себе лишь старинный серебряный медальон в виде сердечка, первый подарок Ретта после свадьбы. Она никогда не надевала его, считая слишком дешевым украшением, теперь же подивилась тонкости работы и заметила на тыльной стороне медальона слова на непонятном языке, выгравированные затейливой вязью.
– А ведь это талисман, хорошо бы узнать, что там написано! – подумала Скарлетт, завершая свой наряд черной с серебром полумаской, отороченной по нижнему краю кружевной оборкой.
Пока девушки размещались в карете, к воротам подъехала коляска мисс Питтипэт. Сьюлин, опасаясь, что неуемные сестры Тарлтон помнут её платье, изъявила желание поехать с Индией.
– Дольше усаживаются, чем ехать, – посетовал дядюшка Питер, всегда все знавший.
Действительно, ехать было недалеко, бал проходил в доме губернатора, располагавшемся по – соседству. В наступающем году предстояли выборы, и глава штата, надеясь на переизбрание, устроил небольшой прием перед вечером для самых активных своих сторонников, немало сделавших для прихода к власти демократов. Здесь были не только «старая гвардия», но и северяне – выходцы из богатых семей, привлеченные деловой жизнью Атланты, и даже некоторые бывшие офицеры-янки, которые после отставки решили стать южанами.
Ретт тоже присутствовал. Губернатор слышал о несчастье, постигшем Батлера, и уже не надеялся, как и другие, увидеть его прежним – энергичным, рассудительным и самым осведомленным из своих советчиков. Когда же ему доложили, что Батлер в городе, он поспешил отправить приглашение, с нетерпением ожидая встречи. И не зря – тот, как никто более, был в курсе событий, вызванных кризисом. Всем собравшимся было интересно послушать его мнение. Власть по всему Югу установилась демократическая, но жизнь не стала легче. Толпы белой и черной рвани со всего мира стекались в Джорджию. Батлер подтвердил, что в Нью-Йорке то же самое, да наверняка и по всей стране.
– Население США выросло за эти годы в четырнадцать раз за счет мигрантов. Может, мы и стоим на пороге экономического скачка в своем развитии, но и проблем будет немало с толпами голодных людей, – заметил он. – Тем не менее, не будем вечером огорчать наших дам грустными разговорами о кризисе.
Джентльмены согласились. Некоторым не терпелось обрядиться, хотя бы на время танцев, в атласные домино, чтобы сохранить интригу маскарада, предоставляющего большую свободу поведения, где можно не только развлекать своих жен и их вдовых подруг, но и не оставить без внимания понравившуюся незнакомую маску. Теперь, правда, молодым женщинам, и замужним и вдовам, разрешалось и без маски танцевать с друзьями семьи, и не только, если получится. В послевоенные годы традиции стали не столь крепки. Нельзя постоянно жить в трауре, его и так было слишком много. Толика радости на бале никому не помешает – это стали признавать даже матроны, особенно те, чьи дочери остались вдовами. Терпимее относились и к бракам с янки: все чаще, южанки, боясь остаться в старых девах, заключали ненавистные союзы, рождались дети, и противоречия сглаживались.
К прибытию дам мужчины, возглавляемые губернатором, уже толпились у входа в бальную залу, встречая приглашенных, оценивая их наряды и намеренно делая вид, что незнакомы, даже если кого-то узнали сразу. У кавалеров глаза разбегались от обилия цветов, лент, кружев, загадочных масок, чье внимание им особенно хотелось привлечь.
Женское общество как обычно разделилось: девушки и молодые замужние дамы, которых еще волновала музыка и веселье, держались на виду с тем, чтобы не остаться без приглашений на танцы. Пожилые дамы, которых в своей жизни уже ничего не волновало, и они питали себя сплетнями о чужих жизнях, восседали в беседках, устроенных в нишах между колоннами, поддерживающими галерею верхнего этажа. Здесь были почтенные матроны, представительницы разных комитетов, дамы-попечительницы.
В правом от елки углу располагалась самая большая беседка, в которую Индия и препроводила тетю Питти, где уже собрались её приятельницы. Они тут же принялись расспрашивать мисс Уилкс о Батлерах, это было их первое появление на людях после всех печальных событий уходящего года. Все отметили, как помолодел Батлер после своей поездки, никто не знал куда.
– Он был в Нью-Йорке, а потом заехал к матери, – сообщила Индия. – Очевидно, сейчас мужчины расспрашивают его о последствиях кризиса.
– Мне писали из Чарльстона, там все от него без ума, – похвасталась своей осведомленностью миссис Мерриуэзер.
– Мистер Батлер – замечательный человек, не любить его невозможно, – грустно произнесла Индия, – достаточно хотя бы раз увидеть, как он играет с детьми.
– Смотри сама не влюбись, – всполошилась тетя Питти.
– Завоевать его любовь даже Скарлетт не просто, куда уж мне-то, тетушка, опомнитесь.
Дамы задумались, а затем начали обсуждать все изменения в Скарлетт, не ускользнувшие от их жадного внимания, хотя видели они ее редко, неизменно в темном одеянии, почти как в трауре.
– Неужели она так любила Мелани или грехи замаливает? – обратилась миссис Мерриуэзер к Индии.
– Я часто бываю у них и убедилась, какой преданной и бескорыстной подругой может быть Скарлетт. У нее сейчас гостят девушки, которые могли бы стать моими золовками. Она заботится о них в память о дружбе семейств О’Хара и Тарлтонов. Как старательно она собирала их на бал! Впрочем, сами увидите.
Миссис Боннэл приложила платочек к глазам, вспомнив Эллин Робийяр, дамы стали ее успокаивать, а Индия постаралась незаметно выскользнуть из беседки. Её очень беспокоил брат. После приема у губернатора он уже был хорошо навеселе и, забыв свои благие намерения не компрометировать миссис Батлер, не отходил от неё ни на шаг. Хью Элсинг, всегда боявшийся, что его выбор не понравится матери, глядя на друга, тоже осмелел и пригласил Рэнду сразу на все танцы. Она больше, чем сестра, подходила ему по росту.
– Большая кадриль много значит, потому не обещайте ничего первому, кто подойдет, – наставляла Скарлетт, – ну, да ладно, Рэнда, не огорчайся, мистер Элсинг – подходящий кавалер.
– А если вообще никто не пригласит? – заволновалась Камилла.
– В крайнем случае, у нас есть мистер Батлер.
– С кем же ты будешь танцевать?
– Я свое оттанцевала, лучше полюбуюсь вами.
Впервые в жизни она отказывалась от танцев, несмотря на вполне праздничное настроение. Уж очень хотелось выдать подруг замуж. Хотя она была уверена, что в браке мало бывает хорошего, но все же лучше, чем остаться одинокой, как бедная Индия, или уйти в монастырь, как Кэррин.
Мистер Телфорд, принимавший участие в оформлении зала, каким-то образом догадался, что мисс Скарлетт не захочет присоединиться ни к одному из составившихся кружков, и позаботился оставить места для Батлеров в ближайшей к выходу самой уютной беседке. Отсюда весь зал, украшенный сосновыми ветками, гирляндами и флажками, был как на ладони. Возле окон сверкала огнями рождественская елка. Слева от неё соорудили небольшую сцену, где приглашенные актеры развлекали публику, постепенно заполнявшую зал, смешными сценками, играми, песнями и фольклорными танцами. Им потихоньку подыгрывал оркестр, разместившийся на хорах.
Распорядителем бала уже не первый год был актер местного театра. Его хорошо знали и любили – красивый, еще не старый добродушный холостяк, мгновенно влюблявшийся в каждую хорошенькую женщину. Скарлетт еще у двери была замечена героем-любовником и приняла его приглашение на большую кадриль, надеясь, что к началу бала он про неё забудет. Она старалась не смотреть в сторону важных персон, среди которых находился ее муж, но не думать о нем было трудно, тем более, когда за её спиной женский голос довольно кокетливо произнес:
– Какой все-таки интересный мужчина этот мистер Батлер!
После церемонии встречи едва они с губернатором на несколько минут уединились у окна, как их тут же обступили сторонники-демократы, оживленно о чем-то беседуя. Некоторых из них Скарлетт хорошо знала, многих видела впервые.
Пары уже начали собираться в центре зала, готовясь к большой кадрили, а Батлер все еще не мог отделаться от любителей поговорить. Вопросы не только не прекращались, но начали перерастать в дебаты.
– Друзья, наши дамы не простят мне, что я оставил их без кавалеров на рождественском балу, – отшутился он, и молодые служащие его горячо поддержали.
Они уже давно с нетерпением ожидали удобного случая, чтобы отправиться приглашать девушек. Но один из них остался возле Батлера. Это был новый секретарь губернатора – Джеймс Дормонд из Бостона.
– Я прибыл недавно и никого еще здесь не знаю. Боюсь, что танцевать мне будет не с кем.
– Идемте, я представлю вас одной фее.
– Идите, юноша, Батлеру можно доверять и в этом вопросе, – посоветовал губернатор, который решил лично пройтись в большой кадрили, открывая бал.
Камилла все еще ждала приглашения, когда перед ней предстал мистер Батлер, а рядом с ним высокий темноволосый юноша. Безмятежно-правильные черты лица его казались невыразительными, но в улыбке пряталась ирония, а при взгляде на девушку затеплился огонек.
– Мисс Тарлтон, позвольте представить вам моего протеже – мистер Дормонд. Не найдется ли у вас свободного танца для него?
– Большая кадриль – ваша! – пообещала девушка, восхитившись про себя предусмотрительностью подруги, та словно знала, что появится кто-то особенный!
Нескольких минут рядом с Батлером оказалось достаточно, чтобы Камиллу заметили и оценили её красоту. Высокая девушка с золотисто-рыжими волосами была ему под стать. Вырез платья открывал белоснежную крепкую шею, а в улыбке сквозили теплота и радость. Приглашения последовали одно за другим, и она распределяла их по порядку – вальс, короткая кадриль, полька, третья кадриль, мазурка…
Скарлетт не слышала, что Ретт говорил Камилле, лишь отметила, как она подходит ему, но ревность не шевельнулась в ее душе. Что ревновать того, кто тебе уже не принадлежит. Вопреки ожиданиям распорядитель не забыл о ней, и они первой парой повели большую кадриль. Он успел объясниться за время танца, предложить руку и сердце и, узнав, что она замужем, больше не приглашал. Не обнаружив Батлера среди танцующих, Скарлетт удалилась в беседку, где без помех могла наблюдать за танцующими. Сами собой в памяти предательски всплывали картины благотворительного бала во время войны.
– Ваши глаза – как два драгоценных сосуда, наполненных до краев прозрачнейшей зеленоватой влагой, – будто услышала она голос Ретта.
– Вы танцуете божественно. Мне еще не доводилось танцевать с такой великолепной партнершей.
– Не прижимайте меня к себе так крепко, капитан Батлер. Все на нас смотрят.
– А если бы никто не смотрел, тогда бы вы не стали возражать?
– Вы забываетесь, капитан Батлер.
– Вот уж нет. Разве это возможно, когда я держу вас в объятиях?..
Память возвращала ей слова, когда-то сказанные им…
Батлер не собирался сегодня быть обходительным кавалером и развлекать дам. Он отправился в соседнюю комнату, где были приготовлены столы для покера, но, заметив там мистера Гамильтона, вернулся в зал.
– Ради соблюдения приличий, придется, наверное, пройтись с супругой в туре вальса. О-о-о, да она, кажется, заполучила свою луну!
Мистер Уилкс, рискуя разрушить удобную легенду, занял место рядом с его женой. Не обращая внимания на Уилла, он принялся убеждать Скарлетт, что они взрослые люди, что все равно будут вместе, так зачем ждать окончания траура? Ответа он не получил. Погруженная в свои мысли, Скарлетт не услышала его слов, как не заметила и того, что Ретт давно наблюдает за нею.
– Почему-то надела мой медальон, впервые и именно сегодня, – удивился он.
Ретт купил его ещё в блокаду на Кубе, у старой испанки. Как сейчас слышался ее глухой голос:
«… вещичка не простая… с наговором, сила любви в нем, смотри не дари случайной женщине, не отвяжешься… подари той, что будет тебе дороже жизни…».
Он уже знал тогда, кому его подарить.
– Возьми мое сердце, дорогая! – пафосно произнес он после первой брачной ночи, со своей обычной саркастической улыбкой, которой прикрывал ожидание и надежду на ответное чувство.
Любимая даже не сочла нужным скрывать своего разочарования от такого подарка, приняв его за очередную насмешку над ее вкусом. Ей было невдомек, что на самом деле подразумевал супруг под этим кусочком серебра, возведя его в символ неистового желания принадлежать ей одной. Он хотел отдать ей свое сердце, свою любовь, свою жизнь. Сколько женщин добивалось этого, а ей оказалось ненужным. Тогда он посчитал, что блеск золота ей дороже, и сейчас давняя обида вроде шевельнулась в сердце, но разум заглушил ее. Откуда девочке было знать о его фантазиях? Разве он признавался ей в чем-либо или, шутя и насмешничая, хотел, чтобы она воспринимала его слова и поступки серьезно, с полной ответственностью? Так не бывает.